— Пусти! Пусти! Я ему глаза нахуй выцарапаю! Тупой долбоёб, почему ему вообще не похуй?! Пусти, Дань, я его угандошу, блять! 

Дане на удивление удавалось не просто держать брыкающегося Азика, но и тащить за собой — он был сильнее, чем казался на первый взгляд, и уже мало пугался его эмоциональных всплесков, которые неуклонно вели к проявлению демонической сущности. Почистить-убрать раньше такое получалось только через сомнительные по-человеческим меркам практики морального успокоения, начиная от дуделки и заканчивая кровавыми убийствами, а сейчас, когда Азик скорее стал похож на сопливого влюблёныша, — данькиными поглаживаниями или…

— Азь, пожалуйста, хватит! 

Даня воспользовался его заминкой, когда перед лицом выросло совсем перекрывшее путь назад крыло, оттащил к раковинам и сильно вжал в мраморный уголок. Руки крепко сдавливали талию, глаза хмурились, но недолго. Даня не умел злиться, и даже если в нём загоралась какая-то искра, то она быстро потухала и превращалась в какую-то обиду — то ли он вспоминал о том, что ему по определению гнев не положен, то ли в него попросту не вкладывали такую функцию вообще. 

— Всё, всё, успокойся. Всё в порядке, я не злюсь на него. 

Воздействовал ли он на других как-то эмоционально — тоже хороший вопрос (задавался, Даня ничего конкретного не сказал), потому что у Азика буквально за эти несколько секунд устроили драку его две последние клетки мозга: одна была «убийство-убийство-смерть-кровь-страдания-убийство-боль-кровь», другая — «одно твоё слово — и я не сделаю ничего». Жалко, конечно, что Даня очень не одобрял его предложения утопить всех обидчиков в собственной крови, кто бы это ни был — вот такой выродок, определённо заслуживающий демонской кары, или рандомный прохожий на улице, который толкнул и не извинился. Никто в этом ебаном тупом человеческом мире не смел его обижать, никто.

Но если Даня хотел этот мир сохранить даже тогда, когда его был готов уничтожить Азик, то сделать это стоило бы примерно никогда. 

Иногда думалось, что поебать, абсолютно поебать, они заслужили апокалипсис без права на пощаду, а потом Даня безумно радовался первому снегу, уличным котам, долгим поездкам на метро, комплиментам от незнакомцев, связанному самостоятельно свитеру, цветущим деревьям, музыкантам в переходах, новой понравившейся песне, вкусной сладости, подаренной безделушке и вообще всему незнакомому раньше — и Азик делал глубокий вдох, убирая рога и думая, что ему не хватит даже вечности, чтобы познакомить его со всем, что здесь было. 

Ему тоже за столько лет стало слишком близко и дорого человеческое, но когда его парню в очень насмешливо-грубой форме намекнули, что он как-то не так одет и почти довели до слёз? За это как минимум стоило уебать и тоже оказаться немного уебанным. У Азика были выскочившие от злости рога, разбитый нос и ровно ноль сожалений. 

— Я не злюсь. Не хочу и не нужно, — повторил Даня, уверенными движениями смывая с лица кровь, которая уже успела заляпать одежду, но Азик сейчас об этом совершенно не думал. 

— Ты выглядел так, будто сейчас заплачешь. 

— Я не… всегда могу контролировать это, ты же знаешь, — Даня улыбнулся, осторожно заткнув ему нос салфеткой, и Азик немного подумал: вообще правда, не очень было понятно, что делать, когда он внезапно начинал реветь из-за слишком коротких лапок у тираннозавров или после известной наёбки «я на секунду загляну в эту случайно встретившуюся нам по пути красивую церковь, стой здесь» (он пропадал на полчаса), потому что личное и слишком пробирало от атмосферы. — Спасибо большое, правда, но не стоило…

Даня смотрел на него так нежно, что Азик, который стыд и совесть проебал слишком много лет назад, смутился и запрокинул голову, как бы чтобы кровь быстрее остановилась. 

Ещё подумал: стоило. Ради благодарного взгляда, крепко обвитых вокруг ребер рук и тёплого размеренного дыхания на шее стоило. 

Азик обнял его в ответ, поглаживая по спине и чувствуя, как рога стали втягиваться обратно, но весь замер, когда Даня с едва различимым упрёком пожаловался: 

— Ты не сказал, что в клубы так не одеваются. 

Азик прикрыл глаза. Задело, конечно — не так всё было хорошо и просто, как Даня говорил. 

— Тебе же нравится, как ты выглядишь.

У Азика было всего две рекомендации: чтобы не жарко и достаточно свободно. Даня, выбрав белую футболку с коротким джинсовым комбинезоном поверх и высокие носки, подтвердил, что пойдёт в этом, и Азик вообще претензий не имел, только предложил серебряный глиттер под глаза — сам бы так не нарядился, но выглядело очень мило. 

— Но это… неподходяще, — Даня вздохнул. — Если бы я оделся по-другому, то ничего бы не случилось.

— Если бы этот обмудок оставил своё мнение при себе, то ничего бы не случилось, — огрызнулся Азик и осторожно опустил голову. — А ты ни в чём не виноват, Дань. Вообще ни в чём. 

Он немного помолчал, а потом посмотрел Азику в глаза, многозначно улыбнулся и захлопал светлыми ресницами. Глаза у него заблестели: что-то пришло в голову. 

— Но я бы… всё равно был бы не против примерить что-нибудь из твоего, если найдётся. 

Азик округлил глаза, хотя, конечно, не то чтобы был против. Всё равно Даня его вещи уже таскал, только дома, и абсолютно не стеснялся объяснять это тем, что они просто приятно пахли им. Отказывать ему и не хотелось, и не имело смысла, и вообще казалось невозможным. 

 — Да, окей, конечно. 

 — Супер, спасибо, — Даня звонко чмокнул его в щёку, коротко засмеявшись, и неуверенно добавил: — За… забились. Хочешь домой? Как раз можем посмотреть, если ты не очень устал. 

Азик лишь довольно покивал: его всё абсолютно устраивало. 

Так уж и быть: пока у них было здесь то, что они называли домом, и пока Даня ничуть не выглядел разочарованным, мир стоило оставить в покое.

 Редактировать часть