Антон с самого раннего детства мечтал о том, что когда-нибудь он вырастет и обязательно встретит своего принца на белом коне, — его мама, когда маленький Антоша в тысячный раз рассказывал ей свои мечты о таинственном принце, с которым они непременно будут жить долго и счастливо душа в душу, слушала сына с тёплой улыбкой, гладила его мягко по волосам и говорила, что так оно несомненно и будет.

Шастун холил и лелеял эту мечту долгие годы взросления, а каждый день перед сном воображение рисовало ему картины счастливого будущего и его принца рядом — Антон не знает, какая у того внешность: вместо лица в антоновских фантазиях размытое пятно, но внешность и не важна для него; главное, чтобы они друг друга любили, — любовь же это самое главное вообще. 

Без любви ничего в мире не бывает — так всегда говорила Антонова мама.

И Антон своего принца, который в его мечтах взрослеет вместе с ним (кто знает, когда судьба решит их свести), вырастая из трёхлетнего — или когда он начал об этом мечтать? — малыша в прекрасного восемнадцатилетнего юношу (Шаст почему-то думает, что они непременно будут ровесниками), любит самой чистой и искренней любовью, несёт эти чувства и заветную мечту сквозь года и верит, так сильно верит в то, что однажды она обязательно сбудется.

Как сказала его мама, каждому хорошему мальчику (или хорошей девочке, но Шастун всё же мальчик) достанется свой принц на белом коне, а Антон — определённо хороший мальчик.

Он всё время своего роста — как морального, так и духовного — старается стать лучшей версией себя, потому что он хочет быть достойной партией своему принцу (при этом Антон не надевает какую-то маску, оставаясь самим собой: всё-таки для него на первом месте он сам, как бы сильно он ни обожал своего принца): сам Шастун-то не из знатного рода, но это ему точно не помешает встретить свою мечту, которая обязательно его полюбит, и сам Антон полюбит в ответ, потому что так сказала его мама.

А мамы ведь никогда не врут, поэтому главной женщине в своей жизни Шастун верит безоговорочно.

Антон даже рыцарем при дворе стал, чтобы он мог своего принца в случае чего защитить от любой возникшей угрозы.

Только принц всё ещё никак не прискачет на своём белоснежном коне, но Шастун, честно, не отчаивается.

Со временем, а точнее, за последний год его мечта сделала новый виток, приобретя хоть какую-то конкретику: как раз год назад выяснилось, что в семи часах езды от их королевства находится высокая-высокая башня, в которую заточён прекрасный принц с чёрными, как вороново крыло, волосами и бездонными голубыми глазами, что блестят ярче сапфиров — те, кто хоть раз его видели, безвозвратно влюблялись и больше думать ни о чём другом не могли, кроме как о тонких губах и о нестерпимом желании получить хоть один поцелуй.

Последняя часть — это, конечно, слухи, и Антон не знает, насколько им можно верить, но у него теперь ни одной ночи не проходит без представлений сладких поцелуев принца, хоть он ни разу его не видел — даже близко к башне не подходил, но Шастун — и это тоже стало его мечтой — искренне хочет стать тем счастливчиком, который вызволит принца из его заточения: тому наверняка жутко одиноко.

За этот год было отправлено целых одиннадцать (по одному на каждый месяц) отважных рыцарей, с некоторыми из них Антон был знаком лично, и какого же было удивление и народа, и придворных, и — уж тем более — короля, когда ни один из них не вернулся. 

Стали ходить слухи, что у той самой башни, в которой коротает свои дни несчастный принц, живёт безобразная тварь, которая губит всех, кто посмеет приблизиться; люди говорят, что тому, кто заточил принца, явно не нравится, что кто-то так нагло пытается того спасти, а потому злой колдун поставил ужасного змея охранять своего пленника.

Но Антон даже этого змея и возможной утраты жизни не боялся — он был уверен, что ему всё по плечу и именно он станет тем, кто спасёт принца от ужасного заточения, а потому лишь ждал момента, когда Его Величество пригласит его к себе и скажет, что теперь священная миссия по освобождению принца лежит на его сильных плечах.

Однако этот момент всё никак не наступал: правитель призывал к себе других рыцарей, коих у него было довольно много, но когда-нибудь, Шастун знает, что это неизбежно, очередь дойдёт и до него — это лишь вопрос времени. 

Антон лишь надеется, что наступит это скорее рано, чем поздно.

Двенадцатым спасать пленника злого колдуна отправляется сам Его Высочество принц Демид, и Шастуну хочется по-детски топнуть ножкой и, как в том меме, выкрикнуть: «Почему он, а не я? Когда я уже поеду геройствовать?!», но противиться воли короля подобно смерти, так что Антон терпит-терпит, а потом как терпит-терпит и молчит в тряпочку, делая мысленно пометку, что ещё ближайший месяц (если спасение не увенчается успехом, а если увенчается, то и всю оставшуюся жизнь) ему светит целое ничего, а не прекрасный лик принца в башне.

На осуществление спасения принца из своеобразной темницы король даёт целый месяц — времени до хуя, и Антон, честно, не понимает, зачем так много: сам бы он, как ему кажется, справился и за половину этого срока, а может, и ещё раньше. 

Но ему же не дают проверить свои способности, так что точно сказать он не может — лишь прикидывать (и, разумеется, мечтать!) и остаётся.

Когда Его Высочество Демид не возвращается, в королевстве объявляется траур: король скорбит по единственному любимому сыну, который также не справился с задачей.

Среди жителей зарождается мнение, что если не справился даже сам принц Демид, то и не справится больше никто — королевскую семью слишком идеализируют, и Антон, хоть и уважает своего правителя (Шаст ему в верности клялся, в конце концов) и его — предположительно покойного — сына, на это лишь глаза незаметно закатывает.

Демид — не всесильный, каким его почему-то считают поданные, и есть даже что-то закономерное в том, что он так же, как и предыдущие одиннадцать попытавшихся спасти принца рыцарей, не вернулся.

Спустя девять дней после гибели Его Высочества наконец произошло то, чего Антон так долго ждал и верил: король вызвал его к себе, потому что в кои-то веки настала его очередь отправиться в столь опасное путешествие с вполне чёткой целью в виде освобождения принца.

Антон отчего-то был непоколебимо уверен в том, что он этой цели обязательно достигнет, а после возьмёт принца в свои законные мужья, о чём он все свои восемнадцать лет жизни мечтал, — сам король говорил о том, что тот, кто вызволит принца из заточения, в праве распоряжаться им так, как посчитает нужным.

Шастуну такая формулировка, если быть честным, совсем не нравилась, потому что звучит это всё так, будто принц — какая-то безделушка, просто галочка в списке достижений, а не человек со своими мыслями и чувствами, которые нужно уважать. 

И Антон понимал, что если он вдруг принцу не понравится или принц не понравится самому Шасту, то он и не будет пытаться заставить того выйти за себя замуж, потому что это жестоко и неправильно, а чужой выбор Антон уважать умеет — он же доблестный рыцарь. 

В таком случае он поможет спасённому принцу обустроиться и привыкнуть к жизни вне башни, а потом их пути разойдутся, и Антон никак не будет этому возражать. И тогда он лишь продолжит мечтать и ждать своего принца, с которым у него всё обязательно сложится.

В палату короля Шастуну открывают двери двое охранников с блестящими и наточенными секирами — один из них Слава, очередной Антонов знакомый, грустно улыбается ему, поджимая губы, и Антон хочет поинтересоваться, в чём причина такой реакции, но голос Его Величества, восседающего на троне прямо напротив входа, заставляет его вздрогнуть и забыть обо всём.

— Здравствуй, Антон, — приветствует его Станислав, и Шаст делает шаг навстречу — двери за ним прикрываются с тихим хлопком.

Он растягивает губы в счастливой улыбке, потому что не может её подавить, и, подходя ближе, почтительно кланяется своему правителю.

— Ваше Величество, это такая честь для меня! — восклицает Антон и смотрит полными восторга глазами на короля. 

У двух охранников, что стоят по бокам его трона и вдоль колонн, в отличие от Антонового, лица хмурые и серьёзные, но им, приближенным к Его Величеству, веселиться в пределах дворца и не положено. 

Станислав вытягивает вперёд руку, ладонью вниз, и еле шевелит ей, давая Шастуну понять, что нужно успокоиться, — Антон послушно кивает и ещё раз кланяется.

— Ты уже наверняка догадался, для чего я тебя позвал, — негромко и, как обычно, слишком быстро произносит король — речь у него невнятная, будто у него во рту, помимо языка и зубов, постоянно находится член, мешающий нормально говорить. На этот раз Антон не перебивает — лишь уголок губ дёргается в улыбке. — Ты должен отправиться к башне и…

— Вызволить оттуда принца, — продолжает с улыбкой Антон, прикусывая губу: ему уже не терпится прыгнуть в седло и отправиться в путь.

Король хмыкает, усмехаясь без тени веселья, и смотрит на Шастуна странным снисходительным взглядом, но Антон не придаёт этому особого значения, пока Его Величество не произносит следующее:

— Ну почти, — он ведёт бровью и откидывается на спинку трона. Поднимает руку на уровень шеи и проворачивает её, смотря то на ногти, то на увесистые золотые перстни с драгоценными камнями, — тянет время для чего-то. — Ты должен его убить, — говорит наконец-то правитель, и Антону вмиг становится дурно.

Какого хера происходит? Это такой наитупейший розыгрыш?

Он непонимающе хмурится и смотрит на короля огромными испуганными глазами — ему точно это не послышалось? Почему охранники даже бровью не ведут, это же кошмар какой-то! 

Антон наотрез отказывается верить в то, что такое действительно может происходить в реальности, а их добрый правитель королевства может так спокойно приказать кому-то из своих рыцарей убить совершенно невинного человека.

Невинного же?.. 

— Но почему?.. — спрашивает Шаст, ощущая, как дыхание сбивается к чёртовой матери. 

— Антошенька, — с сальной улыбкой зовёт его правитель, и Шастун нервно сглатывает, — ты же хочешь стать героем? 

— Да, но… — он мотает головой отрицательно, а Его Величество перебивает его взмахом руки.

— Видишь ли, Антошка, на этот вопрос не существует такого ответа, как «Да, но…», — король пародирует шастуновские испуганные интонации и смотрит грозно — на лице теперь нет даже тени прежней усмешки. — Понимаешь, здесь либо «Да», либо мгновенная смерть. 

Его Величество щёлкает пальцами, и охранник, стоящий по правую руку от него, делает шаг по направлению к Антону, и перебирает пальцами по деревянной рукояти секиры — Шастун сглатывает и поверить не может, что это всё правда происходит: его жизни действительно угрожает сам король, которого он, конечно, не любил в том самом необъятном смысле, но всё время его правления уважал.

Антон много раз слышал фразу «Он (или она) оказался совсем не таким, как я думал», но никогда — и он этому был очень рад — его сердце не находило в ней отклик, потому что в Шастовой жизни попросту не было таких моментов.

А сейчас… Сейчас Антон разочарован до жути и напуган до ужаса.

Становится тошно оттого, как все в королевстве любят и безоговорочно доверяют своему правителю, а тот на самом деле кровожадный убийца — не своими руками, а чужими, но это особой роли не играет. 

Сколько смертей уже на его руках?

Станислав со всё шире расползающейся по лицу улыбкой наблюдает за тем, как меняются эмоции на лице Антона — от непонимания до страха, смешанного с настоящим ужасом и отвращением, — и, расслабленно закидывая ногу на ногу, после несколькосекундной паузы вновь подаёт голос:

— Я дал тебе достаточно времени, чтобы подумать, так что сейчас я ещё раз задам свой вопрос, а ты, — он соединяет пальцы пистолетиком и наводит его на всё так же неспособного пошевелиться Шастуна, — скажешь мне, каков будет твой положительный ответ.

Его Величество снова замолкает на несколько мгновений, что кажутся Антону целой вечностью, и он гоняет по голове огромный, без умолку жужжащий рой мыслей, думая, как же ему, блять, поступить.

Выбор, казалось бы, очевиден, потому что Шастуну не хочется умирать: он любит свою жизнь со всеми её неровностями и шероховатостями и счастливыми моментами, которых, конечно, больше, и ему не хочется этого всего так просто лишиться. 

Но с другой, моральной стороны медали… Его сердце и разум бунтуют против того, чтобы он убил принца, о котором мечтал (даже если не конкретно о нём) буквально с пелёнок — всё его существо противится этому, но та его часть, которая хочет остаться в живых, пересиливает.

— Я согласен! — выпаливает Антон, когда Станислав вновь открывает рот, чтобы повторить вопрос для исключительно положительного Шастового ответа.

Король удовлетворённо улыбается и делает пальцами движение, которое можно растолковать как «сдрысни», адресованное тому шагнувшему охраннику, и Шастун, хоть и чувствует за это невероятные угрызения совести, чувствует облегчение: его жизни больше ничего не угрожает. 

По крайней мере, пока что.

— Хороший мальчик, — хвалит его Станислав с улыбкой, которую хочется кулаком стереть с его лица, и к чувству вины подмешивается жгучее отвращение: до чего же мерзкий человек. — Знал, что ты согласишься, ты же мой самый лучший и верный рыцарь, так? — спрашивает он и приподнимает брови в ожидании ответа на вопрос, на который также существует только один положительный ответ.

Антон кивает, а после всё же решается на вопрос:

— Зачем вам это? — негромко.

Правитель переводит на него серьёзный взгляд, и у Шастуна невольно сжимается очко — не то чтобы у него до этого оно было разжато, но сейчас оно по своей сжатости достигает пика.

— Это не должно тебя волновать, Антоша, — снисходительно тянет правитель, будто разговаривает с маленьким неразумным ребёнком. — Для тебя должно иметь значение только то, что этот мальчонка по уши в крови моих подданных. Подумать только — целых одиннадцать великолепно натренированных бойцов, и ни один не справился с этим мальчуганом, — выплёвывает зло король. 

Шаст непонимающе хмурится — это что получается, все одиннадцать воинов были объединены той же задачей, что и Антону сейчас навязали? 

Его сейчас натурально стошнит, потому что, получается, всё это время Его Величество обманывал жителей королевства, выгораживая многочисленные попытки благородной целью в виде «спасения бедного-несчастного принца». 

Господи, как же ему погано от мысли, что вот этого он так ждал, а сейчас, стоя в палате напротив беспечного короля, что так просто отдаёт приказы об убийстве невинного человека и даже не может никак этот приказ объяснить, увиливая от прямого вопроса (что пиздец как подозрительно), Антон как никогда разочарован, зол и напуган.

Знает лишь одно — так не должно быть, и всё происходящее пиздецки неправильное; волосы дыбом встают от осознания всего творящегося пиздеца.

Как долго он планирует обманывать людей, если Антон не выживет?

Хотя назло этому напыщенному индюку Шастун уговорит принца бежать из башни, чтобы прервать этот поток нескончаемого вранья, и сам сбежит куда-нибудь тоже, хотя и не хочется оставлять горожан в руках такого ублюдка, но его голоса будет слишком мало для того, чтобы убедить тысячи людей в том, что Станислав — никакой не герой с благими намерениями, а больной псих.

— Вы всех до этого посылали его убить? — почти не дрожащим безэмоциональным голосом спрашивает Антон, глядя отстранённо на самую нижнюю ступеньку из трёх, на вершине которых и стоит трон.

Король смиряет его нечитаемым взглядом — Шастун ощущает это кожей, но не решается поднять на него глаза.

— Нет, я оправлял их вызволить мальчонку из башни, — произносит Его Величество, а Антон мысленно продолжает его фразу: «…чтобы самолично его убить?» Нет, правда, Шастуну совершенно непонятны мотивы этого ебанутого. — Он по-любому бы попал ко мне в руки, так что…

— То есть вся эта мишура про то, что спасший принца может распоряжаться им, как захочет, — туфта? — уточняет Шаст, хмурясь. 

— Какой ты догадливый, Антошка! — с улыбкой хвалит его Станислав, отчего Антону хочется поморщиться в отвращении. — Я терпел то, что он убил тех воинов, на их жизни мне всё равно, — он легкомысленно жмёт плечами, а Шастун наконец поднимает на него глаза, что выражают необъятное непонимание, смешанное с ужасом: как он может так говорить про своих, блять, подданных, — но то, что этот мерзкий мальчишка убил моего Демида…

Лицо короля искривляется эмоцией ярости, а Антон про себя без тени веселья хмыкает: нахера было отправлять своего любимого и к тому же единственного сына на такое рискованное задание, если существовала статистика, в которой в одиннадцати из одиннадцати случаев никто не возвращался? 

Он надеялся на ебаное чудо, или что? Какое оправдание может быть тому, чтобы отправить собственного сына на верную смерть — конечно, всё могло получиться, но, честно, шансы изначально были ничтожно малы.

Антону искренне жаль, что Демид, который уж точно не виноват в том, что его папаша наглухо отбитый эгоист, действующий из собственных весьма сомнительных побуждений, погиб из-за его безрассудности.

И всё же Шастуну очень интересно, что этому уёбку нужно было от принца.

— Я даю тебе месяц на исполнение этого задания, — более-менее успокоившись, продолжает Станислав, и Антон поджимает губы. — Что хочешь делай, но по истечении этого срока голова мальчишки должна быть у меня, — он смотрит как никогда серьёзно, с угрозой во взгляде, и Шаст сглатывает кислую слюну. 

— Ваше Величество, но я никогда никого не убивал… 

И это чистая правда — ну, точнее, он умышленно убивает только комаров и назойливых мошек, что летают перед глазами, а ещё молей, которые, как их не выводи, вновь и вновь плодятся в сундуках, а ещё… 

В общем, различных насекомых, но людей — ни разу.

И, если честно, совсем не хочет начинать, потому что это ужасно, отвратительно и неправильно, но это точно не волнует помешавшегося на принце правителя.

Блять, ещё и тот, кого он должен убить, — буквально его мечта, он же после этого вообще спать не сможет: будет считать себя недостойным любви ни одного принца на земле, а потом и вовсе слетит с катушек. 

Антон не хочет себе такого будущего, но его об этом — опять же — никто не спрашивал. 

Шастун хочет, чтобы у него было будущее в принципе, поэтому выбирать особо не приходится — выбора-то особо и нет.

— Значит, сходи к Кузнецовой, она за пять минут из тебя прирождённого убийцу сделает, — хмыкает Станислав, растягивая отвратительную усмешку — Антону мерзко. — Отомсти за моего сына. — Король кивает серьёзно и смотрит в шастуновские травянистые глаза доверительно. — За моральную сторону вопроса не переживай: я выступлю с агитационной речью, где скажу, что их обожаемый принц на самом деле кровожадный убийца и бла-бла-бла, — Станислав в такт словам пародирует правой рукой слова, соединяя большой палец с остальными. — Скажу, что ты героически спасёшь нас от мальчишки, так что закон развязывает тебе руки. Обещаю тебе щедрое денежное вознаграждение, а в ином случае, — он ухмыляется себе под нос, — роскошную плаху. 

Тот улыбается, а Антону хочется ему в лицо от всей души широкой харкнуть за то, что стольких хороших парней загубил. 

Деньги из казны — последнее, что его волнует в этой ситуации; лучше бы на благо королевства их пустил. 

Шастун повторяет кивок Станислава и, поклонившись в последний раз, разворачивается, чтобы покинуть палаты — хочется ускорить шаг, потому что подышать свежим воздухом тянет нестерпимо: от всего этого тошнит и кружится голова, но он не хочет, чтобы повелитель что-то заподозрил.

У самой двери Антон вспоминает про своеобразного охранника башни принца и оборачивается через плечо, смотря на короля, которому подозванный слуга наливает дорогого вина в бокал.

— А змей...

— Нет никакого змея, — взмахивает свободной рукой король, перебивая Шастуна. — Я его выдумал, чтобы хоть как-то объяснить позорную смерть тех бестолковых чучел.

Антон хмурится — вот как это теперь называется? Не подвиг, а позорная смерть. 

Он никогда ещё не встречал настолько отвратительного человека.

— Ах, да, — продолжает Станислав с сальной улыбкой, — даже не вздумай что-нибудь эдакое выкинуть или сбежать, потому что тебя, где бы ты ни прятался, найдут и убьют, — легкомысленное закатывание глаз и усмешка, и Шастун без особого удивления еле заметно изгибает брови от осознания, что и его жизнь для правителя не стоит и выеденного яйца — хоть это и было очевидно практически с самого начала разговора. — Так что не подведи.

Тот улыбается ему, а Антон без слов кивает и толкает от себя дверь.

— Ты как? — шепчет Комиссаренко, но Шастун на него даже не оборачивается: нужно срочно покинуть дворец.

×××

К Ире Антон бы пошёл в любом случае — он это понял ещё до того, как этот ебанутый псих сказал о том, что ему в обязательном порядке нужно её навестить.

Кузнецова — добрая и могущественная колдунья, которая известна всем в этом королевстве: она за невысокую плату может излечить от любого недуга или сварганить зелья на все случаи жизни; чаще к ней, конечно, обращаются как к врачевательнице. 

А ещё она — близкая и единственная в этом королевстве подруга Антона, с которой он знаком с первого класса и которой доверяет все свои секреты, так что сейчас, в такой пиздецовой ситуации, он просто не может обойтись без хотя бы простого разговора с ней.

Шастун быстрым шагом идёт к зданию, в котором на первом этаже находится Ирина лавка с различными эзотерическими прибамбасами: куча самых разных благовоний, десятки видов камней, травы и сборы, заряженные на что-то амулеты, самодельные свечи и так далее — короче, куча всего, но самое главное: её каморка.

Антон влетает в её лавочку, как ураган, перевешивая табличку на «закрыто» и кивая занимающейся чем-то за кассой Ире на бархатную штору, за которой скрывается дверь в просторную комнату, где и живёт Кузнецова.

Как только дверь за ней захлопывается, Антон, сглатывая и дыша прерывисто, оборачивается на неё и смотрит со всем тем страхом, что сидел внутри него со слов про убийство и только сейчас наконец нашёл выход.

Кузнецова подлетает к нему, потому что у Шастуна, кажется, начинается паническая атака: он начинает задыхаться, и Ира хватает обеими руками за лицо, смотря ему в глаза.

— Тихо-тихо, мой мальчик, всё хорошо, — она прижимается к нему, крепко обнимая, и Антон, жадно глотая ртом воздух — его грудная клетка ходуном ходит, — сгибается в три погибели, чтобы так же крепко обнять Иру.

— Он совсем с катушек слетел, Ир, так же нельзя… — лепечет Шастун на ухо и жмурится, его всего трясёт от страха того, что ему предстоит сделать.

— Я знаю, милый, — Кузнецова нежно гладит его по затылку, и Антон мотает головой, отстраняясь, — ничего она не знает, она даже, блять, не представляет.

— Он приказал мне убить того принца из башни, иначе он убьёт меня самого, — Шаст прижимает обе руки к груди и изгибает жалостно брови, и Ира зеркалит его выражение лица, приоткрывая рот от удивления и непонимания. — Он отправил меня к тебе, чтобы ты сделала из меня убийцу, а я… Блять… 

Антон всхлипывает, отворачиваясь и поднося тыльную сторону ладони ко рту, и плаксиво изгибает губы — промаргивается, задирая голову, чтобы не разреветься; девушка вновь подходит к нему и без слов обнимает. 

Шастун цепляется за неё обеими руками, прижимаясь щекой к её макушке и всё же смаргивает слёзы — Ира далеко не раз видела его плачущим, как и он её, и она точно не осудит его за эмоции, а сейчас так тем более.

— А я не хочу, Ир, — Шастун качает головой и прижимает её ближе. — Мне так страшно, я так не хочу… Я так обрадовался, когда он меня вызвал, думал, что я наконец-то исполню свою мечту, а он… — Антон прерывается на череду частых вдохов-выдохов, пока Кузнецова мягко гладит его по спине. — И даже сбежать не получится — он сказал, что найдёт меня, куда бы я ни пошёл. — Он замолкает, прикусывая губу, и смаргивает слёзы.

— Мне очень жаль, милый, — шепчет она ему на ухо — у самой глаза на мокром месте, потому что за друга больно невероятно: Ира больше всех знает о том, как ему дороги его мечты о принце, и всегда поддерживает Антона, говоря, что однажды всё обязательно сбудется.

А теперь Шастун должен буквально своими же руками убить собственную мечту.

— Я никогда не смогу простить себя за это, — всхлипывает Антон, и Ира отстраняется, чтобы посмотреть тому в лицо.

— Я всегда могу дать тебе ластик, — мягко говорит она и аккуратно стирает слёзы с Шастового лица.

Ластик — это зелье, стирающее нежелательное воспоминание; Антон использовал его, чтобы забыть позорные моменты своей жизни, которые преследовали его в мыслях по ночам перед сном, но Шаст уже не помнит, какие конкретно, но оно и неудивительно: в этом же и заключается суть зелья. 

— Шаст, — зовёт его Ира, когда более-менее успокоившийся Антон доверчиво прижимается щекой к её ладони, — я не верю, что это говорю, но… Чья жизнь тебе дороже? Человека, которого ты не знаешь, или своя собственная? — она смотрит с сожалением, потому что понимает: у них обоих выхода из этой ситуации попросту нет.

Антон изгибает брови и смотрит на подругу с отчаянием, изгибая брови.

— Я не хочу умирать, — признаётся он и морщится, будто от зубной боли.

— Тогда я дам тебе то зелье, — произносит уверенно, чтобы не передумать, и Шастун обречённо ей кивает, вытирая новые скопления слёз.

Ира отходит к столу со всякими разными травами и склянками всяких форм и размеров, начинает готовить зелье, а Антон падает на табурет у стены и прижимается к ней затылком — смотрит в потолок безразличным взглядом и жалеет, что вообще на свет родился: лучше бы его не существовало, но жизнь того принца была бы в целости и сохранности.

То, что сам принц, по словам Его Величества, далеко не чист душой и мыслями — смерти как минимум двенадцати людей на его руках, — не является поводом для убийства. Для заключения в темнице до конца его дней — да (тому всё равно не привыкать к заточению), но ничто не должно оправдывать убийство.

Хотя в слова короля Антону отчего-то верится слабо (может, потому, что он — лицемер ёбаный, выставляющий себя белым и пушистым, а на самом деле ему глубоко по хуй на жизни своих подданных?), потому что ему показалось, что Станислав пытается создать образ этого принца, будто тот великий враг народа, которого он — не своими руками, правда, — одолеет и спасёт королевство непонятно от чего.

Шастун не хочет делать никаких поспешных выводов — хотя ему и некогда будет в ситуации разбираться: чёткий приказ об убийстве висит над Антоновой кудрявой головой Дамокловым мечом.

— Зелье всё сделает за тебя, тебе не придётся что-либо решать. Это звучит отвратительно, но тебе нужно будет довериться ему. Если тебе станет от этого легче, то фактически принца убьёт магия, использовав твоё тело как инструмент, — говорит, оборачиваясь через плечо, Ира и вновь отворачивается на несколько секунд.

Антон, не меняя положения, переводит на неё взгляд заплаканных глаз и сглатывает, поджимая губы.

— Мне… — начинает дрожащим голосом Шаст и останавливается, чтобы, чуть согнувшись, прокашляться в ладонь. — Мне будет хотеться убивать дальше? 

Этого он действительно боится — ему так страшно (пусть и совсем необоснованно), что ему может понравиться убивать. 

Что если он правда слетит с катушек, как их король?

— Нет, нет, — мягко произносит Кузнецова, подходя к Антону и качая отрицательно головой, так что её волосы спадают ей на лицо. — Магия зелья направлена только на него одного, ты почувствуешь это. Как только ты… — Она заминается, натыкаясь на то самое триггерное слово, и Шастун кивает, мол, я понял, — действие зелья сразу же прекратится. Когда ты вернёшься, мы используем ластик, ладно?

Ира протягивает ему колбочку с зельем, и Антон берёт её тремя пальцами — смотрит на эту отраву (разумеется, в переносном смысле) отчаянным взглядом. 

Хмыкает невесело:

— Если вернусь. — Усмехается грустно и быстрее, чем Кузнецова успевает что-либо сказать или возразить, поднося пробирку ко рту, опрокидывает содержимое внутрь.

Зелье оказывается горьким, но оно и неудивительно с учётом того, что оно должно заставить Шастуна сделать — убийство вряд ли можно назвать чем-то сладким или хотя бы приятным на вкус, если ты, конечно, не какой-нибудь повёрнутый на этом маньяк, а Антон уж точно не такой.

Он морщится, отдавая пустую пробирку обеспокоенно смотрящей на него Ире, и просит воды, чтобы запить эту ужасную горечь; Кузнецова отходит на два десятка секунд, а после подносит к Шастовым губам чашку с налитой туда водой.

Антон перенимает её в обе руки и жадно пьёт, пока Ира мягко гладит его по пышным кудрям.

— Когда отправляешься? — спрашивает она, прерывая повисшую в комнате напряжённую тишину.

— Завтра утром. — Шастун отдаёт девушке чашку и вытирает тыльной стороной ладони область вокруг рта.

— Может, здесь переночуешь, м? — Ира расчёсывает пальцами его чёлку, и Антон поднимает на неё тяжёлый взгляд; он сглатывает — его нижняя губа снова дрожит, и Кузнецова наклоняется, прижимаясь пухлыми губами к его лбу. — Ложись спать, милый. Утро вечера мудренее.

— Какая избитая фраза, — отвлекаясь от своего явно неспокойного душевного состояния, фыркает Антон, и Ира улыбается, заботливо проводя напоследок ладонью по его щеке. — А ты где спать будешь? 

В Ириной каморке лишь одна кровать, так что вопрос действительно насущный. Для Шаста не будет особой проблемы поспать вместе с той в одной постели — и не такое их многолетняя дружба переживала, но он не уверен, уместятся ли они вдвоём на такой небольшой кровати.

— А я буду сторожить твой сон. — Она улыбается уголками губ и кивает на свою постель рядом со столом и навесным шкафом над ним, где она совсем недавно делала то зелье. — Ложись и не беспокойся ни о чём. Завтра будет сложный день.

И не только завтра, потому что самое страшное в виде мук совести — впереди.

Антон падает на кровать прямо в одежде, кутаясь в одеяло, — Кузнецова сейчас точно не будет на него за это ругаться: бельё в любой момент можно постирать — и поднимает взгляд на часы, что висят над входом в комнату и тихонько успокаивающе тикают. 

Время ещё совсем раннее, всего шесть часов вечера, но Шастуна вырубает спустя пару минут после того, как его голова коснулась подушки.

×××

Шастун просыпается, когда за окном (а следовательно, и в комнате) уже начинает светлеть, и, сколько бы он ни пытался обратно провалиться в сон, заснуть больше решительно не получается.

Антон с тихим выдохом переворачивается, укладываясь спиной к стене, и снова поднимает взгляд к часам — три часа ночи и примерно семнадцать минут. 

Прямо напротив Шаста у противоположной стены на той табуретке, на которой сидел вчера он сам, облокотившись о комод, спит Ира — Антону искренне жалко её шею и спину, потому что, когда она проснётся, они по-любому будут ужасно болеть.

К нему начинают потихоньку накатывать воспоминания со вчерашнего дня, и Антон хочет свернуться на кровати в болезненный дрожащий клубок, но он себя от этого силой воли останавливает. 

Проветриться бы…

Шастун приподнимается на локте и задумчиво смотрит в окно сквозь кружевные белые, практически прозрачные занавески. 

А правда, почему бы и нет?

Скидывает одеяло, надевает ботинки и поднимается с кровати; покидает каморку максимально тихо, чтобы не разбудить мирно спящую Кузнецову, а после выходит из лавочки и идёт по ещё тёмным улочкам окраины королевства к полю.

В детстве, когда оба ещё учились в начальных классах, они с Ирой часто бегали в это место — лазали по деревьям, набивали шишки, играли в прятки в высокой траве, смеялись громко и, конечно, как настоящие подружки, обсуждали секретики друг друга. 

Кузнецова признавалась, что ей нравится их общая одноклассница и она хочет позвать её гулять на выходных, а Антон внимательно слушал и подбадривал её на активные действия — они как-то даже вместе набрали для той девочки небольшой букет полевых цветов, который Ира и подарила ей, получив тёплую улыбку и поцелуй в щёчку как вознаграждение.

В этом поле он впервые признался кому-то, кроме мамы, что больше всего на свете мечтает встретить своего принца и жить с ним долго и счастливо до скончания времён; Антон прекрасно помнит свой необоснованный страх, перед тем как признаться подруге в таком сокровенном для него, но та восприняла это исключительно положительно — Шаст думает, что по-другому и быть не могло, но всё равно благодарен Ире за то, что не назвала его мечты и его самого глупыми и относилась к ним практически так же трепетно, как и сам Антон.

А теперь Шастуну предстоит обезглавить принца, его мечту и, возможно, любовь всей его жизни — вот это сюжетные повороты, вот это накал страстей, но почему это всё происходит, блять, именно с ним?

Антон королю не верит и, сидя на примятой его задницей траве, агрессивно придумывает план, как этого всего можно было бы избежать. Он долго над этим всем думает, но после понимает, что это всё перечёркивается тем зельем, которое он выпил.

Шастун без понятия, как оно работает, но вот это Ирино «магия всё сделает за тебя» подсказывает ему, что он будет лишь марионеткой, которая ничего не решает, а просто действует — Кузнецова посоветовала магии довериться и отпустить контроль над ситуацией.

Сглатывая отчего-то горькую слюну, он трясёт головой, будто пытается вытряхнуть из неё все мысли, и смотрит на горизонт, откуда не спеша встаёт солнечный диск.

Рассвет сегодня — словно в такт его мыслям — красный.

Единственная возникающая ассоциация — кровь, как бы оно ни было банально.

Антон много раз дрался — иногда заступаясь за Иру, а иногда и просто отвечал на провокации до поры до времени, потом, когда подрос (не то чтобы с шестнадцати так много времени прошло, но подрос же), прекратил, предпочитая решать конфликты словами через рот; его учили сражаться на мечах, правда, серьёзных боёв на смерть у него пока что не было (и он надеется, не будет), но постоять за себя он всегда умел.

Антон мог быть жестоким, мог бить грубо и сильно, так, чтобы противник сплёвывал на и без того грязный асфальт кровь, но он никогда не переходил грань — у него даже и мысли не возникало, чтобы продолжить наносить удары и забить кого-то из тех парней до смерти.

И его сейчас натурально переёбывает и тошнит от мысли, что он должен будет это сделать. 

Шастун не знает, сколько времени он проводит в поле, встречая рассвет, но через час или два, когда солнце уже прилично поднялось над горизонтом, он слышит за спиной чьи-то шаги, но даже не вздрагивает, потому что наверняка знает, кому они принадлежат.

— Так и знала, что найду тебя здесь. — Ира становится перед ним, загораживая солнце, так что Антон может задрать голову и посмотреть на неё — жмурится одним глазом всё равно, потому что небо слишком яркое. — Тебя проводить?

— Который час? — ни к селу ни к городу спрашивает Шаст и кивает Кузнецовой на место рядом с собой, призывая сесть.

— Семь утра.

Антон слегка выпячивает нижнюю губу в жесте, мол, неплохо — почти четыре часа тут прокуковал со своими вязкими тревожными мыслями, не дающими покоя.

Ира присаживается рядом с ним, подбирая подол простого молочного платья, а Шастун, сильно согнувшись (но это можно и перетерпеть — Ира вон из-за него в какой неудобной позе спала), кладёт голову ей на плечо; Кузнецова приобнимает его левой рукой, зарываясь ей же в кудрявые волосы и почёсывая короткими ногтями кожу головы.

Они сидят практически без движения, только Ира играется с Антоновыми волосами, наматывая кудряшки на пальцы, а после приглаживая их. 

— Скажи, когда будешь готов, — выдыхает она через несколько минут тишины и прижимается губами к его лбу, прямо как мама. Антон так благодарен подруге за её безмолвную поддержку — он даже представлять не хочет, как справлялся бы с этим без неё.

Шастун по сотому кругу гоняет в голове одни и те же мысли, и через минут сорок они наконец устаканиваются, образуют некое подобие штиля. 

Антон чётко запоминает то мгновение, когда он, кажется, смиряется, потому что тогда он сразу же становится себе до ужаса противен.

Господи, кем же он стал…

— Я готов, — тихо произносит Шастун и, не глядя на Иру, поднимается.

Она встаёт с земли вслед за ним и проводит ладонью по его лопатке вверх-вниз.

— Шаст, — зовёт негромко, и Антон поворачивается к ней полубоком — смотрит всё ещё куда-то в сторону, потому что смотреть на Кузнецову отчего-то не получается. — У тебя не было выбора, ты в этом не виноват.

Ира обнимает его, и Антон прижимает крепко её стройное тело к себе, нуждается в ней сейчас так сильно, как, наверное, никогда.

— Ты возвращайся только, ладно? Я сотру всё ластиком, ты только вернись, пожалуйста, — надрывно просит она, и у Шастуна сердце кровью обливается от осознания, что расставание ей тоже даётся совсем непросто.

О том, что это вполне может быть их последняя встреча в принципе, Антон старается не думать, потому что слишком уж больно.

Шастун был уверен, что именно он станет тем, кто спасёт принца, он был уверен в успешности этой миссии, а не той, что возложена на него сейчас. С ней он же может и не справиться, если магия, конечно, не возьмёт всё в Антоновы руки — как бы абсурдно это ни звучало.

— Я постараюсь, — только и выдыхает он, потому что гарантий никаких дать не может.

Антон просит Иру его не провожать, потому что тогда у него разорвётся сердце прямо на месте, и отправляется к замку, где его уже ждёт запряжённый конь, несколько придворных, что помогают ему переодеться и дают меч и два ножа, пряча оба в разные сапоги, и сам Его Величество. 

Стоит и смотрит на Шастуна внимательным взглядом, толкает какую-то наставническую речь, но Антон половины слов не слышит из-за его метафорического хуя во рту и порывов несильного ветра, из-за которого слова правителя не долетают до него — да Шаст и не вслушивается, ему терять особо нечего: король редко говорит что-то действительно стоящее.

А потом, когда все приготовления сделаны, а длинные пространственные речи наконец-то, блять, сказаны, Антон запрыгивает на коня и отправляется в путь.

До самых ворот на него глазеют все, кому не лень, желают доброго пути и удачно справиться с поставленной целью — они же знают, что Антон едет убивать, да? Почему они говорят всё это с улыбками на лицах? 

Когда он подъезжает практически к самым вратам, он слышит возглас маленькой девочки:

— Не убивайте плинца! 

Антон оборачивается и смотрит в её детское заплаканное лицо, встречаясь взглядом с большими синими глазами; он с силой закусывает щеку, чтобы отвлечься оттого, как сильно забилось сердце.

Женщина, возле которой и стоит девочка, одёргивает, видимо, свою дочь.

— Милая, он плохой человек, а отважный рыцарь нас спасёт, — объясняет ей мать, а девочка снова ударяется в слёзы.

Антону хочется кричать: откуда они знают, что этот принц плохой? Они своими глазами видели, как тот убивает, или что? Просто верить словам какого-то левого человека, пусть тот и является королём, без неопровержимых доказательств — такое себе занятие. 

Тем более спасать от чего? Что может сделать всего лишь один человек против целой армии короля?

Вот почему король их не отправил? Это же так невообразимо тупо до сих пор после стольких попыток, не увенчавшихся успехом, посылать одного человека — что ж, вполне в духе Его Величества и сказки, в которой они все тут находятся.

Большие часы на замке показывают ровно восемь, когда Шаст выезжает за пределы королевства. 

Задница за семь часов езды, конечно, станет квадратной, но сейчас это меньше всего его волнует. 

Во время пути Антон делает всего две остановки: первая — привал у небольшой речки, чтобы его конь утолил жажду, а сам Шаст перекусил, а вторая, когда солнце уже преодолело зенит, в небольшом поселении у леса, что он встретил, в домике доброй старушки, которая кормит его вкусным борщом и, понимая, куда тот идёт, желает удачи. Это мило, но по большей части бесполезно.

Деревенька находится рядом с лесом, в котором и стоит нужная ему башня с принцем, и Антон оставляет своего коня здесь — заберёт, когда (если) будет ехать обратно — и дальше идёт пешком.

Шастун замечает башню издалека — она и впрямь высокая-высокая, возвышается над лесом, в котором построена.

Антон сглатывает, пересекая границу леса, и на всякий случай обхватывает правой рукой рукоять меча — глупо надеяться, что тут не водятся какие-нибудь разбойники? 

Но Антон доходит до башни без приключений, и на него даже никто не нападает.

Сооружение возведено на огромной поляне — серые стены из камня заросли мхом и покрылись слоем тёмных зелёных листьев, и это выглядит даже красиво. 

Шастун около минуты рассматривает башню (смотрит особенно долго в окно с открытыми ставнями, но оттуда принц так и не выглядывает ни разу, что закрадывается подозрение: а точно ли он там есть?), всё никак не решаясь сделать шаг, а после его в спину будто бы что-то подталкивает, и Антон наконец идёт к ней. 

Обходит её вокруг несколько раз, внимательно вглядываясь в стены, потому что не будет же он, как Юджин Фицерберт, добираться до большого окошка с помощью стрел — их у него нет даже. 

Здесь же по-любому должен быть какой-то проход: как-то же в эту башню поднимался тот злой колдун, чтобы проверить своего пленника. Конечно, он мог взлететь — он же колдун — но Антон надеется, что в нём есть хоть чуток человечности.

Шастун на пятом круге наконец замечает место, где может быть тайный вход, и ощупывает камни, потому что сто процентов он открывается нажатием на один из них.

И он оказывается прав: через некоторое время, когда он жмёт на нужный булыжник, часть стены отъезжает, открывая ему дорогу к витиеватой лестнице, что идёт вдоль стен с факелами и ввысь без всяких ограждений. Справа в полу расположен какой-то люк, но ему нужно уж точно не туда.

И как только принц не нашёл этот потайной ход и не сбежал? 

Антон с тяжёлым вздохом смотрит вверх и, мысленно прощаясь со своими ногами, начинает подниматься.