Если бы Антон был чуть менее сонным, он непременно поперхнулся бы кофе, уронил кружку и стал прыгать на месте одновременно от восторга и от боли в обожженных пальцах ног. Однако он в последний раз нормально спал больше двух недель назад (и это даже не точно), а потому на новости реагирует примерно никак и продолжает меланхолично глотать кофе, тупо глядя перед собой и задаваясь к мирозданию вопросом, за что ему всё это.

Впрочем, Милохин прыгает за них обоих.

— Сами Вайтмун, ты представляешь? У нас! На новый год! Вот это подарок, блин, я же вроде не очень хорошо себя вёл в этом году, а оно всё равно досталось, обалдеть! Ура-ура, я просто тащусь!..

Пока он продолжает тараторить и — с ума сойти, кто-то реально так делает — по-детски хлопать в ладоши, Антон, не прерываясь даже на вдох, залпом допивает двойной эспрессо, встряхивается и суёт кружку обратно в кофемашину. Восторга Дани он не разделяет совершенно.

Вайтмун — это, конечно, круто, это любовь, это кумиры с детства, в конце концов. Сказал бы кто Антону пару лет назад, что он сможет лично поговорить со Скруджи, а то и с самим Тимати… ну или хотя бы с Клавой Кокой, — он бы писался от восторга! И, конечно, наивно мечтал «заобщаться» и, может быть, когда-нибудь… Тьфу, даже думать дико.

Но сейчас гости такого уровня — это не больше, чем титанический объем работы, который свалится, конечно же, на Антона. Это означает всего лишь утрату последней надежды на достаточный сон, не говоря уже про выходные.

Кофемашина замолкает, и ее шум перестаёт заглушать тарахтение Милохина.

— …Вдруг они меня заметят! Прикинь, спеть с Тимати или с Джиганом! Можно такие видосы замутить, все реки наши будут!

— И озёра, — вполголоса бухтит Антон, снова присасываясь к кружке.

Как встретишь новый год, так его и проведешь, верно? Что ж, не то чтобы он удивлен. Всего-то еще один год вечной заебанности и полного отсутствия личной жизни.

Даня продолжает что-то вещать, когда двери лифта раскрываются. Не успевают они нормально разъехаться в стороны, как наружу вываливается сам Сатана — простите, Станислав Владимирович — собственной персоной и на всех парах куда-то летит. Антонова жопа чует пиздец и намекает, что лучше бы скрыться, но ее обладатель знает, что бежать поздно, да и некуда. Поэтому всучивает кружку Дане за неимением свободных поверхностей рядом, старательно делает глубокий вдох, потом выдох, достаёт планшет и поворачивается лицом к боссу, прилежно натягивая на лицо хотя бы подобие улыбки.

— Добр…

— Шастун, тебе уже сказали? — без всяких приветствий бросает Шеминов, пролетая мимо. Не успевает Антон сделать шаг за ним, как Стас уже возвращается, держа в руках ворох бумаг. — Зайди ко мне через час, а пока срочно разберись с этим.

Бумаги приземляются поверх планшета; Антон едва успевает выставить хотя бы одну руку, чтобы их придержать, но несколько листов всё равно летят на пол.

— Ну аккуратнее, блять! — ворчит Стас, который уже достал из кармана телефон и кому-то пишет. — Вайтмун — это тебе не хухры-мухры, надо организовать им нормальный прием. Головой отвечаешь, понял?

Он впивается в Антона едким взглядом исподлобья — вернее, из-под вечной кепки. Антон машинально кивает, а потом решает осторожно уточнить:

— А какого числа они будут?

Стас, уже было отошедший на другой конец коридора, стремительно оборачивается и фурией летит обратно к нему.

— Ты серьезно? Ты вот шутишь сейчас, стендапер хренов?! — вопит он, широко размахивая руками. — Послезавтра забираем из аэропорта, вечером встреча у нас в клубе!

И прежде, чем Антон успевает осознать услышанное и как следует ужаснуться, Стас оказывается совсем близко и шипит прямо ему в лицо (технически, куда-то в ребра, потому что он на полторы головы ниже ростом, но смотрит так пронзительно, что жопа Антона сжимается еще сильнее):

— Мы должны сделать всё, чтобы для новогоднего корпоратива они выбрали нас. Это даст такие перспективы, какие нам и не снились, ты меня понял? Наше будущее зависит от того, как ты всё подготовишь.

Это он загнул, конечно, думает Антон, тупо глядя вслед боссу. Даже если Вайтмун пошлют их нахер еще где-то на пункте про аэропорт, всем будет насрать — потому что на них в принципе всем насрать. Кого вообще интересует какой-то левый клуб в Воронеже? Даже не самый лучший в городе, между прочим.

А когда-то был. Но это уже другая история.

Антон усилием воли заставляет себя успокоиться и собраться с мыслями. Потом собирает разлетевшиеся бумаги и, наконец, забирает у замершего возле стенки Милохина свой кофе.

— Тебе бы поспать, — замечает тот (Даня, не кофе), хлопая глазами с искренним сочувствием. Какой же наивный ангелочек, кошмар. — Выглядишь неважно.

Антон машинально кивает и плетется в кабинет — бумаги сами себя не разгребут, а ему еще трансфер до аэропорта заказывать. И до отеля. И сам отель. И хрен знает, что еще и в каком количестве. И ведь только в мечтах у него на почте будет лежать разложенная по полочкам информация, — на деле там, в лучшем случае, будет адрес аэропорта. Единственного в Воронеже.

— Полный джингл бэллс, — хнычет Антон, падая в рабочее кресло и вспоминая обо всех делах, которых и без того было больше, чем физически возможно успеть.

Календарь показывает обидное девятнадцатое декабря. Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.

❆ ❆ ❆

— Как-как? Это типа «есть орехи»?

Эд громко ржет на собственную тупую шутку, Егор привычно ему подхихикивает, а Арсений с Димой единогласно делают вид, что не знают их и вообще работают в какой-то другой студии.

— Успокоились? — равнодушно спрашивает Позов, когда парни затихают. — Тогда по делу. Мы вчетвером едем послезавтра в Воронеж…

— Вчетвером? — переспрашивает Арсений, сразу роняя маску такого же кристального равнодушия. — А я там зачем? У меня вообще-то…

— Арсений, вот сейчас не до твоих выебонов, не нуди. Ты будешь нужен, я потом объясню зачем. А вам двоим не помешает пообщаться с деловыми людьми и хоть немножко посерьезнеть!

Эд с Егором выглядят так, словно последнее, чем им хочется заниматься, это серьезные дела. Лично Арсений таковые им бы и не доверил, но директору виднее. А вот зачем на встречу с владельцем весьма посредственного клуба тащиться сразу двум начальникам — хороший вопрос, Арсений обязательно его задаст.

— Короче, я уже договорился, нас там встретят, — заключает Позов. — Вылет послезавтра, билеты уже оформлены. Если вопросов нет, свободны.

Парни неуверенно косятся друг на друга, будто школьники, которые боятся задать вопрос. Даром, что обоим за двадцать пять. В итоге они нестройно кивают и покидают кабинет, глупо толкаясь и шепотом о чем-то переговариваясь. Когда дверь за ними закрывается, Арсений и Дима еще несколько секунд тупо смотрят на нее.

— Может, надо было отправить кого-то из старшей группы? — медленно проговаривает Арсений.

Дима не отвечает, из чего он делает вывод, что тот абсолютно согласен.

Впрочем, в следующий момент Арсений думает, что Позов, должно быть, даже не услышал его реплики, погруженный в собственные размышления. Потому что он выдаёт без всякой подготовки:

— Я увольняюсь после нового года.

Секунда на осознание, и Арсений ошарашенно поворачивается к нему. Молчит, совершенно растерянный, и наблюдает, как Дима достает из мини-бара коньяк и два бокала, наполняет на палец, предлагает ему. Арсений мотает головой из стороны в сторону и не может даже вдохнуть, пока Дима, пожав плечами, выпивает половину.

Только после этого он продолжает говорить, как ни в чём ни бывало:

— Я давно подумывал. Ты же знаешь, Арсюх, какая у нас работа, я семью толком не вижу. А тут… — Он медлит, прежде чем продолжить чуть изменившимся, более мягким голосом: — Катя снова беременна. Пятый месяц уже.

— Поздравляю, — выдыхает Арсений совершенно искренне, но как будто по инерции.

Он не был готов к таким новостям. Обычно с такими вещами, как с разводом: ты чувствуешь, что брак катится в ебеня, задолго до того, как звучит первое сухое «нам надо расстаться». Но Дима не казался слишком уставшим или загруженным, ни разу не делился проблемами в семье.

Есть такие люди, о которых никогда не знаешь, что у них на сердце. Арсений всю сознательную жизнь гордо причислял себя к таковым, но теперь понимает, как был неправ.

— Я не заметил, как выросла Савина, — проговаривает Дима всё тем же тоном, но смотрит прямо перед собой так, словно сам впервые осознаёт то, что говорит. — Я помню, как держал ее на руках, мелкую, кукольную еще. А потом как-то сразу — вот она уже бегает по дому и сама кукол выпрашивает. — Он встряхивается и пристально смотрит на Арсения. — Не хочу так же со вторым. Не хочу ни дня больше пропускать, понимаешь?

Арсений не понимает. Не может в полной мере понять, потому что у него самого до по-настоящему серьезных отношений никогда не доходило. Брак был, это да. Значил ли он хоть что-то? В тот момент казалось… Да теперь уже неважно.

Детей у него тем более не было. Хотелось — и хочется, — но всё это не сейчас, а в неведомом «когда-нибудь».

В тридцать шесть лет, наверное, стоило бы иметь чуть более четкий план на жизнь. И, возможно, Арсений задумался бы об этом и даже попробовал что-то кардинально поменять — но вот, пожалуйста, жизнь сама подкидывает ему, чем заняться в ближайшие лет пять. И он не жалуется — он даже рад, что любимое дело никуда от него не денется.

Поэтому Арсений мягко улыбается, подается вперед и кладёт ладонь Димке на плечо.

— Ты всё правильно делаешь, Дим. Семья — это главное. А лейбл не пропадёт без тебя, не переживай.

— Ну, переживать всё равно буду, — отмахивается Дима, смеясь, и Арсений отодвигается, чувствуя, как внутри расслабляется сжатая пружина. Как бы они ни строили из себя ледяные глыбы, они оба — те еще сентиментальные твари. — Поэтому и поручаю всё не кому-нибудь, а тебе.

В ответ Арсений только кивает, прикусывая язык и отодвигая в сторону все ненужные мысли. Теперь уже не важно, что он там хотел или не хотел предложить, потому что на эту идею у него не будет времени, а поручать кому-то другому — себе дороже. Не сможет такое никому доверить, всё равно будет проверять каждую мелочь и загонит себя до усрачки.

Есть мечты, которым не суждено исполниться, и это совершенно нормально. Лучше сосредоточиться на деле и перестать лишний раз надеяться на магию вселенной или новогоднего чуда.

❆ ❆ ❆

Следующий день проходит во всеобщей панике. Резко выяснилось, что клуб даже не до конца украшен, что уж говорить про косяки в документации и не закупленный бар.

Антон еще никогда не чувствовал так отчетливо, как секунды и минуты стремительно и необратимо утекают сквозь пальцы. Он готов разреветься, заорать или попросту выйти в окно, лишь бы перестать наблюдать, как в очередной раз темнеет за окном, а он ничего, совсем ничего не может сделать, чтобы количество задач хоть немного уменьшилось.

Остаётся только взять себя в руки, сделать вдох-выдох и просто продолжить заниматься своим делом. Потому что это правильно, родители хотели бы именно этого и никогда бы не простили, если бы он всё бросил, отдав в загребущие лапы Стаса, а потом всё рассыпалось пеплом за считанные месяцы. Да всё и так полетело к чертям! Он только и успел, что подхватить у земли и не дать клубу закрыться.

Дверь с грохотом распахивается, в кабинет влетает Ира, невнятно что-то говорит, плюхая ему на стол пачку бумаг и тут же упархивая прочь, не давая ему даже слово вставить. Три секунды Антон беспомощно наблюдает, как верхние листы медленно съезжают вниз, раскладываясь перед ним в леденящий душу пасьянс.

— Ебал я всё это в рот, — шепотом выдыхает Антон, отбрасывая ручку и машинально потирая предплечье с татуировкой, сейчас скрытой тканью рубашки. Надо дышать, надо успокоиться.

Едва он собирается с духом и заносит ладони над клавиатурой ноутбука, в кабинет быстрым шагом (и тоже без стука) входит Матвиенко. Говорить начинает не сразу — сначала долго оглядывает стол, и даже в его вечно скептическом взгляде отчетливо проявляется сочувствие.

— Тох, у нас там накладки с доставкой генератора, сроки переносят на полдня.

Антон моргает.

— А доставка уже оформлена?

— Да, машина едет, но дороги завалены снегом, быстрее никак не получится.

Истерический смешок сам собой срывается с губ.

— Генератор снега… застрял в снегу?

Сергей смотрит на него с еще большим сочувствием.

Определившись, что оформлять новый заказ ради нескольких часов времени нет смысла, и проще перенести шоу со снегопадом на другую дату, Антон отправляет Матвиенко восвояси, а сам в срочном порядке ищет сначала концертные списки, затем нужного исполнителя и его контакты. Но набрать номер не успевает — дверь снова открывается, и Антон готов обматерить кого угодно, даже если там будет сам Стас, но голову в кабинет просовывает улыбающийся Даня, и заорать на него не хватает духу.

— Антон, я в кофейню, тебе взять чего-нибудь?

Ну точно ангел с небес. Уголки губ против воли приподнимаются, и Антон кивает.

— Давай капуч с мятным сиропом. Спасешь мне жизнь, честное слово.

Даня недовольно хмурит лоб, окидывая взглядом его заваленный бумагами стол. Потом снова смотрит прямо на него.

— По-моему, ты заслужил перерыв на тортик. Или хотя бы булочку. — И вот он уже снова улыбается во весь рот. — Ну давай, скажи, что взять!

Антон мстительно думает, как сейчас назакажет столько сладкого, что Даня еле сможет унести, и как потом будет до ночи сидеть и есть всё это в одно рыло, кроша прямо на сраные документы. Но одергивает себя: Даня, в конце концов, ни в чем не виноват. Документы — тем более.

Вот только сонный мозг отказывается соображать, поэтому Антон говорит просто:

— Принеси то, что само в руки упадёт, — и, благодарно кивнув, принимается за осточертевшую работу. Даня что-то хмыкает, но не спорит и тихонько прикрывает за собой дверь.

…Когда Милохин возвращается спустя полчаса, Антон даже не сразу понимает, зачем он пришел, напрочь забыв про кофейню и собственную просьбу. И, когда на свободный треугольник стола рядом с ним опускается стаканчик и крафтовый пакет, ему требуется несколько секунд, чтобы осознать, что это такое и зачем.

— Блин, Данёк, спа…

— Стой, это еще не всё! — вдруг перебивает Даня странно оживленным и взволнованным голосом. Антон поднимает голову и удивленно наблюдает, как он дрожащими от уличного холода пальцами расстегивает карман своей куртки.

А когда он достаёт что-то и протягивает ему, Антон совершенно теряется и недоуменно хлопает ресницами.

На бледной ладони лежит веточка с тремя орешками. Настоящими, лесными, как будто кто-то в августе сорвал прямо с дерева и сохранил до декабря.

Антон снова поднимает взгляд и смотрит на Даню, у которого как-то странно плывет взгляд, а на губах играет совсем уж безумная даже для него улыбка.

— Это что? — не понимает Антон.

— Ты же просил то, что само в руки упадёт. — Даня пожимает плечами и опускает орехи на стол, рядом со стаканчиком и пакетом. — Там был один парень с красными волосами… Блин, зачем тебе это знать?.. Мы столкнулись на пороге, и он такой… и они прямо в руки, как ты говорил… И он еще так улыбнулся!.. К-короче, забирай, они твои. И капучино с мятой, и синнабон с корицей.

— О-о-о! — Антон мгновенно забывает о куче вываленной на него информации и о странном подарке, суёт нос в пакет, достает еще теплую булочку и сразу же впивается в нее зубами. Стонет блаженно, прикрыв глаза. — Дань, ты лучший!

Милохин отшучивается и сбегает, так толком и не объяснив, откуда взял орехи. Антон мотает головой — такая мелочь, а всё равно приятно — и убирает их в тумбочку.

Завтра же вечером, как только встретят гостей, он пойдет в бар и напьется. И плевать на всё, ему надо.

❆ ❆ ❆

Бывают такие люди, после общения с которыми хочется отмыться. Не метафорически, а вполне физически, как будто их слова и взгляды неприятно прилипают к коже.

Арсений считает себя достаточным профессионалом, чтобы игнорировать это ощущение и легко находить общий язык с абсолютно любым человеком, если это необходимо бизнесу. Но сейчас он больше всего на свете хочет молча встать и выйти если не на воздух, под валящий с неба густой снег, то хотя бы в другой зал.

— …Ремонт сделали два года назад. Мне пришлось вложить свои личные деньги, чтобы всё получилось достойно и чтобы не стыдно было принимать таких почетных гостей.

Владелец бара умудряется говорить с елейной улыбочкой и одновременно очень нечетко, что автоматически не вызывает уважения. Арсений поджимает губы. Несколько пройденных курсов по ораторскому искусству и десятки вложенных только в них тысяч — видимо, какая-то шутка для этого Станислава.

Эд с Егором особо страдающими не выглядят, хотя, надо признать, держатся достойно, как действительно «почетные гости». Улыбаются, поддерживают разговор и не отлипают от своих бокалов. И друг от друга.

Дима не пытается играть в дружелюбие, даже напротив — открыто показывает неприязнь и чудом сдерживается в выражениях, красиво осаждая и подкалывая владельца. Это поведение для него не характерно: если ему что-то не нравится, он либо открыто говорит об этом и отказывается от сотрудничества, либо заталкивает свою личную неприязнь подальше и концентрируется на действительно важных вещах.

Но он взрослый человек и компетентный специалист, Арсений в нём уверен.

— Я бы на вашем месте даже не сомневался, — заливается Станислав. — Хозяин — барин, конечно… Я вот недавно был в Москве, и, слушайте, клубы там по большей части, будем честны, у-родс-ки-е, — проговаривает по слогам. — Казалось бы, столица!..

Арсений отставляет в сторону стакан с недопитым коктейлем и, коротко глянув на Станислава, бросает:

— Прошу извинить, у меня сегодня еще одна встреча.

— Я тебя провожу, покурю заодно, — вдруг говорит Дима и тоже поднимается.

Уходить вот так — не особо культурно, конечно, но лично Арсений не видит ни единой причины выказывать больше мнимого уважения, чем владелец этого заслуживает. Он косится на Диму — тот смотрит на него исподлобья очень недовольно.

— Я вообще по образованию продюсер… — слышится позади, пока они уходят, и Арсению снова хочется закатить глаза.

На полпути к выходу Дима утягивает его в курилку, и только там, запираясь и действительно поджигая сигарету, он хмуро спрашивает:

— Ну и что случилось?

Арсений отводит взгляд. Клуб располагается в девятиэтажке, причем у самой крыши, и в окне открывается вид на заснеженный вечерний город. Самая обыкновенная провинция; по сравнению с привычным обликом столицы — маленькая и очень яркая.

— Ты же не куришь, — зачем-то говорит Арсений вместо ответа.

— Бросишь тут с вами, — ворчит Дима. С полминуты молчит, затягиваясь дымом. Потом продолжает негромко: — Арс, меня этот еблан тоже бесит, ты не представляешь как. На него мне насрать, но этот клуб… Короче, прости старика за ностальгию, но хочу своё последнее мероприятие в качестве креативного директора провести здесь.

— Дим, ну какой из тебя старик? — Арсений всё-таки закатывает глаза, только чтобы не показать, что внутри от настроя Димы что-то неприятно екает. — Слушай, это твоё решение. Хочешь здесь, значит будем здесь. И я готов работать даже с этим…

Он осекается. Материться так и не полюбил даже к своим «чуть-чуть-за-двадцать-восемь».

— Не надо. Уж с переговорами я справлюсь. — Дима тяжело вздыхает. — Раз сам пошел на принцип, сам и буду разгребать это дерьмо. А ты бы отдохнул. — Он нарочито строго смотрит исподлобья, как раньше смотрел поверх стекол очков. — Давай-ка не в отель, а в бар, тут есть еще один на другом этаже.

— А если Станислав этот заметит? Будет неловко.

— Тебе не похуй?

Арсению похуй. Так что он дожидается, пока Дима докурит, и действительно идет в бар. Не столько даже отдохнуть, сколько просто отвлечься и потянуть время. Спать он привык мало, а еще только десятый час вечера — не хочется шесть часов подряд торчать в номере.

Если зал, в котором проходит встреча с владельцем, небольшой, тихий и уютный, со всего несколькими столиками и небольшой сценой по центру, то второй гораздо больше похож на типичный молодежный клуб: танцпол, барная стойка посередине и сцена в сторонке.

Профдеформация отказывается отключаться, так что Арсений машинально отмечает удачное зонирование, оставляющее достаточно пространства для танцев, но не создающее впечатление пустоты. Насколько можно оценить беглым взглядом, пожарная безопасность тоже на уровне. И Станислав, каким бы мерзким ни был, не зря хвалился ремонтом — качество покрытий, декора и мебели не вызывает вопросов. Опять же, на первый взгляд, но не это ли самое главное?..

Арсений просачивается мимо танцующих людей к барной стойке и плюхается на высокий стул, сразу же подзывая бармена к себе и заказывая свой любимый коктейль. Сильного опьянения он не вызывает, но всегда отлично расслабляет мозг.

Пока заказ готовят, Арсений разглядывает неоновую оранжевую надпись Hasnuts, прослеживает, как она красиво отсвечивает на стройном ряде прозрачных бокалов, на матовой черной поверхности стойки, на кудрявых волосах сидящего рядом парня…

Секунду.

Арсений моргает и уже хочет отвести взгляд, чтобы не смущать человека, но — совершенно бесстыдно и безвольно — залипает.

Парнишка сидит, опершись локтем на стойку и подперев лоб тыльной стороной ладони, пальцами свободной руки он бездумно водит по ободку стакана, и его расслабленная, но при этом какая-то идеально выточенная поза делает его похожим на античную статую. Кудри эти еще. И губы — противозаконно пухлые и едва заметно приоткрытые. И опущенный взгляд.

Хочется узнать, какого цвета у него глаза. А еще его хочется… да, вот так. Просто хочется. Просто его.

Арсений отмирает, только когда рядом опускается стакан. В ту же секунду парень наконец-то замечает его — вздрагивает от неожиданности, моргает, поднимает взгляд.

— Привет, — выпаливает Арсений прежде, чем тот успеет что-то сказать, отвернуться или уйти.

Парень ведет бровью, медлит пару секунд — и вдруг улыбается, хитро сверкая глазами. В оранжевом свете так и не получается разглядеть цвет, зато отчетливо видно, как он заинтересованно оглядывает Арсения с ног до головы. Должно быть, остаётся доволен увиденным — Арсений не питает иллюзий о своей внешности, знает, что он не идеален, но на первый взгляд может показаться чуть ли не супермоделью.

А первый взгляд же самый важный, верно?

— Привет, — наконец-то отзывается парень и первым протягивает ему раскрытую ладонь. — Антон.

Арсений аккуратно пожимает его руку, отмечая, какая узкая у него ладонь и какие длинные, музыкальные пальцы. Интересно, он играет на чем-нибудь?

— Как в рекламе? — прыскает Арсений быстрее, чем успевает себя остановить. Чертов язык, который вечно бежит впереди мозга.

Он ожидает, что Антон растеряется или просто тихонько фыркнет, но тот неожиданно начинает смеяться. Не наигранно, как обычно смеются его каламбурам и дурацким шуткам те, с кем Арсений знакомится. Нет, Антон смеется совершенно искренне.

— Прости, — всё-таки говорит Арсений, машинально улыбаясь тоже. — Тупая шутка… А я Арсений. Можно Арс.

Антон кивает и — о боже! — даже не заикается насчет Сени.

— Ничего не тупая, мне нравится, — выдает тоже, кажется, без задней мысли. И улыбается, да так светло, что Арсений снова залипает.

Он весь какой-то безумно светлый, манящий, от него невозможно оторвать взгляд и им невозможно насыться, — а хотелось бы попытаться. Узнать, как пахнет его кожа и как он стонет, когда ему приятно. Он легко краснеет? Такие милые мальчики обычно те еще стесняшки, но в тихом омуте…

— Я тебя здесь раньше не видел, — задумчиво тянет Антон, лукаво щурясь.

— А ты сам часто здесь бываешь?

— Не то чтобы… конкретно здесь, — расплывчато отвечает и отводит взгляд, но только чтобы привлечь внимание бармена и жестом попросить добавки. — Что пьешь? Здесь классическая карта, но есть пара авторских рецептов, я бы рекомендовал…

— Погоди, не спеши так, — тихо смеется Арсений, абсолютно завороженный. — У тебя здесь знакомые работают, что ли? Рекламируешь, как своё.

В жизни Арсения случались всякие совпадения, в том числе самые неожиданные, так что он перестал им удивляться и старается предугадывать возможные сюрпризы заранее. Он точно знает, что у клуба единоличный владелец — Станислав, — но мало ли, какие там родственные связи.

Антон не смеется и не смущается, реагирует на предположение ровным счетом никак, только плечами пожимает.

— Не моё. Но, как я уже сказал, я часто бываю тут рядом и неплохо знаю бар. Моя рекомендация — фирменный коктейль «Hasnuts». — Он подмигивает, и Арсений, в принципе, забывает, о чём он там думал секунду назад. — Башку сносит, как на школьном выпускном, а на утро никакого похмелья. На вкус — тягучий, немного терпкий, не слишком сладкий. Пара глотков, и ты в Эдеме, но, поверь, не забудешь ни секунды вечера.

С каждой фразой Антон чуть понижает голос и очень медленно приближается к нему, ненавязчиво и как будто случайно, замирая в паре сантиметров от соприкосновения коленями. Арсений ведет бровью, из последних сил держа себя в рамках приличия.

— Дай угадаю: что-то с орехами?

Антон хмыкает, облизывает губу и говорит совсем тихо:

— Попробуй и узнаешь.

Рядом на стойку опускают два стакана, и только поэтому Арсений вспоминает, что речь шла о коктейле. В том, который поставили ближе к нему, переливается прозрачная жидкость приятного золотистого оттенка; он улавливает действительно ореховый аромат и мельком удивляется, когда Антон успел заказать именно это.

Что ж, даже если коктейль обойдется ему в цену билета до Москвы, даже если Антон соврал, и завтра голова будет раскалываться (как орех, трижды ха), Арсений ни о чём не пожалеет. Он чуть выставляет вперед руку со стаканом, внимательно вглядываясь в лицо напротив, и Антон понятливо касается своим стаканом его. С негромким «дзинь» разбивается хрупкая надежда, что дальше разговоров они не уйдут.

— За многообещающие знакомства, — проговаривает Арсений и, не отрывая взгляда от сверкающих глаз Антона, подносит напиток к губам.

…Кожа оказалась сладкой, пахнущей мускатом и еле заметной, терпкой ноткой пота. Арсений не может от нее оторваться ни руками, запущенными под черную рубашку, ни языком, скользящим по шее. Над ухом слышится задушенный хрип, цепкие длинные пальцы оттягивают ему волосы.

Коснуться в ответ пушистых кудряшек тоже безумно хочется, и прикусить мочку уха губами, и стянуть мешающую одежду, и наконец-то расстегнуть чужой ремень, — вот только Арсений не в силах ни на секунду отодвинуться и потому тихо рычит в подставленную шею.

Эффект удивительный: приятная дрожь и нега во всём теле, тепло, разлитое в солнечном сплетении, — и Арсений не уверен, что дело тут только в коктейле, вообще хоть сколько-нибудь в нём.

Но мозги работают удивительно ясно, и, когда он чувствует на груди ладони, улавливает еле заметное, но всё-таки ощутимое сопротивление, он мгновенно останавливается и смотрит на Антона. В сумрачном освещении коридора цвет его глаз так и остаётся непонятным, но заметно, как налились краской щеки и как чуть взмокли пряди волос над ушами.

За стенкой играет музыка, рядом переливаются серебристые украшения на уже наряженной маленькой елочке, и рядом нет ни души — Антон определенно хорошо знает это место, раз привел их именно сюда, но… Но сейчас он старательно выравнивает дыхание и смотрит с поволокой и одновременно настороженно.

— Что такое? — спрашивает Арсений почему-то шепотом, поднимает руки и накрывает его ладони своими.

Антон мотает головой, не отводя взгляда, соображает очень долго, прежде чем сказать серьезным тоном:

— Обычно я против случайных связей. Так что в этом смысле ты у меня первый. — Он хихикает своей дурацкой шутке и сразу продолжает: — Я не против, наверное… Или нет… Я не знаю, не уверен, но мне не нравится, что мы даже ничего не обсудили… Понимаешь?

И, к собственному шоку, Арсений действительно понимает. Его сносит волной непрошенной и ничем не объяснимой нежности, даже возбуждение притупляется, уступая место желанию в самом откровенном смысле этого слова.

Желанию обнять, прижать к себе. Сделать приятно, не требуя ничего взамен. Лечь рядом, очень долго целоваться, перебирать кудрявые волосы, — лежать так, пока на небе не исчезнут звезды (хотя бы до утра).

Арсений не замечает, как ведет ладонью по его груди, переходит на облюбованную шею, мягко скользит на скулу, проводит по ней, как может, успокаивающе. Улыбается, стараясь вложить в эту улыбку всё то, пока еще неясное, что чувствует сейчас.

— По-моему, понимаю. — Шепчет Арсений. Антон шумно выдыхает, чуть наклоняя голову, чтобы прижаться к подставленной ладони всей щекой. — Нам не обязательно торопиться, знаешь? Я буду в городе еще неделю. Или можем попрощаться прямо сейчас — я, признаюсь, немного расстроюсь, но не буду в обиде. Это всё равно был прекрасный вечер, и я благодарен тебе, что ты провел его со мной.

Он в жизни столько не говорил о своих чувствах, а это ведь еще даже не то, что принято называть таким громким словом. Но с Антоном почему-то легко удаётся говорить, это не вызывает никакой неловкости. Слова ложатся сами и кажутся самым правильным, что Арсений произносил в своей жизни.

Антон неуверенно смотрит на него, и Арсений медленно проговаривает:

— Или мы… можем… обсудить… — Теперь наступает его очередь многозначительно понижать голос. — Чего бы ты хотел?

— А ты? — выдыхает Антон, смыкая ресницы и завороженно глядя на его губы.

— Вот сейчас?.. — «Тебя». — Узнать тебя получше… Кем работаешь? — выпаливает неожиданно для себя.

— Менеджер, — отзывается Антон по инерции. Моргает, недоуменно фокусируя взгляд на его лице, но всё-таки спрашивает: — А ты?

— Дизайнер одежды, — и он даже не врет. Возбуждение неумолимо возвращается, и Арсению больших усилий стоит не вжаться пахом в бедра Антона. — Вот и познакомились, да, бельчонок?

Он даже не замечает, что именно сказал, слишком занятый тем, чтобы удержаться в рамках, и поэтому не сразу понимает, почему слышит смех.

— Бельчонок? — смущенно переспрашивает Антон. — Чего ты выдумал-то…

— Не знаю, — честно отвечает Арсений и всё-таки притирается к нему пахом, руки больше не распускает, но этого более, чем достаточно, чтобы привлечь внимание и заставить резко выдохнуть. — Так чего ты хочешь?

— Точно не проникновения, сейчас не до нормальной подготовки, — неожиданно смело говорит Антон, и Арсений спокойно кивает, на деле скрывая внутри себя смешинки. Надо же, какой деловой. — Можно просто руками. По минетам я не очень, если честно.

— Понимаю, я тоже, — серьезно отвечает Арсений.

Он лукавит — на самом деле он обожает, когда сосут ему (кто угодно), и любит делать это сам (тому, кто нравится). Сейчас, впрочем, он просто хочет сделать хоть что-нибудь.

— Тогда, если ты не против, — продолжает он, почти мурлыча, — я расстегну твои джинсы?

— Д-да, — выдыхает Антон не с первого раза и снова цепляется за его рубашку. — Блин, ты такой… Ты пиздец. Такие вообще бывают?

Арсений смеется ему в шею — господи, когда он успел по ней соскучиться? — и ловко расправляется с нешироким кожаным ремнем.

— Как видишь.

— Мне все бывшие парни «отдрочи» да «отсоси», а ты… такой…

— Вежливый? — Арсений прикусывает мочку его уха и с наслаждением чувствует, как Антон начинает мелко дрожать.

— Да… — повторяет он — неясно, на заданный ли вопрос или на немой, сквозящий во всё ещё осторожных прикосновениях к кромке его белья.

— Тогда я очень вежливо спрошу. — Арсений перемещается на другую сторону шеи, коротко скользнув ртом по напряженному кадыку, оставляет совсем легкий поцелуй на быстро бьющейся венке, поднимает голову и шепчет в самое ухо: — Могу я сделать тебе так хорошо, чтобы ты увидел звезды?

Антон судорожно выдыхает и мелко-мелко кивает. Руки медленно скользят ниже…

Телефонный звонок оглушает трелью, Арсений дергается от неожиданности и мучительно долго соображает, кому из них звонят.

До Антона доходит первым. Он разочарованно стонет сквозь зубы и мягко, но настойчиво отодвигает Арсения от себя — тот по инерции помогает ему подтянуть джинсы и делает шаг назад.

— Да? — не своим голосом выдыхает Антон в трубку. — Что?.. Прямо сейчас? Но я же… — Его перебивают, в трубке слышатся какие-то крики. Антон плотно сжимает губы, но не говорит ни слова, только кивает, сердито глядя прямо перед собой. — Понял. Хорошо. Всё сдела… блять.

Он сердито смотрит в потемневший экран — должно быть, звонок сбросили. Пыхтит, но даже не матерится, поднимает на Арсения не то разочарованный, не то виноватый взгляд.

— Прости, — говорит он и натянуто улыбается. — Мне надо идти… Не судьба, значит.

Арсений медленно моргает, соображая.

— Даже номер не оставишь?

Антон мотает головой, во взгляде отчетливо проступает сожаление (вот уж точно последнее, что сейчас нужно).

— Не думаю, что это хорошая идея.

Он подхватывает с пола рюкзак — разве он что-то нес в руках?.. — и закидывает на плечо, второй рукой неловко поправляет ремень. Суматошно приводит себя в порядок, и Арсению вдруг начинает казаться, что он совсем еще мальчишка, студент, в лучшем случае, третьего-четвертого курса.

Может, и хорошо, что всё вот так заканчивается.

Антон бросает на него еще один извиняющийся взгляд, отворачивается и уходит, драматично исчезая в темноте коридора, оставляя только еле заметный шлейф своего аромата и тесноту в брюках. Арсений горько хмыкает и прижимает к вискам пальцы, ерошит волосы и мотает головой, стараясь прийти в себя.

Наваждение… Мальчишка-наваждение, и нужно забыть обо всём этом прямо сейчас, пока еще не поздно.

Вот только тянущее чувство неправильности и незавершенности подсказывает, что это будет не так-то просто.

— Да я взрослый человек, в конце-то концов! — напоминает себе Арсений. Да, он взрослый человек, и Антон, несмотря на это странное впечатление, скорее всего тоже… во всяком случае, в это хочется верить.

Да — да, нет — что ж, нет. И никаких сожалений. Так работают отношения, верно?

«Хуерно», — мрачно отзывается подсознание почему-то голосом Выграновского, и Арсений, еще с минуту хмуро поглядев в коридор, где исчезло его ночное наваждение, берет себя в руки и идёт искать лифт.