Полгода уже прошло, а Чимин всё никак не соберёт себя. Да и непонятно, насколько вообще реально после такого собраться. Просто пережить? И время не лечит, и друзья не помогают. Чимин варится в собственном соку полгода, не в силах ни продолжить жизнь, ни закончить её. Ежедневные скитания, прогулки по счастливым воспоминаниям и мысли «а что было бы, если бы не..?» выматывают похлеще физической нагрузки.

«Должен ли я уйти следом?»

«Как я могу жить, когда он — мёртв?»

«Что мне делать? Кто-нибудь, умоляю, что мне сделать, чтобы перестало так болеть под рёбрами каждый божий день?»

Легче не становится ни после похорон, ни после того, как Тэхён пытается развлечь и вытаскивает еле дышащего друга на прогулку. Чимин лишь молчаливой тенью плетётся рядом, погружённый в собственные раздумья, сплошь состоящие из «а что если…» и «я так скучаю». Тэхён смотрит с неприкрытой печалью, а Чимину от этого ни горячо ни холодно. Ему никак.

В самом начале, когда Чимин узнал об аварии, в груди бились тревога и неверие. Одна только слепая надежда держала его в сознании, пока он добирался до реанимации на другой конец города. Он взял такси, не обращая внимание на круглую цифру, и молился так отчаянно и искренне, будто в самом деле Бог его слышал. Будто у них был открытый канал, по которому молитва попадёт в Рай экспрессом. Но чуда не случилось. Тогда надежда лопнула, как проткнутый иглой воздушный шар, а паника сдавила горло до невозможности сделать элементарный вдох.

— Кымджэ, — только и смог тогда выдавить Чимин, прежде чем облокотиться о стену и съехать по ней вниз. Ужас и боль накрыли его, как тайфун. Он плохо помнит тот момент. Он не запомнил ни с грустью поджатых губ врачей, ни ошарашенных взглядов других пациентов и посетителей, ни как его подняли с пола и обняли. — Кымджэ, — всхлипывал Чимин, пока его крепко обнимали и также горько рыдали в плечо.

Всё время до похорон он ревел, как младенец. Столько слёз на его лице ещё никогда не было, поэтому кожа опухала и краснела. Даже его мама, с которой он свёл общение к минимуму из-за её гомофобного настроя, пришла на похороны и пособолезновала потере любимого человека. Чимин прижался к ней в порыве и плакал так долго, пока окончательно не выдохся.

— Почему ты пришла? — тихо всхлипывая, спросил он у матери, когда она вывела его из похоронного зала и отвела во внутренний дворик, чтобы сын успокоился.

— Я знаю, что чувствуют люди, когда теряют любимых. Ведь тоже когда-то потеряла твоего отца, — на выдохе произнесла женщина и обняла сына крепче. — Прости, что отталкивала. Всё это… не стоит твоих слёз. Я бы хотела, чтобы ты был счастлив.

После похорон легче не становится, но эмоции словно бы кто-то запирает на замок, а ключ от него выбрасывает в быструю реку. Чимин не понимает, что с ним происходит, потому что продолжать жить дальше кажется неправильным. Покупать продукты на одного кажется неправильным, засыпать одному страшно. Но ещё ужаснее с утра нащупать холодную половину постели и понять, что горячие объятия были лишь ночным мороком. Больше никто не готовит завтраки и не будит поцелуем в макушку, никто не довозит Чимина до работы и никто не забирает оттуда вечером. А ездить на общественном транспорте трудно из-за обилия мыслей и комка слёз, что встаёт в горле каждый раз, когда взгляд цепляется за похожую кепку, или когда сознание погружается в воспоминания.

Чимин никогда не задумывался, как люди падают в ад, как самолично его строят высоченными стенами вокруг и не дают себе и шанса на спасение. Что должно случиться, чтобы человек несколько лет целенаправленно уничтожал себя алкоголем, наркотиками? Но теперь понимает, что для этого надо действительно многое потерять. Ему хватило смерти первой и единственной сильной любви, чтобы закопать себя так глубоко, где никто никогда не найдёт и не достанет.

Он перестаёт ходить на работу, закапывается в чтение и продаёт огромное количество вещей. Своих. Кымджэ. Чтобы не привязываться, чтобы забыть и вычеркнуть его из своей новой жизни. Часть вещей продать рука не поднялась, тогда пришлось звонить Юнги.

Юнги — это вообще страшный сон Чимина. Пак после смерти Кымджэ удалил Юнги из всех соцсетей, добавил в чёрный список и не отвечал на настойчивые звонки. Один раз Юнги пришёл, чтобы забрать ценные вещи брата, и именно после этого Чимин понял — ещё одну такую встречу он не перенесёт. Тогда Юнги и оказался отменённым в жизни Чимина элементом.

Все вокруг видели, что Чимин погибает. Медленно и верно тает, как мороженное в сорокаградусную жару. Кто-то ладони подставляет, чтобы стёк не на асфальт, кто-то ищет тень, чтобы таял не так быстро. Но ни от того, ни от другого толку нет. Чимин увядает день ото дня и никого к себе не подпускает. Мама тоже беспокоится, потому и приходит по два или даже три раза в неделю к нему домой и приносит домашней еды, которую сын всегда любил, будучи ещё мальчишкой. Чимин ест через «не хочу», потому что видеть слёзы мамы невыносимо.

— Стой. — Хватка на его плече усиливается. Чимин бледнеет моментально. Он заметил его фигуру ранее, но сворачивать было уже поздно. — Чимин. — Знакомая хрипотца сейчас бьёт под дых примерно с той же силой, что и новость о смерти возлюбленного.

— Хён, — еле произносит Чимин, смотря себе в ноги. Юнги встаёт напротив него, в глаза пытается заглянуть, но младший не смотрит. Его лицо ощущается сплошным камнем, сил не хватает, чтобы изобразить хоть какую-то эмоцию: ни измученную улыбку не выдавить, ни злости не показать. Чимин устал от подобного дерьма.

— Столько тебя не видел, — на выдохе произносит Юнги, Чимин ловит в этом звуке нотки беспокойства. — Тут кофейня в ста метрах, давай посидим? Пожалуйста, Чимин, — умоляет Юнги. И Чимин хочет вырваться из чужой хватки, хочет сбежать, как трус. Вырваться и бежать до самого дома, чтобы горели лёгкие и чтобы хотелось сдохнуть, сползая по стенке от неспособности дышать. Но сил на это нет, тело не слушается. Он обречённо кивает на предложение хёна. — Идём.

В небольшой кофейне играет спокойная музыка, расслабленная атмосфера. Кто-то работает за ноутбуком в углу, кто-то читает книгу. Есть те, кто пришёл сюда с друзьями или парой. Чимин проглатывает горькую обиду: у этих людей даже малейшего понятия нет, что творится у него на душе. Чимин мысленно чертыхается и находит взглядом Юнги. И пока он заказывает им кофе, Чимин смотрит ему в спину, чувствуя укол трепета в груди. Он же точь в точь, чтоб его… Пак бормочет тихую благодарность в стаканчик с кофе, за который он не отдаёт ни копейки, а Юнги садится напротив, нервно постукивая коротко стриженными ногтями по столику.

— Ну, как ты? — спрашивает он. Чимин сникает сильнее. Только не это. Только не эти отвратительные вопросы, попытки завязать разговор, пожалеть Чимина и создать видимость заботы. Он знает, что это трудно — завязать разговор спустя столько времени молчания. Но это знание не помогает ему реагировать нормальнее.

— Ты серьёзно? — шипит Чимин и чертыхается, когда видит, как сжимается от такого Юнги. Отворачивает лицо в сторону и, приспустив маску, делает глоток кофе. Он ни за что не поднимет взгляд на Юнги. А тот не оставляет попыток достучаться до Чимина через толстый, искусственно наращённый панцирь.

— Мне интересно, чем ты сейчас занимаешься. Я вот студию открыл с Намджуном, начинаем записывать свои треки и работаем по заявкам. А ты?

Юнги звучит дружелюбно, но Чимин видит, как у него ритмично дёргается под столиком нога. Нервничает.

— Я не работаю. Читаю в основном, — сухо отвечает Чимин и скрещивает руки на груди.

— Боже, как же давно я тебя не видел. — И снова этот вздох, полный надежды. Чимин слышит грустную улыбку. Он знает, как она звучит из уст братьев Мин. Поджимает губы в ответ на это и плечами ведёт.

— Ты же знаешь, я… не могу. — Толика слабости, и Чимин поднимает взгляд буквально на секунду, выцепляя напротив лицо, знакомое до зубного скрежета. Он знает каждую впадинку, знает наизусть форму бровей и положение каждой бледной родинки. — У тебя его лицо.

Чимин в ужасе опускает взгляд и отворачивается в сторону, выдыхая. Перед ним только что предстал Кымджэ, напомнил о себе живым блеском в таких же тёмных и притягательных глазах. Юнги вздыхает горестно. Он складывает руки на столе и сплетает пальцы между собой.

— Мы близнецы.

Кивок. Чимин знает.

— Были.

И снова смотрит в глаза. Страх скручивает органы, но от этого даже приятно. Это хоть какое-то разнообразие, в отличие от постоянных тоски и боли в груди, которые крутятся последние полгода, как заевшая пластинка. Чимин слишком долго не видел этого лица, чтобы отказать себе в подобном удовольствии. Всего лишь минута, но ему хватит, чтобы насмотреться на несколько месяцев вперёд. Он не трус, но слабак.

— Чимин, я знаю, ладно? Знаю, до какой степени может быть плохо и больно. Я тоже его потерял. Я потерял брата.

— Я понимаю, хён. Ты потерял брата, но я потерял свою единственную любовь. И кто, как не ты, должен понимать, насколько это разрушительно? Так что не смей, мать твою, спрашивать меня, как мои дела. — Его губы кривятся, а подбородок дрожит предательски. Глаза на полсекунды блестят печалью, но буря стихает так же быстро, как и поднимается.

Юнги обречённо опускает голову и делает несколько глотков американо, безнадёжно устремляя взгляд в окно. На улице начинается дождь. Чимин больше ничего не говорит, но даже это был самый долгий их диалог за последние полгода.