Пак Чимин надеялся больше никогда его не увидеть. Уехал в другой город, переписал всю свою жизнь, отучился на хирурга, завёл новых знакомых, перечеркнул всё прошлое, если коротко. Он просто хотел спокойного и безгрешного существования. Но у самой судьбы на всё это были совершенно иные планы. Судьба — та ещё извращенка. Иначе зачем ей сводить двух ненавидящих друг друга людей, если не ради дешёвой бульварной драмы?

“Всех всё устраивает”, — думалось Юнги, пока Чимин вдруг не попросил особенный подарок на свой день рождения. Попросил так неуверенно и боязно, будто в самом деле ожидал удара в челюсть. Юнги, конечно, опешил, когда его попросили побыть снизу хотя бы один раз, но не отказал. Да, поворчал, повздыхал, пожаловался Хосоку, но не отказал.

– Я ведь не тактильный, – выдыхает вдруг посетившую его мысль Юнги, в то время как лежит рядом с Чимином, что играет в свою любимую игру на телефоне, а второй рукой гладит ладонь Юнги. Омега вертит ладонь всяко, чтобы пальцы другого омеги так нужно проехались по всем точкам: и по тыльной стороне ладони, и по подушечкам пальцев, и по внутренней стороне.

– М? Мне прекратить? – вдруг останавливается Чимин.

– Ни за что. Давай теперь ножку, – он по-злодейски хохочет, когда закидывает ногу поверх.

Полгода уже прошло, а Чимин всё никак не соберёт себя. Да и непонятно, насколько вообще реально после такого собраться. Просто пережить? И время не лечит, и друзья не помогают. Чимин варится в собственном соку полгода, не в силах ни продолжить жизнь, ни закончить её.

Юнги всегда возвращается. Идёт наравне с капитанами и вечно по уши в крови, тащит на себе раненых, если повозок не хватает или лошади уже не тянут. Хмурится из-за потерь, но его прочная маска тоски тут же даёт трещину, стоит из толпы выбиться Чимину и со слезами на глазах броситься к нему.

Бывает порой почти невозможно отвязаться от своего прошлого.

В этой стране я был неделю и за целых семь дней вообще не видел ничьих слёз, кроме его.

Люди в красных галстуках украшали господствующие образы цветами. Только Чимин один плакал так много, будто за целую нацию пытался нагореваться. Чимин слишком любил жизнь и потому страдал, не в силах шагнуть в противоположную от неё сторону.