— Да, алло. Да. Нет. Нет, папа, я не приеду сегодня. Я говорю… нет! У меня важное дело.
Моцарт без дальнейших объяснений бросил трубку, тут же перевёл телефон в режим вибрации и нетерпеливо настучал Наннерль в мессенджере «а где ты?». Правильно попасть по клавишам с первого раза оказалось слегка затруднительно — пальцы начинали мёрзнуть от пятнадцатиминутного пребывания под неожиданно холодным для августа ветром, да ещё и без куртки. Конечно, в прогнозе погоды безбожно наврали о том, что ночью будет двадцать градусов… по ощущениям не дотягивает и до четырнадцати. В Вене никогда не бывает достаточно тепло.
Через пару минут экран загорелся, и Вольфганг, нервно дёрнув углом рта, молча кивнул высветившемуся уведомлению «иду» с подмигивающим смайликом в конце. Антонио ждал его у себя ещё к девяти… сейчас почти двадцать минут десятого, и пути до него в лучшем случае минут пятнадцать. Это на автобусе, а машину он сегодня как нарочно оставил возле дома. Если бы не оставил, было бы гораздо быстрее…
— Вольфганг!
— Ну слава богу, — Наннерль настойчиво махала ему рукой со стороны выхода для персонала, и Моцарт поспешно подошёл к приоткрытой двери. Когда твоя сестра — самый лучший кондитер на всём Кольмаркте, жизнь становится заметно легче. — Ты всё успела?
— Да, и всем очень понравился результат, — девушка мельком тепло улыбнулась, развязывая лиловую ленту, и до Вольфганга запоздало дошло, что нужно ей помочь. Он перехватил коробку ровно в тот момент, когда Наннерль уже снимала крышку, и поражённо застыл, ошарашенно моргая и даже приоткрыв рот. Торт был великолепен, шоколадный, да ещё с такими изящными, округлыми прописными буквами из белого шоколада, гласившим «buon compleanno», а эти золотистые маленькие звёздочки по бокам от надписи... это пекрасно. Невероятно. Антонио наверняка будет в полном восторге от такого торта.
— Ты виртуоз, Нанни, это волшебно, — восхищённо прошептал Моцарт и тихо рассмеялся, крепко прижавшись губами к щеке улыбающейся сестры. — Со мной не поедешь? Давай!
— Вольферль, дорогой, я была бы очень-очень счастлива, но нет, — Наннерль заметно погрустнела и с коротким удручённым вздохом покачала головой, оглянулась назад, на кафе, откуда слышались приглушённые разговоры и чей-то смех, — гости ещё не разошлись... у нас сегодня небольшой банкет. Обними его крепко за меня, пожалуйста, — девушка ласково взъерошила брату волосы, пока тот закрывал коробку и заново перевязывал её лентой, и внезапно звонко прищёлкнула пальцами. — И можешь взять мою машину!
Моцарт резко замер на полушаге, не успев развернуться, и медленно растянул в улыбке губы. Ему не послышалось? Неужели не придётся искать автобус?
— Ты лучшая, Нерль!.. Т-так, а дашь ключи?
Секундой позже он уже торопливо шёл по небольшой автостоянке, судорожно выискивая взглядом в сгустившихся сумерках серый фольксваген, который Наннерль достался от отца. Первый ряд, второй… вот он, в самом конце! Она что, сюда с утра самой первой приезжает?.. Ладно, сейчас некогда об этом.
Вольфганг с тихим щелчком ключа разблокировал двери, упал на водительское сиденье и сразу принялся искать ручку кондиционера: надо быстрее согреться. Торт Моцарт аккуратно положил рядом с собой, на свободное место, справился с зажиганием и осторожно вырулил на дорогу, встраиваясь в поток машин. А времени сейчас…
Чёрт.
Двадцать пять минут.
Антонио явно будет не слишком доволен таким серьёзным опозданием. Хотя, он, наверное, уже начал думать, что Амадей сегодня вообще не придёт… может, сейчас позвонить? Он опустил взгляд на телефон, но краем глаза заметил красный свет и еле успел затормозить.
Нет.
Сейчас нельзя.
Но он постарается доехать как можно быстрее.
В середине пути Вольфганг вдруг вспомнил, что можно очень удачно срезать недалеко от Бургтеатра и, быстро найдя глазами нужный поворот впереди, свернул с оживлённого Бургринга на Эшенбахгассе. Впереди как раз парк Шиллера — отлично — а от него до дома Сальери рукой подать. Сальери... мысленно Моцарт снова и снова возвращался к тому, как Антонио его встретит в такой час, что начнёт спрашивать, насколько будет расстроен…
Хотя нет, больше он будет расстроен, если будет уверен в том, что Амадей его сегодня бросил в одиночестве. Ну нет, этого допустить нельзя ни за что. На работе они сегодня не слишком много контактировали, и Антонио может вдобавок опасаться, что у Моцарта что-то не так. Он весь день был какой-то взволнованный и даже несколько раз останавливал оркестр посреди особо сложных мест, хотя репетиция у него была важная, почти генеральная… что с ним сегодня было не то, Амадей не успевал спросить — его славно погоняли сегодня осветители с костюмерами, и свободной минуты не было даже на то, чтобы попросту глотнуть воды. И это очень напрягало.
И чем больше Вольфганг об этом думал, тем больше начинал волноваться.
Он припарковался напротив нужного подъезда, подхватил с сиденья коробку с тортом, стараясь не помять её, вышел из машины и заблокировал двери. Быстро сунул в карман ключи, зачем-то подышал на свободную руку — всё равно ведь не отогреется, но так ужасно холодно — и поднял глаза. Так. Моцарт только сейчас смог выдохнуть и немного пригладил волосы.
Коробка не помята, машина на стоянке… и свет в окне Антонио горит. Это самое главное.
Вольфганг проворно перескочил через две ступеньки и просочился в подъезд, воспользовавшись не до конца закрытой дверью. Ему ведь не может не понравиться, даже если он ужасно уставший после сегодняшнего дня. Он наверняка обрадуется и, может, даже рассмеётся. Может, даже тепло посмотрит на него, на Вольфганга.
Посмотрит с теми искрами в глазах, от которых перехватывает дыхание.
Вот и его квартира.
Моцарт нервно вдохнул и выдохнул пару раз, про себя досчитал до трёх и резко вдавил кнопку звонка, чтобы точно не передумать. Два раза. Дверь у Сальери стояла такая, что шагов за ней никогда не было слышно, и поэтому в груди слегка потягивало от волнения. Нельзя точно знать, идёт он или нет. Те несколько секунд, которые Вольфганг ждал, тянулись просто неприлично долго.
И дверь открылась.
Они так и замерли, в упор глядя друг на друга — Сальери с удивлением и нерешительной радостью, а Моцарт с волнением и теплотой. Вот, вот какого Сальери ему так долго не хватало по вечерам — вот такого, с распущенными мягкими волосами, в старой растянутой футболке, которая немного сползла с мускулистого смуглого плеча, открывая ключицу и пару очаровательных родинок на ней, в чёрных домашних штанах, босиком и тёплого. Родного Сальери. Не того саркастичного и строгого, которого все знали на работе, а другого.
Вот такого.
— Пр-рости, пожалуйста, Тонио, я так опоздал... — неловко улыбнулся Моцарт, когда он на шаг отступил, давая ему пройти в квартиру, кое-как стянул обувь и остановился возле вешалки, дожидаясь, пока Сальери закроет за ним и обернётся. — Ты, наверное, думал, что я не приду сегодня, что я всё забыл и…
— Ну-ну-ну, Вольфганг, — юноша даже прикрыл глаза от того, каким ласковым полушёпотом это было сказано. Вот, вот же чего ему так долго не хватало… Амадей сам не заметил, как счастливо улыбнулся, и почти сразу оказался прижатым к чужой груди. Сальери всегда так его обнимал, что это стоило того, чтобы заплакать от счастья. Потому что в этих объятиях Моцарт себя ощущал таким… нужным. — Tutto bene, mio caro. Наннерль предупредила меня, что ты можешь опоздать.
— Что? Наннерль? — Вольфганг непонимающе нахмурился, распахнул глаза и вскинул голову, ища объяснений у Антонио в глазах, но находя в них только бесконечное тепло. — Но как, мы же…
— Делали сюрприз? — Сальери широко улыбнулся, мягко прижался губами к холодной щеке Амадея и ненавязчиво перехватил у него коробку с тортом, выпуская из объятий и направляясь на кухню. — Она так и сказала, что ты можешь опоздать из-за того, что едешь с каким-то подарком, который мне очень понравится, и…
— Стой!
— Стою, — с довольной улыбкой промурлыкал Антонио на низких нотах, пока Моцарт шёл из коридора за ним следом и пока искал нож для торта. Нож быстро оказался на столе, а Вольфганг — за спиной у именинника, удобно устроив у него на плече голову. По-домашнему. — А теперь открывай.
— Там бомба, — негромко, но категорично заявил Сальери с безобидной усмешкой, нарочно медленно стягивая крышку, и Амадей даже закусил губу, когда он негромко ахнул от увиденного. И как он вообще смел думать, что ему не понравится?! — Део… это… это восхитительно, — Вольфганг не успел и пискнуть, как уже оказался в крепких объятиях.
— Слава богу, тебе нравится, — он тихо рассмеялся и обхватил Сальери за шею, прижимаясь к нему как можно ближе всем телом. Было так хорошо почувствовать снова его сердцебиение, слегка прерывающееся дыхание от удивления и тепло… тепло окутывало с ног до головы, ни о каком холоде, усталости или раздражении рядом с Антонио не шло и речи. Амадей поднял голову, сталкиваясь взглядом с довольным прищуром чёрных глаз, и вдруг заметил что-то, отчего поражённо приоткрыл рот.
Это были те самые искры, которых он так долго ждал и которых ему так до боли не хватало.
Сальери немного наклонил голову, а Моцарт привстал на носки, и они оба коротко, но с наслаждением простонали, утягивая друг друга в глубокий поцелуй. В долгожданный, сладкий и тёплый.
Тёплый, как искры в любимых чёрных глазах.