Примечание
Буду рада любому фидбеку! Приятного прочтения.
Железный привкус лился по языку прямо в горло. Аякс целовался напористо, быстро, рвано. Жестоко. Заставляя Скарамуччу невольно стискивать ткань на его плече от лёгкой боли, тем не менее отвечая тем же, озлобленно кусая чужие губы в ответ, смешивая чёрную, словно нефть, кровь.
Никто из них уже не мог вспомнить, как оказался здесь. Всё случилось быстро, секунда — и Сказитель был прижат к холодному полу худым, но сильным телом, что крючковатыми пальцами сжимало его лицо, заставляя смотреть в глаза. Их голубизна не была похожа на небо. Скорее на бушующее штормящее море, подернутое дымкой тумана, за которой даже для обычного человека было невозможно разглядеть и часть тех эмоций, что испытывал Аякс. Что уж до него, бесчувственной марионетки, отринувшей даже зачатки эмоций, движущих жалкими людишками. Именно это пугало настораживало его в одиннадцатом предвестнике. Тот, как и остальные, как и он когда-то, был жалким. Пытающимся забыть все лишнее, поддавшись своим желаниям и зависимостям. Глуша неуёмные, как он сам, мысли на поле боя. Их встречи в каком-то смысле тоже были им.
Начинались они так же спонтанно. В основном из-за оскорблений или тех самых первых штыков, позднее превращающихся в полноценный удары, направленные на причинение адской боли в мышцах и треска в костях. В их прикосновениях никогда не было нежности. Хотя Аякс определённо мог её испытывать. Но не с ним. Между их тел в тёмной комнате балом правили насилие, жестокость и молчание. Последнее — самое главное из правил. Его установил сам Сказитель ещё в тот, первый раз, когда, встав с рассветом, безжалостно прикрепил послание, написанное его рукой, булавкой к подушке, не сомневаясь, что тот точно его обнаружит. Никаких вопросов, никаких слов — ничего лишнего.
Тарталья провел кровавую дорожку до ключиц, остановившись на шее, украшая её багрово красными засосами. Скарамучча лишь сильнее сжал огненные пряди, царапая кожу головы, тяжело и рвано втягивая воздух, стараясь хоть немного оторвать вцепившегося, будто цепной пёс, Чайлда. Попытки не увенчались успехом, но Сказитель молчал. Зубы сжались на ключице сильнее. По щекам начала струится влага.
Он не мог плакать от боли, и он это знал. Как знал и Аякс.
В этот момент вместе с соляной коркой на щеках застыло и всё вокруг. Хватка, до этого сжимающая в железных клещах его лицо, вмиг ослабла, принося странную пустоту, как снаружи, так и внутри. Цепкие пальцы коснулись его щеки, проходясь от уголков глаз до приоткрытых губ. Глаза Аякса почему-то вновь вернулись к его, Скарамуччи, лицу.
— Ты, — успело прозвучать шёпотом, пересохшим голосом до того, как Сказитель, даже толком не осознав этого, накрыл чужие губы ладонями, затыкая. «Молчи. Просто заткнись.»
Кожи коснулось протестующее мычание, шершавый язык лизнул ладонь, но Скарамучча даже не шелохнулся. Тогда Чайлд, схватив тонкие запястья, оторвал Сказителя от своего лица, казалось, что вместе с кожей. Всё ещё удерживая чужие руки, он аккуратно приблизился к чужой щеке, слизывая дорожку слёз, чувствуя, как кисти Сказителя напряглись, сжимая ладони в кулаки. На лице не отобразилось и тени эмоций. Спустя пару секунд язык переместился и на другую сторону лица, однако, уже спустя пару секунд прежде очищенную щёку снова защипало вновь образовавшейся коркой. Чужих рук Чайлд не выпускает, сжимая сильнее.
— Почему ты плачешь? — снова сухой шёпот.
Сказитель ничего не может поделать, бессильно стискивая зубы, напрягаясь всем телом, готовясь вырваться и сбежать как можно дальше. Ничего не может поделать с оглушительным страхом, пронесшимся в ушах с этими словами.
— Я не… — свой голос кажется чужим, звучащим откуда-то вне, но точно не из него самого. — Просто уходи.
«Ты не поймёшь».
— Не хочу. Что тогда? — на лице не растянута привычная улыбка, даже наоборот, в его, казалось, спокойном выражении чувствовалось напряжение.
Аякс чуть отстранился, поднимая и усаживая за собой на промерзшую плитку и Сказителя.
— Мне плевать на твои капризы. Прекращай уже. — губы побелели, растрепанная чёлка мешала обзору, двоясь в глазах. — Я не собираюсь с тобой нянчиться.
В комнате было тихо. Неприятно. Сказитель пытался дышать ровно, но у него не получалось, и они оба прекрасно понимали, что он не так спокоен, насколько хотел казаться.
— Знаешь, если что-то произошло, то мы можем...
— Ничего мы не можем! — и так быстрое дыхание участилось, как у загнанного в угол зверя. Крик заполняет пространство, больно резанув по ушам.
— Хорошо. Ты и я, — Чайлд, напрягшись всем телом, пытается предложить это самое «можем» иначе, но Скарамучча не желает его слушать.
В следующую секунду Тарталья лежит на полу, зажмуривший глаза от разнесшейся по затылку боли. Скарамучча не знал, на что злился. Не знал, было ли это чувство злобой вообще. Но его руки в безумном порыве били чужое лицо, пачкаясь красной крови, после попадания по веснушчатому носу. Аякс не пытался его остановить. Одиннадцатый предвестник лишь бессильно опустил руки, сводя с него туманно-синих глаз.
Тошно. Мерзко. Жалко. Отвратительно.
Сказитель бессильно согнулся к чужой груди, стиснув веки. Костяшки жгло, глаза не меньше. Чужие ладони легли на лопатки, заставляя вздрогнуть и безвольно упасть, словно тряпичная кукла.
После он молчит. Молчит и Аякс, нежно — не впиваясь ногтями под кожу — проводя руками по спине.
— Давай просто пойдём спать, — и снова, аккуратно, будто боясь спугнуть.
Скарамучча приподнимается на локтях и ему не нравится, с каким лицом Аякс смотрит на него. То ли с отвращением, то ли с жалостью.
Чайлд, так и не дожидаясь согласия или возражения, нащупывает когда-то отброшенные в сторону огромные шубы, сшитые из особого материала, предназначенные для холодных Снежных зим, расстилая их на полу, а после укладывая туда Скарамуччу, укладываясь сам и укрывая их обоих. Вытерев его щёки рукавом и оставив на них легкие поцелуи напоследок.
Сказитель лежит тихо. Какое-то время, как кажется шестому предвестнику, Чайлд даже не дышит и не шевелится, но всё ещё смотрит на него этим взглядом. Скарамучче казалось, что он может почуять его страх, который он и сам не мог чувствовать.
— Не пялься, — последняя из своих мыслей, что озвучил Сказитель в ту ночь, не сопротивляясь, когда Аякс вплетает его в объятья, укладывая рыжую голову на его плечо, щекотя неуемными прядями. Скарамучча, чтобы устроиться поудобнее, обнимает в ответ, закрывая глаза.
На следующее утро он встает и уходит, оставляя одиннадцатого предвестника, закутанного в шубах на ледяном полу, пробираясь сквозь сугробы, не чувствуя, как от холода кололо ноги, руки, лицо и сердце, отчего-то застрявшее где-то в горле. Да, он всё ещё жалок. И ему совсем не кажется.