Приветливо звякнул затейливый колокольчик на двери в новое кафе-кофейню у университета. Звук его, тонкий и чистый, напоминал музыку ветра в традиционном особняке деда в далеком Китае. Странная иллюзия, дарившая ощущение прохлады и свежести. Восточный интерьер в сиреневых оттенках не казался холодным, зрительно согреваемый обилием темного, горько-шоколадного, дерева в мебели и в затейливой резьбе перегородок между столиками. Третьим цветом здесь был бирюзовый, свежими акцентами разбавляющий цветовое однообразие.

Мальчик, мечтавший работать в творческой сфере, все еще живший в Лань Сичэне, несмотря на долгие годы учебы совсем не в этой области, получил эстетический оргазм и лежал на дне души, подрагивая и плача от счастья.

Он точно хотел бы проводить обеденные перерывы здесь, забегать на чашечку (или стаканчик) кофе перед парами, переживать окна в расписании, удобно пристроившись за столиком у окна или вот за той ширмой с лотосовым прудом, почитывая книгу или работая с ноутбуком.

Зал был пуст, что объяснялось тем, что кафе было недавно открыто, и не все знали, что появилось новое место. Да и время было такое, промежуточное: ранние пташки уже все закинулись кофеином, а до обеда еще далековато.

На стойку лениво облокотилась в ожидании посетителей гейская мечта Лань Сичэня. Ну, не то, чтобы он достаточно мечтал, чтобы прям сравнивать по пунктам, но определенно, парень в фиолетовой форменной футболке под серым холщовым фартуком услаждал взор не меньше, чем продуманный, навевающий воспоминания об исторической родине, дизайн кафе. Иными словами, в это утро в жизни Лань Сичэня прекрасно было все.

Особенно бариста. Он вне конкуренции со своими тонкими резковатыми чертами лица и светлыми миндалевидными глазами.

«Боже помоги мне не ляпнуть ему что-нибудь глупое», — взмолился про себя Лань Сичэнь, подходя ближе.

— Доброе утро, — он привлекает внимание парня, впиваясь глазами в бейдж.

Его звали Цзян Ваньинь. И Лань Сичэнь хотел бы знать, какими иероглифами оно пишется, потому что это звучало красиво, и варианты, вертевшиеся у него в голове, тоже были прекрасными. Но написано оно, было, конечно же, латиницей. Цзян Ваньинь поднял на него глаза и подвис, глядя куда-то сквозь посетителя.

— Латте, объем… — он чуть прищурился, уставившись в меню. — Средний, пожалуй. С собой, две ложки сахара.

— Десерт? — осведомился Ваньинь, даже не попытавшись изобразить на своем прекрасном лице стандартную улыбку. Впрочем, хмурое выражение ему тоже шло. А дежурные улыбки никогда Лань Сичэню не нравились.

— Нет, спасибо.

— Что-нибудь написать на стакане? Имя? Иероглиф? — уточняет он, заправляя за ухо коротковатую для этого жеста прядь челки. Выглядел этот жест трогательно, что Лань Сичэнь чуть не умер. Пришлось даже незаметно сжать руками стойку, чтобы не протянуть свои руки, куда не надо. Например, к чужому лицу: заправить обратно уже выскользнувшие волосы, мимолетно погладив по щеке, обвести аккуратное ушко…

— Ваш телефонный номер, пожалуйста. Вы прекрасны.

Видит бог, Лань Сичэнь до этой секунды держался прекрасно, был вежлив и лаконичен, но одного жеста было достаточно, чтобы мысленная реплика стала вербальной. Причем дошло это до него, только когда тонкая кожа щек Ваньиня вспыхнула от смущения (возможно, гнева). Лицо самого Лань Сичэня тут же опалило так, будто бы прямо перед его носом кто-то приоткрыл окошко в ад, и оттуда смачно пыхнуло жаром.

— Ж-ждите, — с запинкой выдавил из себя бариста, возвращая карту Лань Сичэню. Тот был уверен, что Ваньинь за кофемашину убежал от него прятаться, иначе как объяснить, что довольно долговязый парень полностью смог скрыться за не больно высоким аппаратом, и не высовывался оттуда даже локтем.

Таким образом, в зале варились, как минимум, двое: Лань Сичэнь и его кофе.

— Приятного аппетита, приходите еще, до свидания, — протараторил Цзян Ваньинь, ставя перед клиентом стакан, и его, будто ветром, сдуло в подсобку.

Последними вещами, которые выхватил взгляд Лань Сичэня, были крохотная родинка на задней стороне шеи немного слева и короткий хвостик, в который были собраны волосы Цзян Ваньиня.

Мило.

Слишком хорош, чтобы не быть сном.

Лань Сичэнь разглядывает свой кофе. Брендированный стакан с лотосом о девяти лепестках, название кафе «Пристань Лотоса» и размашистым почерком…

И тут Лань Сичэнь чуть не выбросил стакан к чертям собачьим от удивления.

Цифры. Там были цифры, которые даже напоминали номер телефона.

«Господи, подай мне знак, что я не сплю», — мысленно взмолился Лань Сичэнь, ошалело уставившись в цифры. Неужели так бывает: когда тебе кто-то понравился, ты просто берешь и просишь номер, и тебе его сразу без разговоров и нервотрепки дают?

Без плясок с бубном, тоскливых вечеров, загаженой смазанными фотками, сделанными тайком, памяти телефона и прочей муры, о которой все говорят, когда речь заходит о знакомствах?

Перед глазами против воли встала утопическая картина, где Лань Сичэнь звонит по этому номеру, попадает, куда хотел, приглашает на свидание и — о боже! — получает согласие. А потом он в какой-нибудь кафешке кормит этого долговязого — боже, какой же он худой — котенка чем-нибудь вкусным, возможно, делая это как-то отвратительно мило: с ложечки, вилочки, палочек, рук (господи, рук!), гуляют по тенистым аллеям, держась за руки, сидят в кинозале (на последнем ряду, как во всяких романтических фильмах), поглощенные друг другом или фильмом, было бы неплохо, если бы во время фильма они снова держались за руки, или Ваньинь положил бы ему на плечо голову, или объятия…

Но ведь не мог же он, в самом деле, дать свой телефон? Не мог ведь?

Скорее всего, это номер какого-нибудь психотерапевта, спешно нагугленный, секса по телефону, притона или еще чего-нибудь такого.

Не мог же он купиться на этот неловкий флирт?

Нет, он должен извиниться. Зайдет в обеденный перерыв и постарается поговорить или хоть узнает расписание его смен. Разрешит недоразумение, может быть, они еще над этим посмеются и станут друзьями, и тогда Лань Сичэнь будет долго и кропотливо выгребаться из ямы френдзоны, но это явно реальнее, чем то, что на его подкат ответили благосклонно. Нет, конечно же, Лань Сичэнь в универе имел свой стремительно растущий фанклуб, но какова вероятность, что случайный сногсшибательный парень окажется по парням?

Но в кафе он точно не последний раз.

С этими мыслями Лань Сичэнь отправился на лекцию, попивая вкусный кофе. Идти не хотелось, хотелось забиться в угол и заочно клеить свое еще не разбитое сердце.

Но он был ответственным человеком.

Тем более, ему еще предстояла важная встреча. Нужно было подготовиться к ней морально, а что может быть лучше, чем любимый курс лекций?

***

Цзян Ваньинь был рад, что решил пойти искать свою аудиторию пораньше. Потому что бегать, тыкаясь во все углы, как куренок с отрубленной головой, в панических попытках не опоздать в первый же день, не хотелось.

Впрочем, панически бы не получилось, потому что он был в Прострации. Именно с большой буквы.

Его было трудно винить. С утра к нему в семейное кафе, только недавно открывшее вторую точку у университета, в который он поступил (деловая хватка и расчетливость отца восхищали), заходит бог и божественным голосом говорит ему «Доброе утро», нежно улыбаясь. А потом, пока Цзян Ваньинь панически напоминает себе, что внутренним распорядком кафе запрещается флиртовать с клиентами на рабочем месте, а еще — что пялиться невежливо, даже если перед тобой божество, этот небожитель просит его — Цзян Ваньиня — номер телефона.

И говорит, что он прекрасен.

А дальше творилось сплошное чудо. Каким-то образом он не запорол кофе со своими трясущимися руками и подгибающимися коленками, каким-то образом он смог вспомнить сначала цифры, а потом свой номер телефона, и наконец, даже проблеять что-то стандартное и убежать, образно говоря, дышать в пакетик в подсобке. И только убедившись, что божество покинуло их славное заведение, он вышел и довел смену до появления сестры.

(Стоило проклинать/благодарить судьбу, так как это была даже не его смена, он просто в свободные часы согласился подменить одного из парней, он даже не работал обычно с клиентами, а по настроению пинал всех на должности администратора или помогал сестре готовить, что поделать — хозяин-барин).

Кое-как отбившись от еды и настойчивых расспросов Яньли, Цзян Ваньинь побрел искать свое место в университете.

Одногруппники, уже удачно завершившие свой первый квест, восприняли его появление с бесячим энтузиазмом. Обычная песня: «скажи что-нибудь на японском?», «а ты кореец?», «ты знаком с кем-нибудь из айдолов?», «а почему ты говоришь так хорошо по-английски?»…

Еще со школы Цзян Ваньинь привык прикидываться веником и говорил, что его семья иммигрировала из Китая шестьсот лет назад, и он ну нихуя не знает ни по-китайски, ни по-японски, ни по-корейски, ни по-вьетнамски, ни по-тайски, ни по какому-либо другому азиатскому языку. Почему-то редко кто проводил арифметические вычисления и понимал, что Ваньинь хуйню им на уши вешает.

Но вообще, это была ложь, и по-китайски он говорил отлично. Возможно, в этом был виноват консервативный дед, который упек своих внуков в школу с обязательным изучением китайского и сам не слезал с них, пока они не заговорили на языке высшей расы. Ну, и общаться с ним, кроме как по-китайски было нельзя. Какого черта дед все еще просиживал штаны в штатах, а не вернулся на историческую родину, было непонятно. Возможно, вымещение ненависти к унтерменшам (Ваньинь был готов поклясться, что смотря военные фильмы, дед болеет не за тех, искренне сопереживая другим) — цель всей его жизни, была более достижима именно отсюда, нежели из Поднебесной. Плодом этой ненависти был почти решенный вопрос о свадьбе Яньли и этого дурного Цзысюаня, ведь не дай дьявол она выскочит замуж за (или, еще хуже, принесет в подоле от) американца.

В общем, Цзян Ваньинь знал, что лучшая стратегия выживания — иногда притворяться, что ты чего-то не умеешь.

Нервы ему были дороги.

Дверь открылась, и колесо Сансары дало оборот.

Случилось блядское дежавю.

Ебучий сбой в Матрице.

В помещение снова зашел бог.

Все тот же.

«Пожалуйста, только не препод», — взмолился про себя Ваньинь так отчаянно, как не просил в свое время Гарри Поттер не распределять его в Слизерин.

— Здравствуйте. Поздравляю всех с поступлением и уверяю, что вы совершили правильный выбор, придя именно сюда, и отдельно — на наш факультет. Меня зовут Лань Сичэнь, я — ваш куратор, а также буду в этом семестре читать курс лекций по…

Сука!

«Я же просил!» — возмущенно послал мозговые волны вселенскому разуму Ваньинь.

Вселенский разум притворился глухим.

— Так и знал, что в этом был какой-то подвох, — обреченно вздохнув, бормочет он, но так как Ваньинь успел приземлить свою задницу в первых рядах, Лань Сичэнь, конечно же, все слышит.

В его глазах при взгляде на Ваньиня застыла безнадега и тоскливое «нууу бляяя».

Впрочем, Цзян Ваньинь догадывался, что на его собственном лице радужным капсом переливается что-то вроде «опять дрочить».

Пиздец.