The stars, the moon, they have all been blown out

You left me in the dark

No dawn, no day, I'm always in this twilight

In the shadow of your heart.

Сентябрь 1930 года.

Погода в тот день стояла тёплая, и Морфин, приоткрыв дырявую штору, наблюдал за детьми, которые резвились на улице. Морфин ненавидел их маленькие улыбки, их бесполезные игры и весь тот шум, который следовал за ними по пятам. У него болела голова от них. Он судорожно сжал палочку в руках, готовый испепелить их взглядом, но воспоминание об Азкабане и дементорах пронеслось перед глазами, и решительности в нём поубавилось. Вместо этого, он с грохотом открыл окно и прокричал сорванцам, что есть мочи в его заплесневелом, шипящем голосе:

— Убирайтесь отсюда, жалкие паршивцы! Мне плевать, кто вы и ваши родители! Им меня не запугать! Я убил маггла! Выше и знатнее рода Мраксов нет никого, уж я-то знаю! Рыдайте сколько влезет, только проваливайте отсюда! Да-да, вот так!

Когда малышня наконец убралась из его поля зрения, он удовлетворённо покачал головой, повторяя слова про род Мраксов себе под нос. После, Морфин, кряхтя, направился к обшарпанному дивану и лёг на него, теребя фамильное кольцо на пальце. Под ногами путались змеи и какие-то букашки, но стоило Морфину шикнуть угрозы на парселтанге, как все они послушно разбегались по своим углам. И он снова был доволен собой, вальяжно разваливаясь на убогом диванчике, доставая из кармана папиросу с травами из Бутана и зажигая её магией. Он втянулся и блаженно откинулся на подлокотник, ударяясь и не чувствуя боли.

Так он провёл своё необременённое заботами время до заката. Стремительно алеющее солнце тянуло свои бесконечные десницы, пробиваясь сквозь ветхие портьеры, за тридцать лет службы превратившиеся в прозрачную марлю. На пожелтевших, сворачивающихся обоях отражалось розовое решето последних лучей. Морфину было всё равно и на красоту момента, и в целом на всё, что находится за пределами дома.

Он вяло выпускал очередную струйку дыма, когда вдруг дверь в его гниющую хибару открыли с ноги. Она, бедная, врезалась ручкой в стену, оставив расползшуюся в стороны трещину. Казалось, ещё одно дуновение ветра, и она окончательно слетит с петель.

Морфин заторможено поморгал, всё ещё пребывая в дурмане, и попытался подняться с дивана, с трудом поняв, что дела его плохи, однако чья-то тяжёлая рука на плече заставила его сесть обратно. Морфин поднял мутный взгляд на человека, посмевшего его тронуть, и увидел грозного мужчину, одетого в новую форму британских мракоборцев с эмблемой отряда специального назначения.

— Вы — Морфин Мракс? — отчеканил мракоборец.

— Н-не трогал я этих... Как их?.. Детей! — еле выговорил Морфин, снова пытаясь встать. Его терпеливо усадили назад. — Да как ты смеешь?! Ты знаешь, кто я такой?! Ты, небось сраная грязнокровка, да?! Этот ебл!.. Кхм... Гриндевальд этот ваш... Он теперь так вас превозносит, нечистокровных ублюдков, аж тошно!

— Я у вас и поинтересовался, кто вы, — спокойно парировал мракоборец, пока его коллеги расходились по дому, обшаривая все закоулки. Заметив это, Морфин хотел было опять вскочить, но мракоборец опять помешал ему. — Сидите, ради Мерлина!

— Зачем ты с ним возишься, Смитон? Просто обработай его оглушающим, делов-то. Полномочия у нас есть, — подсказал кто-то из сослуживцев.

— Вы же знаете, это может не понравится господину. Мы всё должны делать в рамках закона, и пока он активно не сопротивляется, я не имею на это право.

— Да ты ни на что не имеешь право, мерзкий сучоныш! Маггловский выродок! — агрессивно вставил Морфин, и Смитон вздохнул, удерживая Мракса заклинанием. — Именем Салазара Слизерина, потомком которого я являюсь! Какого чёрта вам, крысам, надо в моём доме?!

— О, я смотрю он оживился. Что, обломали тебе весь кайф, дедуля? — съязвил другой мракоборец, и за этим замечанием последовала волна непринуждённого смеха, оборвавшаяся, как только порог переступил мужчина в мантии из чёрной парчи, расшитой серебром. Все, кроме Морфина, тут же оторвались от своих дел и низко склонили головы, пока главный маг не кивнул им в ответ, светски улыбаясь.

— Господин Дамблдор, — поприветствовал его Смитон, вновь уважительно поклонившись, когда тот подошёл.

— Мистер Смитон, вы успели допросить этого многоуважаемого джентельмена? И почему вы держите его под заклинанием? Разве он буянил, давая вам повод?

— Не совсем, господин. Он не выполнял моих требований, и я... — замялся мракоборец, не найдясь, что сказать, когда Дамблдор смотрел на него с такой учтивостью поверх своих очков-половинок.

— Я не могу поверить, что знатный аристократ, происходящий из такого древнего рода как Мраксы, мог допустить себе такую вольность. Не правда ли, мистер Мракс? — обратился Альбус к Морфину, и тот рьяно закивал, лишённый возможности говорить. — Снимите чары, будьте добры.

Смитон без лишних слов повиновался, и на него обрушился целый поток оскорблений со стороны Морфина. Мракоборец молча терпел угрозы расправы под холодным взглядом Дамблдора.

— Вот, справедливость восторжествовала! — заключил Альбус, хлопнув в ладоши, когда Морфин наконец выдохся, закончив свою гневную тираду.

— Ну, хоть кто-то здравомыслящий! Господин... Как вас там? В любом случае, чистокровного волшебника видно издалека, не то, что этих выродков!

Вежливая улыбка плотно пристала к лицу Дамблдора, и он подкрепил свои слова жестом, радушно приглашая Морфина за его же собственный обеденный стол, который по мановению руки Альбуса превратился во что-то более приятное, чем старая, изгрызенная развалина. Морфин скептически оценил гостя взглядом, но за стол с ним сел. Фамильное кольцо блеснуло на его руке. Сложно было его не приметить, однако Альбус не позволил себе опустить на него глаза. В воздухе тут же появился чайник, кувшин лимонада и бутылка огневиски. Дамблдор тактично осведомился:

— Что предпочитаете?

— Огневиски, — выдавил из себя Морфин. Из ничего возник стакан, и как только он был наполнен, Мракс, не морщась, опрокинул его в себя. — Итак, господин...

— Дамблдор, — осторожно подсказал Альбус.

— Дамблдор, — презренно выплюнул Морфин, складывая руки на груди. — Что вам от меня надо?

В голове раздался правдивый ответ. В слух Дамблдор сказал другое:

— Разве вы не слышали? Вышел новый декрет о ежегодной проверке бывших заключённых. Вам должно было прийти письмо, уведомляющее об этом.

— Не помню ничего такого, — равнодушно отозвался Морфин.

— Ох, мне очень жаль, что так вышло. В любом случае, вот ордер на обыск, если вам интересна легальность наших действий. Не беспокойтесь, я уверен, что ничего противозаконного у вас не найдут. Вы ведь исправились после Азкабана, не так ли?

Воспалённые глаза Мракса забегали, его расслабленная поза на секунду дёрнулась.

— Меня не интересует легальность, господин Дамблдор, — с отвращением бросил он, отодвигая от себя документ, не удостоив его взглядом. — Все знают, что такое закон в наши тёмные времена. Что вам нужно на самом деле?

— Я рад, что вы готовы идти навстречу, — сказал Альбус, немного подаваясь вперёд. — Думаю, такой умный человек, как вы, и сам понимает, за чем мы к вам пришли.

Он никак своим видом не показывал волнение, пусть внутри дрожало торжествующее предвкушение. Долгие поиски наконец увенчались успехом. Могущество было так близко, что Альбус практически мог потрогать его руками. Мантия-невидимка, скрытая под слоем одежды, трепетала от наплыва родственной магии, желая скорее воссоединиться с Камнем Воскрешения. Он был где-то рядом, настолько близко, что Дамблдор чувствовал это всем своим естеством. И правильно предполагал, что такой непроходимый глупец как Морфин не был способен уловить эти тончайшие нити, связывающие Дары Смерти, а даже если и улавливал, то не придавал этому никакого значения.

— Думаю, вот такой умный человек, как вы, должен сам понимать, что я лучше сдохну в кучке дерьма, чем отдам то, что принадлежит мне и моей семье, — произнёс Морфин, имитируя дружелюбный тон Дамблдора.

— О, я бы всей душой хотел избежать жертв. Есть ли способ вас переубедить? Вы давно мечтали о большом, роскошном поместье, полном слуг и богатой мебели? Такой, какой полагается человеку вашего ранга?

Мракс разразился нечеловеческим, лающим смехом.

— Вы предлагаете мне продать свою гордость за кусок золота? За кого вы меня принимаете?

Один из мракоборцев подбежал к ним, врываясь в диалог. Он держал в руках огромный мешок гремящих таблеток.

— Мы нашли, господин! Это, как мы и считали, одна из разновидностей тяжёлых наркотиков, хранение которых строго карается законом, — отчитался тот.

— Прекрасная работа! Скажите мне, мистер Блэк, какое наказание за такое преступление может получить мистер Мракс?

— Ну... Там на чердаке ещё три мешка, и я не думаю, что всё это мистер Мракс собирался... употребить сам... Если взять в расчёт продажу наркотиков, то... То я полагаю, 30 лет в лучшем случае.

— Благодарю, мистер Блэк, вы можете идти, — кивнул Дамблдор, а затем повернулся к Морфину, растерявшему весь свой пыл. — Ну, что, мистер Мракс, а свою гордость вы готовы продать за свою жизнь?

Морфин пару мгновений злобно косился на Альбуса, а затем снял кольцо и швырнул его под ноги.

— Забирай! Забирай, канцелярская крыса! Забирай и проваливай из моего дома! — прикрикнул Мракс.

Дамблдор поднялся из-за стола, взмахом руки притягивая поблёскивающее кольцо, и улыбнулся. Теперь уже искренне.

— Благодарю вас за содействие, мистер Мракс. Этот факт обязательно будет учиты... — заговорил Альбус, когда кольцо плавно приземлилось ему на руку, и неожиданно замолк, жутко бледнея за доли секунды. Губы Морфина растянулись в гадкой ухмылке.

Руку Дамблдора пронзила неимоверная боль, он загнанно выдохнул и тут же повалился на пол, пока его тело била страшная судорога. На шум сбежались мракоборцы, окружая Альбуса и стараясь как-то ему помочь.

— Срочно, кто-нибудь отправьтесь за целителем! И где Пруэтт? Позовите, позовите его скорее! — прокричал Смитон, поворачивая голову Дамблдора вбок и укрывая его конечности найденными покрывалами.

Блэк занялся Морфином, который продолжал сидеть, преспокойно рассматривая свои ногти, пока вокруг творился полный хаос. Мракоборец быстро выбил стул у него из под ног и схватил за горло, поднимая над полом.

— Отвечай, что ты сделал с господином, иначе я обещаю: сломанной шеей ты не отделаешься.

Мракс плюнул Блэку в лицо, улыбаясь ещё шире. Мракоборец кинул его на пол и наложил оглушающее. Раздался новый хлопок: прибыл целитель прямиком из Святого Мунго.

— Что случилось? — спросил он, раскрывая чемодан с лекарствами и шагая к Дамблдору.

— Наверное, этот ублюдок наложил на господина какое-то проклятие.

— Разойдитесь, ему нужен воздух.

Мракоборцы послушно расступились, переключая внимание на Морфина. Целитель заученным движением закатывал рукава, положив чемодан на пол, пока Альбус изворачивался в конвульсиях. Он ещё находился в сознании, но не совсем понимал происходящее. Время для него то замедлялось, то бешено ускорялось, вторя такту сердцебиения, которое оглушающе стучало в голове. Рассудок почти что покинул Дамблдора, а левая рука немела, словно окутываемая тьмой потустороннего мира и сама Смерть пыталась утянуть его к себе.

И всё же, единственное реальное, что он воспринимал, было выпавшее кольцо, которое так и дразнило ослепительными солнечными зайчиками. Преодолевая спазмы и всякий здравый смысл, Альбус потянулся к нему, стуча ладонью по полу и позволяя пене пойти изо рта. Фигуры, плясавшие вокруг него тенями погребального костра, заметались ещё быстрее, заставляя голову кружиться.

Каким-то чудесным образом, кольцо подскочило к нему и, кажется, само наделось на палец, а затем сжалось вокруг, подобно змее, нашедшей свою жертву. Оно запульсировало, ощутив родственную связь с Мантией-невидимкой, и они вместе зарезонировали, впиваясь в Дамблдора колючими мурашками.

Всполох света перед глазами, приглушённые голоса сквозь толстый слой ваты. Он сжал челюсть, чтобы не закричать от боли, и ощутил лёгкое прикосновение чьей-то холодной руки ко лбу, кончику носа и губам. Пахнуло раскалённым железом. Альбус прикрыл ничего не видящие глаза, и над ухом пронёсся задорный девичий смех:

— Ты такой дурачок, братец!

— Ариана... — пробормотал он, прежде чем потерять сознание.

***

За большим больничным окном неторопливо светлела тёмная синева ночи, готовясь принять на себя рассвет. Альбус лежал напротив, уставившись в бесконечный небосвод и слушая завораживающее пение первых птиц и едва уловимое пение Фокуса, улетевшего встречать солнце. Он не вернётся до зари, что было весьма прискорбно. Фоукс заметно скрашивал заточения в этих бледных стационарных стенах.

Двигаться не хотелось, и Альбус просто старался дать измождённому телу отдых.

Его потрескавшиеся губы были приоткрыты, он осторожно дышал через рот. Любой вдох приносил мучение. В лёгкие, гортань и глотку словно залили ртуть, которая оставила серебряные ожоги — открытые раны, впитавшие в себя этот коварный сизый яд.

Альбус был подключён к маггловским аппаратам, ему что-то вливали прямо в вену, пока сам он беспомощно лежал, сонно прикрывая веки и забываясь в дремоте. Судороги удалось остановить всего пару часов назад, а ощущение, что прошла всего минута, настолько всё тело было тяжёлым. Левая рука — проклятая — потемнела и покрылась непонятными рубцами в виде древних иероглифов, и Альбус даже разглядел знак Даров Смерти. Возможно, сама Смерть пометила его. Возможно, такова была цена за власть, которую он теперь концентрировал в своих руках.

Вокруг возились врачи и медсёстры, постоянно досаждая своими вопросами о самочувствии. К нему никого не впускали кроме этих добрых людей в белых халатах, а у дверей караулили лучшие мракоборцы страны. Он знал, что всё это было излишним, хотя понимал, что переубедить Геллерта в момент, когда он узнал о случившемся, было не под силу, наверное, даже восставшему из мёртвых Григорию Льстивому*, не то, что его свите.

В коридоре раздался хлопок трансгрессии, дверь со скрипом открылась, и Альбус повернулся, робко улыбаясь посетителю. Это был Геллерт. Его мрачное лицо теплилось облегчением, но глаза его были наполнены тревогой и страхом.

— Оставьте нас, — сказал он низко поклонившимся врачам, которых едва замечал в присутствии Дамблдора. Они спешно исполнили приказ, прикрывая за собой дверь.

— Геллерт... — хрупко прошептал Альбус, сдерживая слёзы. Говорить было ещё сложнее. Он заставлял себя, чтобы утихомирить это смятённое сердце, и по привычке протянул ему левую руку, казавшейся теперь чужой, если не деревянной.

Гриндевальд бросился через всю палату к этой руке, порывисто целуя несгибающиеся костяшки, и только потом спросил, опомнившись:

— Не больно?

— Нет, — соврал Альбус, способный вытерпеть любые пытки ради этих прикосновений, но в этот раз они неприятно отдавались по всему телу. Он ощущал трепет и жар, которым стремительно запылали рубцы. Кольцо до сих пор было на пальце, и казалось, что оно готово было прожечь кожу, мясо и кости, оставаясь по-прежнему ледяным. Дамблдор сохранял спокойны вид, внушая себе мысль о том, что всё так, как и должно быть.

— Я пришёл как только смог. Прости, mein Schatz, раньше не получилось.

— Всё в порядке, — хрипло отозвался он и прочистил горло, морщась. 

— Как ты себя чувствуешь?

— Не так плохо, как выгляжу, я полагаю, — усмехнулся Альбус. 

— К твоему сведению, ты всегда выглядишь прекрасно, — парировал Геллерт, садясь на край постели. Он стал аккуратно поглаживать ладонь Альбуса, не замечая кольца. Дамблдор попытался сжать его руку в своей — чёрствой и задубелой, но едва ли эти пальцы были способны пошевелиться.

— Ну, спасибо, утешил. Как ты? Как прошли переговоры?

— Лучше, чем ты ожидал, и хуже, чем я ожидал. Канада, страны Латинской Америки, Бразилия и Аргентина подписали наш договор. Колумбия, Венесуэла и Перу ещё думают. Остальные, в том числе США, отказываются. Пока что. Хотят увидеть тебя и убедиться, что ты не под каким-нибудь империусом и находишься в здравом уме.

Альбус мягко рассмеялся.

— Надеюсь, ты объяснил им, что сейчас я нахожусь в самом здравом уме, чем когда-либо. Они читали хартию?

— Если честно, не уверен, что они там читали. Я пытался вразумить их, но ты же знаешь, американцы меня недолюбливают после того, как я косвенно разгромил пол Нью-Йорка, — сказал Гриндевальд, театрально вздыхая и пожимая плечами, вызывая у Дамблдора новый смешок.

— А как Криденс? Как он себя чувствовал в поездке? У него, должно быть, связано много плохих воспоминаний с родным городом.

— Ох, — выдавил Геллерт, хмурясь; его тон стал суховат, — ну, что ж... Сначала он и правда был зажатым, а затем немного развеялся, привык и всё у него было распрекрасно. По-крайней мере, он нигде не рыдал, забившись в уголок.

— Рад, что он смог перебороть свои страхи и поездка прошла без происшествий.

— Знаешь, Криденс даже хотел прийти сюда вместе со мной... Он к тебе привязался, — колко заметил Гриндевальд. В нём чувствовалось напряжение, и Альбус тепло ему улыбнулся, немного укрощая его крутой нрав.

— Твоя ревность безосновательна, как и в случае с Ньютом. Он всего лишь несчастный ребёнок. Вполне вероятно, это издержки моей профессии, хотя, скорее всего, я просто хочу помочь отчаявшимся, запутавшимся людям и указать им верный путь. Прости мне эту слабость, Геллерт. Осмелюсь предположить, что ты ценишь её как никто другой.

Лёгкие остроты Альбуса всегда были глубже и обходительнее издёвок Геллерта, сравнимых либо с пощёчиной, либо с брошенной перчаткой. И при этом Дамблдор не терял какой-то своеобразной гуманистической прагматичной мудрости. Как он ухитрялся в себе это совмещать, для Гриндевальда оставалось загадкой.

— Да, я понимаю, Альбус, — вздохнул он, поджимая губы, и обратил внимание на его руку. — Это такой эффект от проклятия или ты в очередной раз решил поэкспериментировать с маггловскими печами? Тебе не идёт.

— Я согласен, выглядит не совсем презентабельно, но, думаю, это даже придаёт мне определённый шарм.

— Так теперь называются ужасные последствия древней тёмной магии, да? Ты ж мой законодатель моды, — ласково усмехнулся Геллерт и вдруг стал серьёзным. — Никогда так больше не делай. Обещай мне.

Дамблдор утомлённо вздохнул, словно ему предстояло написать ещё один политический трактат на двадцать страниц, в то время как надо было сказать одно простое слово.

— Обещаю, — произнёс он, кивая. Гриндевальд приблизился к его лицу, пару мгновений разглядывая перед тем, как отчаянно поцеловать.

— Мне сказали, что если бы ты был старше, это могло бы убить тебя... Я думал, я тебя потеряю, — тихо признался Геллерт, прижимаясь лбом ко лбу Альбуса и чувствуя прикосновение его носа к своему.

— Не думаю, что это теперь осуществимо, — хитро улыбнулся Дамблдор, поднимая руку и показывая кольцо. Гриндевальд взглянул на драгоценность так, будто в первый раз её видел, и поднёс ближе к глазам.

Эта была очень тонкая и дорогая работа. Камень, казавшийся кромешно чёрным ониксом, при свете оголял гравировку внутри. Это был знак Даров Смерти, и Геллерта преследовало ощущение, что в этом украшении таится нечто большее, чем кровное проклятие.

— Ох, так это Он? — с благоговейным придыханием спросил Геллерт. Осознание чётко ударило ему в голову, когда он ненароком коснулся кольца и почувствовал дрожащую магию глубоко в недрах камня. Дамблдор не выдержал, скривившись. Грани кольца впивались в его кожу, пожирая изнутри. — Что такое? Тебе больно? Это опасно?! Снимай его сейчас же!

— Уже нет, Геллерт, не беспокойся, — ровно произнёс Альбус, выдыхая сквозь зубы. — Проклятие Мракса было разовым. Дело не совсем в нём, а в том, что у тебя Бузинная Палочка, у меня Воскрешающий Камень, и в этой же комнате среди моих вещей лежит Мантия-неведимка. Разве ты не чувствуешь всю эту колоссальную энергию?

Гриндевальд нахмурился и вытащил из внутреннего кармана Бузинную Палочку. Она действительно отзывалась на родственный клич Камня и Мантии. Держа её в ладони, Геллерт ощущал себя так, как если бы держал руку на чьём-то раскалённом пульсе. Он невольно сглотнул от наплыва столь могущественного древнего колдовства, которое заглушало даже их с Альбусом магию. Пение Фоукса совсем стихло, и они погрузились в молчание, в котором услышали непрекращающийся повелительный звон чего-то неминуемо грядущего, ужасающего и прекрасного.

— Поразительно... — только и смог вымолвить Гриндевальд.

— Я боюсь, — осторожно подхватил Дамблдор, — если мы соединим их вместе, может произойти что-то...

— Катастрофическое? О, да! Наш триумф так близко, Альбус! Давай сделаем это скорее!

И столько неподдельного огня бесстрашия и вдохновения было в глазах Геллерта, что Альбус просто не смог сказать ему нет. Он медленно поднялся с кровати, взял свою палочку и отточенным движением сменил свой больничный халат на вышитый серебром чёрный костюм, поправил рукава, застегнул манжеты и отдёрнул жилетку. Мантия-невидимка плавно опустилась на его плечи, и Дамблдор ощутил волну мурашек, огибающую позвоночник и заставляющую волосы встать дыбом. Прилив сил ударил в голову, будто сами Дары поддерживали его.

Геллерт со свойственной ему усмешкой наблюдал за приготовлениями. Он шутливо склонился, подавая Дамблдору раскрытую ладонь с палочкой, как если бы приглашал на танец. Тот решил подыграть, одной рукой принимая его приглашение и таким образом соединяя Бузинную Палочку и Камень Воскрешения, а другую кладя ему на лопатку. В ответ Геллерт приобнял Альбуса за талию, специально задевая Мантия-невидимку, объединяя три легендарных артефакта воедино.

Гриндевальд начал кружиться, медленно вальсируя. Дамблдор идеально отразил его движения. Пространство палаты наполнялось каким-то фимиамом. Воздух вокруг таинственно мерцал, переливался сотней крошечных светлячков апрельской ночи, и их мерные шаги выбивали искры из стремительно темнеющего и пропадающего из под ног пола. Мир извне буквально пропадал: таяла постель, большое окно напротив, белая дверь; уносило внезапным порывом ветра светло-зелёные стены, строгий кафельный пол; плавились маггловские изобретения. Всё заполняла сгущающаяся мгла и пронзительный звон, но это не было чем-то страшным или противоестественным. Наоборот, казалось, что всё было так, как должно быть.

Где-то вдалеке, должно быть, на востоке, всплывало огромное кровавое солнце, пурпурным ореолом прорезая бесконечную тьму. На западе виднелись другие огни, взмывающие вверх и рассыпающиеся фейерверками — так, взрываясь, умирали звёзды, чтобы возродиться вновь.

Их волосы трепетали на ветру, будто они куда-то стремительно падали, рискуя разбиться насмерть, однако спокойно продолжали танцевать, переходя с вальса на танго, квикстеп, что-то отдалённо похожее на румбу и подобие самбы, затем модный фокстрот, и завершая это тем, с чего они начали — вальсом, только в этот раз венским — чарующим, изящным, по-настоящему сказочным. 

— Ты выглядишь великолепно, — прошептал Гриндевальд ему на ухо, а зазвенело безрассудное эхо, словно в горах.

— Мы выглядим великолепно, Геллерт, — улыбнулся Дамблдор, кладя голову ему на плечо.

Внезапно, они остановились под властью какого-то неизвестного чувства и замерли в тревожном мгновении, подняв друг на друга распахнутые глаза. И в это мгновение из тьмы очень медленно или очень быстро выползла бледная фигура, дрожащая копия человеческой.

— Господа, — раздался её на удивление красивый голос, она низко поклонилась. Альбус и Геллерт поклонились ей в ответ, не размыкая сплетённых пальцев. — Я уповала на нашу с вами встречу. В мире нет более достойных повелителей, чем вы.

На фигуре была маска, скрывающая её истинное лицо, но чтобы понять, что она чувствует, глаза были не нужны. Сейчас Смерть была лишь искреннее восхищена.

— Приказывайте, — молвила она, и свет вокруг погас.

На потолке с треском лопнула лампочка, за окном заливались пением соловьи, Фоукс влетел через окно, будоража воздух, и осел на плечо Дамблдора как ни в чём ни бывало. Брезжил багряный рассвет, заливая комнату своим сакральным светом.

Альбус ахнул, спешно достал платок из кармана и аккуратно вытащил маленький кусочек стекла из щеки Геллерта. Его лицо исказилось мукой, и кровь хлынула из пореза. Дамблдор попытался её остановить, прижав к ране ткань, которая быстро наливалась алым. Внезапно кровь остановилась, а рана буквально на глазах стала затягиваться, немного дымясь. Альбус изумлённо перевёл взгляд на платок, пятно на котором тоже тлело, и не сдержал вырывающийся из горла смех. Теперь он мог свободно смеяться, вся боль словно осталась позади, в очень далёком прошлом. 

Гриндевальд сначала не понял причину его спонтанного веселья, а затем, прикоснувшись к щеке, осознал, что пореза больше нет, и в голове сложился пазл. Получилось. У них получилось, и осмысление этого факта заставило Геллерта залиться оживлённым хохотом вместе с Альбусом.

В шесть часов утра 4 сентября 1930 года могильную тишину больницы Святого Мунго затопил их общий смех. Смерть была побеждена.