Начавшийся дождь заглушал звенящую тишину кабинета.

Хенджин сидел, подперев голову руками и опустив глаза в пол, а Минхо был готов поспорить, что слышит его тяжелое дыхание. Расстроенный Хван совсем не был похож на того дерзкого и самоуверенного парня, без конца выводившего из себя Сынмина своим фамильярным тоном и наглой, будто бы снисходительной, улыбкой. Да он и в целом теперь куда чаще бывал задумчивым, грустным или даже агрессивным, но сегодня… Сегодня Хенджин был разбит.

Глядя на друга, усердно разглядывающего паркет, Минхо вдруг осознал, как много времени прошло с момента, когда они, будучи детьми, бегали по коридорам этого дома, мешая взрослым, как, проголодавшись, пытались умыкнуть с кухни свежевыпеченный хлеб, как бегали по холодной росе.

Время невероятно скоротечно, но не оно лишило это место сначала детского смеха, а затем и тепла семейного очага, оставив стенам дома лишь ледяное безмолвное равнодушие.

Хенджин, Ёнбок, Сынмин… Когда они успели повзрослеть? Как они стали теми, кем стали?

«Никто никем не становился. Мы просто заняли положенные нам места».

Находясь в этом доме, Минхо часто предавался воспоминаниям. Возможно, это и было той причиной, по которой его так тянуло сюда в последнее время – нужно осознать ценность семьи, вспомнить, как работает этот мир и что бывает с теми, кто не придерживается правил.

«От своей истории не уйти».

История самого Ли Минхо началась летним вечером, когда, окруженный друзьями, он наблюдал за тем как отцы Хенджина и Сынмина склонились в глубоком поклоне перед главой семьи Ли, ожидая распоряжений и поручений, выслушивая повелительный тон и не смея возразить. Уходя в тот вечер, они благодарили «молодого господина Ли» за компанию, которую он составил их детям и просили прощения за их назойливость. Тогда Минхо не понимал ничего, но мерзкое чувство дискомфорта обволокло все его тело, впитываясь в кожу и выжигая в памяти этот момент. Момент, когда он начал понимать, как устроен этот чертов мир.

Дедушка всегда говорил держать лицо перед подчиненными, не показывать слабости и не иметь привязанностей.

«Люди – это инструмент для достижения твоих целей, Минхо. Помни это сам и напоминай братьям».

Будь он прав, жизнь бы не обернулась таким образом.

Будь он прав, рядом с Минхо сейчас не было бы этих удивительных людей.

– Минхо?

«…этих удивительно ненормальных людей».

– Минхо.

Ли, освобождаясь от мыслей о детстве, слегка вздрогнул и повернулся к Хенджину, который, явно встревоженный, смотрел на друга. Размышления, крутившиеся в его голове, отразились на лице, придав парню забитый и озлобленный вид.

– Минхо, я не чувствую вины за то, что нарушил ваши планы.

– Хенджин, будь добр, замолчи.

– Просто факт, ничего такого. Я понимаю, что то, что я сделал – неправильно, но ничего не чувствую по этому поводу.

– И как я должен отреагировать на это заявление?

– Но я… – проигнорировав реплику друга, продолжал Хенджин, – …я виноват перед тобой. И перед собой.

Минхо, чуть прищурившись, наклонил голову и терпеливо ждал продолжения – Хенджин порой бывал слишком непредсказуем в своих умозаключениях.

– Я предал то, что испытываю к тебе. Взял спичку и просто поджег последнюю веревку того моста, на котором держалось наша…дружба.

– Не драматизируй.

– Это правда, – выпалил Хенджин, жестом показывая Минхо, что не договорил. – Я ведь только и делал, что в рот тебе смотрел и в любви клялся. Да-да, ты мне ясно дал понять, что мои чувства безответны и несерьезны (ты ведь и так всегда меня считал поверхностным?), но я просто сам себе противоречу, в очередной раз доказываю твое мнение, я ведь…

– Хенджин, – после реплики друга, голос Минхо прозвучал излишне холодно. – Успокойся. Мы – семья, всегда ей были. Так будет и впредь. Мое мнение не зависит от твоих увлечений.

– «Увлечений»? Черт бы тебя побрал. Бан – никакое не увлечение. А ты и подавно, Ли Минхо, – моментально взорвался Хван. – Мои чувства сильны настолько, что я во всех тебя вижу, каждую твою черту проецирую, смотрю на все твоими глазами. Так люблю тебя… Боже, что я несу! Я должен был покончить с этим давным-давно.

– Покончи сейчас. Я тебе говорил.

– Что?..

– Не делай из меня тирана и подлеца. Я не держу тебя и уважаю твои желания. Мне понятна твоя боль и душевные терзания, но я не могу их разделить с тобой. Дверь всегда открыта и я приму любое твое решение. Но никогда, – Минхо смотрел на Хенджина исподлобья, – слышишь, никогда не перекладывай на других ответственность за свои решения.

– Хочешь, чтобы я ушел?

– А ты хочешь уйти?

Хенджина терзали боль и агрессия. Он был зол на себя, на Минхо, на чертового Сынмина и младшего Ли, которого, казалось, не видел уже тысячу лет, но, опустошенный, под пристальным взглядом друга, откинулся на спинку кресла и, задрав голову, глубоко вздохнул.

– Конечно нет, – пробормотал он. – Не ушел тогда – никогда не уйду.

– Не зарекайся, – Минхо отвернулся к окну, продолжая чуть тише. – Но помни, что я всегда тебя поддержу и защищу. Мы все.

Джин громко выдохнул, и вибрирующий звук выдавал слезы, которые он пытался сдержать. Минхо покосился на собеседника и слегка улыбнулся, рассматривая его красивое и необычайно грустное лицо. Возвращаясь мыслями в прошлое, он вспомнил время, когда Хенджин приобрел эту драматичную красоту: его глаза тогда все чаще блестели, будто в них застыли слезы, кожа была бледной и еще… его волосы (именно тогда он впервые начал их отращивать). Минхо помнил, как взъерошивал их, когда друг был не в духе, или когда хвалил упорство и талант Хенджина.

«Как же все изменилось с тех пор».

***

В тот вечер они сбежали с жутко важной встречи в ресторане и сидели в каком-то душном подвальном баре (в который их и пускать-то не должны были). Минхо был подавлен всем, что навалилось на него, едва восемнадцатилетнего, тогда: проклятые мысли, засевшие в голове, дедушка, настойчиво посвящающий в дела семьи, взросление братьев и осознание того, что Хенджин, его лучший друг, влюблен в него. 

Сидя за барной стойкой, Минхо размышлял о том, каково это – любить? Что бы он не испытывал к людям, этого всегда было недостаточно. Недостаточно, чтобы сбивалось дыхание, недостаточно для тумана в голове, недостаточно для эмоций. Любовь, должно быть, просто не его чувство. Но боль… она всегда овладевала им целиком и полностью, выпивала до последней капли. Может, он создан как раз для нее, раз она так упорно пробирается в его сердце, вытесняя все, что только можно вытеснить? Может, именно с ней ему суждено пройти свой жизненный путь?

Шум заведения одурманивал и дезориентировал, но в этот вечер тишина, которая возникла между Минхо и Хенджином, была куда более громкой. Эта тишина отгораживала их от всего мира, оберегала от него, но также она означала наступление перемен, а они оба оттягивали их как могли.

В какой-то момент, Хенджин, кивнув своим мыслям, достал фотоаппарат и без предупреждения сделал снимок друга. Вместе с щелчком затвора, была поставлена точка в этом этапе их жизни.

***

Звук шагов, сопровождаемый низким смехом, раздался в коридоре, и Минхо, слегка ухмыльнувшись, поднял глаза на дверь, быстро возвращаясь из воспоминаний в реальность.

Первым, неловко улыбаясь, в кабинет вошел Сынмин, а за ним, открывая дверь куда шире, чем нужно, показался и Ёнбок.

– Салют! Вот и мы, – отчеканил он своим низким голосом.

Губы парня расплылись в широкой улыбке, а глаза хищно разглядывали Хенджина.

– Что натворил, а, пацан?

Хенджин смотрел на друга так, будто впервые видел. Ёнбок был мало похож на старшего брата: веснушки, рассыпавшиеся по всему лицу, пухлые губы, светлые волосы и пытливый взгляд. Его образ можно было бы назвать ангельским, если бы не низкий бархатистый голос, который, впрочем, ничуть не умалял его миловидности. Эта красота была красотой безмятежного солнечного утра поздней весной, в то время как Минхо походил, скорее, на затишье перед бурей. Но было кое-что, что объединяло этих двоих: двуликость. За красотой (пусть и такой разной) лиц стояли необычайно серьезные и жестокие люди, люди, чья улыбка не раз была последним, что видели перед смертью.

Маска – семейная черта Ли.

– Сынмин, запри, пожалуйста, дверь (нам не нужны лишние уши), и за дело, – голос Минхо – негромкий и спокойный – заставил всех присутствующих повернуться в его сторону. – Хенджин, давай все по порядку.

– Что? – опешил Хван.

– Не смотри на меня так – будет куда разумнее, если расскажешь ты сам. С самого начала и по порядку.

Сынмин с трудом скрывал свой интерес, переводя взгляд с Минхо на Хенджина и обратно, Ёнбок, закинув нога на ногу, слегка ухмылялся в ожидании, а сам Хенджин, принимая правоту друга, принялся разглядывать свои пальцы, настраиваясь на монолог.

Слушая рассказ Джина, Минхо поймал себя на мысли, что ничего не чувствует. Был ли он более эмоционален, когда несколько месяцев назад они ругались из-за вечных сцен Хвана? Пожалуй, тогда ему было больно. Больно от осознания того, на что он невольно обрекает лучшего друга. Больно от пропасти, которая образовалась между ними.

После того разговора, Хенджин вылетел из кабинета, хлопнув дверью, чем несказанно разозлил попавшегося на встречу Сынмина, но, проветрив голову, решил вернуться к Минхо с извинениями.

Тогда-то все и началось.

Стоя под дверью кабинета, Хван услышал об очередной порции проблем, которые преподнес им «мистер Бан», затянув с отправкой подписанных документов и непрестанно копая под Минхо везде, где только можно. Цель его действий оставалась непонятной (хотя Хенджин был уверен, что Минхо просто не хочет никого посвящать в свои догадки), на контакт он не шел, а гора неприятностей продолжала расти. Ли, которого никогда не волновало мнение партнеров, вдруг заговорил о репутации и ведении дел, чем натолкнул Хвана на мысль об ухудшающемся душевном состоянии. В тот день Хенджин так и не поговорил с Минхо: мысли подкармливали обиду и злость, которую парень никак не мог преодолеть, а серьезные разговоры друзей заставляли сомневаться в самом себе.

Идея «взять на себя» Бана не была спонтанной. С того самого дня Хенджин мало-помалу размышлял об этом, пока четыре недели назад, наконец, не решил действовать. Чтобы беспрепятственно осуществить задуманное, парень запретил себе видеться с Минхо и решил «залечь на дно», пытаясь достать информацию, контактируя с нужными людьми.

На прошлой неделе его усилия, наконец, окупились и теперь до Бана ему было всего ничего, стоило только протянуть руку. Что он и сделал.

Кто если не он? Сколько бы еще Минхо мучался, работая не покладая рук? Сколько бы Бану удавалось оттягивать переговоры и мутить воду? Нет, Хенджин определенно сделал все правильно, так было нужно, он внес свой вклад, и промахнулся только в том, что, возможно, недооценил прозорливость «псов» Бана (ну и еще в том, что Минхо теперь зол как черт).

– Погоди-погоди, – Ёнбок, вскинув брови, замахал руками. – Так ты что, его трахнул?

Минхо закатил глаза, а Сынмин закашлялся, кажется, до полусмерти.

– А, нет-нет, вы чего, технические моменты меня не интересуют. Просто не могу поверить в то, что он, – Ёнбок указал пальцем на собеседника, – такой дикий.

– Да чего ты хочешь? Это удачное стечение обстоятельств, как ни крути, – мигом влился Хенджин, не в силах побороть азарт и взрывной характер.

– «Как ни крути»? – не унимался Ёнбок, чуть не заливаясь смехом.

Минхо наблюдал за этим диалогом всеми силами пытаясь скрыть улыбку – они вчетвером обсуждают произошедшие события, кто-то над кем-то подшучивает, кто-то сгорает от стыда. Это кажется таким простым и естественным.

«…и таким недоступным».

– Ладно, Хенджин, план был занятным, но ты, конечно, наворотил дел.

– Я думаю, можно все разрулить, – оптимистично начал Хван. – Честно говоря, не вижу тут какой-то глобальной проблемы.

– Ёнбок пытается сказать, что теперь ты в еще большей опасности, – Минхо перевел взгляд с Хенджина на брата и тот быстро закивал.

Хван непонимающе смотрел на друзей, а в следующее мгновение его глаза округлились, будто он понял то, что все это время упускал, совершил для себя открытие, и Минхо, поджав губы, кивнул головой: Хенджин был под прицелом. Неизвестно, чего хочет Бан и неизвестно на что он способен, но то, как легко он манипулировал советом директоров и «влиятельными людьми города», делало ему честь.

– Не волнуйся так, Хенджин, если понадобится, я и умереть за тебя могу, – будничным тоном проговорил Ёнбок. – Ближе друг друга у нас ведь никого нет.

Хван медленно повернул голову в сторону Минхо и поймал его взгляд. Пару часов назад он и сам сказал старшему Ли похожую фразу и больше всего на свете хотел бы услышать ее в свой адрес из его уст, а тот, конечно, прекрасно все понимал, но куда важнее было то, что они оба знали: эти слова не могут (и не должны) быть сказаны.

– Так а Бан… Какой он? – прервал наступившую тишину Сынмин.

– Какой? Меланхоличный слегка, проницательный… харизматичный.

– «Харизматичный»? Хенджин, ты… – Ёнбок, ухмыляясь, закатил глаза.

– Ну, это правда. Он – необычный человек, однако, думаю, одной встречи мало для выводов.

– Забудь, – отрезал Минхо. – Ты мало того, что окажешься в опасности, так еще и станешь рычагом давления.

Минхо не так много знал о молодом Бане, но и этого было достаточно для того, чтобы приставить к Хенджину охрану. Умный и беспринципный, окруженный столь же опасными людьми как он сам, Бан был серьезной угрозой (даже теоретически), однако, глядя на людей перед собой, Минхо понимал, что если придется, он убьет за них и совершенно неважно кого, и совершенно неважно, чего это ему будет стоить. Этих людей он не даст в обиду, такой ошибки он больше не допустит.

– В его окружении, судя по всему, интересные люди. Одного из них я знаю (кажется, он телохранитель) – серьезный парень, – размышлял он вслух.

– Со Чанбин, – мигом подхватил Сынмин. – Второго все знают под именем «Хан», он был известен в узких кругах как неплохой хакер... Но я узнаю больше.

– Брат, расслабься, мы ведь и сами не промах. Твое недоверие, ей богу, оскорбительно.

Минхо оглядел всех присутствующих и вопросительно посмотрел на брата, который, широко улыбаясь, излучал уверенность и решительность. Сынмин был по обыкновению собран и сдержан, и даже Хенджин будто сумел выбраться из терзающих его мыслей и теперь был внимательным и воодушевленным. Отвернувшись к окну, мужчина улыбнулся – эта троица, казавшаяся холодной, немногословной, под стать мрачному кабинету, под стать самому Минхо, на самом деле была средоточием всего самого хорошего, что только было в его жизни. Язвительные реплики брата всегда разбавляли обстановку, слова Сынмина – помогали остудить голову, а Хенджин был тем, что утратили остальные – воплощением независимости.

«Ёнбок прав, мы – не промах».

– Что ж, тогда будем готовы. Ёнбок, на тебе информация, Сынмин – отвечаешь за безопасность Хенджина. А ты, – Минхо вплотную подошел к Хвану, посмотрев на него сверху вниз, – помни, что ты не один и не делай глупостей. Ну, за работу.

Друг за другом мужчины покинули кабинет, и только Хенджин задержался в дверном проеме, решив запечатлеть в памяти такого Минхо – активного и воодушевленного, с горящими, впервые за долгое время, глазами и, к своему удивлению, встретился с ним взглядом.

– Хенджин?

Глядя в глаза хозяина кабинета, услышав свое имя, произнесенное этим голосом, Хван почувствовал, как сдавливает грудь, как ком в горле не дает дышать, а рука чрезмерно сильно сжимает дверную ручку, выдавая волнение. Минхо, разумеется, заметил все это, всегда замечал, и, тем не менее, решил продолжить.

– Я понял, что никогда не благодарил тебя.

– Так тебе и не за что меня благодарить.

– Я благодарю тебя за то, что ты – это ты, Хенджин. И за то, что ты – часть моей семьи.

Коротко кивнув, Хенджин вышел из кабинета и Минхо знал, что там, за массивной дверью, друг наверняка не сможет сдержать слез, закрывая рот двумя руками, уговаривая себя успокоиться. Он и сам был готов разрыдаться, ему хотелось одновременно кричать от боли и благодарить бога за этих людей.

«…за этих удивительно ненормальных людей».

Схватив со спинки стула пиджак, Минхо широкими шагами направился к двери, но, взявшись за ручку, замер, прислушиваясь к голосам в коридоре.

Сынмин, без конца ругавший Хенджина на протяжении последних нескольких лет, переступив через свои убеждения, сняв маску, говорил другу детства, чтобы тот не рисковал собой, что он всегда будет беспокоиться о нем и что любит его как и прежде, несмотря на ворчливость и недовольство. Хенджин отшутился, говоря, что никогда не забудет ему этих слов, и, видимо подойдя ближе, поблагодарил Кима.

Минхо сжал челюсть.

Он никому не даст их в обиду.