Юнги считает, что его вряд ли чем-то можно удивить. Несмотря на не самый солидный возраст, у него уже есть увесистый багаж личного опыта, поэтому на большинство жизненных передряг он вздыхает. Особенно если остальные носятся с горящими жопами и паникой. Он к этому привык почти так же, как и к тому, что зачастую единственными оплотами благоразумия и адекватности в их тесном коллективе остаются он и Намджун. Причём последний — опционально.

Однако есть в мире вещи, которые Юнги до сих пор непонятны. Например, почему Чон Хванмун по-прежнему жрёт леденцы напополам с антигистаминными и за каким хуем Джин ходит за ним хвостом уже вторую неделю с видом нашкодившего первоклассника и печалью в каждой чёрточке лица. И хоть всё тривиально, он с искренней надеждой верящего в чудеса ребёнка думает, что происходящее — ошибка и хён это быстро поймёт. Иначе у Юнги скоро появятся проблемы. Вернее, проблемы появятся у всех, а Юнги станет их очагом.

Вернувшись после очередной изматывающей репетиции, Юнги бредёт в комнату и, выразительно хлопнув дверью, валится лицом в подушку. Кости ломит, перед глазами пляшут мушки. Ему почти до хныканья хочется закрыть глаза и провалиться в сон, но он знает, что этому не суждено сбыться. И раздавшийся спустя пару минут тихий стук только подтверждает эту мысль.

— Входи, хён, — стонет Юнги. Он знает, что незваный гость всё равно зайдёт. В некоторых вопросах тактичный Сокджин настойчив до омерзения.

Дверь бесшумно открывается, следом слышатся шаги, а затем — скрип кровати Тэхёна. Юнги вздыхает и, повернув голову, выхватывает мутным взглядом лицо Сокджина.

— Не спишь? — спрашивает тот, мягко улыбнувшись.

Юнги хочется издевательски расхохотаться. Он терпеть не может долгие расшаркивания, умение заходить издалека — вещь, за которую он готов убивать с особой жестокостью. Но только не Сокджина, который едва не сияет от воодушевления. Это будет сродни попытке пнуть трущегося о ноги котёнка.

— Не сплю, — гудит Юнги, сдавшись, — но так заебался, что почти в обмороке, так что давай ты не будешь сегодня сильно лохматить бабушку, а я сразу скажу, что ничем не могу тебе помочь.

Сокджин сжимает лежащие на коленях руки в кулаки.

— С чего ты взял, что мне нужна помощь? — ненатурально изумляется он и смущённо отводит взгляд, когда губы Юнги кривятся.

Ну да, ну да. А пятки он ему топчет только потому, что смертельно привязан и вообще испытывает к Мин Шуге огромную чистую любовь.

Юнги переворачивается на спину, складывает руки на животе и, уставившись в потолок, мысленно взывает к тлеющим в нём остаткам терпения. Он должен выдержать любые тяготы, ругаться с Сокджином — хреновая затея. Он вида не покажет если обидится, зато Намджун потом выест мозг чайной ложкой. Лидер же, ответственный.

Заметив, что Юнги всё ещё моргает и пока не собирается на тот свет за причитающимся ему отдыхом, Сокджин пару мгновений ёрзает, сбивая аккуратно постеленный плед задницей, затем придвигается и с живейшим интересом спрашивает:

— Как день прошёл?

Юнги закатывает глаза, испытывая почти непреодолимое желание запулить ему в голову подушкой. Ну, началось…

— Замечательно, — выдавливает он, сделав над собой усилие. — Хочу сдохнуть процентов на пять меньше обычного.

Сокджин расцветает:

— Хорошо, — и замолкает, будто воды в рот набрал.

Это начинает утомлять. Юнги чувствует себя толстым престарелым мужиком в красном костюме, у которого густая седая борода и огромный мешок с подарками за плечами, потому что Сокджин прыгает вокруг него, будто вокруг ёлочки. Проблема лишь в том, что Юнги совсем не Санта Клаус, а Сокджин — не ребёнок. Хотя будь всё иначе, это здорово сэкономило бы им время.

Когда молчание превращается в густое, давящее тишиной напряжение, Юнги понимает, что этим дерьмом можно страдать хоть до утра, а завтра опять дел невпроворот.

— Хён, — он прикрывает глаза ладонью, — ты от меня хочешь чего-то конкретного? Если нет, давай на сегодня закончим. У моей внутренней батарейки чертовски низкий заряд.

Молчание Сокджина приобретает виноватый оттенок. Юнги знает, что он ненавидит навязываться, в нём наверняка борются сразу несколько желаний. И побеждает, судя по ожившему взгляду, самое очевидное.

— Юнги-я, — тихо произносит Сокджин, — что нравится девушкам?

Сонливость как рукой снимает. Юнги округляет глаза так, что в уголках глухим зудом отзывается боль, даже рот приоткрывает в изумлении. Наверное, выглядит он крайне комично, но Сокджин почему-то не смеётся. Даже не улыбается. Юнги видит, как он хмурится, и пытается поверить в происходящее, потому что Сокджин абсолютно, чрезвычайно, нешуточно серьёзен.

Юнги почти пугается.

Облизав пересохшие губы, он пытается усмехнуться.

— Да мне-то откуда знать?

— Ну, — Сокджин мнётся, как благородная девица, — ты ведь общаешься с Хванмун-нуной, вот я и подумал, что ты точно должен знать, что ей нравится.

Юнги дёргается. Он чувствует, как внутри разверзается чёрная дыра, но старается не показывать вида, чтобы сохранить иллюзию незаинтересованности. Насчёт него и Хванмун не шутит, наверное, только ленивый, особенно после того, как Юнги пару раз случайно засыпал в каморке стаффа и возвращался в общагу ранним утром. Однако чаще всего этот интерес граничит с местоимением «вы» — для остальных Мин Юнги и Чон Хванмун будто один человек. И Сокджин только что разрушил иллюзию защищённости их отношений одним простым вопросом. Вопросом, который незримо отделил их друг от друга.

По спине Юнги ползёт озноб. Он косится в сторону Сокджина и вдруг с пугающей ясностью осознаёт, что хён вообще-то мужчина, несмотря на то что временами редкостный долбоёб, а Хванмун — девушка («Привлекательная девушка», — мысленно поправляет себя Юнги.). Интерес к ней — вполне естественное явление. Остаётся только надеяться, что продлится он примерно столько же, сколько у Чимина — до первой симпатичной мордашки на горизонте.

— Знаешь, Хванмун сложно назвать обычной девушкой, — сдавленно произносит Юнги в надежде, что это поможет увильнуть.

Однако Сокджин вдруг оживляется.

— Так это же хорошо! — азартно говорит он.

Юнги едва сдерживает возглас «Что тут хорошего?!». Он сглатывает, втягивает носом воздух и хмыкает:

— Ну да, наверное. — Голос на последнем слоге садится в ноль, Юнги приходится прокашляться, прежде чем продолжить: — В общем, если ты таскаешься за мной последние две недели только ради этого, у меня для тебя плохие новости — я в женщинах разбираюсь примерно так же, как Чонгук в английском. Спроси лучше у лидера — он порнуху смотрит чаще, чем спит. По крайней мере, в одной области он точно просвятит тебя от и до.

Уши Сокджина вспыхивают ярче любых факелов. Он в замешательстве крякает, невнятно бормочет что-то про «это совсем не то» и замолкает. Опять. Юнги сверлит его взглядом, смутно тревожась о ещё одном сеансе выкручивания ему яиц, но снова давить на «опыт» Сокджин, видимо, не собирается. Глубоко вздохнув, он растягивает губы в улыбке.

— Ладно, я, наверное, пойду. А ты отдыхай. На ужин будить?

Юнги качает головой.

— Лучше разбуди на завтрак.

Сокджин, усмехнувшись, поднимается. Юнги провожает его спину взглядом до самой двери, переворачивается на живот и досадливо цыкает. Теперь сна ни в одном глазу, как назло. Визит Сокджина оставляет после себя тонну вопросов, и он пока не уверен, что хочет знать ответы. Хотя кое-что он понимает с отвратительной ясностью — имя Хванмун было названо не просто так.

А ещё Юнги понимает, что его это бесит.

***

Грядущий камбэк ознаменовывается новой волной занятости, очередными съёмками и кучей проблем, которые Юнги совершенно не устраивают. Успех вышедшего микстейпа греет душу, хочется творить больше и сильнее. Однако вместо пары-тройки недель на прикидку нового микстейпа он получает очередной геморрой: его снова перекрашивают в дикий оттенок, обряжают в цветастые тряпки и выпихивают в промозглую сырость ради нового тизера. Карьера не терпит простоев.

— Охренительная погода, — звучно шмыгнув носом, бурчит Намджун и, обжигаясь, вливает в рот очередную порцию не самого вкусного кофе.

Гадкий запах проникает в нос, сворачивается в желудке осклизлым комком тошноты. День плавно катится к вечеру, ни у кого из парней до сих пор маковой росинки во рту не было, от кофе одновременно хочется и есть, и проблеваться.

Юнги передёргивает плечами.

— Не то слово, хоть рожей по земле катайся от счастья, — буркает он, зябко укутавшись в странный пиджак, состоящий больше из ниток, чем из ткани. — Можно я скажу, что у меня месячные и мне нельзя простужаться?

— Скажи, — добродушно усмехается Намджун, кинув пустой стаканчик к общему мусору. — Хочу посмотреть, в какое место они тебе тампон затолкают, чтобы ты не капризничал.

Юнги ёжится, когда перед глазами красочной чередой проносятся неаппетитные картинки. Жестокие жернова бизнеса даже девчонок не щадят, что уж говорить о парнях. Индустрия кей-попа вообще славится своей бескомпромиссностью. Но жаловаться не приходится. Они знали, на что шли.

— Ким, твою мать, Тэхён, а ну стой, ядрить тебя во все щели! — раздаётся вдруг откуда-то сбоку.

Юнги, отвлекшись от невесёлых мыслей, машинально поворачивает голову. Из вагончика стилистов в ту же секунду выкатывается хохочущий Тэхён. Он лихо перепрыгивает столик, за которым сидят остолбеневшие операторы, и скрывается из виду до того, как из того же вагончика выпрыгивает красная от натуги Хванмун.

— Немедленно вернись, ёбтвою! — потрясая расчёской, голосит она. — Не дай бог покажешься в кадре лохматым — налысо побрею! Ты слышишь меня?!

Едва ли. Тэхён улепётывает так бодро, что Юнги невольно проникается завистью. Ему такая проворность не светит, даже если его покусает сотня радиоактивных пауков.

Выдохшись, Хванмун поправляет сползший на лицо капюшон пуховика и обводит взглядом невольных свидетелей. Операторы быстро смекают, чем это пахнет. Затолкав за щёки бутерброды, они ретируются не менее шустро, чем сбежавший минутой ранее подопечный Хванмун. Ловить Тэхёна в активной стадии долбоебизма не улыбается никому.

Послав им в спины укоризненный вздох, Хванмун косится на застывших Намджуна и Юнги. Юнги тут же чувствует острую потребность рвануть за операторами.

— Притащите Тэхёна ко мне, когда он накозлоёбится, ладно? — вопреки ожиданиям, мирно просит Хванмун и, дождавшись заторможенных кивков, снова скрывается за дверью.

Юнги кривит губы, пытаясь представить, какого размера пончик надо будет раздобыть, чтобы подманить Тэхёна, скрутить его и утолкать в вагончик. Наверное, таких не существует в природе, а если и существует, у Юнги точно не хватит денег.

— Есть идеи? — спрашивает он у Намджуна.

Тот, хмыкнув, пожимает плечами. Углубившись в мысли, он машинально проводит ладонью по шее и мгновенно спохватывается: на пальцах остаётся густой тональник, а это значит, что его кожа сейчас сияет сочными прорехами в гриме. Визажист за такое не похвалит. Скорее, наоборот.

— Ну вот, — огорчённо бормочет Намджун, так же машинально вытирая испачканную руку о штанину, — теперь и мне влетит.

Юнги, закатив глаза, шлёпает его по запястью.

— Не усугубляй! — шипит он, пытаясь отряхнуть оставшийся на ткани след.

Цвет худо-бедно оттирается, но огромные жирные пятна теперь наверняка видны даже из космоса. Юнги порой удивляется, как Намджун при такой бедовости умудрился дожить до своего возраста.

— Ну вот, ты угробил дизайнерскую тряпку, — ворчит Юнги, всё ещё пытаясь поправить ситуацию бестолковыми шлепками. — Хванмун в гневе страшнее любых визажистов, можешь мне поверить. Когда Тэхён в очередной раз сделал из джинсов непонятно что, она выкинула их в окно и пообещала, что следующим полетит он сам, если он ещё раз залезет в её неприкосновенный запас.

Намджун, магическим образом забыв про грядущий разнос, вдруг ехидно прищуривается.

— А ты, смотрю, хорошо знаешь нуну-стилиста. Мне начать что-то подозревать?

Юнги кажется, будто его бьют ногой в живот. Воздух пропадает из лёгких с бесшумным хлопком, горло скручивает спазмом. Ему бы привыкнуть уже к скабрезным шуточкам, но он почему-то не может. Его задевает каждая шпилька в адрес их с Хванмун отношений, причём не столько из-за сальности, сколько из-за того, что они фактически возникают на пустом месте. Даже если между ними и есть какое-то напряжение, оно успешно подавляется рабочими моментами. Хванмун шагов к сближению не предпринимает, Юнги — тем более. Им комфортно и так.

Подняв взгляд, Юнги хмурится и, разглядев в глазах Намджуна весёлые искорки, вскользь лупит его ребром ладони по пояснице.

— Заткнись уже.

Намджун, ойкнув, разражается смехом.

— Шучу я, не злись. То-то, смотрю, Тэхён совсем перестал кромсать вещи. С Хванмун-нуной шутки плохи?

— Да я бы на его месте вообще забыл, с какой стороны ножницы берутся, — фыркает Юнги и, цыкнув, убирает руки. Пятна от тональника всё равно остаются на одежде, как бы он ни старался.

Может, наврать, что это новый бомж-концепт? Если он сейчас смачно высморкается в рукав, получится очень похоже, тем более что, кажется, только у них с Намджуном одежда выглядит так, будто её с боем отвоевали у собак.

— Забей, — беззаботно отмахивается Намджун, заметив его замешательство. — Помирать — так с музыкой. Всё равно визажист по шапке надаёт. Синяком больше — синяком меньше.

Губы Юнги растягивает ухмылка. Ну да, им не привыкать к экзекуциям. У него вообще подозрение, что в их контрактах есть куча подписей мелким шрифтом. Например, о том, что их души заложены в адский ломбард, ну или ещё что пострашнее.

Фыркнув, Юнги представляет, как пиди-ним лично сдаёт душу каждого члена группы, и поворачивается к Намджуну, чтобы поделиться с ним, однако пробежавшийся по спине холодок заставляет его намертво сцепить челюсти. Юнги передёргивает плечами, ёжится и, в принципе, уже знает, кто стоит позади. Так что когда до ушей долетает утомлённое «Намджун-ши», он испытывает что-то похожее на облегчение. Если бы с губ этого человека сорвалось его имя, он наверняка сделал бы что-нибудь не мужское. Например, взвизгнул.

Намджун тоже прекрасно слышит тихий шелестящий голос. Его плечи напрягаются, улыбка застывает, в глазах вспыхивает паника. На миг появляется ощущение, что он сейчас даст дёру вслед за Тэхёном. Но вместо этого он разжимает губы и, оглянувшись, с наиглупейшей интонацией тянет:

— Извини, Джихо-я, я не специально.

Юнги, сунув руки в карманы, поворачивается. За спиной и вправду оказывается Лин Джихо — их визажистка, которая уже три месяца стажируется в компании и, судя по всему, собирается остаться насовсем.

Джихо мельком кидает взгляд на Юнги, из-за чего у того дёргается что-то внутри, и со вздохом кивает Намджуну.

— Присядь, пожалуйста, я поправлю.

Намджун без лишних вопросов трусит к стулу. Джихо, распахнув громоздкий чемодан, склоняется над ним с видом ведьмы, собравшейся сожрать непутёвого ребёнка.

Юнги отводит взгляд. На самом деле, Джихо не выглядит такой уж жуткой, да и по характеру она скорее скромная, чем вызывающая, хотя его всё равно пробирает дрожь при каждом её появлении. Может, дело в чрезмерном использовании чёрных цветов — Джихо временами напоминает карикатурного гота из мультиков для подростков, — может, в чём-то другом. Но одно точно и неизменно, как количество лапши, порционно выдаваемой в столовке компании, — шумные крикливые члены группы превращаются в послушных щенков, когда с ними работает Лин Джихо. Это необъяснимый загадочный факт.

Устав наблюдать за тем, как руки Джихо порхают над шеей Намджуна, Юнги поворачивается в сторону вагончика стаффа и не может сдержать смешка: возле покинутого операторами столика обнаруживаются Хванмун, Сокджин и Тэхён. Причём последнего, судя по хмурому виду, поймали и притащили насильно.

Порадовавшись, что теперь не придётся бегать за ним самостоятельно, Юнги проводит рукой по волосам и замирает, когда Хванмун вдруг вскидывает голову. Ищущий взгляд на короткий миг касается его лица, губы едва дёргаются в приветливой улыбке. Юнги знает, что Хванмун сосредоточена на работе, ей не до него, хотя лёгкого разочарования это всё равно не умаляет. Как бы Юнги ни уговаривал себя, что ему всё равно, ему отчего-то крайне важно чувствовать внимание Хванмун. Знать, что он для неё значит чуть больше остальных. Это по-детски и тупо, и он временами хочет врезать себе за самонадеянность, но факт остаётся фактом.

Заметив рядом с Юнги Джихо, Хванмун расцветает. Повернувшись к бубнящему что-то Сокджину, она делает жест, чтобы тот не терял мысль, и бодро спрыгивает со ступеньки вагончика. В мешковатом пуховике, который явно больше неё на пару размеров, это смотрится уморительно. Особенно когда огромный капюшон с облезлой опушкой накрывает её лицо чуть ли не до самого подбородка. Юнги приходится сжать губы, чтобы не рассмеяться.

Однако стоит Хванмун вихрем пронестись мимо по направлению к Джихо, веселье как рукой снимает. Юнги вдруг видит то, что уже давно не даёт ему покоя. То, что ему не нравится с тех самых пор, как он впервые обратил на это внимание, — следующий за Хванмун взгляд Сокджина. Тяжёлый, липкий, почти влюблённый.

Хванмун подходит к Джихо, говорит ей что-то о Тэхёне, о его гриме и концепте, смеётся, когда та со вздохом произносит что-то в ответ, — и всё это время Сокджин смотрит на неё, как бродячая собака, которая видит свет в доме, но никак не может туда попасть.

Юнги передёргивается, ощутив пробежавшийся по рукам озноб. Сырость улицы прилипает вторым слоем грима прямо поверх тональника, дышать становится сложнее. Юнги чувствует, как внутри снова разверзается пропасть. Это мерзко, противно и мелочно, но ему почти неудержимо хочется закрыть Хванмун, встать так, чтобы хён даже край её пуховика не мог разглядеть. Приходится крепче стиснуть зубы, чтобы подавить это нелепое желание.

Хлопок по плечу застигает Юнги в тот момент, когда он пытается уговорить себя не психовать. Он вздрагивает, в недоумении поворачивается и опять с мысленным стоном прощается с самообладанием. Потому что прямо на него направлены искрящиеся от смеха глаза.

— Чего застыл? — весело спрашивает Хванмун. — Опять концепт не нравится?

Юнги фыркает.

— Да нет, что ты, бомж-стайл — это прям моё. Я тут вовсю наслаждаюсь.

— Ну да, — Хванмун передразнивает его фырчание, — с такой кислой рожей наслаждаются обычно внутрижопной инъекцией кимчи.

Пропасть внутри становится ощутимо меньше. Юнги осторожно разжимает стиснутые до боли в ладонях кулаки.

— Ни разу не баловался таким, доверюсь твоему опыту, — невозмутимо говорит он.

Хванмун, отвесив ему шутливый подзатыльник, возвращается к вагончику. Сперва она сердито вычитывает что-то понуро молчащему Тэхёну, затем смотрит на Сокджина, который теперь выглядит куда более воодушевлённым, и вдруг тянется к его лицу. Дыхание Юнги проваливается в желудок крепко сбитым комом. Он с пугающей чёткостью видит, как она стирает большим пальцем что-то с щеки Сокджина, сопровождая это ворчанием; как опускает руки на воротник его рубашки — одежда хёна, кстати, выглядит куда привлекательнее, чем тот пиздец, что подобрали Юнги и Намджуну — и быстрыми отработанными движениями поправляет его; как, не поднимая взгляда, продолжает говорить. И как Сокджин улыбается, изредка бормоча что-то ей в ответ.

Во рту пересыхает так, что когда Юнги пытается сглотнуть, становится больно. Уменьшившаяся пропасть разрастается до небывалых размеров, в голове одна за другой вспыхивают абсурдные картинки, вроде тех, что видишь в калейдоскопе, только вместо цветных стёклышек перед глазами Хванмун и Сокджин. И делают они то, о чём Юнги даже думать противно.

— Хён? — раздаётся над головой. — Ты в порядке?

Юнги с трудом отрывает взгляд от Хванмун и, оглянувшись, пытается растянуть губы в улыбке. За спиной стоит Намджун, и вид у него, мягко говоря, обеспокоенный.

— Всё путём, — выдавливает Юнги. Голос звучит вымученно и скрипуче — это тоже не ускользает от внимания Намджуна.

— Не похоже. Ты бледный.

Он берёт с заваленного пустыми пачками из-под рамёна столика салфетку и, приблизившись, со всей аккуратностью касается виска Юнги, чтобы стереть испарину, не повредив при этом макияж. Выходит, как ни странно, ловко.

— Я по жизни бледный, — то ли огрызается, то ли отшучивается Юнги.

Он ненавидит чувствовать себя жертвой, а волнение Намджуна заставляет его испытывать жалость к себе. Он ведь дохуя несчастный, разумеется, в собственных эмоциях разобраться не может, мучается до посинения, вместо того чтобы раскинуть мозгами и сложить два и два. Фу, омерзительно.

Намджун хмурится. Ему явно не нравится ответ, поэтому он поджимает губы и, рассеянно глянув в сторону вагончика стилистов, вдруг каменеет. Юнги видит, как по его лицу тенью проскальзывает догадка, и едва не стонет. Только этого ему не хватает в нынешнем состоянии — душеспасительных бесед об отношениях, в которых ни сам Юнги, ни Намджун ни в зуб ногой.

Спасает ситуацию появление на площадке директора — пухлого мужчины средних лет, слишком бодрого и весёлого для такой отвратительной погоды.

— Ну что, парни, готовы поработать? — гаркает он.

Присутствующие поддерживают его вялыми улыбками.

Юнги не хочется улыбаться вообще.

***

Съёмки заканчиваются спустя четыре часа. Юнги чувствует себя выжатым лимоном, поэтому когда его отпускают, единственное, на что он способен, — это вяло шевелить ногами. У него нет ни мыслей, ни желаний — одна сплошная всепоглощающая усталость.

Почему-то часть с Юнги оказалась самой проблематичной. Директору, казалось, не нравилось всё, вплоть до складок на ткани его жакета. Он постоянно критиковал то выражение лица, то позы, то обстановку. Лишь когда Юнги в третий или четвёртый раз переодели, сменив бомж-стайл на что-то более соответствующее грядущему камбэку, удалось худо-бедно закончить. Остальные к тому времени успели и поесть, и попить. Причём Сокджин умудрился повторить этот круг дважды.

— Отлично поработали! — слышит Юнги сквозь повисший в голове звон.

Он сидит — вернее, полулежит — в вагончике стилистов прямо на полу, поэтому все прощания, расшаркивания и раскланивания проходят мимо. Его эмоций хватает только на мычание — и то недовольное. Наверное, это его предел.

Хванмун появляется в вагончике на пару с Джихо сразу после того, как директор покидает площадку. Они о чём-то переговариваются, задорно хихикая, и Юнги, лениво повернувшийся на хлопок двери, вдруг ловит себя на мысли, что улыбка у Джихо милая. Без мрачной пачки и взгляда утомлённого серийного убийцы она выглядит куда привлекательнее. Его почти пугают эти открытия, особенно в свете последних событий.

— О, смотри, Джихо-я, у нас тут оживший мертвец, — хмыкает Хванмун, заметив валяющееся у кресла тело. — Поднимайся уже, мозгов всё равно не получишь, их успел высосать директор-ним.

Юнги её веселья не разделяет. Его переполняет раздражение, причём не столько из-за затянувшихся съёмок, сколько из-за того, что затянулись они по его вине. Он сам себе злобный баклан. Не надо было пялиться на Хванмун каждую свободную минуту, следовало работать, работать и ещё раз работать. Но он всё равно пялился. Как придурок, как последний кретин, как будто он в неё…

— Хванмун-а! — Дверь снова распахивается, и в достаточно узкое пространство вагончика с видимым затруднением втискивается Сокджин.

Ему, как и Намджуну, приходится складываться в три погибели, чтобы не шуршать макушкой по потолку. Со стороны выбранная для этого поза выглядит комично, но Юнги по-прежнему не смешно. Он чувствует себя так паршиво, что даже ухмыльнуться не может. Да и панибратское «Хванмун-а» прилично бесит, что уж там.

— Оппа, присядь лучше, пока шею себе не свернул, — насмешливо фыркает Хванмун.

Внутренности Юнги превращаются в слипшийся комок червей — склизких, копошащихся, мерзких.

Это что ещё за новости? С какой радости он для неё вдруг оппа?!

Сокджин, кинув на неё взгляд, краснеет, причём так густо, что черви внутри Юнги ускоряют движения. Его практически тошнит.

— Там операторы просят тебя подойти. Кажется, у них что-то потерялось.

Брови Хванмун взлетают.

— Искренне за них рада, передай им, что они рукожопые макаки. При чём тут я?

Сокджин пожимает плечами. Широкими такими, мощными, мужскими. Он ведь никогда не был субтильным, его не переодевали в девиц и не заставляли кривляться на камеру. Джин-хён даже при наличии смазливой внешности оставался мужиком, как ни посмотри.

Юнги передёргивает от мощнейшего прилива зависти. Это оказывается так внезапно и противно, что во рту появляется кислый привкус. Давненько с ним такого не случалось.

— Они хотят, чтобы ты им помогла. Говорят, только ты владеешь магией и всё такое… Не смотри на меня так! У меня самого уши завяли!

Хванмун закатывает глаза.

— Не буду больше советовать им книжки, ну нафиг, не то в следующий раз они меня либо в Мордор потащат, либо ещё что похуже. Джихо-я, — она молитвенно складывает руки, — сходи с оппой, пожалуйста, разберись с этими долбонавтами.

Расслабленно стоящая рядом Джихо мгновенно превращается в истукана. Как, впрочем, и Сокджин, который меняет цвет лица с красного на полотняно-белый и обратно. На короткий миг встретившись взглядами, они оба в панике поворачиваются к Хванмун.

— Онни, я не уверена… — начинает Джихо, но Хванмун обрывает её повелительным жестом.

— Не очкуй, ты справишься. Тебя вся съёмочная группа до уссачки боится. Готова спорить, при твоём появлении они в два счёта всё сами отыщут. Действуй, сестра, а я пока займусь некромантией. — Она кивает на безучастно наблюдающего за ними Юнги.

Округлив глаза, Сокджин чуть меняет положение головы и, кажется, только сейчас замечает присутствие ещё одного человека.

— О, Шуга, — изумлённо бормочет он. — Выглядишь не очень.

— Как говно, — хриплым, шуршащим как песок голосом подсказывает Юнги.

Сокджин поддерживает его усмешкой.

— Как говно, — соглашается он. — Помочь добраться до машины?

Юнги кривит губы. Ему сейчас меньше всего хочется оставаться с хёном наедине, велика вероятность прорыва плотины, лучше перестраховаться, чем потом объяснять остальным, почему Сокджин на него обижен. Умом Юнги понимает, что сердцу не прикажешь, что Хванмун, по-хорошему, ничего ему не должна. Но в данный момент мозг функционирует процентов на десять, если не меньше. Уровень интеллекта равен нулю.

— Сам доползу. Если сеанс некромантии сработает, конечно.

— В случае плохого исхода я сама допинаю до машины его труп, можешь быть спокоен, — вклинивается Хванмун и без лишних слов распахивает дверь. — Давайте поторопимся, скоро ночь, а мы ещё не дома.

Сокджин кивает. Снова глянув на Юнги, он посылает в сторону Хванмун застенчивую улыбку и бочком выходит на улицу. Следом бледной тенью просачивается Джихо. Юнги, внимательно наблюдающий за её реакцией, хмурится от внезапно пришедшей в голову мысли. Он готов понять Сокджина, который едва ли не сразу стал шарахаться от неё, — Джихо с первого дня дала понять, что между ней и сладенькими певицами из девчачьих групп огромная пропасть. Но она-то почему на него так реагирует? Неужели добродушный простоватый Ким Сокджин заставляет её волноваться?

Юнги морщится от сдавившей виски боли. Глубокий анализ поведения людей в естественной среде обитания, конечно, безумно увлекателен, но он всё ещё слишком вымотанный и неумный. Ему бы хоть полчасика подремать…

Юнги протяжно зевает, прикрывает глаза ладонью и, кажется, на миг отключается, потому что когда с улицы раздаётся смех, он вздрагивает и, заморгав, ощущает, как на плечи с размаху шлёпается огромная тяжесть. Усталость быстро трансформируется во что-то неподъёмное.

— Ну всё, гений Мин Шуга, поднимай свою ненаглядную задницу, я смою с твоего лица макияж, пока ты не напускал слюней на моё любимое кресло, — бодро говорит Хванмун, услышав сорвавшееся с губ Юнги глухое ругательство.

Она подхватывает со столика молочко, несколько ватных дисков и изображает что-то вроде демонического хохота. Юнги вдруг с болезненной остротой понимает, что лучше бы ушёл с Сокджином. С ним он хотя бы знает, как мириться. С Хванмун он не ругался ни разу.

Пока ни разу.

— Давай лапу, чудовище.

Хванмун любезно подаёт Юнги руку, но тот на автомате отстраняется. У него всё ещё Сокджин перед глазами и единственная мысль: «Всё плохо!». Всё, мать его, крайне херово, ему приходится держать клетку внутреннего зверя обеими руками, потому что тот неистово рвётся наружу.

Сокджин улыбается Хванмун. Она ему отвечает. Всегда.

Юнги судорожно выдыхает.

— Пощади мою гордость, женщина, уж встать-то я точно должен сам.

Он опирается на кресло рукой, Хванмун, фыркнув, делает шаг назад. Душа дрожит в унисон с трясущимися коленями, зуд на языке становится нестерпимым.

Сокджин интересуется Хванмун. Она, кажется, совершенно не против.

Юнги, зажмурившись, проводит ладонью по липким волосам и с удивлением замечает, что они влажные. У него и лоб мокрый, и нос, подбородок, плечи, грудь — он весь будто пропитан испариной. Последний раз он так потел перед первым концертом.

— Готов?

Юнги медленно кивает, боясь моргнуть, чтобы не потерять сознание.

Ему бы, на самом деле, порадоваться за Сокджина, ведь тот нашёл девушку, которая ему нравится. Влюблённость же вдохновляет, окрыляет в восьми случаях из десяти. В оставшихся двух — она жестоко вдавливает в грязь.

— Погодь, я ещё ватных дисков возьму, а то ты мокрый как проститутка в церкви. Боюсь, придётся извести на тебя целую упаковку.

Юнги до хруста сжимает челюсти. Он становится так, чтобы иметь возможность присесть в кресло, и в очередной раз испытывает укол зависти. Сокджину приходится сгибать шею под немыслимым углом, чтобы вместиться в вагончик, в то время как Юнги стоит без особых затруднений. Хванмун, конечно, и того мельче. Рядом с медведеподобным Сокджином она смотрится трогательнее и беззащитнее, будто крошечный котёнок.

Рядом с Юнги она просто Чон Хванмун — ни больше, ни меньше.

«Ты ей не подходишь», — ядовито шепчет внутренний голос. И, что самое противное, Юнги с ним согласен.

Хванмун цыкает:

— Ну какая падла утыркала запасную пачку дисков, а? — и начинает методично перерывать ящик за ящиком.

Юнги не может оторвать от неё взгляда.

Он ведь тощий и мелкий.

— Знаешь, сегодня во время съёмок был один забавный момент… — щёлкнув пальцами, начинает Хванмун. Она не поворачивается, стоит к Юнги вполоборота, но её улыбку он чувствует даже с другого конца вагончика.

Он шепелявый.

— …и директор потом так покраснел, что стало страшно — вдруг удар хватит…

У него скверный характер.

— …никогда бы не подумала…

Он с куда большим энтузиазмом спит, чем бодрствует.

— …и самое забавное в этом то…

А ещё он — айдол, будущее которого — сомнительная единица. Он обожает творчество так, как вряд ли когда-либо сможет полюбить человека. А Хванмун нужно любить, причём любить так, чтобы она и думать забыла о леденцах, антигистаминных и попытках самоубиться одним из самых оригинальных способов.

Юнги кажется, будто в глаза засыпают пригоршню песка. Он тяжело, с усилием моргает, кривится от проехавшейся по векам боли и снова смотрит на Хванмун с молчаливой тоской. Он может быть сколько угодно успешным исполнителем, перспективным парнем и всё прочее, но, при всей своей целеустремлённости, кое-чего он никогда не позволит себе сделать — он не станет отгораживать Хванмун собой от окружающих, как бы ему этого ни хотелось. Она такой участи не заслуживает.

Хванмун победно вскидывает руку, заставив Юнги дёрнуться, и поворачивается: на губах улыбка, в глазах искры, на щеках ямочки. Пол под ногами становится вязким, качается в такт замедленному дыханию, тело будто набивают ватой, потому что она вот, рядом — надо только шагнуть вперёд…

Юнги едва не задыхается, ему срочно нужно на воздух.

— Представляешь? — заканчивает Хванмун и разражается смехом. — А потом говорят, что Джихо жуткая. Хрена с два, она лапочка! И Сокджин-оппа просто обязан это признать!

Юнги вздрагивает от вновь всплывшего перед глазами образа хёна. И от того, что Хванмун с какого-то хрена опять называет его оппой. Желание сбежать становится навязчивым и острым, как позыв в туалет при расстройстве желудка. Юнги необходимо уйти. Прямо сейчас.

— Стой, мне нужно поговорить с Намджуном, пока мы не уехали, — хрипит Юнги, с трудом узнавая свой голос. — Давай потом закончим.

Хванмун, качнув головой, презабавно морщит нос.

— Минутное дело, никуда твой Намджун не денется. Присядь, мне тянуться неудобно.

Она протягивает руку, но Юнги, вспотев, кажется, ещё сильнее, снова отстраняется. Внутренности замирают трясущимся желе, его тошнит уже не понарошку.

Смыться, сбежать, исчезнуть.

Ему. Нужно. Немедленно.

— Забей, дома умоюсь.

Хванмун, закатив глаза, легонько толкает его в грудь. Юнги отшатывается, натыкается коленями на кресло и едва не плюхается в него. В некоторых вопросах проще с ослом договориться, чем с Хванмун.

— Знаю я твоё «умоюсь», — ехидно тянет она, лихо скрутив крышку бутылочки с молочком. — Возьмёшь дурацкое мыло, а Джихо потом опять будет пластами тебе сухую кожу с морды сдирать. Она уже поминала недобрым словом твою самостоятельность, так что сядь и не капризничай!

Юнги едва не рычит. Он чувствует себя загнанной в угол мышью, и это не очень хорошо, потому что в нём со скоростью лесного пожара разгорается раздражение. Не самая приятная альтернатива усталости.

— Ёб твою, женщина, освободи пространство! — сердито отмахивается Юнги, но Хванмун, к несчастью, давно привычная к его эмоциональным всплескам.

— Ага, щаз. — Она кладёт ладони на его плечи и с такой силой надавливает, что он едва не охает. — Приземли жопу уже и дай мне закончить, сам ведь время тянешь!

В нос кувалдой бьёт исходящий от её рук аромат, у Юнги слабеют ноги. Он знает, что так пахнет её любимый крем, но вовсе не это заставляет его замереть. Его до мурашек продирает то, как ваниль, пудра и ромашка смешиваются с запахом Хванмун, как они контрастируют с цитрусовым шампунем и тесно сплетаются с туалетной водой. Юнги почти теряет голову, ему хочется забить на всё, прижаться носом к её запястью.

Но всё тот же гадкий голос в голове твердит, что он даже этого не достоин.

Отчаяние бьёт в мозг вместе с кровью, язык прилипает к нёбу, Юнги захлёбывается горячим раскалённым воздухом.

Да выпустите его уже!

— Женщина, я серьёзно, мне нужен Намджун, потом закончим, — на выдохе говорит он, тщетно пытаясь нащупать точку равновесия.

Хванмун всё ещё в считанных сантиметрах, но ощущение, будто до неё тысячи световых лет, заставляет тело мелко труситься. Кажется, ещё немного — и он начнёт потеть кровью.

Хванмун протяжно вздыхает, пожимает плечами, Юнги видит, что она уже готова сдаться, однако когда её взгляд замирает на его лице, усталость из-за бестолкового спора сменяется хорошо различимым беспокойством. Да, Мин Юнги наверняка выглядит как трупак, но это ещё нормально. Чувствует себя он намного хуже.

— Я думала, ты шутил, когда говорил про говно, — хмуро буркает Хванмун. — Присядь, я принесу воды.

Внутренности Юнги слипаются в мёрзлый комок.

— Я лучше на воздух выйду, тут слишком душно, — скрипит он, держась за ускользающий рассудок из последних сил.

— Сдурел, то ли? Хочешь хлопнуться в обморок перед всем честным народом? — Хванмун изгибает губы в подобии улыбки, глаза её при этом мечут молнии. — Мин Юнги, ты и так не подарок, но сегодня у меня складывается ощущение, что ты менструируешь, как четырнадцатилетняя племянница моей знакомой. Тебе, может, тампоны там одолжить или, не знаю, шоколадку в рот пихнуть, чтобы ты не выпендривался? Сядь, говорю, и не дёргайся, я сейчас всё сделаю.

Глухой хлопок в ушах заставляет Юнги вздрогнуть. Если с таким звуком лопается терпение, он готов признать, что это омерзительнейшая вещь на свете, потому что пронёсшийся по спине мороз продирает до самых костей. Юнги кажется, что в позвоночник втыкается палка. Он вот-вот слетит с катушек.

— Хванмун-а! — Юнги задерживает дыхание, услышав снаружи знакомый голос. Пару мгновений спустя дверца открывается. — Кажется, операторы про… теряли какой-то шнур.

Сокджин не заходит внутрь, только голову просовывает — Юнги видит его взлохмаченную макушку и совсем чуть-чуть — лоб.

— Ну и при чём тут я? — с протяжным стоном отзывается Хванмун.

Сокджин усмехается, Юнги почти видит, как он пожимает плечами.

— Ну, магия же, я ведь говорил. Они, похоже, верят в тебя сильнее, чем в бога.

— Сейчас эта магия наградит их такими поджопниками, что они всю оставшуюся жизнь будут носить шнуры в зубах, причём не только на работе, но и дома! — рычит Хванмун. Сокджин в ответ смеётся.

Юнги кажется, что стучащий в ушах пульс перемещается в черепную коробку. Каждый удар болью отдаётся в голове, веко начинает подрагивать.

— Если хочешь, могу пообещать им от твоего имени проклятия до тринадцатого колена. Джихо будет ассистировать пугающим взглядом, — предлагает вдруг Сокджин.

Лицо Хванмун расцветает.

— Отличная идея! Пусть ещё изобразит инфернальный хохот — она умеет, я знаю, слышала однажды, как она демонически гоготала над упавшей в чай печенькой.

Смех Сокджина становится громче.

— Так и сделаю. Ты чудо.

Щёки Хванмун едва заметно краснеют.

— Ты тоже, оппа.

Когда голова Сокджина исчезает, она опять возвращается к насущным проблемам и хмурится. Кажется, она готова ко второму раунду препирательств, но Юнги не даёт ей и рта раскрыть. Он чувствует, как внутри опять разверзается пропасть — чёрная, огромная, — она всасывает его эмоции, и мерзкий голос в голове вторит её завываниям. Потому что Мин Юнги, по словам Хванмун, не подарок, а Сокджин вот чудо.

— Выпусти меня, — хрипло говорит он.

Если бы слова имели вес в физическом смысле, они точно проломили бы пол. Юнги ощущает себя слишком огромным и тяжёлым, он ощущает себя неповоротливым.

— Ты опять начинаешь? — Хванмун упирает кулаки в талию.

Юнги обжигает её таким взглядом, что сам едва не давится собравшимся на языке ядом.

— Пиздец, если бы ты знала, как я затрахался с тобой нянчиться. Свали уже с моего пути.

Поза Хванмун на миг теряет твёрдость от его тона — пронизанного холодом, льдом и злостью. Она делает незаметный шаг назад, растерянно моргая, потому что таким Юнги ей ещё не показывался. Такой Юнги обычно сидит глубоко внутри и не отсвечивает до тех пор, пока его не вытягивают наружу силой.

Как сейчас.

Хванмун выдавливает смешок.

— Надо будет реально купить тебе шоколадку по пути в общагу. Хочешь, устроим пижамную вечеринку — ну, знаешь, между нами, девочками? Обсудим мужиков, стриптизёра пригласим…

Юнги медленно стискивает руки в кулаки. Он честно пытался сдержаться, но не смог. Теперь точно всё.

— Я что, заикаюсь? Или, может, ты стала плохо слышать? Съебись. С моей. Дороги.

Хванмун замолкает резко, будто натыкается на его слова. В её глазах влагой отражается обида, хотя она каким-то чудом сдерживает слёзы. Юнги ощущает себя последним ублюдком, но это зрело в нём слишком долго. Он ведь не чудо и никогда не сможет им стать — Хванмун права. Он проблематичный и ехидный — меняться уже поздно.

— Да что с тобой? Ты сам на себя не похож! — Хванмун ощетинивается, как ёжик, делает ещё шаг назад.

Губы Юнги растягивает злая усмешка.

— Да что ты говоришь! А ты типа хорошо меня знаешь, чтобы видеть разницу? Ты знаешь мои привычки? Мои страхи? Или, может, мысли мои умеешь читать?

Хванмун сжимается, втягивается сама в себя — ну точно ёжик, только иголки её не наружу, а внутрь. Прямо как у самого Юнги.

— Я знаю только то, что ты позволяешь мне знать, — сипит она.

— Значит, ты не знаешь нихрена, — выплёвывает Юнги. Усмешка сползает с его лица с болью, потом и, кажется, слезами. Остаётся надеяться, что Хванмун не видит, как жалок он сейчас.

То, что дорога к выходу из вагончика оказывается свободной, Юнги понимает не сразу. Рассудок плавает на волнах ненависти ко всему, что его окружает, к себе, он обходит застывшую Хванмун и в два шага пересекает разделяющее его и дверцу пространство. Пульс барабанит в ушах, голова раскалывается. Но когда ладонь обжигает холод ручки, в затянутое туманом сознание проникает слабый голос:

— Я думала, мы друзья.

Юнги не поворачивается. Он тоже сжимается, давит свою плоть внутренними иглами, чувствует, как от него с мясом и кровью отрывается что-то до безумия родное.

— Я айдол, а ты — стафф, между нами не может быть никаких отношений.

Промозглая сырость улицы облепляет горящее лицо невидимой плёнкой, щёки щиплет. Опустив голову, Юнги проходит мимо суетливо собирающейся команды на негнущихся ногах. Горло першит от тяжёлого частого дыхания, глаза жжёт, поэтому когда взгляд выхватывает припаркованную неподалёку машину менеджера, он едва не бегом бросается к ней. Ему не хочется никого видеть, особенно парней, которые тут же завалят его вопросами. А менеджер — взрослый умный мужчина, он умеет молчать, когда это требуется.

Юнги забирается на заднее сидение, сворачивается клубком и зажмуривается. Его трясёт от осознания происходящего, на смену ярости приходит стыд, так что теперь приходится впиваться в кожаную обивку пальцами, чтобы сдержать порыв кинуться обратно. Он наговорил Хванмун того, за что сам с удовольствием набил бы себе рожу. Но раз уж так случилось, раз уж у неё и Сокджина намечается что-то большее, чем может дать он, лучше самоустраниться. Пусть выбранный способ и далёк от идеала, Юнги готов спорить на что угодно — ему отказаться от Хванмун гораздо больнее, чем ей от него. Сокджин поможет ей обрести душевное равновесие, ну а Юнги… Юнги переживёт.

***

— Ну ты и мудак!

Юнги вздрагивает от эхом отозвавшегося в ушах голоса и с трудом разлепляет веки. В голове стоит такой шум, что он далеко не сразу понимает, откуда доносятся звуки. Лишь когда сознание более-менее проясняется, он поворачивает голову к приоткрытой двери спальни и хмурится. Сквозь небольшую щель виден кусочек кухни, где как раз бесятся макнэ. Их хохот, усиленный акустикой, звучит особенно громко.

Юнги вздыхает, зажмуривается и опять утыкается лицом в подушку. Он слишком устал, чтобы реагировать. А ещё его замучила бессонница.

Сколько он уже не спит? Двое суток? Трое? Кажется, будто целую вечность. И ладно бы дело было в творчестве, но нет, Юнги терзают муки другого характера. Он не находит себе места от переживаний и имя им — Чон Хванмун.

С момента их ссоры — вернее, совершенно паскудного срыва Юнги — прошло немногим больше трёх недель. И ни разу за это время Хванмун с ним не заговорила. Она даже смотреть в его сторону отказывалась — Юнги едва ли мог её за это винить. Он повёл себя омерзительно и подло, он предал то, что росло и крепло между ними с тех пор, как Хванмун устроилась в BigHit, и теперь только он несёт за это ответственность.

Стука в дверь Юнги не слышит. Сперва где-то на периферии сознания фиксируется, что кто-то пришёл, а затем, когда визитёр в третий или четвёртый раз даёт понять, что уходить не собирается, Юнги нехотя буркает:

— Я не сплю, входи.

— Да я в курсе, что не спишь, — насмешливо отзывается гость голосом Намджуна. — Решил на всякий случай убедиться — не помер ли ты. Третью ночь бродишь по общаге привидением, всех тараканов распугал и хёна чуть заикой не оставил.

Юнги сжимает зубы. Сокджин — последний человек, о котором он хотел бы сейчас говорить, но не показывать же это Намджуну. С него станется всю душу вытрясти в поисках правды, а Юнги пока слишком стыдно рассказывать, что он, оказывается, собака на сене, он жадный.

— Ладно, — вздыхает Намджун, когда молчание затягивается.

Он протискивается в комнату, усаживается на кровать Тэхёна. Юнги на миг отрывает лицо от подушки, чтобы сказать, что не в настроении трепаться, и тут же холодеет, потому что перед ним оказывается вовсе не Намджунни, забавный рукожопый друг и верный понимающий товарищ, а лидер группы Ким Намджун — сильный, волевой, непоколебимый. Эту сторону его личности Юнги любит не всегда. Чаще всего он её побаивается.

— Что между вами произошло?

Юнги деревенеет. В нём с быстротой снежной лавины нарастает желание захныкать, но он вроде как мужик, это некрасиво и вообще. Поэтому он мысленно вздыхает и выбирает меньшее из зол. Он врёт.

— Между мной и хёном? Ничего, всё нормально.

Намджун одаривает его улыбкой — вернее, тем её подвидом, который говорит «я в курсе, что ты брешешь, но пока у меня есть хоть капелька терпения, у тебя есть шанс выжить». Юнги примерзает к кровати, во рту стремительно пересыхает, когда Намджун подаётся вперёд, упирается локтями в колени и переплетает пальцы.

— Хён, у тебя плохо получается играть в кретина. Я говорю не про хёна, я имею в виду Хванмун-нуну.

Ещё круче, просто заебись!

Уже не сдерживаясь, Юнги закатывает глаза и стонет. Намджуна это, впрочем, оставляет равнодушным.

— Можно я притворюсь мёртвым, а ты притворишься, что веришь мне?

Брови Намджуна сходятся на переносице, губы сжимаются в той самой упрямой манере, которой бесполезно сопротивляться. Он ведь реально может душу вытрясти с его-то силищей, особенно из Юнги.

— Я лучше притворюсь, что не слышал твой скулёж. А теперь давай попробуем ещё разок: вы с Хванмун-нуной поругались?

— Я вообще-то тебе хён, — без особой надежды напоминает Юнги.

Намджун реагирует незамедлительно:

— А я — твой лидер. Твоё нынешнее поведение наносит вред атмосфере нашей группы, я обязан во всём разобраться. Ну так что, мне начинать вплетать в твои косички бантики или ты всё-таки снимешь корону королевы драмы?

У Юнги снова вырывается стон, только теперь уже раздражённый. Распрощавшись с возможностью помеланхолить в одиночестве, он тоже садится и, в упор уставившись на Намджуна, выдавливает:

— Мы с Хванмун не ругались, мы просто…

Он стискивает зубы, пытаясь утолкать фразу «я повёл себя с ней как мудачина, потому что до пизды благородный и решил не стоять на пути её и хёна счастья» в меньшее количество слов. Однако как бы он ни изворачивался, получается только длиннее. И жалобнее.

Намджун, к счастью, терпеливый. Он ждёт, пока Юнги родит тушканчика, с видом, будто это — его любимое занятие. Так что к моменту, когда тот роняет сухое «Мы просто вернулись к своим делам», на его лице не дёргается ни единый мускул. Он только брови вскидывает, будто удивившись.

«Ну или охренев от такой тупой лжи», — мысленно добавляет Юнги.

— Значит, вы не разговариваете только потому, что решили погрузиться в работу?

Юнги пожимает плечами. Трое суток без сна отвратно влияют на фантазию, он это-то придумал с трудом.

Намджун выдыхает — громко, с чувством, будто вернувшийся с работы отец, который обнаружил, что любимые отпрыски изрисовали маркерами его паспорт, а завтра нужно лететь на конференцию. И убил бы, но от любви так просто не откажешься даже во имя справедливости.

— Вот до последней минуты я был уверен, что ты всё-таки умный, даже несмотря на ваши с Хванмун-нуной игры в «между нами ничего нет». Ты реально думаешь, что твои слова хоть как-то объясняют то, что ты не спишь ночами, что Хванмун-нуна выглядит не лучше тебя, что даже Сокджин-хён, чья роль в ваших взаимоотношениях мне совершенно непонятна, стал прятаться по углам, когда ты появляешься на горизонте? Я уже сказал, что атмосфера в группе страдает, но могу повторить более понятным языком. Мы все к хуям тонем из-за тебя, твоего эгоизма и полного нежелания просить помощи, когда она действительно нужна. Ты заебал, Мин Шуга, хён, и я, если совсем уж честно, сейчас хочу вмазать тебе с оттягом, чтобы вбить хоть немного мозгов. Так что заканчивай вешать мне лапшу на уши и говори правду, иначе я точно наплюю на то, что ты старше, и выпорю тебя как мальчишку.

Намджун не повышает голоса, но у Юнги всё равно мороз идёт по коже. Ему не хочется признавать, но лидер прав во всём. Даже в желании всечь ему за скрытность и самомнение. Поэтому дальше тянуть некуда. Пять минут позора его не убьют, а Намджун — может.

Прикрыв глаза и потратив несколько мгновений, чтобы собраться с мужеством, Юнги наконец-то выкладывает всё подчистую. Он говорит о Хванмун, о своих чувствах к ней, о наваждении, жадности, ревности, о том, насколько сильно ему не хотелось делить её даже с друзьями. Откровения даются ему с трудом, ведь он ещё ни с кем не обсуждал эти вопросы, но Намджун — отличный слушатель. Он не перебивает, не подгоняет, когда в рассказе появляются паузы, изредка кивает. Лишь когда с языка Юнги соскальзывает имя Сокджина, он на секунду меняется в лице, но удерживает комментарии при себе.

Выдохшись, Юнги замолкает, проводит языком по пересохшим губам и внезапно ощущает такую лёгкость, что ноги, кажется, отрываются от пола. Сбросив накопившийся груз переживания, избавившись от его веса, он наконец-то со всей ясностью понимает, что именно это ему и требовалось — высказаться, поделиться наболевшим. Удивительное чувство.

— Так, — Намджун прокашливается, поняв, что продолжать Юнги не будет, — поправь меня, если я неправ: ты по уши влюблён в Хванмун-нуну, но специально оттолкнул её, потому что тебе показалось, что между ней и Сокджином-хёном есть… хм… чувства?

Юнги морщит нос. Ему не нравится слово «любовь», оно раздражает навязчивостью. Но если Намджуну так проще, пусть будет любовь, хер с ним.

— Что-то типа того.

Лицо Намджуна вытягивается. Он честно пытается удержать на месте маску серьёзности, но искреннее удивление напополам с «ты что, дурак?» выражением делают его не суровым лидером, а Намджунни. Юнги это почти успокаивает.

— Я бы посмеялся, наверное, если бы смог, но ты сейчас в такой сраке, хён, что я даже не знаю…

Томная расслабленность, последний раз окатив тело тёплыми волнами, резко сходит на нет. Где-то в подсознании появляется тревожный огонёк, но пока слишком далеко, чтобы распознать его.

— Ты о чём?

Намджун взъерошивает волосы.

— Мне очень хотелось бы рассказать тебе, в чём дело, но я не могу, прости, не моя это тайна. Ты с Сокджином-хёном разговаривал на тему Хванмун-нуны?

— Он спрашивал, что ей нравится… — хмуро начинает Юнги.

Намджун его перебивает:

— Ей? В смысле, именно ей и никому другому?

Кинув на него озадаченный взгляд, Юнги напрягает память.

— По-моему, не только ей, — тянет он. — Вроде он спрашивал, что нравится девушкам, и… — Он вдруг резко осекается, уставившись на Намджуна круглыми глазами.

Тот отвечает ему бледной улыбкой.

— Хён сейчас в гостиной, если что, — говорит он.

Юнги буквально сносит с места. Не чуя под собой ног, он влетает в общую комнату — там перед телевизором на диване сидят Чонгук с Тэхёном и Сокджин. Последний что-то хомячит, комментируя транслируемое шоу под смех макнэ.

Переведя дух, Юнги без раздумий порывисто шагает вперёд, хватает оторопевшего Сокджина за руку и, игнорируя не менее оторопевшие взгляды остальных, выбегает. У него не то настроение, чтобы объясняться при свидетелях, а самое спокойное место сейчас — ванная комната. Туда он Сокджина и вталкивает.

— Юнги-я, что-то не так? — блеет тот, отшагнув на всякий случай на максимально возможное расстояние. Сантиметров на пятьдесят — не больше, потому что практически всё помещение занимает ванна.

— Хён, ты ведь влюблён? — в лоб спрашивает Юнги. У него нет ни времени, ни желания раскидываться реверансами, в груди и так всё клокочет. Потому что если догадка верна, он не просто мудак — он что-то куда более мерзкое. И Хванмун имеет полное право станцевать на его поганом языке чечётку.

Глаза Сокджина сперва становятся круглыми, затем начинают судорожно метаться по стенам.

— С чего ты взял?

Юнги выдыхает — медленно, тщательно контролируя копящиеся во рту ругательства. Если он сейчас обматерит хёна, тот замкнётся окончательно.

Справившись с желанием садануть кулаком по бортику ванны, Юнги шагает вперёд, приваливается к Сокджину и душевно — по его мнению — заглядывает тому в глаза.

— Хён, пожалуйста, это очень важно. Я пока не могу объяснить, почему, но, поверь, твои слова сейчас играют решающую роль. Ты влюблён сейчас? — Помедлив, Сокджин осторожно кивает. — Хорошо, она работает у нас в составе стаффа? — Юнги видит, как щёки хёна вспыхивают, но тот всё-таки перебарывает робость и снова кивает. — И последнее: это Чон Хванмун?

Глаза Сокджина из круглых делаются квадратными, и Юнги сразу всё понимает. Это лучший ответ, большего ему и не надо.

— Ёб твою налево, Лин Джихо, ну конечно… — стонет он, обхватив голову руками.

Паззл в голове с громкими щелчками складывается, полная картинка предстаёт во всей красе — во всей неприглядной, жуткой в своей простоте красе. Какой же он тупой, это ведь было очевидно с самого начала, с самой первой их встречи, когда на Сокджина напал столбняк. Только Юнги почему-то решил, что его напугала новая визажистка, а она его, оказывается, очаровала. Прав Намджун — эту ситуацию можно было бы назвать смешной, если бы она не была настолько грустной.

— Я могу чем-нибудь помочь? — осторожно спрашивает Сокджин, когда более-менее приходит в себя после внезапного вынужденного признания.

— Убей меня, — мрачно буркает Юнги и тут же усмехается, поймав его обескураженный взгляд. — Нет, хён, вряд ли ты сможешь исправить то, что я натворил, но спасибо за предложение. И спасибо… за честность, это действительно было важно.

Сокджин расслабляется, на его губах появляется улыбка.

— Да брось ты, мы же друзья.

Юнги от его добродушия становится гаже некуда. И когда он, спрашивается, успел об этом забыть?

Лицо Хванмун — бледное, с застывшими в глазах слезами — вспыхивает на пару с болью в груди. Юнги вздрагивает, испытав острейший укол вины, и снова вцепляется в Сокджина. Тот ойкает от неожиданности.

— Хён, у нас же завтра выезд на шоу?

— Ну да, утром.

— Получается, стафф тоже будет?

— Само собой. А что?

Юнги, хмыкнув, качает головой. Оставив Сокджина одного, он выскальзывает за порог ванной и тут же замирает как громом поражённый, потому что всё пространство коридора оказывается занятым остальными обитателями общежития. Несколько пар глаз впиваются в него, пронизывая насквозь беспокойством.

— Хён, вы ведь не ругались там? Всё в порядке? — спрашивает Чимин.

— В полном, — хмыкает стоящий чуть позади Намджун и хлопает того по плечу. — Теперь-то точно.

Юнги шлёт ему в ответ благодарную улыбку, затем молча разворачивается и уходит в спальню. Нужно в кои-то веки выспаться, потому что завтра ему предстоит серьёзный разговор. И от этого разговора будет зависеть буквально всё.