Олег был полностью вовлечен в процесс сережиной реабилитации. Сам он готов был жертвовать сном и приемами пищи ради того, чтобы как следует позаботиться о Сереже. Заботиться нужно было много: достаточно ли тот спит и ест, не забывает ли о таблетках, хватает ли ему свежего воздуха, не страдает ли он от гиподинамии; достаточно ли безопасен его досуг и нет ли в досуге триггеров, которые могут унести воспоминаниями в пылающий Петербург, где огромное количество мерзких людей делали огромное количество мерзких вещей по отношению к Разумовскому. Убийцей и террористом Сережу Олег, конечно же, не считал — напротив, был твердо уверен, что довели, а Сережа невиновен.

Но Олегу нужно было помнить, что его триггеры и травмы никуда не делись — это были последствия его военной жизни; жизни в аду, в котором была только боль, горы трупов, погибающие товарищи, палящее солнце, царапающий песок, присохшая к коже грязь, которая натирала до кровавых мозолей; вросшие от отвратительной обуви ногти, душ раз в пятилетку, крики, взрывы; пробуждения среди ночи, когда каждый вдох мог стать последним; полное недоверие даже ближайшим своим сокомандникам, оскорбления, ненависть, драки, дедовщина, домогательства, наживую зашитые раны, гной, нарывы, сцены изнасилования пленных и гражданских; мертвые дети, разные люди, повешанные на площадях; стоны из-под завалов, закатанные в асфальт заживо враги и свои; и, самое пугающее для Волкова — вероятность не вернуться к Сереже. К Сереже, который тоже насмотрелся на насилие в детдоме: и на изнасилования, и на домогательства, и на педофилов, и на торчков; к Сереже, который видел избиения, поджоги бомжей в мусорных баках, шприцы и клей в пакетах, перестрелки в лучших традициях девяностых, выбитые зубы; «подснежники», для которых нужно было вызывать сотрудников морга; грабежи, травля, угрозы — и все это в детстве. Не вернуться к Сереже, которому нужна была поддержка.

Волков винил себя за то, что с Разумовским случилось то, что случилось. Мол, недоглядел. А потому на свои панические атаки, приступы тревожности, внезапные пробуждения в холодном поту из-за чьих-то салютов в честь дня рождения; на свой гиперчуткий сон, когда от малейшего шороха вскакиваешь, и только после месяца мук без нормального сна можешь позволить себе по-хорошему отключиться на часок; на всю ту силу, которую приходится прикладывать для обычных бытовых дел — на все это Олег забивал. И даже сейчас, когда Разумовскому было заметно лучше, когда он мог сам готовить еду и выходить гулять, концентрироваться на тексте и следить за гигиеной, когда он сам мог справляться пусть и с пустяковыми, но задачами — даже сейчас Волков не думал расслабляться. Но вместе с тем, как у Сережи появлялись силы к жизни, появлялось и понимание, что Олегу самому нужна помощь. Помощь, от которой он патологически отказывался.

Разумовский пил кучу таблеток с сложнопроизносимыми названиями, функции у них были разные: стабилизирование состояния, снотворное, успокоительное, снижение чувствительности, улучшение процесса выработки гормонов счастья и прочее. Спал Сережа в большинстве случаев очень крепко, а потому ночных олеговских приступов паники и тревоги он не замечал: тот быстро ретировался в ванную или гостиную, не оставляя шанса быть услышанным. Однако, все когда-то случается впервые.

Этой ночью Сережа не мог уснуть, потому что зачитался. К моменту, когда Олег дошел до их спальни, Разумовский уже убрал чтиво и выключил свет, притворившись спящим, дабы не почувствовать на себе усталый

и слегка обвиняющий взгляд. По той же причине Разумовский уснул позже и не успел провалиться в сон достаточно глубоко, когда вторая половина кровати резко отпружинила, а звук втыкающихся в пол пяток умчался по коридору, хоть и старался быть тише. Сережа поплелся следом.

— Ты чего? — Волков завидел рыжую макушку в зеркале, когда умывался, и тут же дернулся, оборачиваясь и плеща воду с рук и лица. Вид у него был напуганный, вода струйками стекала с носа и лба по щекам и до подбородка, затем по шее, сквозь щетину, впитываясь в майку; капала на пол и оставалась на ресницах.

— Что с тобой такое, Олеж? — Сережа шагнул ближе, смотря на любимого так, словно тот — лев или тигр, который вот-вот бросится.

— Чего не спишь? — Волков поспешно кран выключает, делая вид, что все в норме, но трясущиеся руки и нижняя губа говорили об обратном. — Это я разбудил тебя? Прости пожалуйста, я…

Сережа не дослушивает и впечатывает в мокрые губы поцелуй, параллельно убирая назад сырые налипшие на лоб волосы. Он совсем легонько скользнул по губам своими, кладя руку на щеку партнера и обнимая другой.

— Олежик, все хорошо. Ты дома. Все позади. — Сережа не знает, что говорить, но точно знает, что у Волкова сейчас на уме, как ему страшно и плохо. По виду в секунду становится ясно, что именно происходит.

— Я в порядке, солнце мое, все хорошо. — Олег горько улыбается и целует веснушчатые щеки, заключая в объятия в ответ.

— Я же знаю, что это не так. Мы оба не в порядке. Но я уверен, что мы справимся. Можешь с моим врачом договориться о встрече, она будет рада помочь. — Сережа смотрел очень нежно и с любовью, отчего тревога на сердце Волкова уходила сама собой.

— Забей, это просто кошмар. — На лице читалось, что говорить об этом Олег еще долго не захочет.

— Ты же знаешь, что в таких случаях «просто» ничего не бывает? — Разумовский выглядел очень озабоченно. — Хочешь, я заварю тебе чай, ты ляжешь, а я почитаю на ночь?

— Сереж, тебе нужно спать, ты ведь…

— Ты хочешь, Олег? — Сережа улыбался с лисьим прищуром, водил рукой по спине партнера, старась успокоить.

— Хочу.

— Тогда пошли.

И Разумовский, который еще пару месяцев назад был едва ли дееспособным, проводя много времени во сне и бреду, шел заваривать чай своему любимому, чисто мышечно помня, сколько заварки Волков любил на один чайник, насколько сильно нужно греть воду и до куда наливать. Олег был рад принять теплую кружку, ощущая нежные ладони на плечах, и выдохнуть с некоторым облегчением.

А потом они легли обратно, обнимаясь, и Сережа принялся читать вслух. Волков был готов всю жизнь это слушать, но отрубился быстро — слишком устал.

Разумовский удивился, что любимый так быстро провалился в сон, но почти сразу понял: Олег впервые смог почувствовать ситуацию безопасной и немного отпустить ее. Передать немного контроля Сереже, убедившись, что уже можно.