Солнце садится, а Йен слишком далеко от дома.

И виноват в этом только он. В поисках припасов он забрёл дальше, чем когда-либо прежде, и наткнулся на тайник с консервами в подвале дома. Будучи так взволнован, он обыскал всё на предмет дополнительной сумки, чтобы отнести найденное домой, и ко времени, когда вышел из подвала, небо уже занималось оранжевым.

Сейчас в Чикаго не так уж много безопасных мест. Прошло восемь лет с момента эвакуации, с тех пор как Йен был оставлен на произвол судьбы, и природа уверенно возвращает себе город. Она распространилась от парков, зарослей кустарников, отовсюду, где была голая земля. Плющ вьётся по зданиям, сорняки пробиваются сквозь тротуары и маленькие клумбы полевых цветов растут в решётках радиаторов брошенных автомобилей. Здания сильно ветшают: окна разбиты, двери гниют. Не так много мест, где можно спрятаться.

Йен чертыхается под нос, оглядываясь вокруг, отчаянно ища хоть какое-то укрытие. Он не может быть замечен на улице после наступления темноты. Он видел, что происходит с людьми, совершившими эту ошибку. Видел, что от них осталось.

Йен уже больше двух лет не наблюдал ни одного живого человека.

Дом — то же место, что и всегда: крыша над головой в Саутсайде, где Йен вырос. Он заколотил окна, укрепил двери, разбил небольшой огород на заднем дворе, где может выращивать овощи. Немного, но достаточно, чтобы поддержать его. Он соорудил систему сбора и фильтрации дождевой воды. Он всё время занят. Сосредоточившись только на задаче выживания, ему не нужно задаваться более серьёзными и страшными вопросами.

Солнце совсем низко. Йен знает, что скоро услышит эти звуки. Невнятное бормотание. Завывания. Звуки, к которым он теперь так привык, что может спать с ними на заднем фоне. Но нельзя оставаться снаружи ночью. Нельзя.

Закинув рюкзак повыше на плечи, Йен трусцой возвращается на южную сторону. Это слишком далеко, он не успеет, но он должен что-то предпринять. Может, если продолжит двигаться, он найдёт безопасное место, где реально укрыться на ночь.

Сумка с дополнительными банками еды тяжело подпрыгивает на бедре Йена, оставляя синяки. Сейчас темно, так темно. Он слышит зарождающиеся в отдалении звуки. Стискивает зубы, холодный пот выступает на коже.

Там. Старый оружейный магазин. Цельные металлические ставни на окнах, сетчатая решётка перед дверью, поднятая достаточно высоко, чтобы Йен проскользнул под ней. Он подбегает, засовывает сумки под щель. Расстояние такое небольшое, что ему приходится лечь на живот, извиваться под решёткой, шершавая земля царапает бёдра и живот. Наконец-то он пролазит на другую сторону. Осторожно прижимает ладонь к двери, закрывает глаза и молится любым богам, чтобы та оказалась не заперта, и толкает её.

Она не заперта.

Йен с грохотом роняет сумки на пол. Оглядывает оружейный магазин и чувствует ужас, закипающий в желудке.

Здесь кто-то живёт.

На импровизированной решётке перед тлеющим очагом вялится мясо. У стены стоят бутылки с грязной водой. Куча простыней и одежды, используемых, кажется, в качестве кровати. И оружие: пистолеты и ножи, аккуратно разложенные на стойке. Пистолеты в хорошем состоянии, но на ножах Йен видит застарелые пятна крови.

Йен не может сейчас уйти. Он вынужден остаться. Его единственная надежда состоит в том, что тот, кто живёт здесь, встретил свой ужасный конец сегодня и лежит мёртвый на улице или застрял слишком далеко от дома.

Затем он слышит шаги, приближающиеся снаружи.

Времени, чтобы тратить его впустую, нет, нет смысла надеяться, что здешний обитатель дружелюбен. Йен как можно тише бежит через весь магазин и прыгает за прилавок, когда слышит, как снаружи дребезжит, а затем снова захлопывается входная решётка. Йен забивается в небольшое пространство под столешницей, сосредоточившись на том, чтобы успокоить дыхание, слушая, как решётку дёргают, опуская до упора. Затем раздается грохот распахиваемой двери, и Йен слышит хриплое дыхание — фактически рычание. Как у животного.

Сердце колотится в груди. Он не мог попасть в бо́льшую ловушку, даже если бы попытался. В помещении только один выход, и пусть Йен сможет бежать достаточно быстро, чтобы миновать того, кто только что вернулся домой, уйти ему не удастся. Уйти — это смертный приговор. Стоит завернуть за стойку, и Йен как на ладони, и, вероятно, присутствующий не будет ждать объяснений. Йен в заднице.

Если только…

Он слышит, как человек тяжело садится, слышит ворчание и чвакающие влажные звуки жевания. Вероятно, тот ест мясо, которое сушилось на решётке. Звучит так, будто человек лежит на кровати, и это может означать, что тот собирается устроиться на ночь. Если так… может, Йен сможет пересидеть.

Нужно только дождаться рассвета. Сейчас лето, и ночи короткие. Он может не спать, дождаться первых лучей солнца, выглянувших из-за горизонта, и улизнуть прежде, чем человек проснётся. Тому даже не нужно знать, что Йен был здесь. Тогда он сможет вернуться домой, к своему саду, кровати и бережно хранимым семейным фотографиям. Он может забыть всю эту кошмарную ночь, словно её и не было.

Звуки жевания прекращаются. Йен слышит потрескивание костра, в который, кажется, только что подлили розжига. В воздухе дымное марево, потолок заляпан гарью. Резкие вдохи начинают выравниваться. Обитатель оружейного магазина засыпает.

Йен ждёт, глядя на часы. Проходит пятнадцать минут, тридцать, сорок пять. Он слышит шум снаружи, шум, о котором ему не хочется думать, шум, который он научился игнорировать. Однако за всеми этими звуками он различает тихое, ровное дыхание.

И Йену становится… любопытно.

Прошло два года с тех пор, как он в последний раз видел живого человека. Два долгих одиноких года выживания и ничего больше. Никаких взаимодействий, только разговоры вслух с самим собой, чтобы голос не заржавел.

Он постоянно занят: собирает припасы, ухаживает за садом, охраняет дом, пытаясь избавиться от мучительного, всеохватывающего одиночества. И раньше это работало, но в последнее время не так хорошо. В последнее время это начало его настигать.

Йен вытягивает одну ногу. Потом другую. Внимательно слушает. Медленно, ооочень медленно выбирается из-под прилавка. Проходит целых десять минут, прежде чем он наконец принимает сидячее положение, и Йен начинает выпрямляться, выглядывая из-за столешницы.

Там, на кровати. Фигура. Бледная-бледная кожа, испачканная грязью. Тёмные волосы. Невысокое, но крепкое телосложение. Это мужчина, определенно мужчина.

Йен выпрямляется ещё больше, делает пару шагов к концу прилавка, не сводя глаз с незнакомца. Мужчина одет в майку, рваную, растянутую и испачканную, и пару таких же растянутых спортивных штанов. Он заснул прямо в ботинках.

Он переворачивается во сне.

Йен опять ныряет за прилавок, сердце колотится — и от страха быть пойманным, и от волнения, что снова увидел другого человека. Он позволяет себе фантазировать о том, что бы выйти, поприветствовать соседа, представиться. О том, что бы пройтись по пустым улицам Чикаго с кем-то рядом. Смеяться, рассказывать анекдоты, делиться едой. Может, заниматься сексом. Боже, Йен скучает по сексу. Он не очень хорошо разглядел этого человека, но у Йена уже больше шести лет не было секса. Он не привередлив.

Конечно, это только фантазия. Если он подойдёт туда, разбудит этого незнакомца, лучшее, на что Йен может надеяться — быстрая смерть.

Проходит ещё час. Йен закрывает глаза. Прислушивается к тихому, ровному дыханию, переходящему в глубокий, гортанный храп. Представляет, что дыхание принадлежит давнему товарищу. Представляет, что гуляет с кем-то, ест с кем-то, разговаривает с кем-то, спит с кем-то.

И, несмотря на хорошо продуманный план бодрствования, Йен засыпает.

━━━━━━━━》✇《 ━━━━━━━

Его будит хриплый кашель и чей-то плевок. Он резко просыпается, кровь застывает в жилах, когда понимает, что проспал. Второй человек уже проснулся и расхаживает по оружейному магазину. Йен крепко вцепляется в рюкзак, паникуя и гадая, как же ему теперь выбраться, чёрт возьми.

Утреннюю тишину нарушает странный пищащий звук. Звучит знакомо, но Йен не может точно определить, что это. В любом случае, этого достаточно, чтобы замаскировать шум от его передвижения, и Йен не упускает возможность. Он крадётся вдоль стойки, пригибаясь, заворачивает за угол и выглядывает в комнату, сердце колотится.

Незнакомец сгорбился в углу перед грязным, наполовину разбитым зеркалом. У него в руках старая электробритва, и он водит ею по лицу. Это действие кажется неуместным; судя по всему, этот человек крайне мало заботится о своей внешности. Но Йен не собирается останавливаться и задавать вопросы. Это может быть его единственный шанс.

Медленно, ооочень медленно, глядя в пол, чтобы убедиться, что ноги не касаются чего-то, что может выдать его, Йен крадётся через оружейный магазин. Между ним и драгоценной свободой всего метров шесть, а парень, который живёт здесь, сосредоточен на бритье. Йен может это сделать, он может сбежать.

Теперь всего четыре метра. Йен сосредотачивается на ровном, бесшумном дыхании, несмотря на бушующую в теле реакцию «бей или беги».

Затем звук электробритвы прекращается.

Йен замирает.

Его охватывает ужас, и он смотрит в угол комнаты. Видит в зеркале один голубой глаз, смотрящий прямо на него.

Йен бежит.

Он слышит, как скрипят по полу ботинки незнакомца, низкое рычание, как у собаки на свалке. Йен достигает двери, распахивает её и бросается наружу.

Он бьёт по сетчатой решётке.

Которая заперта на висячий замок внизу.

Прежде чем отчаяние успевает по-настоящему поразить его, Йена с болью швыряют вперёд в ограждение, и он оказывается зажатым между холодным металлом и горячим, зловонным телом за спиной. Чья-то рука вцепляется ему в волосы, сжимая крепко, откидывая голову. Затем он чувствует нож у горла, холодное лезвие царапает под челюстью.

— Что у нас тут? — шепчет ему на ухо голос. — Свежее мясо, да?

— Я ничего не крал! — в отчаянии восклицает Йен. — Мне просто нужно было укрыться, я застрял с наступлением темноты... Ааай! — Он вздрагивает, когда незнакомец дёргает его за волосы.

— Заткнись на хрен, — рявкает мужчина. Он тащит Йена назад в оружейный магазин, вынуждая подчиниться, иначе нож вонзится ему в горло. Когда за ними захлопывается дверь, Йена толкают вперёд, он теряет равновесие, падает на пол, а когда поднимает голову, видит направленный на него пистолет.

Йен смотрит мимо, смотрит на человека, который его удерживает. Он думает, что мужчина молод, примерно его ровесник, хотя трудно сказать наверняка из-за слоя грязи. На нём все та же одежда, в которой он спал (майка, спортивные штаны, ботинки), и, похоже, он носит их уже давно. Его губы отрываются от зубов в рычании. Он выглядит, как одичавший опасный зверь.

Держа Йена на прицеле, мужчина подходит к стойке, хватает пару наручников и бросает их.

— Надень. Прикуй себя цепью к этой трубе, — приказывает он, наклоняя голову, чтобы указать на трубу, о которой идёт речь.

Йен колеблется.

— Пожалуйста, я не хотел никаких проблем, я просто...

Мужчина стреляет. В маленьком пространстве магазина шум оглушителен. Йен инстинктивно пригибается, когда пуля вонзается в стену позади всего в дюйме от него.

— Ладно, хорошо, хорошо! — умоляет он, поднимая наручники и защёлкивая одну из дуг на запястье. В отчаянной попытке успокоить своего поработителя, он слишком туго затягивает запорный рычаг и подползает к трубе, чтобы защёлкнуть на ней вторую дугу.

— Нет, тупой ты ублюдок! — незнакомец предупреждающе дёргает пистолетом. — Пропусти цепь за трубу и надень наручники на обе руки. Господи, твою мать.

Йен подчиняется, чувствуя, как сердце замирает, когда он защёлкивает вторую щеку наручников. Теперь он полностью во власти этого человека, и не похоже, что это хорошее место.

Теперь, когда Йен беспомощен, мужчина опускает пистолет и приближается. Его лицо выбрито лишь наполовину, отчего он выглядит ещё более пугающе. Он поднимает рюкзак Йена, расстёгивает, переворачивает вверх дном и встряхивает — банки со стуком падают на пол и катятся во все стороны. Он одобрительно хмыкает, потом переводит взгляд на Йена.

— Отпусти меня, — умоляет Йен, едва встретившись взглядом с незнакомцем. — Пожалуйста, просто позволь мне...

— Продолжай болтать, и я отрежу тебе язык, — предупреждает мужчина, вертя нож в пальцах, чтобы подчеркнуть свою мысль. Йен замолкает.

Мужчина присаживается перед ним на корточки, задумчиво покусывая нижнюю губу. Он медленно, оценивающе оглядывает тело Йена. Протягивает руку, в которой нет ножа, и хватает Йена за бедро, сжимая через потёртый материал джинсов, затем скользит рукой вниз к икре и делает то же самое там.

— Ммм, — одобрительно напевает он. — Толстый.

Как это ни смешно, но Йен чувствует себя оскорблённым этим замечанием.

— Я не толстый, — возмущённо парирует он, на мгновение забыв об угрозе, озвученной ранее.

К счастью, незнакомец, кажется, тоже забыл о ней. Он мрачно усмехается.

— Ты толще кошки, собаки или крысы, — говорит он. — На них совсем немного мяса.

Йен сглатывает, новая волна страха накрывает его. Когда дела шли плохо, когда еды не хватало, до него доходили… слухи. Отчаявшиеся люди, совершающие отчаянные поступки, чтобы выжить. Он не хотел в это верить, списывал слухи на истерику.

— Что ты собираешься делать? — шепчет Йен, не желая слышать ответ.

Незнакомец наконец смотрит ему в лицо. И улыбается.

━━━━━━━━》✇《 ━━━━━━━

— Меня зовут Йен Галлагер. У меня две сестры и три брата. Я всегда хотел пойти в армию, стать офицером. Мне нравится, как пахнет воздух в преддверии грозы. Моя любимая музыка...

— Я знаю, что ты делаешь, — мягко говорит каннибал, точа огромный нож точильным камнем, от лезвия время от времени отскакивают искры. — Побереги дыхалку, ничего не выйдет.

— Я делаю это для того, чтобы ты не мог игнорировать тот факт, что я человек.

Каннибал замолкает, поднимает на него взгляд и обнажает зубы в злобной ухмылке.

— Я знаю, что ты человек, Рыжий. Вот почему я собираюсь съесть тебя. Пробовал когда-нибудь человечину? Объедение. На вкус как свинина.

— Меня зовут Йен, — упрямо повторяет Йен. — А если ты голоден, у меня есть еда. Я могу отвести тебя к себе. У меня огород...

— Я не хочу овощей. Я хочу мяса, — последнее слово звучит тише, чем остальные. Каннибал смотрит на Йена, его глаза нетерпеливо поблёскивают. — Дело не в голоде, на самом деле. У меня есть еда. Но в наше время у всего отвратительный вкус. Вся хорошая еда исчезла. Кроме тебя, — каннибал тычет ножом в сторону Йена. — Ты будешь великолепен на вкус. Уверен в этом.

— На самом деле нет, — поспешно отрицает Йен. — Я кожа да кости, серьёзно. И я курю. По пачке в день, как правило. Должно быть, это испортило вкус.

— В копчёном мясе нет ничего плохого, — шутит каннибал. — Осторожнее, Рыжий, от всех этих разговоров я становлюсь голодным.

— Йен.

Внезапно каннибал опускает нож и точильный камень на пол, подходит к Йену, прикованному наручниками к трубе, садится перед ним на корточки и придвигает своё грязное лицо вплотную.

— Йен, — повторяет он. — Й-еее-н. Йен Галлагер. Вот, я сказал твоё грёбаное имя, и знаешь что? Я всё равно съем тебя, Йен Галлагер. — Он проходится по телу Йена медленным, снисходительный взглядом, втягивает нижнюю губу в слюнявый рот и проводит по ней языком. — Бля. Ты будешь такой вкусный.

Сердце Йена бешено колотится.

— Назови мне своё имя, — просит он спонтанно.

Глаза каннибала снова поднимаются и настороженно смотрят на него.

— Что?

— Это ведь не имеет значения, верно? По крайней мере, дай мне умереть, зная, кто меня съест.

После паузы каннибал говорит:

— Мик-ки. — в два резких отрывистых слога. — И у тебя будет достаточно времени, чтобы выучить его. Не собираюсь убивать тебя сразу. — он опускает руку на икру Йена, потирая мышцу. — Буду отрезать от тебя кусочки и готовить, пока они ещё свежие. Сохраню тебе жизнь как можно дольше. Свежего мяса мне на несколько дней хватит. Может даже недель. Ты выглядишь сильным. Держу пари, долго протянешь.

Йен пристально смотрит на Микки, речь звенит в ушах.

— Ты делал это раньше? — хрипит он.

— О, да. — Микки кивает.

— Когда? Я имею в виду… Я не видел никого уже года два. Не знал, что кто-то ещё остался.

Микки пожимает плечами.

— Значит, это было давно. Это всё равно что кататься на велосипеде, верно?

В течение нескольких секунд молчания, Йен прокручивает в уме ситуацию. Наконец он тихо произносит:

— Возможно, мы единственные, кто остался. И ты убьёшь меня и съешь. Не обязательно в таком порядке.

— Ага, — Микки снова садится на корточки и вытирает рот тыльной стороной ладони.

Йен открывает рот. Снова закрывает. Торопливо спрашивает:

— Не скучаешь по этому?

— Скучаю по чему? — Микки хмурит брови. — По поеданию людей?

— Нет, не по поеданию людей, а по разговорам с ними. Находиться рядом с людьми. Взаимодействовать с людьми. Разве ты не скучаешь по этому?

Микки не отвечает. Он смотрит на Йена с любопытством, как будто Йен — загадка, которую он хочет разгадать.

— Боже, как мне этого не хватает, — продолжает Йен, откидывая голову к стене и глядя на бледное, грязное лицо Микки. — Я так по этому скучаю. Я действительно сейчас наслаждаюсь, понимаешь? Я прикован наручниками к трубе парнем, который собирается меня съесть, но всё, о чём я могу думать — как хорошо, когда есть с кем поговорить.

На мгновение воцаряется тишина. Потом Микки говорит:

— Ты ненормальный, ты это знаешь?

Йен невольно смеётся.

— Говорит каннибал.

— Нет, мать твою, не поворачивай это против меня. Я просто хочу вкусно поесть, это нормально. А ты — чёртов чудик.

Он почёсывает бровь ногтем большого пальца и криво усмехается. Это не похоже на его прежние ухмылки — хищные, злые, насмешливые. Это искренняя улыбка веселья, и она преображает лицо Микки. Делает его более похожим на нормального человека, а не на животное. Он неплохо выглядит, думает Йен. Ему хочется посмотреть, как выглядит Микки под всеми этими слоями грязи.

— Может, немного поболтать было бы неплохо, — наконец соглашается Микки. — Начинаю думать, что, может, я немного странный.