Офицеры вели его в цепях к полянке в центре палаточного лагеря – гордо-иронично они называли это место «площадью». Он не вырывался, но и не выказывал покорности. Поднявший белый флаг, но не сломленный, всё ещё преданный жестокой Красной Королеве. Другие солдаты и офицеры также медленно стекались к площади. Поглазеть. Даже скорее не на пленника, а на то, как она будет с ним себя вести.

– Ты не обязана это делать, – тихо сказал Голдфаер. Так, чтобы никто больше не услышал. – Предоставь всё мне.

Микаримиа лишь крепче сжала рукоять катаны, находящейся в ножнах у неё на поясе.

Первую смерть она увидела много лет назад, будучи совсем маленькой девочкой. Мать приказала всем Златым Детям – ей, её брату и старшим сёстрам – прийти на главную площадь Дайхона. На помосте в центре площади на коленях стоял мужчина, ждущий своей участи. Микаримиа не помнила, что именно он совершил, но явно что-то ужасное – казни у них случались до крайнего редко, и каждый раз становились событием, которое обсуждали и спустя года. Поняв, что произойдёт, она пыталась убежать, скрыться в толпе, или хотя бы спрятаться за Акирой, который, видя её испуг, охотно закрыл ей лицо своими ладонями. Старшая сестра, Аполириа, наследница престола, тут же начала отчитывать его.

Увидев, как её дети ссорятся, Златая Матерь подошла к ним. Акира тут же затих, Аполириа дернула Микаримию за руку, выводя вперёд, вторая же дочь, Хикара, не вмешивающаяся в конфликт, осталась стоять как стояла, глядя куда-то в сторону. Маленькая Микаримиа ожидала, что мать сейчас просто повторит слова старшей сестры, но она вдруг загадочно произнесла, глядя почему-то именно ей в глаза: «Тот, кто выносит приговор, и должен его исполнять».

Микаримие никогда не было суждено править, и эти слова должны были быть обращены к Аполирии – которая, впрочем, в силу своего возраста давно должна была осознавать это – или на худой конец к Хикаре. Когда Аматерре объявили о рождении четвертого Златого Дитя и было объявлено её имя, вместо радости и всеобщего воодушевления по улицам ходил неодобрительный шёпот, ведь где это видано, чтобы поздних Златых Детей называли именами, предназначенными только для наследниц. Словно бы Златая Мать плевала в сторону дочери-наследницы, показывая, что вот, теперь у неё есть замена – но Аполирии было всё равно. Старшую Златую словно бы в целом не волновало существование своих младших братьев и сестёр, и их всех это устраивало.

Теперь же Микаримиа часто думала над своим именем. Она по всем признакам никогда не должны была унаследовать Златой Престол – но вот теперь она единственная претендентка на него. Словно бы уже тогда, задолго до всего, мать, их дорогая Златая Матерь, знала, что произойдёт. Что ни Аполириа, ни Хикара никогда в жизни не вынесут и не приведут в исполнение ни один приговор.

– Нет, Голд. Только я и обязана, – так же тихо ответила Микаримиа, шагая вперёд, в центр площади.

Никакого помоста, лишь доски, которыми стелили тропинки в лагере, чтобы не разводить грязь. Эшафот был для них непозволительной роскошью.

Мужчину довели до неё и пнули в ноги, чтобы он упал на колени. Микаримиа даже помнила его имя. Астор, присоединился к ним с два месяца назад в одной из деревень. Способный. Но Ванда поймала его, когда он отправлял ласточку войскам Красной Королевы.

 Она не могла просто так простить предательство. Если бы она это сделала, остальные не простили бы ей.

– Астор Клебор, сознаёшься ли ты, что предал златую армию, предал своих товарищей, с которыми сражался бок о бок, предал меня, Златую Деву Микаримию, которой поклялся служить всем своим существом? – произнесла она настолько громко, насколько могла.

– Тебе никогда не выиграть этой войны, Позолоченная Принцесса. Кассандра дала нам всё, и народ это помнит. Ты не сможешь забрать всё обратно, не сможешь вернуть старые порядки, – ответил он абсолютно спокойно, глядя ей в глаза. Совсем не боялся смерти, которая, как он думал, ожидала его.

Микаримиа вздохнула и устало прикрыла глаза на мгновенье.

– Мне плевать на старые порядки.

Ей так не хотелось этого делать.

Люди, которых казнила её мать, сгорали в пламени – настолько быстро, что не успевали ничего почувствовать. По рассказам сестёр, на долю бабушки не выпало казнить людей, а при казнях, совершённых прабабушкой, приговорённый превращался в столп света.

– Поставьте его на ноги.

Зазвенели цепи. Микаримиа закрыла глаза.

Из её груди вышла сотканная из золотого света рука и погрузилась внутрь Астора, и, схватив нечто, вытянула это наружу – смутную, черную тень, постепенно обретающую очертания. Чистое, голое сознание, не соединённое ни с материей, ни с люмосом. То, как оно было тысячелетия назад и как, казалось, больше никогда не будет.

Пока тень не оформилась окончательно, Микаримиа открыла глаза и, сложив из пальцев кольцо, подула сквозь него. И тень тут же смазалась, распалась на множество частиц, которые унёс и разметал ветер. Сотканные из света руки Микаримии растворились, и лишь вокруг неё остался висящий в воздухе блеск.

Казнённый завалился назад, упал на спину – державшие его под руки офицеры отскочили в страхе. Но Астор – или то, что от него осталось – по-прежнему был жив. Дышал и моргал. Поводив в растерянности глазами из стороны в сторону, он вдруг заметил дневные звёзды, и, улыбнувшись странной, блаженной улыбкой, потянул к ним руки. Из его вен, вытягиваясь навстречу звёздам, начали прорастать тонкие ветки, на которых тут же распускались листочки и белые цветки. Он весь покрылся вьющимися веточками, вырастающими прямо из его тела.

– Отведите его в лес и оставьте. Он сам найдёт себе место там, – приказала Микаримиа и направилась к своей палатке.

Офицеры подхватили казнённого под руки и, с опаской на него косясь, потащили в сторону леса. А тот и не сопротивлялся, и даже помогал, перебирая ногами и смотря вверх, на звёзды, по-прежнему блаженно улыбаясь.

– Миа, что это было? – спросил Голдфаер, нагоняя златую.

– Если не повезёт и мы не справимся… Будущее.