Ощущение, что произошло что-то непоправимое, появилось у Рэма Ларкеса сразу, когда он узнал, что на окраине города, в Липовых рядах, сгорел дом. Нет, конечно, сгоревшие дома, угнанные кареты, машины и телеги и прочие подобные происшествия обычно в сводки Надзора не попадали. Просто старший предместной пожарной бригады клялся, что они прибыли на место, когда ещё было что тушить, а не как обычно, к уголькам и золе. Они развернули рукава, брандспойт, запустили насос, но… огонь успешно сопротивлялся их усилиям. «Дом словно не хотел, чтобы его тушили, понимаете? Магия, не иначе!» После недолгого разбирательства словам пожарных решили поверить.

Холодея от нехороших предчувствий, Ларкес затребовал все материалы по делу и уже через четверть часа знал, что не ошибся, и сгорела именно дача Тангоров. И даже отчёт специалистов о том, что астральных следов погибших на месте происшествия не обнаружено, не очень-то успокаивал. Тодер выехал с группой, и на связь должен был выйти не раньше, чем через пару дней. Каково ему будет узнать, что пока он разбирался с предполагаемыми последователями Салариса, Ларкес умудрился прозевать исчезновение его семьи? Почти не надеясь на то, что Тангоры просто уехали в город и по какой-то причине задержались, с единственной мыслью — «Не дай Шорох!» — он приказал проверить городской дом семьи Тангоров и, если Миллисент и Томаса там не окажется, объявить их в розыск.

В поисках прошло двое суток, и заснуть за всё это время у Ларкеса не получилось ни разу. Постепенно расширяя круги, город и окрестности прочесали частым гребнем. Сидя в управлении, Ларкес не находил себе места, едва сдерживаясь, чтобы присоединиться к одной из розыскных команд.

Известие о смерти Тодера настигло его между делом, в первый момент Рэм Ларкес даже не понял, о чём ему говорят. И во второй тоже. И в третий — он просто отказывался воспринимать информацию, отказывался верить. К нему заглядывали, задавали вопросы, он что-то отвечал, отдавал приказы и руководил, но сознание практически не фиксировало происходящее. Уже давно ушёл сообщивший дурную весть дежурный, перестали звучать в коридоре голоса расходящихся по домам сотрудников управления, тяжёлые душные сумерки выползали из всех углов, а Ларкес всё сидел, не зажигая света и, кажется, даже не меняя позы. И только судорожно сведённые пальцы пытались процарапать борозды в полировке стола.

Из оцепенения его смогла вывести только следующая новость: одна из групп, прочёсывающих трущобы, нашла малолетнего бродяжку, очень похожего на Томаса, причём не мёртвого или увечного, а целого — редкостная удача, надо заметить! — и практически невредимого. Только очень грязного. Мальчишка был агрессивен, активно сопротивлялся, кусался и царапался, но при этом почти всё время молчал. Передав с дежурным — уже другим, неудержимо зевающим — распоряжение доставить ребёнка в ближайший полицейский участок, привести в порядок (насколько это возможно) и накормить, Ларкес поднялся, немного постоял, то ли составляя, то ли вспоминая алгоритм действий, затем запер ящики стола, убрал документы в сейф и вышел.

Когда Ларкес прибыл в участок, куда доставили предполагаемого Томаса, умывание ребёнка было в самом разгаре: и мальчишка, и удерживающие его двое полицейских в штатском были уже грязными и мокрыми (мокрыми были в основном сотрудники полиции, но и на долю ребёнка тоже перепало). Все не участвовавшие в процессе помывки полицейские в помещении время от времени замирали, с интересом прислушиваясь к экспрессивным воплям коллег. На Ларкеса никто из присутствующих не обратил особого внимания.

— Томас! — вроде бы негромко, но так, что его было слышно, наверное, в самом дальнем уголке участка, позвал Ларкес. Крики полицейских на секунду стихли, а потом раздались с новой силой, но уже приближаясь: видимо, мальчишка вырвался. Уже через мгновение ребёнок влетел в комнату: чуть замешкался на пороге, оценивая обстановку, а потом рванулся к Ларкесу и вцепился в него, пачкая едва размоченной грязью костюм.

* * *

Прошла целая неделя, прежде чем на одной из ферм довольно далеко от города нашли Миллисент. Ларкесу — с появлением в его жизни Томаса — стало как-то не до активного участия в поисках: забот с ребёнком хватало, так что всех деталей он не знал, а саму новость узнал из сводок. Вроде бы наткнулись на неё случайно, в месте, где поисковые бригады уже однажды побывали. Судя по всему, женщина каким-то образом ускользнула от первой волны поисков, а потом, когда радиус расширился, двинулась из города следом за командами искателей, не пересекаясь с ними и не попадаясь на глаза. Судя по сообщениям обнаруживших госпожу Тангор полицейских, женщина была нездорова, так что её определили в одну из клиник (Ларкес даже записал название, чтобы не забыть, пообещав себе нанести Милли визит, как только немного освободится).

Первые пару суток Томас цеплялся за Ларкеса, как Шорох за меченого, повсюду следуя за ним, не отставая ни на шаг. Ел, только когда надзоровец сам садился за стол (причём от каш и других «детских» продуктов отказывался категорически, предпочитая те же блюда, что и Ларкес), купаться соглашался только с приоткрытой дверью, так, чтобы слышать его голос. А в кабинете на работе для Томаса даже пришлось специально поставить кресло. Выбирался оттуда мальчик редко, в основном по зову самого Ларкеса и — изредка — ради общения со штатным эмпатом Тамирони, к которому с самой первой минуты знакомства испытывал необъяснимое доверие.

Даже спать приходилось в одной комнате — после того, как в первую же ночь Томас неслышно пробрался в спальню и заснул в кресле, отлежав себе всё на свете.

Спешно нанятая няня, в активе которой значился уже не один будущий чёрный маг, первое время с проблемой не справлялась, но через несколько дней, когда Томас к ней привык, на неё можно было оставить ребёнка, не опасаясь, что тот сбежит и отправится на поиски Ларкеса самостоятельно.

Тем временем в управлении творилось нечто странное. Тон, конечно же, задавали черные, а остальные уже подстраивались. Для обычного чёрного его смерть, как правило, представляется чем-то не слишком реальным, далёким: вроде как обязательно случится когда-нибудь, но до этого «когда-нибудь» ещё как до следующей эпохи Короля, если не больше. А вот Тодер Тангор — живая легенда НЗАМИПС, герой многочисленных баек — виделся надзоровцам чем-то действительно незыблемым и поистине бессмертным. Его ненавидели, им восхищались, его обожали или боялись до колик — равнодушных не было. И теперь, через несколько дней после странной гибели «везунчика Тангора», до сих пор без единой царапины проходившего там, где другой рисковал свернуть шею, не только их с Тангором родной отдел по преступлениям против личности, но и, пожалуй, всё управление, напоминали то ли карантин для тронутых Шорохом, то ли приют умалишённых. Эмпаты же вместо того, чтобы как-то справиться с ситуацией, сами заражались чужим настроением. Только обычные сотрудники, без дара, ещё как-то работали, но они были уже на пределе.

Ларкес, к чести сказать, всеобщему настроению не поддался, оставаясь на фоне всеобщего хаоса одним из немногих островков спокойствия. Как он иногда думал, «прививка Тангором-младшим помогла»: не только ребёнок привязывался к подчинённому отца и другу семьи так, что с трудом мог находиться вдали от него, но и сам Ларкес чувствовал, что, несмотря на всё желание, дистанцироваться от Томаса не получается. И никакие аргументы вроде «вот выздоровеет Миллисент» или «вот приедут Тангоры и заберут мальчишку» не помогали.

Впрочем, как бы там ни было, Рэм Ларкес был одним из немногих, способных остановить творящийся вокруг бардак. Чем, собственно, и занимался большую часть рабочего времени.