Запись на одной из страничек блокнота «Клиника святого Лукиано» с номером телефона попалась на глаза Ларкесу случайно: дел было настолько много, что домой он добирался чаще всего за полночь, да и то в основном ради Томаса. Не было бы ребёнка — в управлении и ночевал бы, вместо полноценного, пусть и позднего ужина и мирного, почти-семейного, почти-домашнего общения. Даже удивительно. Казалось бы, и сил шевельнуться не оставалось, но всё равно ездил.

Вспомнить, когда и при каких обстоятельствах была написана эта строчка, удалось не сразу. Да, конечно, блокнот или дневник неплохо помогают чёрному не забывать то, что его беспокоит, но от состояния «что-то забыл, но вот что — не помню, хоть Шорох меня побери!» не спасают. Особенно когда вспоминать-то и не хочется.

Так что ассоциация с Миллисент Тангор проявилась не сразу, рождаясь в муках и корчах настоящей первостатейной… жадности. Ещё бы: Ларкес, ранее считавший себя не подверженным исконно чёрному стремлению создать свой собственный клан, довольствовавшийся чёткой и стройной иерархией внутри НЗАМИПС, наконец, поддался и теперь с удвоенной силой навёрстывал упущенное. Да, Томас не был его сыном, но был семьёй. А ещё он был Тангором — его собственным Тангором, пусть пока ещё и маленьким. И делиться им — делиться тем, кто стоял между Ларкесом и, вполне возможно, безумием — было трудно, если вообще возможно.

Но делать нечего: раз уж удалось вспомнить, что искомая строка в блокноте — название клиники, в которую поместили Милисент, то пора решать этот вопрос. Тем более, когда-нибудь это всё равно придется сделать, так почему не сейчас? «Нечего ребёнку существовать в подвешенном состоянии! Жениться на ней, что ли?»

Решено, он навестит Милисент в ближайшие выходные.

* * *

Была у Рэма Ларкеса одна примета, сложившаяся в первые же дни знакомства с Тодером… — «Не думать! Не вспоминать! Не время!» — …сложившаяся ещё годы назад: чем спокойнее, тише и благообразнее выглядит место, тем больших неприятностей стоит от него ожидать.

Так вот, если верить этой примете, то обитатели клиники святого Лукиано не иначе вынашивали здесь, в загородной тиши, планы по захвату мира. Ну, или, как минимум, грезили о полном разрушении Финкауна. Невысокие корпуса — стены светлого камня, увитые плющом, большие окна, широкие тенистые аллеи, цветники и клумбы, куда не кинешь взгляд, — всё здесь буквально дышало покоем. Наверное, будь Ларкес белым, это место показалось бы ему раем, но чёрная натура, чуждая пасторального великолепия, бунтовала в ожидании подвоха. Глубоко внутри, как у чистильщика-салаги на первом выезде, заворочался разбуженный Источник.

Следуя за служителем к кабинету лечащего врача Милисент Тангор, чьё имя он забыл в тот же миг, когда услышал, Ларкес в спешном порядке пытался взять себя в руки. Результат условно можно было даже считать положительным: к тому моменту, как они остановились около ординаторской, усмирённый Источник уже не давил на мозги, но боевые плетения были готовы развернуться в долю секунды.

Доктор — невысокий живчик, чем-то неуловимо похожий на эмпата, но им не являющийся, — долго отказывался пускать его к своей подопечной, несмотря на все предварительные договорённости. В ход пошло всё: и убеждения, и корочка НЗАМИПС, и воззвания к здравому смыслу, но окончательно сломить сопротивление врача удалось только упоминанием Томаса: чёрный, заботящийся о чужом ребёнке, настолько не вписывался в картину мира доктора, что тот сдался.

Ждать пришлось долго: сначала запаздывали санитары, которые-де должны были немного в себя прийти после недавнего обхода и приёма лекарств (закончившихся ещё три часа назад), потом доктор вдруг вспомнил, что «согласно регламенту, посещение больных этого корпуса родственниками и лицами, к ним приравненными, должно происходить в присутствии эмпата». Измученный служитель, мрачно зыркнув глазами (не хуже любого чёрного!), вновь скрылся за дверью.

Ларкес подумал было, что персонал клиники намеренно тянет время, но, глядя на то, как врач с каждой минутой всё больше и больше нервничает, обливаясь потом, уже с нескрываемым опасением на него поглядывает, изменил своё мнение. Умысла во всех этих задержках, скорее всего, не было — простая безалаберность. От мысли разрядить ситуацию тоже пришлось отказаться: попытки успокоить в этот момент показались бы откровенной издёвкой, особенно учитывая, из чьих уст они бы прозвучали. Было тошно.

По сравнению с недавним ожиданием сам визит проходил просто, можно сказать, буднично: в плотной «коробочке», прикрываемый спереди доктором, а с обеих сторон санитарами, Ларкес прошёл каких-то пару десятков метров, поднялся этажом выше, ещё несколько шагов — и компания замерла напротив одной из дверей.

— Вообще, посещения больных этого корпуса родственниками разрешены условно, — негромко вещал замерший в хвосте небольшой процессии эмпат. — Здесь лежат обычные люди с магическими повреждениями средней тяжести, в данном случае — ещё и невыясненного характера. На вашей… — эмпат запнулся, явно пытаясь понять, кем приходится больная посетителю, но тут же выкрутился: — …на вашей родственнице какое-то заклинание — или она подверглась какому-то ритуалу. Природу воздействия нам определить не удалось, единственное, что известно — работал белый маг. Диагностику затрудняет ещё и то, что это был начинающий или непрофессионал: некоторые структуры явно легли не так, как им следовало бы, а другие — по причине незавершённости — нестабильны и уходят в глубину при любой попытке на них как-то воздействовать или исследовать.

— Я войду первым, а затем уже вы, — прервал словоизлияния эмпата доктор, неожиданно строгий и собранный по сравнению с собой недавним. — Санитары прикроют, а, при необходимости, помогут вам покинуть помещение. Эмпат останется снаружи.

Дождавшись утвердительного ответа Ларкеса, доктор открыл дверь.

* * *

Узнать в полусидящей на кровати женщине неунывающую хохотушку Миллисент Тангор не смог бы, наверное, даже муж — будь он жив. Или сын — если бы в палату пускали детей. Совершенно безликое существо без возраста и пола, с полным отсутствием мимики, неподвижное и безучастное, вообще мало напоминало человека, скорее — искусно выполненный манекен. Скрежет ключа, скрип открываемой двери, звук шагов не привлекли его внимания, заставив пошевелиться или хотя бы на сантиметр изменить позу. Оценив обстановку, врач прошёл в палату и остановился напротив кровати. Ещё через несколько минут пристального изучения пациентки он кивнул Ларкесу, разрешая приблизиться.

— Миллисент… Миллисент Тангор, вы меня слышите? — голос врача звучал уверенно и спокойно. — Милисент, у вас гости.

Реакции не было.

— Как вы её называли? Может, короткое имя, забавное семейное прозвище? — вполголоса спросил доктор, обращаясь уже к Ларкесу.

— Нет, никакого прозвища, ничего такого. Просто Милли, — голос Ларкеса был так же тих, но, едва услышав первые звуки, женщина на кровати вздрогнула и дёрнула головой в поисках их источника. Движение вышло каким-то нечеловеческим, скорее птичьим, и Ларкес замер, с холодком в груди узнавая повадки, но изо всех сил стараясь не верить.

Женщина в постели — разум упорно отказывался узнавать в ней жену друга, начальника и, положа руку на сердце, почти брата — попыталась сесть на кровати, выпрямиться, но была остановлена фиксирующими ремнями. Двигая не головой, но всем телом, она рассматривала их поочерёдно: сначала доктора, потом его, Ларкеса, потом санитаров… потом вновь перевела взгляд на Ларкеса, пусть с опозданием, но узнавая… И резко дёрнулась всем телом вперёд, движением уже совершенно нечеловеческим, звериным.

Ларкес не мог отвести взгляда от беснующегося на кровати существа, не реагируя на предупреждающий крик эмпата из коридора и тычки санитаров.

Очнулся он уже в коридоре, куда его буквально вынесли. Приходя в себя, не вслушиваясь, кивнул в ответ на какой-то вопрос врача, остановил жестом сунувшегося было навстречу эмпата, будто сбрасывая морок, провёл ладонью по лицу и заговорил:

— Я уже видел когда-то такое. Старый ритуал, давно не практикуют, — фразы получались короткими, рублеными. — Проверьте, скорее всего, это Лунное Причастие. Возможно, не совсем удачно прошедший ритуал. Немного не ваша специализация. Я пришлю специалиста из НЗАМИПС, — и, окончательно выходя из образа посетителя, повелительным жестом указал сотрудникам клиники в сторону лестницы, как бы приглашая продолжить разговор в более подходящем для этого помещении.