— Сальери!
Спутанные сном мысли понемногу проясняются. Капельмейстер поначалу не может понять, с какой стороны доносится голос — высокий, светлый и так искрящийся теплом — но чётко понимает одно: это ему явно не снится. Внутри что-то ёкает.
— Маэстро… Сальери.
Тон родного до боли голоса слегка понижается, и, кажется, ощутимо вибрирует на гласных — от этой вибрации у Сальери приятно и больно тянет под грудью. И окончательно исчезают все сомнения. И, немного помедлив, Антонио всё-таки открывает глаза.
Вся комната залита мягким бело-золотым светом солнца из окна, и Сальери замирает и удивлённо ахает, даже не вспоминая, что у него с вечера были задёрнуты шторы.
Но только где же…
— Антонио, — вот. Сердце болезненно подскакивает в груди. Моцарт медленно поднимается из-за стола (прямо как в их последнюю встречу вставал с кровати), приподнимает брови и нерешительно, широко улыбается.
Тяжесть в груди Сальери становится легче.
Это он. Это точно Моцарт. Так он всегда улыбался только ему одному.
— Вольфганг, — Сальери вмиг становится так плевать на всё, на головную боль, на свежие царапины на запястьях, на сегодняшнюю дату — Сальери срывается с места, едва успевая поддёрнуть широкие рукава рубашки, и ловит пальцы Моцарта своими. И замирает.
Они у него тёплые.
Сальери плевать на то, что его щёки от нахлынувшего счастья в слезах — он крепко прижимает Моцарта к себе и с коротким всхлипом утыкается лбом в его плечо, не сдерживаясь, начиная плакать:
он собственной грудью чувствует, что у Вольфганга бьётся сердце.
— Ш-ш-ш… Тише, тише, Тонио, всё хорошо, — ласково шепчет Моцарт ему на ухо, с наслаждением путаясь в чужих чёрных волосах, и — Антонио со сладкой дрожью замирает — беспорядочно его целует: в висок, в макушку, мажет влажными губами по выступающей линии скулы…
Сальери всхлипывает только надрывнее и только крепче зажмуривает глаза, одними губами шепчет родное имя и понимает, что больше стоять он не сможет — они оба в обнимку оседают на мягкий ковёр, даже не думая размыкать руки. Антонио жмётся только сильнее, так, что у Вольфганга мучительно сильно сжимается сердце, и он так же крепко обнимает его в ответ, стараясь стать ещё ближе, насколько только можно, чтобы между ними не оставалось ни сантиметра. Чтобы чувствовать своей грудью его тепло, чтобы слышать его, Антонио, заполошно колотящееся сердце, чтобы широко гладить по спине и тихо шептать с мягкой и ласковой улыбкой, перебирая волосы:
— Тонио, я не умер, я ведь обещал, что тебя не оставлю, я с тобой…
Антонио всхлипывает неожиданно сильно и после этого постепенно затихает, осторожно укладывая на худое плечо Вольфганга голову. Моцарт ослабляет хватку, чувствуя, как тяжело у Сальери вздымается грудь, но не отпускает его — гладит, гладит по опущенным плечам и усталой спине вдоль позвоночника и прижимается губами к горячему смуглому лбу. Антонио глубоко вздыхает, успокаиваясь, и прикрывает глаза.
И им обоим больше ничего не надо.