— Я не хотел бы мести, я не ненавижу убийцу, — задумавшись, признался Наоки.

В который раз они договорились о встрече с Ханамурой, и в который раз место встречи было кафе при Джунес. Это место обволакивал туман настолько же, насколько и другие места в Инабе последние несколько дней, поэтому для Кониси особой разницы не было — где и как. Но в этом месте была своя особая атмосфера, здесь было уютно…спокойно и правильно.

Он уже долгое время думал над тем, что именно испытывает к человеку, что виновен в смерти его сестры. Но он ни с кем об этом не разговаривал, про сестру вообще особо ни с кем поговорить было нельзя, однако судьба свела его с Ханамурой, с парнем, что был, кажется, только и рад вспоминать Саки раз за разом, не смотря на то, насколько ему было болезненно вспоминать.

Сколько бы он не строил из себя спокойного, уверенного парня, все его чувства так или иначе можно было прочитать по лицу. Он умел, хоть и неосознанно, передавать каждую эмоцию через интонации в голосе, через опустошённый взгляд или крепко поджатые губы… Наоки это удивляло каждый раз, когда он замечал это на лице знакомого. Сам он так не умел, так же, как и не умела его сестра. Большинство времени их лицо занимало спокойствие, многие говорили им, что они выглядят как люди, у которых всё всегда под контролем. Даже если они испытывали злость или же обиду, их мимика будто бы была не способна на то, чтоб это показать окружающим.

Однако, это помогало в работе, в учёбе, и помогало Саки, когда их отец повышал на неё голос и кидал в её сторону разного рода оскорбления. Это помогает Наоки и сейчас, выслушивать все «сожалею» в его сторону без желания сорваться и накричать на сожалеющего было невыносимо трудно.

А сейчас взгляд Ханамуры выражал непонимание. Но сам парень молчал.

— Это, по-твоему, странно? — поинтересовался Наоки, отводя взгляд в строну магазина.

— Почему?

— А что это изменит? — спросил больше себя, в который раз, парень, — если я буду его ненавидить…если я буду желать мести… это вернёт мне Саки?

Ёске еле слышно цокнул, сдерживая себя от ответа. Кониси снова посмотрел на знакомого, видя по его бровям раздражённость. По всей видимости, Ханамура придерживался совершенно другого мнения, и русоволосому вдруг стало страшно от возможного осуждения Ханамуры.

Не осуждения, больше от страха быть раскрытым во лжи, <i>что, если Ханамура поймёт, что Наоки любил сестру не по-настоящему?.. </i>

Если он не хочет видеть, как виновник страдает, значит ли это, что он любил сестру недостаточно? Даже если так… Ничего, кроме злости к виновному он не испытывал. Его душил сам факт того, что смерть сестры было лишь ненужной жертвой. Случайностью и чистой неудачей. Что это мог быть кто угодно… Мог быть даже он… Но почему-то случилось это именно с ней.

— Перед сном…— глухо начал Ёске, — перед сном я всё даю себе обещание, что сотворивший это человек будет наказан. И мне не важно, каким именно образом, необязательно…мной… Но если это решалось бы мной, Наоки-кун…

Русоволосый слышал в голосе парня холодную серьёзность, такое Ханамура выражал в первые, и это звучало по-настоящему пугающе. Человек, что так твёрдо заявлял о своей готовности к мести, не один час провёл в раздумьях об этом. Он точно был готов к последствиям, и он точно знал, чем именно заплатит за такого рода самосуд.

В этом они с Ханамурой отличались, хоть и скорбили по одному человеку. О таком серьёзном поступке Наоки даже не задумывался, но, слыша твёрдость в голосе знакомого, наконец понял — это не про любовь.

Нежелание Наоки мести не говорит о том, что он любил свою сестру меньше, чем Ханамура. Не говорит о том, что он скорбит меньше, что он меньше злиться, что он меньше чувствует удушающую нехватку по сестре, каждый раз возвращаясь домой, и видя всё так же стоявшие на её столе вещи.

Это про способ. Они оба всё не смогли принять смерть Саки Кониси, и они оба измученны постоянными вопросами, постоянным:

<b>«Почему её?» </b>

Просто Наоки для того, чтобы жить дальше, не хотел предпринимать ровным счётом ничего. Потому что жить дальше без неё не хотелось, особенно когда он — единственный, кто не желал стирать о ней память, дабы избежать боли от потери.

Ну а Ёске нужно было свершить правосудие и кровью заплатить за кровь.

Как это могло помочь ему смириться, Кониси не понимал, но он так же не понимал, как могло помочь смириться е м у постоянный побег от любого рода деятельности, ответственности и ярый его внутренний протест даже собственной семье.

— И это будет правильным, — закончил недосказанное признание Ханамура, выискивая во взгляде Наоки поддержки и понимания. Но получил он лишь беспристрастный взгляд и лёгкое покачивание головой.

— Ты очень сильный, Ханамура, — прокомментировал свои мысли русоволосый, вставая из-за стола, — и я по-настоящему рад…что у Саки был подобный друг. Спасибо тебе.

Ханамура растерянно взглянул на парня, пытаясь осознать сказанное. Обычно ему говорят противоположные тому вещи, а если бы Саки услышала такое умозаключение собственного же брата, ей, скорее всего, было бы даже стыдно за Наоки…

— Наоки-кун… — рыжеволосый торопливо, нервничая, полез в оранжевую сумку, всё время лежавшую на столе, — я всё давно хотел вернуть… Кониси-семпай когда-то одолжила мне…

— Оставь себе, — отмахнулся парень, даже не интересуясь тем, что именно собирался достать парень.

Ханамура заслуживал хранить у себя вещественную память о Саки. Пусть они не ладили при жизни, а скорее всего ей было бы ужасно грустно оставлять что-то своё на память «приставучему принцу Джунеса», но Ханамура Ёске невероятно помог её младшему брату, а за это она бы обязательно поблагодарила даже парня, что раздражал её ежедневно.

Ведь Саки любила брата настолько, насколько <i>её любил Наоки. </i>