Вернувшись в свою спальню и отослав прочь назойливо суетящихся вокруг неё служанок, госпожа Знойного Дворца долго не могла уснуть. Всё не получалось перестать думать о том, что произошло. Сердце дотлевало в горьком отчаянии, а дышать было трудно из-за сдерживаемых слёз, которые сдавливали горло тесным жгучим кольцом. А те слёзы, что она видела на глазах своего мужа — впервые за много-много лет! — предназначались вовсе не её детям, которых оплакивала она. Они были для того, кто вдруг неожиданно и необычайно сблизился с главой Ордена и занял их место в его сердце. Это не давало ей успокоиться, и сон всё не приходил, как и много ночей подряд до того, — когда госпожа Вэнь похоронила старшего сына.

Поднявшись и в темноте, не зажигая свеч, найдя лёгкий ночной халат, она накинула его, а после, подумав, вытащила пояс. Шёлковая лента холодила пальцы, подрагивающие от переполняющих, испепеляющих чувств. Долго всматривалась она в собственные ладони, пальцы, сжимающие дорогой шёлк, а после — в потолочную балку. И приняла, наконец, столь трудное решение.

Утром, едва проснувшись незадолго после рассвета, Вэнь Жохань встретился с ещё одним ужасным предчувствием — будто мало было всего, что уже случилось! — и бросился к покоям жены. Он надеялся, что чутьё подвело его. И, распахнув дверь, застыл у порога, чувствуя себя так, будто жизнь покидает его.

Он нашёл свою жену повешенной на поясе от ночного халата. Она давно уже была мертва. И её тоже уже не вернёшь. Она тоже оставила его. Не в состоянии выдерживать очередное потрясение, он только прислонился к стене, приходя в себя. К телу супруги, которой он очень дорожил, Вэнь Жохань запретил прикасаться. Поднял на руки, вытащив из петли, и уложил на постель, устроив бережно головой у себя на коленях. И долго-долго вглядывался в её черты, держась за ледяные пальцы, долго-долго гладил пряди распущенных волос, отказываясь верить в то, что её он тоже потерял. Глава Ордена провёл вот так много часов, не позволяя никому приближаться к себе. В голове была странная пустота.

Кто-то почти невидимый и невесомый присел рядом. Краем глаза заметив белые одежды, рукава которых прятали не менее белые пальцы, Вэнь Жохань только тихо приказал:

— Убирайся.

Тень в белом засмеялась. Она, подперев щеку ладонью, любовалась видом его отчаяния. Издевалась. Глава Ордена всей сущностью чувствовал ядовитую насмешку, и на смену страшной боли, бурей бушевавшей в душе, пришла ярость. За маской не было видно ни одной эмоции на лице этого существа, но он точно был уверен, что над ним смеются. Над его беспомощностью. Над его растерянностью. Над его страшным горем.

— Ты сам виноват, а винишь в этом меня. Прогоняешь меня, — в голосе белой тени зазвучала притворная обида. — Но даже если я уйду. Ты сам виноват в том, что все они мертвы. Ты виноват. Виноват-виноват-виноват.

Тень повторяла одно и то же слово бесчисленное количество раз. Монотонно, не умолкая, как грохот ливня, с такой злой насмешкой, что выносить это было невозможно.

— Заткнись! Убирайся прочь! — Вэнь Жохань не выдержал этого больше. Устал от всего этого. От утрат, с которыми не в силах был смириться, от обвинений и от сомнений. Ему казалось, что голос безумия прав. Что это он привёл своих близких к краю пропасти и столкнул вниз своими же руками. И что ему остаётся только броситься самому. Позади не осталось ничего, и дальше ничего не ждёт, кроме неизбежной смерти.

Глава Ордена сошёл с ума. Все знали, никто не осмеливался говорить. Все боялись. Боялись, как никогда раньше. После того, как в один день Вэнь Жохань похоронил троих самых близких людей, он, казалось, и сам перестал существовать. Осталась только пустая оболочка и много-много отчаянной ненависти. И к себе, виновном во всём, что произошло, и к тем, кто погубил его семью, кто лишил их всех жизней. Кто лишил его всего. У него осталась только власть над стремительно летящим в бездну Орденом, над людьми, что не оставили его лишь потому, что боялись. То, к чему он шёл всю жизнь, ради чего так старался, не жалея себя, теперь было почти безразлично. То, чем он всегда наслаждался как наивысшим благом, теперь было бесцветно и бессмысленно.

Знойный Дворец был пуст и тих. И, казалось, его дом стал ещё мрачней, ещё неуютней, чем был всегда. Не осталось ничего из того, что могло избавить от столь ужасного чувства. Несколько раз глава Ордена думал о том, чтобы покончить с собой. Но потом останавливался. Он не имел права сдаваться. Гордость не позволяла ему уйти вот так просто, зная, сколькие обрадуются тому, что он сломался. Часто надолго запирался в комнате, принадлежавшей Вэнь Чжулю. Он запретил даже показываться в этой части резиденции. Не хотел, чтобы кто-то лишний посмел осквернять память о нём. А сам по много раз перечитывал записи, сделанные его рукой, и долго-долго размышлял в одиночестве. Казалось, что вот-вот его крепко обнимут в утешении, что он снова почувствует присутствие хозяина этой комнаты. Но слышал только порывы ветра за плотно прикрытыми оконными ставнями и смех своей невидимой спутницы, бессменно носящей траур.

Вэнь Жохань не позволял отступать, не позволял сдаваться. Ему, в самом деле, было всё равно, сколько ещё людей погибнет — хоть противников, хоть союзников. За каждое проигранное сражение он казнил военачальников, за каждую ошибку — советников, помогавших ему составлять все эти планы. Всем давно уже было ясно, что он сумасшедший. И те, кто не хотел мириться с путём, которым вёл их глава Ордена, предавали его, переходили на сторону врага, объединяя усилия против него. Силы Ордена Цишань Вэнь значительно уступали.

Это лишь страшно злило, в особенности от осознания собственной неспособности дать отпор. А вот чужие мучения по-прежнему приносили неслыханное удовольствие. Вэнь Жохань мучил предателей — за то, что осмелились на предательство, пленных — за столь дерзкое противостояние, и просто тех, кто неудачно попадался ему под руку — чтобы не ему одному было больно. Искал утешения, проливая чью-нибудь кровь. Знал — недолго ещё осталось.

Все это понимали. Кто-то — как он — ждал своего конца, всё ещё стоящий на стороне главы Ордена и готовый защищать его; кто-то стремился спасти свою шкуру и бежал. Вэнь Жоханю было в самом деле всё равно. Одним больше, одним меньше — ничего не изменится.

Тогда, когда он жил сплошным непрекращающимся отчаянием, ему вдруг повезло. Повезло выиграть значительную битву, пусть и с впечатляющими потерями. Повезло заполучить злейшего врага в свои руки. Он получил возможность отомстить. Хотя бы одному из тех, из-за кого он страдал.

***

В последние мгновения перед смертью кроме факта того, что умирать мучительно больно, приходит сожаление о том, что так и не успел сделать. Вэнь Чжулю не успел попрощаться. Не успел в последний раз прижать главу Ордена к себе, успокоить, убедить, что он не должен сдаваться даже после столь страшного удара. Знал — Вэнь Жохань будет переживать. Знал его, а потому представлять себе то, каким кошмарным известием будет сообщение о его смерти было так горько; так жаль, что ему придётся пережить это.

Сдаваться в руки смерти не хотелось. И, признаться, жить было ради чего. Однако противостоять демону, ищущему возмездия, было бессмысленно, как уже пришлось понять. Просто так сложилось. В последние мгновения, что жизнь ещё держалась в его теле, Вэнь Чжулю успел подумать о том, что надеется хотя бы на встречу с главой Ордена в следующем перерождении. Если вообще получит такую милость небес, как новая жизнь. Не был уверен, что заслуживает.

Его палачи о чём-то спорили между собой, пока искрящаяся молния обхватывала его за шею, не давая вдохнуть. Так ужасно было чувствовать, как вместе с воздухом жизнь просачивается сквозь пальцы и покидает корчащееся в агонии тело.

Когда-то в далёкие годы ещё совсем юная Юй Цзыюань в шутку сказала, что когда-нибудь он найдёт свою смерть от её кнута. Тогда они вместе посмеялись и забыли об этом. А теперь, когда Цзыдянь сомкнулся на шее, вспомнился и давно забытый облик упрямой госпожи Пристани Лотоса, и эти неосторожно-пророчески брошенные слова. Кто бы тогда мог подумать, что всё сложится вот так?

Если бы только можно было вернуться назад и что-нибудь исправить!

Если не остановить главу Ордена, то хотя бы отговорить от всех тех непоправимых событий, что неуклонно вели к смерти.

Умирать было страшно. Что будет дальше? Что же будет там, за чертой материального? Пустота? Или что-то всё же будет? Неизвестно, какой из вариантов страшнее. Наиболее ужасным было то, что Вэнь Чжулю умирал в одиночестве. Наедине с теми, кто ненавидел его всей сущностью — они ведь имели на то полное право. Возможно, если бы Вэнь Жохань был рядом, было бы значительно легче.

В самое последнее мгновение он подумал о том, как же сильно хочет его обнять. Или хотя бы только увидеть, пусть даже издалека. Ведь он так и не успел попрощаться. Сколько же всего ещё они не успели! Насладиться сполна чувством друг друга, исполнить свои желания. Просто побыть счастливыми. Вэнь Жохань однажды сказал ему, что хотел отойти хотя бы ненадолго от всех забот, отдохнуть где-нибудь как можно дальше от Безночного Города, там, где никто их не найдёт. Обещал, что когда это всё закончится — это непременно случится. В повседневной суете им не хватало времени и сил на друг друга, и они оба так сильно нуждались в том, чтобы побыть наедине. Почти до боли обидно было думать о том, что это никогда не исполнится.

Его палачи потешались над ним, но было уже всё равно. За мгновение до смерти было вовсе не до того. Все слова, все звуки давно слились в один неприятный шум. Было всё равно на сковывающую тело боль, на злые насмешки и на витающую вокруг бешеным вихрем тёмную энергию. Было невыносимо думать о том, как больно будет главе Ордена, когда он узнает. Вэнь Чжулю пообещал себе, что если им ещё суждено встретиться в следующей жизни, то он никогда не отпустит его от себя и не позволит творить глупости. Стало лишь немного спокойнее.

И было просто уже безразлично, что будет дальше.

***

Злейший враг отказывался покориться, даже очутившись в плену. Всё сопротивлялся, всё пытался дотянуться, желая как можно скорее свершить месть, о которой столько лет мечтал. Вэнь Жохань смеялся, любезничая с Мэн Яо, словно вовсе не замечая пленённого Не Минцзюэ, который от всего происходящего впадал в страшную ярость. Словно всё это — игра.

Верно. Игра, в которой может быть только один победитель. И он не хотел, чтобы она заканчивалась вот так. Вэнь Жохань знал, что союз четырёх великих Орденов собирает силы, чтобы начать наступление на его последние позиции — непосредственно у самых границ Цишань. Оставалось недолго, но сдаваться он не намеревался. И, погибая самому, хотелось утащить за собой как можно больше врагов. Было смешно, когда он видел отчаянные попытки дать ему отпор. Что бы ни случилось, какая бы буря ни бушевала, не утихая, глубоко в душе, его силы всё равно были пугающе велики. Издеваться над пленным главой Не было действительно приятно. Небывалый азарт захватывал снова, как прежде. Хотелось заставить страдать. Хотелось упиваться его страданиями. Он давно представлял, как это будет. Как он будет медленно и мучительно вытягивать жизни из тел тех, кто убивал его близких, заставляя их умолять о скорой смерти. И каждый раз, когда думал об этом, слышал тихое хихиканье белой тени.

Жестокий смех оборвался вдруг совсем внезапно. Горло обожгло болью, Вэнь Жохань успел заметить растерянное недоумевающее выражение на лице Не Минцзюэ, который не понимал до конца, что произошло, а ещё подумать о том, что его, кажется, обманули. Что он подпустил к себе того, кто предал его, выбрав нужный момент, и отнял его жизнь так же легко, как он сам делал это всегда. Смешно. Слишком глупая, слишком неожиданная ошибка. Он испытал такую обжигающую злую ненависть, что едва ли успел подумать о всех тех, кого любит, и кто непременно ждёт его там.

Последняя насмешливая улыбка и… темнота. Больше не будет больно.