...

дилюк наблюдает, как тлеет сигарета, доходя до фильтра. он полностью докуривает ее, когда раздаются гудки. кэйа берет после третьего, как обычно.

«я уж думал, ты мне не позвонишь. что тебя заставило?»

голос у него кислый, и рагнвиндр не впервые за последнее время не может угадать, от чего оторвал альбериха.

— нам надо поговорить, — дилюк бросает бычок прямо с балкона. — вживую.

«ого... ты решил со мной встретиться. впервые за два месяца, дилюк».

единственное, что он знает — кэйа очень раздражен. возможно, зол. полным именем он пользуется в исключительно редких случаях, предпочитая короткое «люк». это и неудивительно: рагнвиндр сам настоял на том, чтобы кэйа съехал. им обоим надо было отдохнуть.

по крайней мере, дилюк видел выход только в этом.

— приезжай ко мне. сегодня сможешь?

кэйа фыркает в трубку, отключая телефон. вполне в его духе. рагнвиндру жутко не нравится все, что между ними происходит. это больше похоже на то, что он просит альбериха вернуться, как какую-то послушную собачонку — и видится ему отвратительно. дилюк морщится, хочет достать еще одну сигарету из пачки. чтобы не совращать себя еще больше, просто уходит с балкона, а на душе кошки скребут: здесь они курили вместе с кэйей, целовались, обсуждали звезды, когда он еще был влюблен.

это тяжело признать, но дилюк больше не чувствует ничего. в груди только дотлевшие угольки любви к кэйе... и все. ничего больше.

рагнвиндр ждет его на кухне, по привычке заварив любимый чай. сам он пьет только кофе, это для альбериха на его кухне все еще стоят коробки с чаем в три ряда. дилюк чувствует вину за то, что собирается сказать. этого вообще не надо делать в доме, здесь все пропитано кэйей.

он все так же по-хозяйски заходит: знает, куда повесить кофту; где поставить обувь; каким полотенцем вытирать руки. даже тапочки только для него стоят. кэйа весь хмурый садится на свое место у стены и по-своему опирается на стену, как давно привык.

это лишний раз мозолит дилюку глаза.

— ну и о чем ты хотел поговорить?

альберих не заглядывает в его глаза. просто тупит взгляд в скатерть, которую они оба так и не отмыли с того раза, когда пили вино. отпивает по чуть-чуть, потому что дилюк опять переборщил с кипятком. иногда кажется, что дилюк вообще со всем перебарщивает.

— нам надо расстаться.

кэйа тихо выдыхает, будто был готов и не готов к этому одновременно. его пальцы как на зло теребят кольцо, которое дилюк ему подарил — серебрянное, с листочками и маленькими бриллиантами. такое, которое кэйе и подходит.

— я долго думал над этим, — говорит дилюк, отходя к окну, лишь бы не видеть лица альбериха, эмоций на нем. — я больше не могу, кэй, я выгорел.

чувствует, как дует из окна и чуть по привычке не говорит ему пересесть. рагнвиндр давит внутри себя это чувство — он слишком хорошо знает кэйю. его взгляд все-таки останавливается на синей макушке.

— я знаю, — голос альбериха дрожит. — все к этому шло.

дилюк не знает, может ли обнять его. может ли он вообще прикоснуться к альбериху после сказанного. внутри будто кошки дерут, а в горле стоит предательский комок. он все-таки подходит ближе и бросает на стол пачку сигарет, потому что знает — кэйа обязательно за ними потянется.

хрупкие дрожащие пальцы обхватывают сигарету. рагнвиндр протягивает зажигалку, видя слезы на щеках. ощущение собственного предательства все больше разрастается внутри.

он обещал, что этого не допустит.

— прости меня, — хочется сжать кэйю в объятиях; хочется, чтобы звезды в его глазах не плакали. — я не хочу, чтобы тебе было больно. но так будет лучше. и тебе, и мне.

альберих своим взглядом говорит, просто умоляет его обнять. дилюку кажется, что тот просит обычного прикосновения. хотя бы к руке. рагнвиндр чувствует себя идиотом и просто редкостной мразью. его ладони скользят по давно изученному телу, пока в голове воспоминания делают кашу из мыслей. дилюк помнит, как обнимал с замиранием сердца, как целовал с упоением, как отдавал себя всего. он бы хотел это все вернуть. он хочет это все вернуть.

но сейчас, прижимая дрожащего от рыданий альбериха к себе, ощущает только пустоту в груди. она переходит в горечь — от того, что эти слезы из-за него.

хочется попросить у кэйи прощения, но рагнвиндр знает, что даже сотни и тысячи раз ничего не исправят. он проводит ладонями по его спине, молясь, чтобы за два минувших месяца лезвие не появлялось в его руках.

— я безумно тебя люблю, — шепчет кэйа.

как он только мог разлюбить его? в мыслях не укладывается. дилюк перебирает все чувства, не находя там прошлой нежности.

дилюк точно и безоговорочно не чувствует любви.

альберих тянет его на себя. хочет забыться в поцелуях, и рагнвиндр отвечает ему, стирая слезы с щек, но все равно ощущение, что это не то, это не так, как раньше, не покидает его. его глаза уже не кажутся падающими за горизонт звездами, только тлеющим напоминанием о них.

— пожалуйста... пожалуйста, скажи, что все неправда, — просит кэйа, все так же крепко, как и раньше, обнимая его. — я сделаю что угодно, пожалуйста, люк...

рагнвиндру ответить нечем. только грустным взглядом и легким прикосновениям к губам.

— ты все еще много значишь для меня, — шепчет он, задыхаясь от того, насколько его альберих близко.

внутри все борятся два волка: дикая усталость от всего и желание все бросить. дилюк рассеянно роняет голову на его плечо, сгребая в ладонь синие волосы. может, он все еще любит его? может, не все еще потеряно?

может, им просто надо еще раз попробовать? так уже было. они с этого уже начинали.

рагнвиндр жмурится, кусая губы от неопределенности. он рвано выдыхает, чуть ли не плача и только гладит, пропускает меж пальцев давно знакомые прядки.

а затем резко срывается с места, подхватывая и унося кэйю прочь — просто почему-то. просто потому, что хочется еще раз, последний, бросить его на кровать и нависнуть сверху; сжать тонкие запястья; увидеть, как альберих изгибается от каждого прикосновения к шее.

кэйа ему отвечает, все так же старается отдавать всего себя. его стоны ласкают слух, его тело намного откровеннее, чем он сам. рагнвиндр целует, разрываясь между тем, как же хорошо, и как же неправильно — дальше будет только хуже. руки быстро справляются с толстовкой, отбрасывая ее к чертовой матери.

сердце сбавляет темпы, и возбуждение тоже сходит на нет. дилюк цепенеет, смотря на обнаженные руки. новые шрамы на них алыми полосами смотрят на него.

это он причина.

это он виноват.

ладони бережно охватывают лицо. рагнвиндр заглядывает в заплаканные синие глаза и ощущает вину, набухающую под ребрами. за то, что больше не чувствует и не любит.

— у тебя были попытки суицида?

— люк...

— пожалуйста, ответь мне, — шепотом умоляет он, и слезы капают с его глаз на смуглые щеки. — кэй, пожалуйста...

кэйа не смотрит, отводит взгляд. закрывает глаза, вытягивая шею и тихо говорит:

— да.

дилюк чувствует, как в нем взрываются звезды. и это чертовски больно. он целует мокрые щеки, лоб, нос, зацеловывает все лицо, но легче от этого никому не становится. ни ему, ни кэйе. в груди непонятно что: стук сердца смешался с болью и бесконечной серостью. рагнвиндр может только упасть рядом, сжав альбериха в своих руках.

— ты любишь меня? — спрашивает кэйа, глядя в потолок, а кадык его нервно ходит.

дилюк не отвечает.