Цветочек зла

Найтмер прекрасно знал себя и свои чувства. Он привык держать всë под контролем, чтобы ничего и никогда не тревожило его. Это было своеобразное кредо. Возможно, с таким принципом жизни, брать в свои подченëнные Киллера было его единственной крупной ошибкой, о которой, к слову, Найтмер не жалел. Разве что поначалу, когда внезапная голая, почти дикая страсть накрывала его с головой, топила в новом доселе незнакомом чувстве. Ему не нравилась эта неприятная неожиданность. Он просто ненавидел сюрпризы и неожиданности.

Киллер оказался настоящей гранатой на планете обезьян: в какое бы АУ он на приходил, везде его считали лишним и неправильным, но при этом всех как магнитом тянуло к нему. Все будто бы хотели "сорвать" его, как единственный съедобный фрукт или самый красивый цветок. А Лер только срывал свою чеку, как Найтмер временами срывал с него одежду, и случался взрыв. Сколько же таких сладких негативных эмоций этот взбалмошный парниша принëс ему на блюдечке с голубой окоëмочкой...

Найтмер действительно был доволен проделанной Киллером работой, а за труд положено благодарить или оплачивать его. Может быть, он был скуп на похвалу, но зато расщедрился на действия, которые Киллер ценил куда выше бесполезных и ненужных ему слов. Он таял под грубыми руками, запрокидывал голову, подставляя бледную шею под чужие острые зубы и расплывался в улыбке.

Киллер всегда считал себя кукловодом. Ему было легко обманывать людей. Вот только это было жутко скучно. Куда забавнее было силой заставлять всех вокруг плясать под его дудочку, использовать других как кукол вуду, всаживая длинные иголки в мягкую ткань игрушки. Но вот он сам оказался в ловушке из паутин и щупалец. Каково это? Что ж, он был весьма доволен таким положением вещей. Он ни в чëм не нуждался, занимался давно полюбившимся кровавым делом и его периодически любили то нежно-нежно, то грубо, что безусловно нравилось ему куда больше.

Ему нравились чужие руки на талии, нравились грубые и резкие движение, нравилось, когда больно оттягивают за волосы... Однако не он один получал удовольствие от всего процесса.

Найтмер был более чем доволен чужим телом. Сам он когда-то уже проходил через множество метаморфоз и несовершенных форм и теперь, когда под ним было такое совершенство и изящество линий, столь прелестные формы, он был до смешного восхищëн, а от того дик и груб.

Найтмеру нравился этот абсурдный контраст. Днëм Киллер настоящая венерина-мухоловка, жрущая назойливых насекомых, а ночью цветочек, который краснел и вился от его прикосновений.

Он не сразу понял, что начал идти на уступки. Не сразу догадался, что был готов пропалывать сорняки, чтобы корень зла прорастал всë глубже в почву. Найтмер всë чаще толкал Киллера на грех, всë чаще стучал по ночам в его дверь, а тот был и не против вовсе. По воле странного чувства Найтмер терял себя как берсерк, оставляя на чужом теле синяки и яркие укусы, сильнее сдавливая запястья и горло, настойчиво целуя чужие губы, прикусывая их. По воле баловства Киллер всë чаще почти кричал, постанывал, царапался и кусался в ответ. Так грязно и пошло снова, и снова, и снова!.. И они продолжат грешить, порождая вокруг себя всë больше зла.

Очень скоро Киллер перестанет быть просто подченëнным. Без знаков и законов как цветочек он будет жить и дышать под наблюдением Найтмера, будет то оголять шипы, распрастроняя свой яд, то ронять лепестки, приглушëнно постанывая от удовольствия.

Боль ведь исключительно вопрос эстетики. И Найтмер, и Киллер прекрасно знали эту до смешного простую истину. Такая эстетика было обоим по душе, поэтому всë чаще раздавались вскрики, всë больнее и кровавее становились игры.

Найтмер был более чем доволен, глядя на следы от своих зубов на тонкой шее, тëмные синяки и капельки алой крови, стекающей по подбородку вниз. Она капала на бледную грудь, и он аккуратно играючи слизывал еë шершавым языком. Такая красота достойна подобного обращения.