♪ↄ♫

Гарри поднял глаза, когда кто - то окликнул его по имени. Аврор Джалена Уипвуд постукивала палочкой по бедру, глядя на него с другой стороны общего кабинета, где за столами сидели младшие сотрудники Отдела Магических Игр и Спорта. Гарри тут же встал и направился к ней через всю комнату, слегка наклонив голову, когда подошел ближе.

- Аврор Уипвуд. Что я могу для вас сделать?

- Время для ежемесячного допроса, Поттер, - сказала Уипвуд и, развернувшись на каблуках, пошла по коридору. Она соответствовала своему имени своей худобой и резкими движениями, хотя ее медово-светлые волосы, которые длинным каскадом спускались по спине, её имени не подходили. Предположительно, она поклялась отрезать их, когда встретит кого-то, кто сможет победить ее на дуэли. Гарри смотрел ей в спину и мечтал о том, чтобы прямо сейчас использовать Разделяющее Заклинание.

Но в конце концов ему удалось подавить свой порыв, и это было хорошо, потому что, когда Уипвуд привела его в маленькую комнату с круглым столом, обычно используемым для допросов, Гарри обнаружил там не только главного аврора Кингсли Шеклболта, спокойного человека, который никогда не заставлял его чувствовать себя запуганным, но и министра Тома Риддла. Сердце Гарри сжалось в горле.

Имя, написанное на его запястье магическими чернилами, казалось, горело.

Гарри напомнил себе, чего ему уже давно не приходилось делать, о маггловской татуировке феникса, поднимающегося из разбитых оков, которая скрывала и покрывала слова, и которую он сделал достаточно давно, чтобы большинство людей подумали, что этот образ был его меткой души. Гарри вежливо кивнул обоим мужчинам, еще ниже склонив голову перед министром. - Главный аврор Шеклболт. Министр. Будет ли он на этот раз под действием Веритасерума?

- Да, конечно, - сказал министр Риддл, и улыбка на его лице была приятной, если не смотреть на нее слишком пристально. - Вы чем-то обеспокоены, мистер Поттер?

- Я всегда такой, сэр, - сказал Гарри, и в его голосе прозвучала тревога, когда он сел напротив них и достал свою палочку, чтобы положить ее на стол. - Я действительно хочу преуспеть в этой работе.

Министр Риддл фыркнул, отводя взгляд от Гарри, и тот немного расслабился. Он позволил себе преуспеть в Квиддиче в Хогвартсе, но не более того, потому что знал, что Риддл считал Квиддич всего на несколько ступеней выше драки. Это означало, что у него нет причин считать Гарри интересным. Должность в Отделе Магических Игр и Спорта была уловкой по той же причине.

Гарри действительно хотел бы найти другую работу, но только для того, чтобы сообщить больше полезной информации своим родителям и крестному. Квиддичные расписания и сплетни о том, какие команды "Гобстоун" были в долгах, имели мало денег.

Гарри позволил себе изучить Риддла, искоса поглядывая на него, пока Шеклболт читал ему длинный—предлинный список причин, по которым они будут использовать Веритасерум в этом допросе, и правил, по которым он будет использовать вещи, которые Гарри знал так хорошо, что мог проговориться, но которые приходилось перечитывать каждый раз снова и снова, из-за правил Министерства.

Никто не стал бы отрицать, что Риддл был красивым мужчиной, красивее большинства волшебников, с темными волосами, посеребренными на висках, которые у него всегда были коротко уложены и остро подстрижены. Его глаза, темно-синие с легким оттенком красного, могли смягчиться или вспыхнуть, и он, казалось, всегда поступал правильно в нужное время. Феникс из оникса и бриллиантов, висевший на тонкой серебряной цепочке над его сердцем, два драгоценных камня, делающие его перья черно-белыми, возможно, были необычным штрихом, но все знали эту историю.

Когда-то Риддл носил на груди знак души восходящего черно-белого феникса. Потом два студента, напавшие на него в Хогвартсе, когда ему было тринадцать лет, сожгли его. Риддл изготовил украшенного драгоценными камнями феникса, который он носил несколько лет спустя, полагаясь на память о первоначальном знаке, и всегда носил его на цепочке точно такой длины, чтобы феникс болтался там, где должна была быть его метка.

Два студента, которые сожгли его метку, исчезли год спустя в годовщину нападения. А потом единственные братья, которые были у каждого из них в Хогвартсе, исчезли на следующую годовщину. Их родители на третью. И так далее, пока все их семьи, друзья и союзники не были мертвы.

Директор Дамблдор подозревал, что Риддл сделал с ними, но он не смог собрать достаточно доказательств, чтобы арестовать Риддла.

И Риддл ходил с этим фениксом на виду, не беспокоясь о том, что ему скажут.

Гарри отвернулся, когда увидел, что покрасневшие глаза возвращаются к нему. Ожидалось, что чиновники низшего звена министерства будут глазеть на министра, но он не мог вынести столько раболепия, даже ради обмана.

- Три капли на язык, мистер Поттер.

Гарри открыл рот. Как только три капли начали растворяться на его языке, он сжал пальцы левой руки в ладони.

Это активировало одно из заклинаний, которые он практиковал с профессором Дамблдором, пока он не смог произнести его беззвучно, без слов и так, чтобы никто не заметил. Его кожа могла бы слегка искриться. Не настолько, чтобы заметить.

Глаза Риддла слегка сузились, но он ничего не сказал. Гарри позволил своим губам слегка приоткрыться, а его глаза остекленели, как если бы он был полностью под действием Веритасерумом.

- Вы поддерживаете контакт с кем-нибудь из недовольных, известных как Орден Феникса? - спросил Шеклболт после нескольких пробных вопросов, которые доказали, какое у Гарри второе имя и день рождения.

- Нет, - ответил Гарри. Заклинание сопротивления танцевало под его кожей и вокруг языка, сводя на нет действие зелья, прежде чем оно могло заставить его сказать правду. Большинство попыток противостоять действию Веритасерума не сработали, потому что они пытались предотвратить воздействие зелья на мозг. Но вернуть контроль над своим ртом было проще и с большей вероятностью сработало.

Конечно, это затуманило и дезориентировало Гарри, и его ответы были ложью. Но Гарри никогда не реагировал на попытки контролировать его точно так же, как кто-либо другой.

- Что ты думаешь о своем крестном и родителях? - Шеклболт записывал ответы так же деловито, как обычно.

- Они дураки, - сказал Гарри. Он смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на порыв слегка повернуть голову и посмотреть на Риддла, когда тот наклонился вперед. - Они взбунтовались без всякой причины и послушали человека, который должен был дать им лучший совет, если собирался его дать.

- Довольно необычное мнение для человека, который считался верным сыном и крестником, - мягко произнес Риддл.

Гарри продолжал смотреть прямо перед собой и ничего не сказал. Риддлу так просто его не поймать. Это был не вопрос, так что тот, кто действительно был под действием Веритасерума, не ответил бы.

- Когда и почему ты перестал быть верным сыном и крестником? - спросил тогда Риддл.

- Министр, мы обнаружили, что наилучшие результаты достигаются, когда...

- Когда моего крестного изгнали, - ответил Гарри бесстрастно, как они с Дамблдором тренировались час за часом. - Я думал, они ставят меня на первое место. Оказалось, что они ставят политику на первое место.

- Ах. Каковы ваши самые большие амбиции, мистер Поттер?

- Стать профессиональным игроком в квиддич.

Риддл издал очень тихий звук, который можно было бы принять за насмешку, если прислушаться достаточно внимательно. Гарри мог это сделать. - И вы не питаете никаких амбиций заняться политикой? Почему нет?

- Нет. Это заставило крестного и родителей бросить меня. Они были мне нужны, а их не было около меня.

Гораздо хуже, чем изучение самого заклинания сопротивления, было то, что Гарри научился произносить ложь бесстрастным голосом. Он не хотел. Он ненавидел ложь о своей любви к Сириусу, маме и папе.

Но это было необходимо. Если Риддл поймает их, они пострадают хуже, чем если бы их изгнали. Если бы он знал, что Гарри иногда связывался с ними. Ради благополучия тех, кого он любил, Гарри должен был встретиться лицом к лицу с драконьим огнем.

И если какая-то часть его мрачно радовалась тому, что он удержал подальше от Риддла родственную душу, за которую отдал бы весь мир, то это не делало ничего плохого в его сопротивлении действию Веритасерума.

- Интересная перспектива, - сказал Риддл, пристально глядя ему в глаза, словно что-то ища. Гарри подозревал, что это было отражением его амбиций. Директор Дамблдор сказал, что Риддл не способен понимать людей, отличавшихся от него. - Скажите мне, мистер Поттер. Каковы ваши политические убеждения?

- Магглорожденные должны иметь возможность посещать Хогвартс и работать в министерстве.

Риддл долго молчал, а потом пробормотал: - И что дальше?

- Я думаю, с полукровками тоже следует обращаться лучше.

Риддл откинулся на спинку стула и покачал головой, глядя на Шеклболта. - Главный аврор, у этого молодого человека есть какие-нибудь другие убеждения?

- Не совсем, - ответил Шеклболт, слегка пожав плечами, и наклонился, чтобы достать противоядие от Веритасерума. - Я не вижу в этом необходимости, министр. Когда мы допрашиваем молодых волшебников, у которых есть подозрительные семейные связи, вероятно, будет лучше, если у них не будет твердых убеждений.

Противоядие всегда заставляло Гарри моргать и задыхаться, потому что сочетание ощущения холода на языке и заклинания сопротивления, искрящегося и танцующего под кожей, было странным. Он снял заклинание и, дрожа, потер подбородок. Он избегал взгляда Риддла, не потому, что хотел этого, а потому, что кто-то, кому задавали такие напряженные вопросы, мог это сделать.

- Скажите мне, мистер Поттер, на этот раз без зелья. Почему ты не сбежал к родителям и крестному?

- Потому что я даже не знаю, где они, - прошептал Гарри, стараясь придать своему голосу уныние. Он проигнорировал шипение Шеклболта. Очевидно, Риддл не должен был допрашивать его без Веритасерума, а Гарри не должен был отвечать без него. Но Гарри на самом деле это не волновало. - Они предпочли мне свою политику.

- Но ты мог бы пойти к ним, когда закончил свое образование в Хогвартсе.

- Как, сэр? Просто убежать в пустыню и надеяться найти их? - Гарри поднял глаза и моргнул, глядя на Риддла, изо всех сил изображая “дерзкого молодого человека, который на самом деле не знает, как быть дерзким.” —Я не... это не та жизнь, которую я хочу для себя.

- Так ты не борец за свободу? - Риддл выглядел наполовину удивленным, наполовину скучающим. Лучше и быть не может.

- Нет, сэр. Мне нравится Квиддич. Я верю в некоторые вещи, но если Министерство не хочет, чтобы у магглорожденных и полукровок был равный шанс, я мало что могу сделать. Кровавая политика всегда приводила меня в замешательство.…

- Наряду со многими другими вещами, я полагаю. - Скука Риддла победила. Он встал и махнул рукой аврору Шеклболту. - Продолжайте в том же духе, главный аврор. Сегодня утром у меня есть другие дела. - Он шагнул в дверь. Прислушавшись, Гарри представил, как драгоценный феникс отскакивает от пуговиц на мантии Риддла.

Шеклболт слегка покачал головой. - Не знаю, почему он допрашивал тебя, парень. У вас чистое досье, а Веритасерум никогда не раскрывает ничего подозрительного.

Гарри испустил горький, но храбрый вздох. - Я знаю почему, сэр. Всегда трудно поверить, что я не хочу следовать за своими родителями. Они так печально известны.

- Я знаю. - Шеклболт наклонился вперед и всмотрелся в его лицо, но он не был легилиментом, и Гарри бесстрашно встретил его взгляд. - Ты ведь знаешь, что если кто-то предложит тебе бежать и присоединиться к ним, ты мог бы прийти и поговорить со мной, не так ли?

Гарри посмотрел в серьезные глаза Шеклболта и кивнул. Насколько он знал, этот человек был не так плох, как Риддл. За все те годы, что союзники Дамблдора наблюдали за ним, он ни разу не выказал ни малейшего признака веры в чистоту крови. С другой стороны, он последовал за ним, потому что считал, что Риддл полезен для Министерства, а это только доказывало, насколько слепыми могут быть некоторые люди.

- Хороший парень. - Шеклболт на минуту сжал его плечо. - Я слышал, ты отлично играл в Квиддич в Хогвартсе. Ты также можешь сделать отличную карьеру в Отделе Магических Игр и Спорта.

Гарри ухмыльнулся и склонил голову с таким пустым взглядом, какого и ожидал от него Шеклболт. Затем он выскользнул из конференц-зала. Он подождал, пока не вернулся в свой маленький общий кабинет, чтобы провести пальцами по отметине на правом запястье.

Том Марволо Риддл могло бы быть написано на его запястье, но черные буквы теперь исчезли в открытых, разбитых кандалах, из которых вырывался его татуированный феникс. Риддлу было бы трудно случайно коснуться этих слов, даже если бы он схватил Гарри за руку.

И он “проверил” Гарри, когда тот впервые пришел работать в Министерство, так же, как он проверял всех, у кого на коже было изображение феникса. Изображения было труднее сопоставить как знаки души, чем слова, и Риддл не упустил бы такой возможности.

Но, конечно, прикосновение к фениксу ничего не дало, когда это были просто маггловские чернила. Риддл тут же отпустил его и повернулся, чтобы вернуться в Министерство.

Гарри сел за стол и снова взялся за перо.

Были члены Ордена, которые думали, что он был сумасшедшим, чтобы вообще делать татуировку феникса, когда она была так похожа на то, что носил Риддл. Но Гарри сделал это для себя, а не для Риддла. Он хотел каждый день носить на себе и с собой напоминание о том, что будет, если он поддастся своей тоске по родственной душе и примет это... чудовище.

♪ↄ♫

Лили внимательно оглядела поляну в Лесу Дина. Она казалась пустынной, но, с другой стороны, большинство мест в лесу выглядело так, пока не начинаешь накладывать необходимые защитные заклинания.

- Здесь пусто, Лили-Белл, - выдохнул Джеймс, сидящий рядом с ней, стягивая через голову Мантию-невидимку. Долгие годы практики не позволили Лили вздрогнуть по этому поводу, но она все же одарила его единственным выразительным взглядом. Джеймс проигнорировал его. - Я уверен, что для нас будет безопасно послать ему координаты Патронусом.

Лили кивнула и осторожно выдохнула. Уже наступили сумерки, и им нужно было поторопиться, если они хотят послать Гарри пригодные координаты. Она взмахнула волшебной палочкой, и секундой позже ее серебристая лань прыгнула сквозь вечер, разыскивая ее сына.

Они всегда были осторожны, никогда не посылали своих Патронусов, которые могли узнать, когда Гарри мог находиться с кем-то, и все же всегда был первый раз, когда можно было оступиться. Лили приготовила палочку, а Джеймс стоял рядом в напряженном молчании.

Через десять минут Гарри аппарировал рядом с ними.

Лили почувствовала, как слезы потекли по ее лицу, когда она протянула руки. Гарри поймал их, а потом обнял ее, и она отчаянно целовала его в нос и щеки. Гарри рассмеялся. Лили тоже почувствовала следы слез на его щеках.

- Ты вырос, - пробормотала она ему в плечо, на мгновение спрятав лицо.

- Нет, - автоматически ответил Гарри, а затем Джеймс взял его из ее рук, и Лили вытерла последние слезы и улыбнулась. Джеймс обнял Гарри на гораздо меньше время. Глупая мужская гордость, лениво подумала Лили, наблюдая, как Джеймс одной рукой хлопнул Гарри по спине.

- Ну, ты выглядишь выше, - сказала Лили, прежде чем Джеймс успел потребовать отчета Гарри. - Как поживаешь, Гарри?

Гарри слегка улыбнулся ей, и Лили смягчилась и провела рукой по его лбу. Там был старый, древний шрам, оставшийся с тех пор, как Гарри упал с метлы, когда ему было четыре года, и раскроил голову о дуб перед дверью их коттеджа. Некоторые невежественные люди думали, что шрам в форме молнии был его меткой души, по крайней мере, пока Гарри не сделал маггловскую татуировку.

Лили, почти не задумываясь, потянула руку назад и коснулась зеленого оленя в центре спины. Она чувствовала самодовольный взгляд Джеймса, не оборачиваясь. Она закатила глаза, не оборачиваясь, зная, что он это почувствует.

Зная, что он, вероятно, тоже прикасается к бледной лилии на левом предплечье.

- Сегодня у меня был ежемесячный допрос, - начал Гарри, и Лили приготовилась слушать. Она терпеть не могла слушать о том, через что заставляли пройти ее мальчика, Министерство. И все же сейчас ему двадцать четыре, он уже не ребенок, а Лили уже сорок пять лет, и они решили сражаться в этой войне.

Джеймс слушал Гарри со все более мрачным видом. - Как ты думаешь, Риддл может заподозрить, кто ты? - он спросил.

Лили шагнула вперед и снова обняла Гарри, не обращая внимания на то, как он напрягся и пробормотал: - Мам, всё нормально. - Они никогда не говорили вслух, что Гарри-родственная душа Риддла, за исключением тех случаев, когда обсуждали это с Дамблдором. Даже Сириус не знал. Было слишком много шансов, что кто-то может предать их или решит, что Гарри-зло и должен быть убит за кого-то, кого он не мог контролировать.

Насколько Сириус, Артур, Молли и все остальные знали, “кто ты” просто означало, что Гарри был их шпионом в министерстве. Что, честно говоря, было достаточно опасно.

- Нет, - ответил Гарри. - Я думаю, ему просто нравится время от времени задавать вопросы и пытаться "понять" их. - Жесткие цепи, которые он поставил вокруг себя, могли бы пронзить небо, подумала Лили. - Это просто смешно. Он не думает, что кто-то без амбиций, как у него, чего-то стоит. Он спросил меня о моей политике и, казалось, не верил, что у меня ее нет.

- Ни одной? - резко спросил Джеймс.

- Я притворился, что Веритасерум вынудил меня признать, что, по моему мнению, к магглорожденным и полукровкам следует относиться одинаково. Это все. В любом случае, папа, я не смог бы этого скрыть, слишком много людей в Министерстве знали меня в Хогвартсе.

- Совершенно верно, - сказал Джеймс, успокаиваясь. - Но я предполагаю, что он хотел узнать, готов ли ты последовать за нами.

- Да, именно этого он и хотел.

Гарри на мгновение уставился вдаль. Лили плохо видела, учитывая приглушенный свет Люмоса на одной только палочке Джеймса и мягкий фиолетовый свет, исходящий сверху, но она могла различить края мрачной складки на его челюсти.

Лили снова захотелось обнять его, но она сдержалась. Два объятия — это примерно столько же, сколько Гарри позволил бы себе при любой встрече... ну, три, но последнее нужно было приберечь, когда он уйдёт. Боже, как больно осознавать, что ее сын никогда не сможет быть со своей второй половинкой.

Но как он мог быть с человеком, который в лучшем случае презирал бы его, зная, что он сын предателя крови и предположительно низшего магглорожденного, и который в худшем пытался бы ухаживать за ним и соблазнять его в худшем? Родственные души обретали четырехкратную силу, когда были вместе и по-настоящему любили друг друга, но это должна была быть настоящая любовь, а не односторонняя. Если бы Риддлу удалось соблазнить Гарри и завоевать его сердце, он был бы только вдвое сильнее, а не вчетверо. - Это потому, что у Риддла нет сердца, которое можно потерять, - подумала Лили.

Но вдвойне было бы достаточно плохо для дел Ордена. И Гарри понимал, даже когда был совсем маленьким, и Лили объясняла ему, кто его родственная душа, что есть вещи более важные, чем счастье отдельного человека. Он был таким храбрым, ее сын. Такой гриффиндорец.

- Если тебе когда-нибудь покажется, что это станет слишком, - серьезно сказал Джеймс, положив руку на плечо Гарри, - давление и ложь, дай нам знать. Тебе здесь будут рады, ты же знаешь.

Гарри улыбнулся им, и мрачность, которую Лили привыкла видеть, растаяла в мгновение ока. - Я знаю, но я был бы полезен там, где я нахожусь, не так ли? Я смог передать информацию о таких вещах, как тот рейд, который чуть не поймал Сириуса?

- Да, и я чертовски благодарен за это, - сказал голос сбоку. Сириус стряхнул с себя последние остатки черной собаки, которым он был минуту назад, и ухмыльнулся Гарри. - Привет, малыш.

- Привет, Сириус, - сказал Гарри и все-таки позволил себя обнять.

- Но я серьезно, - настаивал Джеймс, на секунду поймав взгляд Лили. Она кивнула. В данном случае они говорили как один. - Если ты хочешь быть здесь, ты здесь. Твоя жизнь важнее этой чертовой информации. Твое счастье.

Гарри скривил рот, немного задумчиво. - Рон и Гермиона действительно встречались, не так ли?

- Да, на прошлой неделе, - пробормотала Лили, качая головой. - Я никогда не встречала человека, который был бы так упрям в том, чтобы быть со своей второй половинкой.

- Ты имела в виду Рона или Гермиону? - поддразнил Гарри. Как и Лили, он знал, что это были они оба. Они оба были близки к тому, чтобы быть арестованными за слишком очевидную попытку проникнуть в Отдел тайн, и им пришлось бежать, и Гермиона хотела быть “больше, чем женой чистокровного”, а Рон все еще отрицал, что она ему нравится. По крайней мере, теперь с этим покончено.

- Видишь ли, это совсем другое дело, - вмешался Джеймс, переводя взгляд с Лили на Гарри. - Если бы ты приехал сюда, то мог бы быть со своими друзьями. Я знаю, что ты скучаешь по ним.

- Я действительно скучаю по ним, но... - Гарри заколебался. Сириус потянулся вперед и похлопал его по затылку, как он обычно делал, когда Гарри медлил с ответом на уроках перед Хогвартсом, но его глаза были обеспокоены. Лили знала это чувство. - Я просто не хочу сейчас проводить много времени среди людей, объединенных со своими родственными душами.

- Ах, малыш, - тихо сказал Сириус и обнял его. Гарри обнял его в ответ, но тот уже отодвигался. Лили это видела. Жизнь, которую он вел вдали от них, была одинокой и опасной, но он, казалось, предпочитал ее.

Люди из Ордена либо смотрели на него с жалостью, те, кто думал, что его родственная душа мертва, либо постоянно спрашивали его, почему он не искал ее. К нынешнему возрасту Гарри это стало притяжением, которое невозможно было игнорировать.

- Уходишь так скоро? - спросил Сириус, и Гарри кивнул и поцеловал Лили в щеку, обняв ее еще раз, прежде чем похлопать Сириуса по плечу и ударить отца. Затем он повернулся и аппарировал прочь.

Сириус вздохнул. - Мерлин, я бы сделал все, что угодно, лишь бы смог найти для него родственную душу.

- Я знаю, - сказал Джеймс и обменялся с Лили грустной улыбкой, в которой было столько смысла, сколько Бродяга никогда не узнает. Он положил руку ей на плечо, и они пошли обратно к точке аппарации, из которой они могли попасть в охраняемый Орденом лагерь.

Лили крепко зажмурилась. У нее была родственная душа, четырехкратная связь любви и доверия, магии и объединенных мыслей.

Но ей было так больно, что ее сыну никогда не суждено было узнать то же самое.

♪ↄ♫

- Но я слышала, что занятия у профессора МакГонагалл очень тяжелые.

Питер улыбнулся и пододвинул свиток к юной мисс Лавлок. - Я думаю, что они трудные и полезные. Как бы то ни было, мисс Лавлок, вы сдали экзамен на уровень СОВ на оценку "Отлично". Ваше место на экзамене на уровень ТРИТОН.

- Как бы я хотела остаться на пятом курсе, - в отчаянии прошептала Лавлок. У нее были белые волосы, характерные для ее семьи, и они падали ей на лицо, когда она смотрела вниз и кусала губу.

- Ты все еще можешь обратиться ко мне за помощью, - пообещал Питер. - Помни, что я тоже знаю анимагическую трансформацию, и у меня есть все необходимое образование.

- Тогда почему ты не учишь трансфигурации уровня ТРИТОН?

Долгие годы практики удержали Питера от того, чтобы закатить глаза, хотя ему и хотелось этого. Студенты все были одинаковы в том, как они действовали, когда им казалось, что они заметили какой-то недостаток со стороны учителя и хотели вызвать их на разговор. - Потому что мне нравятся учить молодых студентов, 1-5 курсов, - легко ответил он. - И потому, что теперь у нас есть время, место и деньги для нескольких профессоров Трансфигурации, благодаря министру Риддлу. Профессор МакГонагалл - старшая и должна выбрать то, что она хотела.

- Да, ну... - голос Лавлок затих. Потом она вздохнула. - Я все еще могу прийти и попросить вас о помощи, профессор Петтигрю?

- Конечно. Но вам также следует поговорить с профессором Макгонагалл. Я обещаю вам, что она не такая пугающая, как кажется.

- Вы учились на Гриффиндоре, не так ли, сэр?

- Да. И я также могу обещать, что она не так предубеждена против слизеринцев, как могли бы сказать вам ваши соседи по факультету.

- Все в порядке, - сказала Лавлок, растягивая звук, чтобы показать, что она находится в плену подростковой безнадежности, и вышла за дверь. Питер подождал, пока за ней закроется дверь, прежде чем усмехнуться.

Время от времени ему попадался кто-то, кто на четвертом и пятом курсах чувствовал себя настолько комфортно и самодовольно, что они решали, что профессор Макгонагалл должна быть тираном просто потому, что она не была им. Но в целом Питер и Минерва хорошо сотрудничали, и теперь, когда у нее было много коллег, имеющих опыт в Трансфигурации, у нее было больше времени для выполнения обязанностей заместителя директора, а также времени, чтобы сосредоточиться на отдельных учениках.

Хотя даже когда она была одна, дела у нее шли неплохо, лениво подумал Питер, вставая и проверяя, аккуратно ли сложены подушечки для иголок в корзинах на полках для завтрашнего утреннего урока. В конце концов, она научила троих из них превращаться в Анимагов.

Питер поморщился при этой мысли. Он давно не видел Сириуса и Джеймса. Это не имело никакого отношения к Ремусу, хотя та ужасная ночь на пятом курсе, когда Сириусу пришла в голову замечательная идея подшутить над Северусом Снейпом, стояла между ними несколько месяцев. Нет, в конце концов, они не могли смириться с отказом Питера вступить в Орден Феникса.

Или, может быть, даже больше, его решение зарегистрироваться в качестве Анимага и получить надлежащее образование по Трансфигурации, уже с прицелом на то, чтобы однажды стать профессором.

Питер честно не понимал, из-за чего они так расстроились. Он хранил молчание и никогда никому не говорил, что Сириус-собака, а Джеймс-олень; они могли сказать людям или нет. Но он долго и пристально смотрел на Альбуса Дамблдора в тот день, когда объявил, что хочет принять в Орден талантливых студентов.

Он видел человека, который вербовал детей для участия в войне. Более того, человек, который обращался только к гриффиндорцам (а иногда и к избранным Хаффлпаффцам). Если бы предрассудкам факультета действительно не было места в полноценной жизни, как постоянно говорили им их профессора, как могло бы быть место в таком важном решении, как то, кто должен бороться за освобождение их мира?

Это, и, ну...

Питер взглянул на часы, но оставалось еще несколько минут, прежде чем он присоединится к Минерве, чтобы пойти в Большой зал на ужин.

Альбус и остальные члены Ордена считали Риддла сумасшедшим, который однажды восстанет и уничтожит всех маглорожденных в их мире, главным образом потому, что он потворствовал политически могущественным чистокровным, которые хотели этого. И Питер действительно считал, что предубеждение - это глупо и не то, чему он хотел бы подражать.

Но был ли он единственным, кто видел в Риддле политика? Кто-то, кто следовал этой риторике, когда это было необходимо, но также продвигал магглорожденных на руководящие посты и предпочитал полукровок больше, чем кто-либо? Кто-то, кто управлял Визенгамотом, словно уздечкой, потому что он мог предвидеть, чего они хотят, и каким-то образом повернуть их желания так, чтобы ответ на их достижение был сосредоточен на нем?

Питер не восхищался каждым решением Риддла. Некоторые из них показались ему рискованными или сделанными из лени, потому что Риддла на самом деле не интересовал обсуждаемый вопрос, и он просто делал то, что понравилось бы большинству его сторонников.

Но в целом Питер не мог представить себе кого-то более далекого от безумца. Тот, кто должен был играть в политическую балансирующую игру, которую он делал, был просто слишком умен, чтобы впасть в безумие из-за использования Темных ритуалов, как полагали Альбус и Орден. И если бы он притворялся, что в здравом уме, его бы уже разоблачили.

Питер выбрал иной путь, нежели война. Если это был какой-то тайный, хитрый путь к миру, что ж, это тоже соответствовало восхищению, которое он испытывал к Риддлу.

И с его Анимагической формой, хотя он и не думал, что ему нужно еще одно напоминание об этом.

Кто-то быстро постучал в дверь, хотя по многолетнему опыту Питер уже знал, что этим “кем-то” была Минерва. Он улыбнулся, открывая дверь, и Минерва кивнула ему с тем расслабленным выражением лица, которое Питеру хотелось бы почаще надевать в присутствии студентов. Это поможет уменьшить их страх перед ней.

- Готовы, профессор Петтигрю? - Она всегда вела себя так официально в коридоре, где студент мог пройти мимо и подслушать.

- Да, профессор МакГонагалл, - сказал Питер и пошел за шарфом. В его кресле за Высоким столом, казалось, постоянно веяло сквозняком.

♪ↄ♫

- Вам больше ничего от меня не нужно, сэр?

- Нет, спасибо, Аврор Шеклболт, - ответил Том и, дождавшись, пока Главный аврор уйдет, откинулся на спинку стула и уставился в огонь, горевший в углу кабинета. Был разгар лета, и он знал, что остальные считают это притворством.

Однако пожар был устроен не в его пользу. Длинная тощая тень развернулась у его ног и скользнула к огню.

- С тобой все в порядке, Нагайна? - спросил Том, наклоняясь, чтобы провести пальцами по ее спине. Гладкость ее чешуи и серебристый цвет успокаивали его. Он наложил на нее многослойные и бронированные заклинания, которые превратили бы все, кроме Смертельного Проклятия.

- Со мной все в порядке, мой человек. - Нагайна свернулась калачиком у огня, положив голову ему на ногу, и уставилась в огонь.

Том посмотрел на нее сверху вниз. Мало кто знал о ее существовании. Никто не знал, что она - его фамильяр, связанная с ним такими чарами, что они терзали его душу.

Конечно, был еще один рывок, еще одна связь, которая должна была быть завершена для блага его души и была просто пуста, растягиваясь в воздухе, как дым. Том видел это всякий раз, когда творил магию с помощью Нагини.

Если бы у него была родственная душа, он мог бы использовать магию, которая гарантировала бы, что даже Смертельное Проклятие не сможет забрать Нагини. Он мог бы достичь бессмертия, как это якобы делали самые могущественные пары, связанные четырьмя узами. Это была единственная причина, по которой он воздерживался от создания Крестражей. Они обещали бессмертие, но больше ничего.

Он мог это сделать. Если бы у него была родственная душа.

Губы Тома скривились в безмолвном оскале. Он поднялся на пост министра, потому что хотел власти и потому что ему нравилась игра, в которой одна фракция противостояла другой, но также и потому, что он хотел безопасности настолько сильной, насколько это было возможно. Когда он найдет свою вторую половинку, он не потеряет ее.

- Она должна существовать, - пробормотал он по-английски.

Нагайна подняла голову и встретилась с ним взглядом своих ярких золотистых глаз. Большую часть времени она не понимала по-английски, но достаточно часто слышала эти слова, чтобы понять, что они означают. - ~Она существует, иначе пустого места в твоей душе не было бы, - согласилась она. - Но ты искал её почти семьдесят лет и не нашел. Не откажешься ли ты от этого и не найдешь ли другой способ достичь того, чего хочешь, мой человек? Твоя магия сохранила тебя таким же молодым, как и раньше, с неослабевающей силой. Ты достаточно силен, чтобы исполнить свои желания самостоятельно.~

Том покачал головой.

- Я хочу, чтобы она помогла мне достичь того, на что в противном случае ушли бы десятилетия или столетия. Десятилетий или столетий у меня нет. И я хочу, чтобы она ... - Он замолчал.

- ~Да?~

Но даже Нагини он не мог рассказать о других причинах, хотя она уже знала их, и Том также знал, что она никогда не выдаст его тайны. Он наклонился и медленно провел длинной рукой по спине Нагайны. Заклинания, которые он наложил на ее чешую, задрожали от его прикосновения и заставили ее выгнуть шею от удовольствия.

- Достаточно того, что я хочу её. Она будет у меня. Я буду ухаживать за ней и заставлю её влюбиться в меня.

Не то чтобы Том верил, что это будет трудно. Кто-то, кто был истинной парой его души, имел бы такое же жгучее, безграничное честолюбие, как и он, и должен был бы также приветствовать увеличение власти. Вместе их было бы не остановить, и Том хотел этого.

Он не хотел рассматривать вероятные варианты: либо его родственная душа была так молода, что ему придется ждать еще десятилетия, либо его родственная душа точно знала, кто такой Том, и намеренно избегала его.

Я не стал соперником. Я бы не причинил ей вреда. Неужели она этого не видит?

Но такие мысли были для тишины и огня. Том откинулся назад на спинку стула и позволил себе еще десять минут так посидеть, прежде чем встать.

Завтра ему предстояло выслушать сложное дело в Визенгамоте, и он нуждался в отдыхе.