Сейчас 

Кро́вгород (бывш. Манггу), Университет Юнф, спустя 110 лет

Круглолицый юноша с черными волосами отвлеченно крутит в руке авторучку, смотрит куда-то за пределы камеры, пока говорит:

- ###когда знаешь, что вот-вот всё закончится, невольно начинаешь прокручивать всю свою жизнь и искать места, где бы хорошенько ухватиться и начать на себя давить: «А может стоило сделать так, а не так?». Чем самоубийство лучше@%&*#насильственной смерти, так это тем, что у самоубийц нет незаконченных дел, стало быть, вещей, о которых стоит жалеть, не так много. Правда, есть одна штука, из-за которой мне слегка@@**$#досадно. Мать будет знать, что её сын умер идеологическим преступником и будет бранить на чем свет стоит… Скажет: «Сопляк пошел в папашу» и, может быть, поплачет. Никогда к ней любви не питал, но всё ра@#&#вно… как-то… А-а-а… неважно это#########кто бы знал, как курить хочется.

Хан Джисон дёргано приглаживает волосы на макушке. 

– Я уверен, Минхо не думал о чем-то таком раздражающем, перед тем как… он вообще не забивал себе голову лишней фигнёй. Меньше слов, бо@#&%льше дела. Он хороший человек. Что правительственные ублюдки, что те жёлтозадые идиоты и ногтя на его пальце не стоят. Мне бы хотелось стать для него лучше, чем я есть###########################################

По экрану проходит волна черно-белых полос, и некоторое время голоса не слышно из-за шипения. 

- ####если там, куда мы попадём, будут море и горы… он их не видел никогда#####мы сходим туда. А если адские муки, значит мы выстрадаем прощение вместе. Он со мной. Я с ним. 

Его глаза опускаются в угол экрана. Раздаётся удивлённый свист.

- Почти пять%№»:%десят минут бессмысленной болтовни. Я не хочу заставлять его жда#@&$ть ещё дольше. Буду заканчивать. – Прежде чем отключиться, юноша поднимает промокшие глаза на объектив и устало улыбается: - Моё имя Хан Джисон, мне двадцать один год и… мне не страшно. 

Запись останавливается. Белая полоска субтитров по нижнему краю экрана исчезает. Лицо владельца камеры замирает печальной маской и будто бы с немым укором смотрит на всех присутствующих в конференц-зале. 

На середине сцены за кафедрой стоит молодой человек, больше двадцати пяти ему не дать, но это впечатление ложное, на самом деле он намного старше. Его зовут Хван Хонджун – это указано на бейдже – он один из спикеров, что сегодня выступают в честь 80-летия победы над Содружеством Манггу. И он единственный из всех сидящих здесь – азиат. 

Хван – фамилия, известная всему миру. Они были одни из немногих, кто выступил в открытую против тирании Каанства. Сейчас они возглавляют одну из Резерваций – маленький клочок территории, где укрываются от гонений потомки побежденной Империи.

- Вы только что посмотрели видеоматериал, который до сегодняшнего дня не был представлен широкому кругу лиц. – Хонджун говорит в беспроводной микрофон, закрепленный у щеки. – Кристалл с этой записью был найден шесть лет назад в городе Нью-Глори, в том месте, где когда-то жила моя родня. Данные оказались сильно испорчены временем и природными условиями, так что пришлось приложить немало сил, чтобы восстановить хотя бы часть. Мы полагали, что внутри найдем что-то связанное с жизнью моего прадеда, но это…

Он показывает рукой в сторону огромного экрана, откуда всё ещё смотрит круглолицый юноша. 

–  Это – настоящий алмаз, луч истины среди всей той пропагандистской гадости, которая особенно сильно растёт в дни годовщин. Наш народ гордится победой над жестоким недругом, гордится тем, что за эти восемьдесят лет наша жизнь медленно, но верно встала на рельсы благополучия: мир пришел с ликвидацией Утробных Кораблей; бывшие колонии стали самостоятельными процветающими странами; эпоха угнетения сменилась эпохой межнациональной дружбы… Но эта гордость застилает нам глаза. Усилия одних возвеличиваются, а усилия других – обесцениваются. Историю победы над Манггу рассказывают в школах, об этом читают в университетах, и всякий раз нашим детям прививают лишь одну точку зрения, показывают только то, что угодно победителям. 

Изображение позади его спины меняется. Теперь там графики, гистограммы и таблицы. Хван Хонджун берёт в руку лазерную линейку.

- Здесь процентное соотношение манггутцев, сражающихся стороне Сопротивления. Эти данные предоставила независимая организация, занимающаяся подсчетом погибших что с одной, что с другой стороны. Вы видите, что 29% - это явно больше, чем те пресловутые 6%, которыми так активно бравируют в официальных источниках. Теперь я попрошу поднять руку тех, кто хоть что-то слышал о «Желтых Хризантемах» или Кольце Звезд?

В зале около пяти сотен человек: студентов, преподавателей, докторов наук, приглашенных гостей, спонсоров, чиновников… И тех, кто сидит с поднятой рукой, не больше двадцати. Хонджун ожидал именно этого.

- Я вижу перед собой результат намеренного замалчивания. Статистика давно перестала быть объективной. Потомки тех, кто внес немалую долю в общую победу, сейчас живут в Резервациях и ревностно защищают свою историю и свои культурные корни, потому что знают: государству выгодно что-то подправить, что-то приукрасить, что-то и вовсе уничтожить… Сопротивление – это не только повстанческие группировки со всех бывших колоний, но и те самые «Желтые Хризантемы», что начали свою деятельность задолго до первых бунтов в колониях. А Кольцо Звёзд – одна из важнейших пограничных битв, в которой Утробные Корабли и Симбионты пошли против Корпорации. Раз кто-то поднял руку, значит ещё не всё в архивах переписано, но подождите ещё лет сто, и об этом будут помнить только в Резервациях. Подробности о «Хризантемах» и всех ключевых сражениях, в которых участвовали бывшие манггутцы, вы можете при желании найти в моих книгах и научных статьях: ссылки на них будут в конце доклада. Я продолжаю. 

Слайд вновь меняется. На нем фотографии двух мальчиков-азиатов: один – стоит на фоне пшеничного поля, держит в руках кролика и широко улыбается; второй – с большими красивыми глазами, но не по-детски равнодушным лицом, запечатлен по плечи. 

- На протяжении шести лет я и моя команда по крупицам восстанавливали весь нелегкий жизненный путь Хан Джисона и Ли Минхо, но не все части этого пути удалось подтвердить или опровергнуть – некоторая информация, которая могла бы нам помочь, уничтожена во время войны. Это фото из семейного альбома семьи Пак, дальних родственников Ханов. Здесь Хан Джисону шесть лет. А здесь…

Поверх мальчика с кроликом появляется изображение хмурого юноши в курсантской форме. Он заметно моложе чем тот, что говорил в камеру.

- …здесь ему шестнадцать. Первый год обучения в военном училище. Он родился в семье фермеров и очень был привязан к отцу. Но тот умер, едва мальчику исполнилось семь, - задрали дикие звери. Про его мать известно только то, что она была из рода псарей. Как вы слышали из предсмертного сообщения, с ней Джисон плохо ладил. В табелях успеваемости, что из школы и училища, нет оценок ниже B. Его одногруппники отзывались о нём как об сильном и храбром парне, из которого ни слезинки не выдавить. После выпуска Джисон начал работать в Корпорации по рекомендательному письму, однако спустя три месяца его и Ли Минхо объявили в фоновый розыск.

Хван Хонджун делает глоток воды, чтобы смочить горло.

- Прошлое Ли Минхо не так предсказуемо, как может показаться на первый взгляд. Симбионты с четырёх лет воспитывались в соответствии с регламентом Корпорации. Их обучением занимались специальные тренеры, именно они определяли производственную годность и процент брака. По достижению пятнадцати лет симбионт уже считался взрослым и мог свободно пилотировать Утробный Корабль. Рождение – обучение – исполнение задачи – утилизация. Безукоризненный цикл. В случае Ли Минхо этот цикл прервался на обучении. Фото перед вами взято из медпрофайла. Пять лет – столько исполнилось Минхо, когда в нём начались необратимые ментальные изменения.

Слайд меняется на следующий: голограмма юноши в черно-серебряной форме во весь рост, а рядом с ним столбики разной высоты – значения жизненных показателей. Хонджун показывает лазерной указкой на столбики «Деструктив» и «Ментальная адекватность» - эти параметры находятся в красном секторе.

- К пятнадцати годам у него насчитывалось семь попыток селфхарма и одна попытка самоубийства. Судя по записям в медпрофайле, его активно лечили повышенной дозой инъекции. Почему тренеры не списали его с дела ещё при первом приступе, неизвестно. Но я осмелюсь предположить, что не последнюю роль сыграла экономическая целесообразность. Итак, психологическое состояние пятилетнего Минхо пошатнулось. Что же могло стать причиной? Есть две официальные версии: первая – тренеры слишком перестарались, и ребёнок просто-напросто сломался; вторая – в какой-то момент промежуток между приёмами инъекции стал критически большим. Не исключено, что эти две причины сработали одновременно. 

Хван Хонджун делает ещё несколько глотков, прежде чем перейти к сути. Он краем глаза замечает, как с первого ряда на него кровожадно смотрит декан истфака – Владимир Ниц. 

- Еще есть третья версия – неофициальная. Её нам озвучил не так давно Хан Джисон. Он ссылается на слова своего бывшего одногруппника Ян Чонина: силы оппозиции, то есть «Желтые хризантемы», проводили реабилитацию детей-симбионтов и вывозили их тайными путями через границу. Женщины-вербовщицы, маскирующиеся под тренеров, умышленно уменьшали дозу инъекции некоторыми детям. Вполне возможно, Минхо должен был стать тем, кого спасут, но что-то пошло не так. Спасение пришло к нему только спустя двадцать пять лет в лице Хан Джисона. 

Эти двое – прямое доказательство того, что однобокость событий Каанского Свержения недопустима в наше время, попросту невежественна и оскорбительна. Всякий из нас знает о том, как проходила ликвидация Утробных Кораблей и Родильных Комплексов в 349-ом, но не всякий задумывается, что жертвами хладнокровной резни стали дети и подростки, которых можно было реабилитировать. «Всякая жизнь важна» - главный постулат человечества, который в тот день был побран. 

Хан Джисон и Ли Минхо были свидетелями важнейших событий, предшествующих Каанскому Свержению, но умерли незаслуженно забытыми на долгих сто десять лет. Наша цель сейчас – не позволить их общим воспоминаниям истлеть, не позволить предрассудкам обесценить всё пережитое ими. Лишь превратив память о них в крепкий монумент, мы сохраним не только свою историю, но самих себя.

Оставшиеся десять минут Хонджун говорит о доказательствах: большая часть тех мест, которые упомянул Хан Джисон, существуют и сейчас, и команда Хонджуна, как стая ищеек, выискивала любую подробность. Гисс превратился в пепел, Манггу стал Кровгородом, Квартал Семи Лун раскололся при гражданской войне, Новый Суи – теперь Нью-Глори… поменялось многое, но время не успело стереть маленькие следы присутствия Хан Джисона и Ли Минхо. 

Хван Хонджун спускается с кафедры под жидкие аплодисменты. Никто не выглядит воодушевленным, чтобы хлопать в ладоши громко, но и не хлопать тоже нельзя. Нехорошие шепотки со всех сторон, как жужжание ос. Другой спикер, что должен выступать следующим, смеряет Хвана презрительным взглядом, когда они пересекаются на лестнице. 

- Узкоглазый, - бросает тот вслед злым полушепотом.

Владимир Ниц, весь багровый от невысказанных претензий, успевает лебезить перед спонсорами, пока ведет Хонджуна в свой кабинет. Это крупный мужчина лет шестидесяти с тяжелой хваткой и выпирающим животом; на его фоне Хонджун выглядит хрупкой тростинкой.

- Просто невероятно! Вы только что окунули в грязь не только меня, но и всех, кто там сидит! – Громкий рявкающий голос заглушает закрытая дверь, но его всё равно слышно на весь коридор. – Когда я давал вам разрешение на этот чёртов доклад, я и подумать не мог, что вы способны подложить истфаку такую свинью! Почти сорок минут гнусной лжи и бесстыдной клеветы! Вы вообще думали о том, как после всей этой срамоты будут себя чувствовать внуки и сыновья погибших героев? А они там, среди приглашенных гостей! Когда мероприятие закончится, вы немедленно публично извинитесь, ясно вам?

- За правду не извиняются. – Хонджун младше Владимира всего на семь лет и его возмущает, что коллега обращаются к нему, как к безмозглой мелюзге, но он держит себя в руках. Гнев плохо сказывается на здоровье. – В том, что я озвучил перед публикой, нет ни капли лжи. У меня никогда не было цели оскорбить память павших европейских солдат. Я хочу, чтобы люди помнили, что победа над Каанством – заслуга не одних только европейцев. Я хочу, чтобы мой народ не выкинули за борт истории, как ненужный мусор! Никто не окунал вас в грязь. Вы сами сделали это, когда вывели меня из зала, как преступника. 

Владимир утробно хохочет, пока запивает водой таблетки от давления.

- Язык у вас подвешен ещё как. Все эти напыщенные словечки… Отбелить свою нацию – вот, чего вы хотите! Думаете, все забыли, что именно Хваны вывели первых симбионтов? Именно ваша порода когда-то превратила бато в Утробные Корабли! Хваны служили Корпорации с самого ее основания, и только, когда запахло выгодой, переметнулись на сторону Сопротивления! И теперь вы смеете что-то говорить про незаслуженно забытых манггутцев! Ещё и покойного мальца где-то откопали, чтобы на жалость надавить! Кто такой этот Хан Джисон? Доверие к вам потеряно, так что и доказательства ваши яйца выеденного не стоят. Предоставьте запись на проверку, не исключено, что это подделка.

- Эта запись принадлежит личному архиву моей семьи и никакие посторонние организации не сунут к ней носа без моего дозволения. Проверка на подлинность прошла в независимом институте и все необходимые документы загружены на ваш сервер. Профессор Ниц, история не терпит субъективщины, и вы, как доктор наук, должны это понимать. Я – понимаю. Поэтому не отрицаю всех тех злодеяний, что творили Хваны в прошлом. Наше с вами столкновение не имеет смысла.

Тот хмуро смотрит в свой планшет и видит, что да, на сервере действительно что-то есть, но подробно не вчитывается. Он не может просто так всё это оставить, поэтому хватается за последнюю соломинку:

- Пусть это не подделка. Но объясните мне, коллега вот что: в самом конце Хан Джисон говорит, что ведёт запись уже пятьдесят минут. А вы показали нам не больше двадцати. Где остальные тридцать? Уж не лукавство ли это, а?

- Я уже говорил, что восстановить всё не удалось.

- Как удобно! Вы легко могли вырезать неугодные вам моменты. Кто даст гарантию, что это не так? Кто даст гарантию, что юнец – не выдумщик? Какой-то малоизвестный независимый институт? Чушь собачья! Сделали из убийц и террористов двух святых! Довольно! Либо вы сегодня же публично отказываетесь от своих слов и отдаёте все материалы на проверку нам, либо истфак с вами больше не сотрудничает. Можете проваливать к чёртовой матери!

В парке прохладно и пахнет осенью. Вся территория при Университете окрасилась в желтые и красные цвета. Хван Хонджун стоит у искусственного озера и задумчиво смотрит на водную гладь. Огромный купол – обсерватория астрономического факультета – расплывается рябью по поверхности, когда в озеро один за другим падают золотые листья. 

Да, Профессор Ниц раскатал его, как тесто скалкой. Да, многим не пришелся по нраву этот доклад. Но главное – весь конференц-зал слышал его; главное – Хан Джисон и Ли Минхо, наконец, увидели свет. Хонджун не теряет надежды, что после его выступления, кто-нибудь из слушателей задумается о несправедливости мира и посмотрит на прошлое через призму правды. Его народ в Резервациях слишком мелкий, его легко кусать и притеснять, так что бороться и надеяться – единственное, что остаётся. Забвение хуже смерти.

- Прошу прощения. – Молодой голос отвлекает от мыслей. Хонджун удивлённо смотрит на веснушчатого паренька-азиата, что говорит с ним на манггутском языке. – Вы ведь Господин Хван, верно?

- Верно. А вы…

Манггутский язык активно вытесняется европейскими языками, даже в Резервациях охотнее говорят на языках стран-победительниц. Только в таких консервативных семьях как Хван культура родной речи ещё живёт. 

- Моё имя Феликс Ли. – Юноша симпатично улыбается. По его лицу не скажешь, что он метис. - Я слушал ваше выступление в Университете. Украдкой, у двери. То, как стойко вы держались… это потрясающе. Я хотел сказать вам это, а ещё поблагодарить за ваши труды. Я все их читал. Ваша научная работа, посвященная Кольцу Звёзд… что-то сверхъестественное. Найти столько разрозненной и засекреченной информации, собрать всё под одной обложкой… с ума сойти можно.

Хонджун невольно улыбается. Кажется, этот хреновый день, немного, но налаживается.

- Приятно слышать. Да, эта работа – одна из ресурсозатратных. Если вас она впечатлила, значит, я не зря трудился над ней почти десять лет. Мне хотелось поставить перед фактом, что не все симбионты были слепыми орудиями Содружества, как и не все манггутцы поддерживали Каана. Скажите, вы студент?

- Нет, я давно уже отучился. Надеюсь, это не покажется возмутительным, если я попрошу перейти на «ты»? 

 Хонджун слегка ошарашен. Феликс выглядит младшим, однако и сам Хонджун обманчиво молод. А ещё Феликс выглядит тем, кто может стать хорошим приятелем.

- Всё в порядке. Я думаю, мы одного года рождения?

Юноша с веснушками загадочно смотрит ему в глаза, улыбаясь лишь уголками губ. Затем поворачивается сторону главного корпуса Университета. Это огромное здание с белыми колонами и с парадной двухстворчатой дверью из тяжелого дерева.

- Никак не могу понять, что особенного в этих словах. – Феликс показывает рукой на девиз Университета, высеченный на камне. Ходжун замечает на запястье юноши необычный браслет, тонкий, золотистый, с плоским кружком посередине. – «Пустота и никакой сути». Словно все учёные люди решили таким образом унизить самих себя в угоду чрезмерной скромности. Или они просто прибедняются: да, мы знаем то и то, мы можем это и это, но нет-нет, ничего не подумайте, в нас нет ничего исключительного. Что ты думаешь?

Хонджун тихонько смеется. Новый знакомый очень забавный, чем-то напоминает собственного любопытного братишку.

- На самом деле это прямая цитата. Так ответил мудрец Бодхидхарма на вопрос китайского императора «В чём суть буддизма?».

- О, так значит здесь есть древние корни… китайский император – это далеко. И опять же… что имел в виду этот Бодхид… хар… тьфу! Мудрец! Что имел в виду этот мудрец?

- Кто его знает. Я историк, а не философ, тут я не смогу тебе помочь.

Феликс снова впивается в него странным гипнотическим взглядом. Хонджуну на одно мгновение кажется, что в глазах напротив он видит звёзды и галактики. «Вот это да, - думает он. – Поплыл на старости лет».

- Сможешь. – Феликс моргает, и трепетный мираж исчезает. – Я подошел к тебе, потому что уверен, что такой человек как ты, мне не откажет. Некоторые говорят, что Кольцо Звёзд назвали именно так, потому что, когда Утробные Корабли палили по Содружеству, взрывы сияли, как звёзды. Что-то в этом есть от правды. На самом деле, когда всё было окончено, Корабли самоуничтожились и превратились в глобулы. Возможно, сейчас все они где-то над нами, продолжают свой космический путь. Это я от дедушки узнал.

- А твой дедушка, он… - Хонджун чувствует, как его сердце ходит ходуном без причины.

- Был участником той битвы и там же погиб. – Лицо Феликса заметно мрачнеет. – Я – единственный, кто помнит о нем. Я не хочу, чтобы его списали со счетов, как множество других манггутцев, о которых принято молчать. Он оставил после себя дневниковые записи, какие-то письма и ещё кучу документов. Всё хранится у меня дома. Такое ведь интересно историкам? Тебе будет интересно?

- Забвение хуже смерти. Пригласи меня к себе домой. Мы придумаем что-нибудь вместе.

Спустя еще 5 лет

Нью-Глори

На набережной города сегодня многолюдно; впервые за долгое время Шесть Резерваций собрались вместе. Играет музыка, звучит детский смех, не меньше дюжины пар вальсируют. Люди кладут на мемориальную плиту букеты хризантем, и цветы копятся красивой разноцветной лентой на черном мраморе. Вокруг счастье, смешанное с тоской. 

Феликс смотрит, как Хонджун вместе со всей своей семьей – родителями, братьями и сестрам, дядьями и тётями – делает поклоны с колен, касаясь лбом холодной плиты. 

Там, среди многочисленных имен на камне, есть одно, особенно дорогое Феликсу. Он сам высекал его, и теперь, когда настал момент отдать дань уважения, ноги внезапно наливаются свинцом. 

Кристофер увековечен в монументе вместе с тысячами других, и это большее, о чем Феликс мог мечтать. Ведь брат целиком и полностью был человеком Каана. Эту неприятную правду никто никогда не узнает. Феликс понимает, что поступает несправедливо по отношению к Хонджуну, но Крис… он искренне любил Феликса, и не важно, что им было суждено бороться за разные стороны.

Губы невольно сжимаются в полоску, когда в голову приходит неосторожная мысль: а хотел бы Крис быть здесь? Может, то, что Феликс сделал, на самом деле не желание спасти брата от забвения, а всего-навсего собственный эгоизм? 

Хонджун кладёт мягкую руку на плечо и успокаивающе сжимает. Хваны закончили, теперь на очереди другие семьи. 

- Пойдешь? – Феликс благодарен, что Хонджун говорит с ним сейчас.

- Потом. – «Никогда».

Они решают прогуляться по всему мемориальному комплексу, пока очередь на поклон не рассосётся (но Феликс ни за что не признается, что кланяться ему просто совестно). Это большая территория, когда-то здесь стояла Резиденция прадедушки Хонджуна. Шесть Резерваций объединили свои финансы, чтобы дать всем манггутцам, погибшим за Сопротивление, то, что не дало государство, - величие и почести. 

Перед ними главное изваяние комплекса: памятник из серого камня высотой с четырехэтажное здание. Двое мужчин стоят рядом с друг другом и смотрят в сторону реки. На них военная одежда, а их руки сцеплены в замок и подняты параллельно земле. Поверх рукавов, от запястий до локтей вьётся широкая лента. 

На просторном пьедестале играют дети, прячась между каменных ног, а у подножья ровными рядами лежат цветы. Хонджун закрывает глаза в молчаливой благодарности. Феликс берёт его ладонь в свою. Он чувствует внутри себя некую завершённость, когда читает выпуклую надпись на пьедестале: 

В ПАМЯТЬ ХАН ДЖИСОНУ, 

ЛИ МИНХО

и всем незаслуженно забытым героям 

Каанского Свержения 4342-4352гг.