И порхали вкруг свечки они сгоряча,
И огнем опалила им крылья свеча.
Год 2016
Чан находит себя сидящем среди пряно пахнущих деревцев. Всё перед глазами двоится, горизонт качается, точно выбитый гироскоп. Болят икры, ноют мышцы предплечья, пальцы рук мелко трясутся. Поначалу он теряется, потому что не может открыть глаза до конца, а потом вытирает их и обнаруживает тёмные тянущиеся комочки. Это загустевшая кровь. Всё его лицо, ладони и куртка в бурых брызгах, в каких-то отвратительных склизких ошмётках. Пахнет свежим сырым мясом. Источник запаха не он сам, а некий предмет, лежащий между его колен. Громкий истеричный смешок вырывается из рта Чана, когда тот встречается с безжизненным взглядом Сынмина.
Голова, завернутая в ветошь, как в пелёнку, отрезана рвано и ещё кровоточит. Осознание содеянного бьёт наотмашь и так сильно, что весь мир вокруг перестаёт существовать, рассыпается на осколки, гранулы, частицы туда, в самую бездну, вместе с Чаном. Он - ядро безумия. Он - убил человека. Не просто убил - жестоко расправился, без каких-либо сожалений. Нож, с помощью которого удалось разрезать все мышцы и переломить шейные позвонки, лежит здесь же, в густой траве. Лезвие, покрытое красными разводами и высохшими каплями, заметно погнуто. Рукоятка расщеплена от того, с какой силой на неё давили.
Чан чувствует горячие струйки слёз и то, как от них щиплет щёки; на его лице куча царапин, полученных от хлестких веток и острой колючей проволоки.
- Прости. Прости меня. - Он опасливо тянется пальцами к голове Сынмина, в фантомной надежде получить от мертвеца ответ. - Господи. Прости.
Кто-то с очень знакомым голосом говорит ему:
- Извинения - лишнее.
В следующее мгновение Чан понимает, что он не в лесу, а в саду на заднем дворе коттеджа. Человек с лицом и голосом Минхо садится рядом, заглядывает в глаза Сынмина с цепким любопытством исследователя. И вдруг начинает безудержно хохотать.
- Твою ж мать! Он что, сдох?
Чан уверен, что это не Минхо. Это его жуткий двойник с улыбкой маньяка. У прошлого Минхо никогда не было такого ледяного нечеловеческого взгляда.
- Я… - попытка связать мысли и слова стоит титанических усилий, - Я ничего не… Кто это?
Минхо как будто нехотя отворачивается от головы, затем бросает Чану в лицо едкую насмешку:
- Для человека, что ловит тревожку от любого чиха, у тебя довольно зудящее шило в одном месте. - Секундная пауза. - Но стоит отдать тебе должное: ты справился на ура.
Чан вновь возвращает взгляд на Сынмина. Тот в своей смерти выглядит задумчивым, слегка возмущенным, точно вот-вот ворвется в их разговор. Где-то далеко-далеко каркают вороны. Интересно, жива ли Мона.
- Я не верю… - Чан силится выпрямить спину, чтобы удобнее облокотиться о ствол дерева, но всё тело будто пронзает сотнями гвоздей. С помощью каких сил он прибежал из леса сюда - непонятно, как и то, каким образом ему теперь спасаться, - Я не хотел… Это… всё не по настоящему. Да. Глюки, только и всего.
- Не стану тебя разубеждать, - Минхо улыбается с облегчением и счастьем, - И не буду тратить минуты своей свободы на бесполезную болтовню.
С помощью платка он достает из кармана телефон в ядовито-жёлтом чехле и кладёт его Чану в руку.
- Свой ты потерял. Включишь этот, если захочешь с кем-нибудь связаться. Мои полномочия на этом окончены, и твоя дальнейшая судьба меня волнует мало.
Минхо встаёт на ноги, чтобы уйти.
Чан спрашивает его вдогонку, особо ни на что не надеясь:
- Значит, ничего искреннего в твоих чувствах ко мне не было?
- Всё верно, я тебя использовал. То, что ты поверил в этот спектакль, только твои проблемы.
Чан так обессилен, что смех выходит из его рта почти беззвучными порциями дыхания.
- Врун. Если бы тебе было плевать, ты бы не оставил меня в живых. Я могу свидетельствовать против тебя.
Минхо стоит на месте, но всё так же не оборачивается. Когда он отвечает, Чан отчётливо слышит его злобу:
- Какой дурак станет убивать единственного, кто сгодится на роль козла отпущения? Можешь говорить полиции что угодно, тебе всё равно никто не поверит.
- Слишком быстро ответил. Попробуй ещё раз.
- Ты себялюбивый слабак с жалкой меркантильной душонкой! Вечно распускаешь нюни, оправдывая свою бесполезность депрессией, тревожным расстройством и чем только не. Меня тошнит от тебя, понятно?
Чан слабо улыбается:
- А я хочу целовать тебя каждый раз, как вижу. Ты самый прекрасный и потрясающий человек из всех, что я встречал.
- Не старайся, эти потуги выглядят просто смешно. Я вижу тебя насквозь и знаю, о чем на самом деле ты думаешь. Твои мысли отвратительны. Ты отвратителен. Такой же как и остальные.
- Ничего ты не знаешь. Знал бы, ни за что не назвал бы мои чувства к тебе отвратительными, ведь любовь - это то, что ты ценишь и так хочешь. Это твой Камень.
Минхо яростно поворачивается к нему лицом. Его брови сдвинуты к переносице, а губы сжаты в тонкую полоску.
- Хватит делать вид, будто разбираешься в моих чувствах. Я не испытываю к тебе ничего кроме ненависти, Чан.
- Это твоё право. Но, если это искренне хотя бы на десятую часть, мне достаточно. Разве человек, который исполнил твою просьбу, - Чан кивает на голову Сынмина, чувствуя в своем горле ком, - не заслуживает награды? Скажи мне правду.
Минхо высокомерно хмыкает:
- Твоя награда - твоя жизнь.
Чан ловит его так же ловко, как сачок ловит бабочку:
- Вот как. Значит, на самом деле ты не убил меня, потому что я заслужил жить дальше?
То, как широко Минхо распахивает глаза, подтверждает, что Чан выбрал верную тактику: если тот ответит на вопрос согласием, он признает, что дал слабину и поддался чувствам; если начнет отнекиваться, это будет выглядеть как оправдание, и Минхо ещё сильнее себя закопает.
Ответ звучит нейтрально, но таким нарочито равнодушным тоном, что уже нет никаких сомнений в том, что Минхо попался:
- Ты чем слушаешь? Я не собираюсь разжевывать тебе всё и в рот класть.
Чан позволяет себя расслабленно откинуть голову назад.
- Не собираешься. Но всё еще торчишь здесь, потому что уязвлен. Убегать, поджав хвост, как побитая псина, - не в твоём стиле, да?
Минхо возвращается на прежнее место, садится на корточки, чтобы быть с Чаном на одном уровне, затем кладет свой подбородок на руки, сложенные на коленях. Ветер треплет его и без того небрежные локоны, а солнце бликует в черных, точно агаты, глазах. Он похож на одинокого мальчика-эльфа, лесного духа, с которым никто не дружит, никто не играет.
- Я допускал мысль, - его глаза задумчиво смотрят в глаза Чана, - что после сделанного ты явишься именно сюда, но надеялся, что тебе хватит ума так не делать. Лучше бы ты остался там, на полигоне.
- Рядом с тобой я не думаю. Ты подсыпал мне в еду колёса?
Минхо отрицательно качает головой.
- Такие люди как ты, ментально ослабленные и несчастные, лёгкая добыча. Манипулировать вами легче лёгкого. Это даже немного скучно. Смерть давно перестала меня веселить.
“Смерть - уже не весело” - фраза, что не единожды встречалась Чану до этого момента. Озвучить догадку, что крутится в его голове сейчас, всё равно что спросить, сколько будет дважды два, - настолько всё прозрачно. Вопреки этому он спрашивает Минхо:
- Если это больше не интересно для тебя, зачем ты убил Хан Джисона?
- Мне впервые… стало не по себе, - смятение в его глазах неподдельное, - Я долго искал уединенное место. Этот дом стал для меня приятной находкой.
Чан осмеливается сжать его нежную ладонь своей окровавленной рукой.
- Помню, ты когда-то говорил, что хочешь семью.
Минхо прикрывает веки и настолько несчастно улыбается, что кажется, будто все цвета вокруг него тускнеют.
- Верно. Я желал человека, рядом с которым я бы не чувствовал ни страха, ни извечных опасений, что однажды мне сделают больно. - Он переплетает свои пальцы с пальцами Чана. - У меня мог быть ребёнок, которого я никому бы не дал в обиду. Дети - самое чудесное, что есть в мире. Крохотные завязи, которые любой способен раздавить в своём кулаке, если захочет. Но оказалось, это так тяжело: о чем-то мечтать и видеть, как тебя уносит от желаемого всё дальше и дальше.
- Ты хотел быть с Джисоном, но он отказал тебе?
Минхо смотрит на Чана так, как обычно смотрят на безнадёжных больных, - устало и с жалостью.
- Ещё чего. Я хотел, чтобы Джисон убрался из моей жизни, а он прилип ко мне, как жвачка прилипает к подошве обуви. Он был расчетливым и лицемерным ублюдком, который мог выжидать удобного случая годами, чтобы подгадить мне. Его длинный нос так и норовил разнюхать всё о моём прошлом и настоящем. Я ненавидел Джисона так сильно, что каждый раз при виде него у меня темнело в глазах.
- Ненавидел сильнее, чем сейчас ненавидишь меня? - Чан тянет к нему свободную руку, чтобы приобнять, но тело не слушается, и рука слабой плетью падает на землю.
Минхо, словно взъерошенный и ранимый зяблик, сам садится Чану под бок и тихонько обнимает его поперек живота.
- Как же плохо, что ты вернулся ко мне, а не остался там, в лесу.
Чан сипло смеётся:
- Не очень похоже, что тебе плохо.
- Мне плохо от того, насколько хорошо.
- Я счастлив, что люблю тебя, - Чан легонько поддевает чужой кончик носа своим, - Поцелуй меня.
Минхо несколько секунд просто дышит в миллиметре от его губ.
- Я - твоя самая огромная неудача в жизни.
- Ты - самое потрясающее, что произошло в моей жизни. С тобой я чувствую себя именно тем, кто я есть, а не набором ментальных заёбов, каким меня привыкли видеть все. Не могу не отметить, что с тобой у меня, ко всему прочему, капитально поехала крыша, но везде есть свои минусы, да?
- По-моему, это уже не лечится. - Минхо нежно берёт его заляпанное кровью лицо в свои ладони. - Я хочу тебя.
Он целует Чана долго, глубоко и жадно. Припечатывает телом к стволу дерева, зарываясь пальцами в кудрявые волосы. Его дыхание тяжелое, полное несдержанного удовольствия, а язык лижет десны и губы с обжигающим напором. Чан так хочет обнять его в ответ, но не в состоянии пошевелить даже пальцем. Не сопротивляться - единственное действие, что ему доступно. Когда Минхо опускается поцелуями к линии челюсти, Чан хрипло интересуется:
- Почему я чувствую себя так, будто по мне каток проехался? Это насовсем?
- Может быть на полчаса, - голос тихий, с озорной хитринкой направлен прямо в ухо, - Я сделаю тебе приятно, пока ты в отходняке, можно?
По позвоночнику бегут мурашки предвкушения, и сознание будоражит от того факта, что Чан беспомощен до безобразия, весь полностью в руках Минхо, а тот способен использовать эту ситуацию, как ему угодно.
- Погоди, - он говорит это сквозь поцелуи, - А что делать с ним?
Голова всё еще лежит между колен, пахнущая кровью и смертью. Минхо отпихивает её ногой куда-то в сторону. Глаза Сынмина поблескивают мутным золотом поверх грязной ветоши и разнотравья.
- Пусть смотрит, как я наслаждаюсь жизнью без него, - Минхо кладет Чана на землю и расстегивает его верхнюю одежду, чтобы провести руками по голым бокам.
- Меня вырвет, если ты не уберёшь его отсюда.
- Не драматизируй. Он хотел, чтобы я убил тебя, - горячие пальцы массируют грудь, отчего соски твердеют и становятся чувствительными, - Что может быть приятнее, чем голова побежденного соперника?
- А Джисон? Где он? - Чан понимает, что понемногу возвращает контроль своим мышцам, когда в ладонях и ступнях начинает характерно покалывать. - Тоже смотрит на нас из укромного места?
Минхо берет его лицо в руки и поворачивает так, чтобы поднялся подбородок. Обзор Чана перевернут вверх ногами. Сверху из влажной земли вниз опускается стволик саженца. На конце стволика пышная крона, что поблескивает на солнце глянцевыми листьями.
- Росточки на косточках. Я так боялся, что гнилой характер Джисона отравит мне почву, однако погляди: базилик благоухает и растет даже лучше, чем раньше.
Перед Чаном далеко не один саженец. У того деревца, под которым покоится голова Джисона, кора более светлая и нежная. Остальные базиликовые стволики грубые, с бороздами. Сколько лет они растут здесь?
Он возвращает голову в прежнее положение и видит, как Минхо плавно спускается поцелуями к пупку, не отрывая от Чана взгляда. Блестящие агаты светлеют, покрываются золотыми крапинками, тонут во тьме зрачков. Такое желто-оранжевое сияние, словно внутри радужек заперт янтарь, есть у кошек, у ночных птиц и никогда - у людей. Этот цвет более глубокий тёплый, чем тот, что Чан видел во взгляде Сынмина. Ему не страшно рядом с Минхо и нет опасений, что тот сейчас же обратится в какую-нибудь пернатую хтонь и выпотрошит его.
“Желтые агаты… они вперились прямо в меня!” - слова Феликса теперь не кажутся бредом наркомана. Вопрос лишь в том: кто был тот незнакомец, что увел Чонмана в лес. Минхо или Сынмин?
- Ммм, это что такое? - Минхо расстегивает пуговицу на штанах и видит величайших чанов позор.
- Господи…
На серых трусах расползлись темные разводы. Он совсем забыл, что не так давно обмочился. От стыда горит лицо, и хочется быть где угодно, но не здесь. Его руки, к которым вернулись крохи сил, пытаются прикрыть это недоразумение, однако для Минхо подобное - не катастрофа.
- Всё нормально, - он поднимается, чтобы поцеловать Чана в губы, но тот отворачивается, - Хэй… ты не виноват, это же из-за меня, помнишь? Прости. Не только за мокрые штаны. За всё прости.
- В ту ночь, когда я остался с тобой до утра, ты тоже просил прощения.
Минхо приспускает его нижнее бельё. На половину вставшему члену становится прохладно. Горячий рот смыкается на мочке уха. Чан слышит, как глубоко дышит Минхо. Тот ласкает рукой между его бёдер, отчего хочется изгибаться и вертеться на месте. Мышцы ноют, а сознание идёт кругом от того, как ему приятно.
Чан поворачивает лицо, чтобы Минхо было удобно целовать шею и кадык, и тут чувствует на себе прицельный взгляд Сынмина. Перепачканная кровью голова лежит на том же месте, но есть стойкое ощущение, что под приспущенными веками всё ещё живые глаза.
Минхо кусает сосок и вместе со стоном громко шепчет:
- Я не знаю, что я делаю… что теперь будет?
- Не принимай поспешных решений, - берет его за подбородок, оглаживает губы большим пальцем, - думай прежде всего о себе.
- А ты…
- Козёл отпущения, как и предполагалось. - Минхо смотрит - глубоко несчастно, с сожалением о сказанных им грубостях, поэтому Чан спешит добавить: - Не оставайся тут, только из-за мимолётных чувств ко мне, не подвергай себя опасности. Ты ведь долго к этому шёл, верно? Какая бы ни была причина убийства Сынмина, я верю, что так надо. Я верю тебе.
- Может ли Бог создать камень, который не в силах сдвинуть?
- Всякий бог беспомощен, - Чан улыбается, показывая глазами в сторону отрубленной головы, - но ты же человек. Значит можешь всё, что угодно.
Минхо закрывает глаза, давая слезам свободно скатываться по щекам к подбородку. Он ластится в ладонь Чана, целует её, прижимает к своему лицу.
- Мой Камень - это ты. - Его голос тихий, полный смертельной усталости.
Чан с усилием поднимается на локтях, чтобы Минхо было удобно седлать его, затем отвечает, уткнувшись носом ему в шею:
- Я ничего не помню о том, что делал. У меня нет очевидного мотива. Не думаю, что мне грозит тюрьма. Они упрячут меня в дурку. Мой адвокат будет давить именно на это.
- Дождись меня. Однажды я вернусь за тобой, понятно?
- Звучит как угроза, - Чан ласково целует его в губы, - Ты уверен, что это правильно?
Вместо ответа Минхо возвращает руку на возбужденный член и углубляет поцелуй.
У них еще есть время побыть рядом с друг другом, прежде чем обезглавленное тело обнаружат в лесу; прежде чем Минхо сбежит из города; прежде чем Чан включит телефон в ядовито-желтом чехле. И это время, полное ласк и тихих стонов, навсегда останется в памяти обоих чудесной путеводной нитью, что в далеком будущем поможет им вновь обрести друг друга.
Год 2014. Август
- Ну, вот я ему и говорю, мол, ваши методы обучения двадцать лет как устарели, - Джисон зачерпывает ложкой мороженное из вазочки, и слизывает его языком, - А он мне: “Проработайте в школе хотя бы пять лет, Хан, тогда и открывайте рот”. Честное слово, так и хотелось харкнуть старикашке прямо в рожу. Задрал.
- Справедливости ради, - Минхо, лениво откинувшись на спинку кресла, пьёт лимонад со льдом, - он в чем-то прав. У тебя ещё недостаточно опыта, чтобы критиковать старших коллег. Ты ведь даже года не проработал здесь.
Джисон раздраженно цыкает:
- Может и так. Но ты не можешь отрицать то, что корпоративная иерархия - ненужный архаизм, который серьезно мешает молодым специалистам развиваться. Старшему поколению стоит знать, когда вовремя уступить место молодым.
Они сидят на летней веранде популярной в городе кафешки. Под горячим солнцем мороженое быстро тает. Редкий ветерок приносит капли воды от оросителей газона, что брызжут у здания Администрации. Вокруг безлюдье: в такое пекло все торчат у кондиционеров в офисах или дома.
- Представь, что это естественный отбор, - Минхо перемешивает остатки льда трубочкой, - Старые львы, как правило, без боя не уходят.
- Обломай льву клыки, и что останется? - Джисон хочет продолжить свою мысль, но отвлекается на вибрирующий телефон, - Ынджи пишет, что у нее появился дерматит из-за твоего бальзама. Это что значит?
Минхо равнодушно пожимает плечами:
- То, что у нее аллергия на компоненты. Пусть мнёт тебе спину в перчатках. Это не проблема.
- Не, у неё ногти… - Джисон отвлеченно месит то, что осталось от мороженного, - Хён, может ты…
Минхо прерывает его весьма красноречивым взглядом.
- Мы ещё не в тех отношениях, чтобы я видел тебя полуголым, ты так не думаешь?
- Если проблема только в этом, - Джисон подпирает щёку кулаком, не переставая баловаться ложкой, - то приглашаю тебя в сауну. Сотрём границы и всё такое.
Стакан с почти растаявшим льдом достаточного громко ставится на стол. У Минхо пустые пугающие глаза, уголки его губ чуть приподняты в неприятной улыбке. Он поднимается с кресла и кладёт на стол чаевые.
- Я потратил слишком много времени на тебя. Меня ждет работа.
- Ауч, - Джисон в нарочитой обиде хватается за сердце, - это было грубо, хён. Кстати, где ты работаешь?
- Фриланс, - тот отвечает, не поворачивая лица, - Пока.
- Пока, - “Если это фриланс обеспечил ему три счета в разных банках, то значит, я ничего не смыслю в этой жизни, черт возьми”.
Минхо хорошо маскируется под “мирного”, но все его тайны, которые Джисон так мечтает разоблачить, жирно намекают на, что этот осторожный и хитрый тип имеет какое-то отношение к криминалу. Если удасться подобное доказать, дышать в Тэбэке станет на порядок легче.
Фигура Минхо постепенно удаляется в сторону автобусной остановки, и Джисон не отрывает от нее взгляда. Он думает о том, что его начальная тактика идти тараном была преждевременной, ведь в тот день, когда Джисон впервые столкнулся с Минхо лицом к лицу, сомнений в том, что коттедж может ему не достаться, не было. Как оказалось, возвращение выморочного имущества - процесс невыносимо долгий, а нотариус Ким, который поднимал (и поднимает сейчас) все нужные бумаги, довольно нерасторопный. Стоит нанять больше юристов, иначе тактика, которой Джисон придерживается сейчас, - быть с Минхо дружелюбным пуськой -, рискует тоже себя не оправдать.
Год 2014. Ноябрь
Чем чаще они видятся, тем более раздражительным Джисон становится. Держать лицо ему никогда не составляло труда, но в моменты, когда Минхо вблизи нет, и притворяться не надо, всё чаще появляется ощущение, что вот-вот из носа потечёт кровь, - слабость нападает страшная. Если существуют энергетические вампиры, то Минхо самый страшный из них.
В один день Джисон узнает из учительского чата, что в доме по Намдон-ро сдаются комнаты для приезжих. Минхо сделал из коттеджа полугостиницу, перевалочный пункт, в котором намного лучше, чем в мотеле при заправке. Но кто знает, что на самом деле под этим прячется? Действительно ли, безобидное желание заработать на аренде или же это прикрытие для чего-то незаконного? Мысль о том, что в семейном жилище Ханов теперь могут ошиваться какие-то люди с улицы, вызывает в Джисоне такую злобу, что зубы скрипят.. Сейчас, когда срочно нужна помощь Мейли-цзе, та, как назло, не выходит на связь.
- Сонсэнним, - неуверенный голос звучит над головой, - С вами всё хорошо?
Джисон, что сидит за учительским столом, поднимает голову. Это на перемене к нему подошёл староста Джинвон. У мальчика, который по телосложению выше и сильнее среднего корейского мужчины, удивительно безобидное лицо.
- Ты что-то хотел?
- У вас просто капилляры в глазах полопались, - неловкая пауза, - Да, у меня вот какой вопрос. Много ребят интересуются, пойдем ли мы ещё в поход. А то ведь холода скоро.
- Директор не разрешит. Мы и так перевыполнили норму. Считай, летом сколько раз сходили, а официально кружок ещё не открыт.
- Мой папа предлагает построить небольшие навесы из досок, чтобы было где отдохнуть и обсохнуть, если вдруг дождь. А ещё поставить вдоль всей тропы столбики с ориентирами. Вы как думаете, хорошая идея?
- Если поговорить с вашими родителями, и они согласятся поработать в складчину, то следующим летом вполне возможно всё это организовать. Твой отец говорит о разумных вещах: кто как не егерь, знает лучше всех, что нужно человеку в лесу. Как у него дела, кстати?
Джинвон неуверенно ведёт плечами.
- Нормально. Целыми днями на работе. Жуть какую-то рассказывает. Птиц мёртвых много стало, причем довольно крупных. На днях он увидел, как какой-то человек торчит у мертвой туши. Папа подумал это браконьер и хотел его задержать, а тот взял и испарился.
Этой весной Джисон при похожих обстоятельствах встретил Минхо. Та пугающая улыбка временами приходит ему в кошмарах. Совпадение ли? Если связь между умерщвленными птицами и Минхо есть, без полиции её не выявить. А полиция не будет работать без серьезных оснований. Замкнутый круг.
Год 2015. Январь
Ынджи протягивает одному из мужчин за столом конверт с деньгами. Тот пересчитывает их, вносит сумму напротив нужной фамилии в специальный журнал. Джисон следит за этим без особого интереса. Чужие свадьбы для него одинаково занятное и скучное мероприятие. К тому же жениха и невесту он не знает. Они - давние друзья Ынджи. Сама Ынджи, одетая элегантно и со вкусом, светится изнутри и здоровается с каждым, кого встретит. Дружелюбия ей не занимать. В моменты, когда Джисону становится совсем тоскливо, он подолгу смотрит на свою девушку, прежде чем наклониться к ее уху, чтобы прошептать, какая она прелестная. Его рука ныряет ей под юбку, но так, чтобы люди, сидящие на одном ряду с ними, не заметили этого.
В зале церемонии собрался, похоже, весь Тэбэк. На потолке несколько рядов люстр, что освещают цветочные убранства. Здесь всё пышет западной помпезностью, которую Ынджи так любит. Роскошь, статусность, приличие. Для девушки-маникюрщицы без образования свадьба в подобном месте предел мечтаний, и Джисон обязательно исполнит всё, что она захочет, когда накопится достаточно денег на торжество. Выигрыш за марафон, что хранится на счету нетронутым, он не теряет надежды истратить по назначению: либо в качестве компенсации Минхо, если тот всё же согласится покинуть дом, либо, если не согласится, - для покупки нового жилья.
Церемония бракосочетания длится около получаса, затем жених с невестой со всеми гостями выходят на террасу, чтобы сделать фотографии и пообщаться. После празднование продолжится в ресторане, и этого этапа Джисон ждет сильнее всего, потому как зверски проголодался.
- Ты не замерзла? - он мог бы согреть ноги Ынджи своими ладонями, но народа вокруг много, такое действие расценится кем-либо как неприличное, - Мне сходить за покрывалом?
- Нет, мне не холодно, - тем не менее видно, как она съёжилась. Из её красивого рта выходят облачки пара, - Я спросила у распорядителя, сколько примерно стоит аренда зала. Моя подруга обращалась к шаману, чтобы узнать подходящий день для свадьбы. Думаю, нам нужно сделать так же. Ещё она сказала, что за отдельную плату шаман может рассчитать идеальный месяц для планирования ребёнка. Сам понимаешь, очередь на подобные услуги - на месяцы вперед, так что важно не тормозить…
Джисон быстро, пока никто не видит, чмокает её в розовую щёку.
- Мне нравится, когда ты планируешь что-то вслух. Сразу такая деловая.
- Я слышу, как бурчит твой живот, - Ынджи ласково поправляет Джисону несколько выбившихся прядок, - Схожу до автомата, куплю тебе батончик.
Она уходит обратно в здание, минуя толпы людей. Джисон от нечего делать глядит по сторонам. Вокруг звучат смех и шумные разговоры. Молодожены целуются на камеру и выглядят по-настоящему счастливыми. Джисон невольно задумывается: а будет ли он сам также счастлив, когда Ынджи станет его женой, или всё, что он задумал - пустая трата времени, и стоит вернуться в Шанхай, как ему велел отец? Жизнь в мегаполисе, в окружении чванливых партнеров по бизнесу, в окружении лести и постоянного давления; жизнь, в которой дни расписан по минутам, в которой каждый норовит воткнуть палки в колёса. Именно там Джисон научился отменно лицемерить, ведь показать свои искренние эмоции кому-то - значит самолично превратить себя в мишень. В Тэбэке нет такой острой необходимости защищаться, но есть человек, перед кем нельзя давать слабину.
Как только мысли Джисона плавно перетекают к Ли Минхо, тот, словно черт из табакерки, появляется перед глазами. Его фигура далека от дворца бракосочетания, но узнаваема. Он стоит на фоне заснеженных деревьев и разговаривает с неизвестным мужчиной, что стоит к Джисону спиной. Невольно перехватывает дыхание от его улыбки и смеха, что не слышится, но ощущается. Редкие хлопья снега опускаются Минхо на волосы и тают. Большие сверкающие глаза, скульптурная переносица, розовые щёки и красные от трещинок губы - он похож на снежного принца. Красивый, но холодный и недосягаемый. Джисон не осознаёт себя, когда достаёт телефон и выкручивает зум на максимум, чтобы запечатлеть пару хороших кадров. Он не успевает спросить себя, на кой черт ему эти фотографии, потому как рядом оказывается Ынджи.
- Что делаешь? - спрашивает она таким тоном, что сразу ясно - она не застала Джисона за тем сталкерским действием, - Держи, набрала твоих любимых. Вода, правда, только с газом.
- Спасибо, - он шуршит упаковкой, разворачивая угощение, - Пойдем ещё погреемся. Всё равно, пока фотограф всех не перещёлкает, в ресторан не двинемся.
Год 2016. Июнь
В День Природы спина начинает болеть сильнее, чем обычно. Должно быть, сказывается физическая нагрузка: Джисону приходится переносить много тяжелых вещей, коробок и ящиков. Ынджи давно не делала ему массаж, работа то на дому, то в салоне, к тому же планирование свадьбы - всё это сильно сокращает время, которое они могли бы провести наедине.
Нервы на ярмарке совсем ни к чёрту, и Джисон держится со всех сил, чтобы не начать срываться на своих детей. Это его второй класс; прошлый закончил школу, но некоторые выпустившиеся ребята тоже здесь, пришли помочь. В частности, уже повзрослевший Джинвон, который рад передвигать тяжелые столы.
Эта ярмарка - ежегодная школьная традиция, и быть её куратором - большой профессиональный успех. Джисон очень хорошо показал себя прошлым летом, когда организовал сбор средств на реализацию лесного домика от дождя и столбиков-ориентиров по всей протяженности походной тропы. Он и его прошлые ребята провели культовый марш-бросок на выживание, даже успели исследовать горные реки. Все вернулись к родителям в целости и сохранности, никто не остался недовольным, а ночь в палатке для них стала самым ценным воспоминанием. Именно тем летом директор, наконец, оценил походную практику по достоинству и дал добро на открытие Кружка Юных Натуралистов.
Джисон, окрыленный успехами, поддался на уговоры Мин-сонбэним и решил официально участвовать в выборах в Администрацию, что пройдут в июле. Никто не посмеет назвать его пришлым, что суёт свой нос куда не надо, ведь он проработал здесь достаточно, чтобы иметь своё мнение и свободно критиковать действующую власть. “Всё налаживается. Всё будет хорошо, - думает Джисон доставая из коробки стопку глянцевых листовок со своей программой по улучшению города, - Если не получится, можно попробовать в следующий раз”.
Горожане во всю толпятся на школьном дворе, что теперь обустроен в рамках летнего фестиваля: здесь и прилавки с самодельными сладостями, и небольшая танцплощадка для маленьких детей, и куча гелиевых шаров разных размеров и форм, и места, где гости могут взять понравившуюся б/у вещь за символическую сумму. Полицейские расслабленно прохаживаются между рядами лавочек, гарантируя своим присутствием общественный порядок. Джисон не может радоваться за свою работу в полной мере, ведь во-первых ярмарка ещё не окончена, а во-вторых позвоночник болит просто адски.
Стол, за которым он хозяйничает, заставлен бутылками с соком и предвыборными листовками. Пока Джисон раздаёт распоряжения своим детям по телефону, параллельно с этим проверяя все документы, которые после мероприятия нужно отдать бухгалтерии, кто-то подходит к столу, чтобы купить попить. У незнакомого, приятного на вид юноши, на плече сидит ручная ворона, что в любопытстве вертит головкой туда-сюда. Джисон показывает глазами, куда класть деньги за сок, и ожидает, что юноша не задержится и уйдет веселиться дальше, как это делают все.
Однако тот поднимает руку с зажатой в ней листовкой и вдруг произносит:
- Вы хорошо расписали свои стратегии, Хан-щи, - Джисон как раз говорит в трубку финальное: “Никаких фейерверков, совсем сдурели? Хотите, чтобы ваши родители меня линчевали тут? Нет, я сказал”. Неизвестный дожидается, когда он сбросит звонок, затем продолжает: - Вы уверены в себе. Это очень заметно.
- С кем имею честь? - Джисон не планировал отвечать так неприятно, но он устал и хотел бы не тратить время на непонятные разговоры.
- Здравствуйте. Ким Сынмин. Я о вас наслышан.
- Надеюсь, в хорошем смысле. У вас какие-то вопросы насчет моей программы?
- Да. В разделе туризма вы говорите о том, что для привлечения людей и капитала, нужно развить горнолыжное дело, а заброшенные шахты переделать под музеи. Странно то, что вы, учитель биологии, заведующий кружком натуралистов, не принимаете во внимание тот факт, что такие действия нанесут серьёзный вред экосистеме.
“Вот же прилипала”.
- Сынмин-щи, я понимаю, о чём вы беспокоитесь, но человек и природа так или иначе будут существовать в вечном противостоянии. Эту проблему уместно обсуждать на различных конференциях по экологии, а не здесь.
- А чем это место не подходит? - у Сынмина искренне непонимающее лицо. Он либо от скуки мается дурью, либо действительно считает, что нашёл для подобного разговора подходящее время, - День Природы, в который неуместно обсуждать, собственно, саму природу? Лес вокруг Тэбэка первозданный, со своей самобытной организацией. Не стоит использовать его ресурсы ради ваших меркантильных целей.
- Не стоит указывать мне, что делать, а что нет, - Джисон фальшиво улыбается, чтобы не сорваться на эмоции, - Я услышал ваше мнение и буду его, - “На хую вертеть”, - иметь в виду. Теперь позвольте мне вернуться к работе, хорошо?
Ворона на плече Сынмина несколько раз громко каркает, привлекая к себе внимание рядом стоящих людей.
- Лес - это ведь полбеды, Хан-щи. Вы не только его используете, но и детей, которых учите. - Сынмин снова вертит листовкой в руке. - В угоду своему имиджу заставляете школьников бесплатно агитировать за вас. Такой мелочный человек, как вы, не достоин работать ни в школе, ни уж тем более в Администрации.
- Кто вы вообще такой, чтобы поучать меня? - Джисон упирается кулаками в стол, наклоняется вперёд в нападающей позе, - Если вы такая нежная мимоза и развитие города вам претит, значит получите егерскую должность, уходите в свой лес и командуйте там, сколько угодно.
- Вы себя слышите? Вы только что запретили мне, такому же полноправному гражданину, выражать своё мнение. Корона не жмёт?
- А вам? Должно быть, очень тяжело жить с вечным грузом из различных недовольств.
- Вы лучше об этом осведомлены.
- Что происходит? - голос Минхо вонзается в их противостояние, словно нож - в масло.
Джисон только сейчас обнаруживает, сколько людей всё это время смотрело на них. Как только приходит третье лицо, гости ярмарки, все как один, теряют к ссоре всякий интерес. Минхо смотрит то на одного, то на другого обеспокоенным взглядом.
- Сынмин? - он обращается к юноше с вороной неофициально, значит они близки, - Удивлен, что ты здесь. Ты говорил, что не любишь толпу.
- В кое-то веки решил выбраться в люди и в очередной раз в них разочаровался.
Джисон не упускает возможности съязвить:
- Потому что проблема не в людях, а в вас.
Минхо виновато поджимает губы и уводит Сынмина в сторонку, чтобы сказать:
- Послушай, я понимаю, тебе в последнее время нелегко приходится, - его слова едва различимы среди чужих голосов, - но ты принимаешь всё слишком близко к сердцу. Да, лес сейчас переживает не лучшие времена, да, развелось слишком много браконьеров, но это не повод срываться на рандомного человека.
- Ты думаешь, я дебил? - Сынмин цедит сквозь зубы. - Ни один браконьер не будет бросать свою добычу. А мертвые птицы попадаются мне на каждом шагу! Кто-то делает это намеренно, - он сильно тычет пальцем Минхо в грудь, - Каждый рандомный человек для меня - потенциальный убийца. Когда я выясню, что за сука пакостит на моей территории, ей не жить.
Ворона на плече широко открывает клюв, издавая противные звуки. Минхо от неожиданности отшатывается. Ни сказав больше ни слова, он уходит от Сынмина обратно к Джисону.
- Извини за это. Мой друг обычно не такой чувствительный.
- Да, я тоже сегодня несдержанный, - Джисон устало падает на стул, - От боли скоро крыша совсем поедет.
- Спина?
- Бандаж не помогает. Надо опять к хирургу ехать.
- Могу помочь, если хочешь, - Минхо превращается в комочек, когда прячет руки в карманы толстовки, - Бальзама у меня достаточно. В массаже я не особо силён, но необходимое сделать могу.
Джисон смотрит на него с неверием в глазах. Они сдружились достаточно хорошо, но за эти два года Минхо был очень осторожным и ни разу не приглашал его в дом. Неужели Джисону удалось втереться ему в доверие? Это дело слишком затянулось, и Джисон потерял всякую надежду на успех, к тому же ни один из его юристов не может до сих пор предпринять вразумительных мер. Предложение Минхо - это шанс на то, что коттедж ещё возможно вернуть истинному владельцу. Нельзя его упускать.
***
Должно быть провидение вняло его нужде, потому как утром следующего дня от Мейли-цзэ приходит емейл. Джисон вне себя от накатившего счастья открывает вложенный файл, подписанный весьма интригующе: “Цзэ в это больше не полезет. Смотри подписи”.
В pdf-ном формате представлены сканы документов. Поначалу многое непонятно, и появляется недовольство, ведь Мейли ничего не стоило бы объяснить содержание тезисами. Затем, прошерстив каждую страницу, Джисон ещё более убеждается в том, что вся эта информация не имеет никакого смысла.
Перед ним жёлтое от старости заявление, в котором некий Ким Минхо просит руководство психиатрической больницы Конджиам выписать ему пропуск в учреждение для “прохождения профессиональной практики”. В углу заявления - необычная подпись в виде перечеркнутой дуги: U.
И число:
6 V 1976-го.
Какой-то тёзка Минхо работал сорок лет назад в известной всем психушке, и что? Какое это имеет значение для Джисона? Похоже, способности Мейли-цзэ несколько переоценены.
Однако следующее открытие малость сбивает с толку.
Отсканированный паспорт старого образца с фотографией взрослого Минхо оформлен почему-то на имя Пак Минхи. Год выдачи - 1985-ый.
Джисон въедливо ищет отличия между подписью в паспорте и подписью в заявлении и таковых не находит. Минхо тридцать два, а по документу выходит, что он должен быть старше минимум лет на десять.
Ладно, возраст, хрен с ним, - можно как-то объяснить, но этот подчеркнутый посередине знак, которым Минхо подписывается, мелькает во всех бумагах: 1976-го, 1985-го, 1990-го, 1996-го годов… Мейли-цзэ искала именно это: наглядное подтверждение, что подписи сделаны одной рукой. Теперь понятно, почему она молчала почти два года. Найденная информация - это крошечная бисеринка среди миллиона таких же бисеринок. Важно выловить нужную и не потеряться среди массивов лишнего.
Работа проделана потрясающе, но Джисону необходимо понять, как использовать труды Мейли-цзэ себе во благо.
Он просматривает файл ещё несколько раз, чувствуя, что упускает решающую мелочь. И предчувствие его не подводит. Замыленный взгляд резко останавливается напротив университетской грамоты, в котором Пак Минхи и ещё четырем неизвестным людям выражена благодарность за активную волонтерскую деятельность. Джисон долго не может вспомнить, где уже видел герб этого университета. Он суматошно роется в интернете, - “Университет естественных наук Тэджона” -, но это лишь подтверждает тот факт, что с подобным учреждением его ничего не связывает.
“За активную волонтерскую деятельность”.
“Деятельность…”.
- Быть не может, - Джисон, наконец, всё вспоминает.
Он подрывается с места и вываливает всё барахло из своей тумбочки, чтобы достать папку с материалами и черновиками по старому проекту “Истоки Родного Края”.
Выпускной альбом 1996-го с фотографиями дяди Чонмана ещё здесь. Всё руки не доходили отдать его обратно в школьный архив.
Вот тот самый кадр, подписанный как: “Люби этот мир со мной!”. Улыбающееся лицо Чонмана испачкано краской, а на заднем фоне стоит студент в рубашке с гербом Университета естественных наук Тэджона. У студента выразительный нос, похожий на птичий клюв, а в его руках зажаты бумаги, подписанные жирными буквами: “ОЦЕНКА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО СОСТОЯНИЯ УЧАЩИХСЯ”.
Джисон находит в телефоне зимнюю фотографию с Минхо, сделанную на чужой свадьбе, и видит, что да: он и случайно заснятый парень в выпускном альбоме - это один человек. Теперь понятно, почему Минхо казался таким знакомым при первой встрече.
Итак, 1996-м Минхо был волонтером в школе, где сейчас работает Джисон и где когда-то учился дядя Чонман. А через почти четверть века он возвращается в Тэбэк, чтобы присвоить себе родовое гнездо Ханов. Тридцать два года - его фальшивый возраст; Ли Минхо, Ким Минхо, Пак Минхи - его фальшивые имена. Он меняет личности, словно перчатки, как минимум с 76-го. Человек-хамелеон.
- Черт, кто же ты такой? - Джисон чувствует, как мандраж сковывает грудь. В попытке отсудить своё имущества он напоролся на скалу.
Год 2016. Июль
Он с неким раздражением отмечает, что внутри коттеджа стало на порядок уютнее с его последнего появления здесь. Минхо неплохо вложился в новую отделку, а сад на заднем дворе почти такой же пышный и цветущий как в детстве Джисона. Страшно злит то, что дом превратился в сумятицу: левые люди ходят по коридорам, пользуются санузлом, едят на кухне; кто-то курит на веранде, кто-то громко поёт в душе. Минхо вежливо здоровается с некоторыми постояльцами, продвигая Джисона мимо арендованных комнат в свой уголок. Что удивительно, он общается и с теми, кто его старше, и кто младше, без формальных обращений; остальные, видимо, не против такого фамильярства.
- Можешь лечь сюда, - Минхо убирает со своей кровати подушки, - Снимай футболку и руки расположи вдоль тела.
Джисон слушается и старается разместиться так, чтобы спина резко не стрельнула.
- Когда ты уходишь куда-либо, тебе не страшно, что съёмщики испортят твой дом?
Минхо отвечает, усаживаясь Джисону на зад:
- Нисколько. Все они знают, как я разозлюсь, если будет испорчена хоть одна вещь здесь.
- Допустим, кто-то разбил твою любимую кружку и скрыл это. Что тогда?
Холодный бальзам пахнет травами и пускает по спине мурашки.
- Ну, я в любом случае выясню, кто пакостник. Этот человек обязан будет купить мне три кружки взамен сломанной, и плевать я хотел, хочет он это или нет. Как-то так.
Минхо ведёт ладонями вдоль позвоночника, прогревая кожу. От его усилий Джисон чувствует ноющую боль, но терпит. Чужие влажные пальцы поднимаются к шее, медленно поглаживая татуировку.
- Кленовый лист, - голос у Минхо задумчивый. - Тебе нравятся красные клёны?
Джисон отвечает рифмованными строками:
- Запевшие птицы. Месяц склоненный. Полны инея горные дали. Рыбачьи огни и приречные клены предо мною, уснувшим в печали.*
*перевод Щуцкий Ю.К.
- Это же Чжан Цзи? - Минхо улыбается. - Китайская поэзия очень чувственная.
- Я удивлён, что ты знаешь про него, - Джисон хочет повернуться поудобнее, но стонет от вспышки боли в пояснице, - Твою мать…
- Не вертись. Что у тебя с позвоночником, расскажешь?
- Неудачное восхождение на гору. Мне рекомендованы тепловые процедуры и массаж, но с моей работой я совсем забил на здоровье.
Минхо умело мнёт мышцы, давит кулаками, куда надо, трёт, размазывая бальзам по лопаткам и спинному изгибу. Джисон кряхтит и ноет, что ему больно. Волнообразный жар расходится по всему телу, и ничего не хочется, кроме как лежать под Минхо и позволять ему делать с собой всё, что угодно. Постепенно давление рук уменьшается, массаж превращается в мягкие круговые поглаживания. Ногти почёсывают вдоль боков, вызывая щекотку. Джисон беззвучно хохочет в подушку, затем разворачивает корпус так, чтобы полностью видеть лицо Минхо. Боль уже не такая сильная, однако в груди появляется странное скребущее чувство, будто кто-то спиливает рёбра напильником, чтобы добраться до сердца. Минхо смотрит сверху вниз гипнотическим взглядом хищника. Джисон готов поспорить, что видит в его больших глазах черный космос, в котором в искрах огня и золота взрывается солнце.
Он упускает тот момент, когда их лица оказываются слишком близко к друг другу. От Минхо пахнет бальзамом и опасностью. Его губы, ягодно красные и влажные, чуть приоткрыты. Джисон не может оторвать от них взгляда.
- Как ты себя чувствуешь? - Минхо спрашивает это едва слышно.
- Очень хорошо, - Джисон отвечает также тихо.
- Хочу сделать ещё лучше.
Тёплая ладонь Минхо поднимается по груди и несильно сжимает гортань. Тело предательски бьёт мелкой дрожью от того, как это приятно. Джисон громко сглатывает прежде чем предупредить:
- Я женюсь скоро.
Но в противоположность этим словам, его руки, словно действуя по собственной воле, трогают Минхо за талию. Их общее дыхание настолько тесное, что это можно считать поцелуем.
- А ещё умрёшь скоро.
- А? - Джисон не сразу понимает, что только что услышал.
Минхо невинно улыбается:
- Говорю, за здоровьем следи, а то кони двинешь. Сеанс окончен, - он отодвигается, - Оплату желательно наличкой.
- Ах ты меркантильный жук! - Джисон восклицает с не настоящим возмущением.
Минхо с преувеличенно злодейским хохотом уходит из комнаты, позволяя ему одеться в одиночестве. Джисон, разомлевший от массажа и их странной близости, быстро натягивает футболку и хочет выскочить следом, но тут видит на прикроватной тумбочке смятую квитанцию. Оплата за электричество за этот месяц. Для других - это совершенно ненужная бумажка, но для Джисона прямое доказательство того, что Минхо не тот, за кого себя выдаёт.
Знак U в графе “Подпись плательщика”, словно тавро, которое Минхо выжигает на полотне своей жизни. Оно - то единственное, что остаётся постоянным среди кучи его отлично придуманных муляжей.
Джисон воровато кладёт квитанцию в карман и собирается уйти. Злобное шипение раздаётся со шкафа. Черный котёнок скалится, сверкая желтыми глазами. Усатая тварь всё это время следила с высокой точки. Спина изогнута дугой, шерсть поднята, хвост трубой. Кошачий предупреждающий рёв исторгается из глотки. Джисон отчаянно чертыхается, перед тем как выйти в коридор. Неприятное зудящее чувство в носу будет преследовать его до конца дня.
Год 2016. Август. За три дня до убийства
- То есть как “ещё ничего не решено”?
Нотариус Ким Сохён нервно жуёт губы. Перед ним куча документов, на которых обязана быть его печать, но сейчас этими документами разве что в толчке подтираться. Джисон стоит в его кабинете, весь бледный от негодования. Проваленные выборы в Администрацию, давление на работе, подготовка к свадьбе, что вот-вот наступит, и ко всему прочему “приятные” новости нотариуса о том, что их дело вот-вот сорвется - всё это натягивает нервы до предела. Ещё малейшее усилие, и они лопнут, как гитарные струны.
- Понимаете, - Ким Сохён пытается разрулить ситуацию елейный угодливым голоском, - Мы ведь с вами изначально ставили на то, что срок получения наследства не проблема. Всё же, я знал вашего деда и знаком с вашим отцом - некоторыми юридическими процедурами я пренебрег в вашу пользу. Но, как оказалось, всё не так просто.
- Вы уверяли меня, что всё на мази! Все эти два грёбанных года я носился по инстанциям и собирал для вас документы! И теперь вы утверждаете, что “всё не так просто”. Я похож на клоуна?
- Хан-щи, послушайте. Да, вы расстроены и вам кажется, что все усилия были зря. Однако от меня мало что зависит. Ваши документы и объяснения, почему вы не вступили в наследство, против договора между муниципалитетом и собственником, что предполагает долгосрочную аренду с последующим выкупом имущества, в суде не выстоит. Даже я, который в адвокатском деле ничего не смыслит, могу вам сказать, это уверенно. Дело затянется ещё года на три минимум.
- Как я мог вступить в наследство? Мне было пять лет! Я не знал не только о том, что у меня есть наследство, но и то, что это слово вообще значит! Неужели нет больше никакой лазейки? Я имею право вернуть свой дом!
Ким Сохён наливает Джисону воды в стакан.
- Попейте, успокойтесь. Конечно, вы имеете право. Но взвесьте ещё раз все риски. Спросите себя: стоит ли этот дом таких титанических усилий? У вас скоро свадьба. Не лучше ли будет направить все свои ресурсы именно туда? Рвение, с которым вы так жаждете вернуть выморочное имущество, разумнее направить на приобретение новой жилплощади, как думаете?
Джисон за пару глотков осушает стакан. Он смотрит в лицо нотариуса и видит перед собой противного вертлявого хорька, который все эти два года ничего не предпринимал и сидел на сраке ровно.
- Сколько мой отец заплатил вам?
- Простите? - неприятные глазёнки Ким Сохёна часто моргают.
- Мой отец. Вы же знакомы с ним. Мне интересно, на какую сумму он с вами договорился, чтобы вынудить меня вернуться.
- Я не совсем понимаю…
- Хватит уже! - Джисон повышает голос. Слышится звук стекла. Это стакан рухнул на пол от резкого взмаха руки. - Вы прокололись, когда упомянули договор долгосрочной аренды! Нет никакого смысла ссылаться на него, ведь сегодняшний собственник ничего у муниципалитета не покупал. Дом продан частником частнику! Если вы так трясетесь над договорами, значит с этим точно как-то связан мой отец. Мне нужны заверенные копии. Несите.
Нотариус меняет свой голос с льстивого на холодный:
- Хан Бусок-щи не имеет к этому никакого отношения. Подобную информацию я не имею права предоставлять третьим лицам.
- Я не третье лицо, а потенциальный наследник. Любая информация, касающаяся коттеджа моего деда, автоматически касается меня. Вздумайте идти против, мои состоятельные друзья столько нароют на вашу контору, за всю жизнь не отмоетесь. Теперь ещё раз: несите документы. Сейчас.
Ким Сонхён долго и напряженно сверлит Джисона взглядом перед тем как поставить перед ним ноутбук.
- Я же говорил, - усмехается он, когда большая часть содержимого просмотрена, - Всё составлено юридически верно. И со стороны муниципалитета и со стороны собственника. Ваш отец этих бумаг в глаза не видел.
Джисон откидывается на спинку стула прежней тенью себя. Перед глазами пляшут цветные пятна, а в мыслях белый шум. Да, Ким Сохён оказался прав, с копиями всё в порядке. Но более всего Джисона беспокоит не это. Он вцепляется рукой себе в волосы и принимается смеяться, как не смеялся никогда: горько и неистово.
Нотариус вздрагивает:
- Что с вами, Хан-щи?
Тот вместо ответа пялится в экран ноутбука. Там, среди столбцов мелкого текста отчетлива видна характерная закорючка: U.
Тем, кому муниципалитет продал выморочное имущество, был подставной Пак Минхи, который позже продал дом сегодняшнему частнику, то есть самому себе. Минхо владеет этой собственностью не два года, а двадцать лет.
Год 2016. День убийства
Джисон сидит в углу ванны и курит. Дым уносит через вентиляцию. Когда Ынджи спросит, откуда запах, нет смысла скрывать. Будут упрёки, но плевать.
До свадьбы остались считанные дни. Приглашения разосланы, и весь город в курсе, какое пышное торжество их ждёт. Сегодня у Ынджи была финальная примерка платья, а свой костюм Джисон купил еще зимой. Во Дворце Бракосочетания забронировано время, а в самом приличном ресторане - зал. Всё продумано до мельчайших мелочей, начиная с роли распорядителя (эта честь предоставлена кузену Ынджи), заканчивая видом салфетниц на столах. Фотографы на низком старте. Вместе с ними готовятся визажисты и парикмахеры. Многочисленные звонки от родственников разрывают телефон Ынджи, а своих родственников Джисон ни за что здесь не увидит: его семья в далёком Шанхае, им всё равно на свадьбу. Также как и самому Джисону.
За последнии периоды неудач он так охладел к происходящему, что перестал видеть хоть какой-то смысл в отношениях с Ынджи. Он связался с ней, только чтобы насолить семье, посчитал, что так его оставят в покое. Джисон получил, что хотел: размеренную тихую жизнь. Но откуда эта бездонная пустота в груди? Почему есть ощущение, что всё это ему на самом деле не нужно?
Он тушит окурок о кафель и выкидывает в мусорку. Ынджи сидит на кровати, по-турецки скрестив ноги. У нее в руках его телефон в ядовито-жёлтом чехле.
- Что такое? - ему нечего скрывать от Ынджи, экран телефона никогда не был запаролен.
- Кто это? - она тычет в экран длинным ногтем со стразами. В альбоме “Ваши фото за прошлый год”, что сгенерирован облаком, появляется изображение Минхо.
- Никто. Надо удалить, - Джисон тянется, чтобы забрать телефон, но Ынджи игриво отскакивает на другой конец кровати.
- Нет-нет, расскажи-и-и, - у неё весёлый голос, взбудораженный взгляд, но Джисон не в настроении играть, - Погляди, какой красавчик. Ах, вспомнила, я видела его пару раз в городе.
- Хватит уже. Отдай телефон.
- Не будь букой. Расслабься. Зачем тебе понадобилось фотографировать его?
Джисон выхватывает гаджет из её рук, затем с особым раздражением удаляет фото. Ынджи, обескураженная такой грубостью, всё равно не перестаёт фривольничать:
- Да ла-а-адно тебе. В этом нет ничего такого, детка. Будь он девушкой, я бы разозлилась, конечно. Не мог же ты влюбиться в него, - она дразняще подмигивает, - Или всё же мог?
Джисон стоит, будто прирос к полу. Его лицо, должно быть, выражает настоящий ужас, потому что весёлось Ынджи сдувает, как ветром.
- Хэй, я пошутила. Это шутка такая, - её колени немного разъезжаются по сторонам, чтобы ей было удобно уткнуться носом Джисону в живот, - Конечно, я всерьез не думаю о том, что наша свадьба может накрыться из-за какой-то глупой фотографии.
Ынджи целует его сквозь одежду, тянется руками к пуговице штанов. Джисон останавливает её с ледяным безразличием:
- А я думаю. - Они долго смотрят в глаза друг друга, прежде чем он продолжает: - Думаю о том, что я поспешил с тобой.
- В каком смысле?
- В прямом. Наша свадьба - не подтверждение моей любви к тебе, а всего-навсего сублимация моей обиды на семью. Мне стоило притормозить вовремя, прости.
- То есть ты сейчас говоришь, что всё это время не любил меня?- тон у Ынджи опасный.
- Будь мы знакомы при других обстоятельствах, я бы даже не посмотрел на тебя. Но это не значит, что ты меня раздражаешь или что-то в этом роде.
- Конечно же не значит! - Ынджи встаёт на ноги, и из-за кровати становится выше Джисона на голову, - Слушай, я не собираюсь отменять свадьбу, в которую мы оба вложили столько денег и сил, только потому что тебе моча в голову ударила. Предлагаю сейчас остановиться и продолжить разговор, после того как распишемся, идёт?
- Как меня всё достало! - он отходит в сторону, чтобы накинуть на себя куртку. Его голос непривычно громкий, сочится злостью и разочарованием на самого себя: - Ты не понимаешь, что я говорю? Я передумал! Я не хочу на тебе жениться! Я больше вообще ничего не хочу! Или ты глухая?
Ынджи тоже не жалеет гнева, когда отвечает:
- Прекрати истерить как младенец! Думаешь, мне легко было терпеть всю эту ложь? Я догадывалась, что ты со мной не из-за великих чувств, что ты использовал связь со мной для прикрытия своих делишек: те звонки из Китая по ночам, странные письма на почту, встречи с неизвестными людьми, о которых ты умалчивал!
- Значит бросай меня! Раз ты знала всё заранее, давай уже закончим и не будем трахать друг другу мозги!
- Как жаль, что это - единственное, что ты умеешь трахать! Любая на моем месте давно бы кинула такого как ты. Мне приходилось притворяться, что твой член - самое лучшее, что случалось в моей жизни. Хотя бы за это я заслуживаю нормального отношения к себе!
- Может мне ещё “спасибо” тебе сказать? - Джисон так резко завязывает кеды, что чуть не рвёт шнурки, - В ближайшие дни я съеду отсюда. Тебе больше не придётся притворяться, какое облегчение!
- Нет, в ближайшие дни ты будешь во Дворце Бракосочетания, - Ынджи спускается с кровати. Её тело, стройное и высокое, напряженно, точно тетива лука, - Если ты сейчас уйдёшь, я не приму тебя обратно, когда ты передумаешь!
Джисон громко хлопает дверью.
***
Вечереет. Август непривычно холодный и дождливый. Влажный асфальт улицы сменяется земляной дорогой по мере того, как Джисон ускоряет шаг. Он не знает, куда идёт. Ему нужно место, чтобы успокоиться и всё хорошенько взвесить. Кто-то здоровается с ним, но сил здороваться в ответ совсем нет. Здания, деревья, прохожие видны словно через замутненное стекло.
Отец был прав. Сюда изначала не стоило возвращаться. Джисон хотел приземленной жизни по одной лишь причине: это не понравилось бы родителям. Ему уже двадцать пять лет, но обида на них ещё теплится. Этот остаточный максимализм нужно вырвать с корнем и, наконец, признать, что в Тэбэке Джисона ждали сплошные неудачи. Этот город - не то, что он на самом деле хотел. Этот город наградил его клеймом лузера.
- Надо купить билет в Китай, - Джисон отвлеченно отпинывает носком обуви еловую шишку.
Он забрёл в лес и сам того не заметил. Вокруг гармоничная тишина и прохладное спокойствие. Пахнет смолой и мокрым мхом. Под ногами хрустят опавшие веточки, тонкой подошвой кед ощущается каждая неровность. Джисон на некоторое время просто стоит посреди тропы и глубоко дышит лесным воздухом. Он решает прогуляться до егерской строжки, может отец Джинвона сейчас на смене: этот двухметровый бородатый мужик любит травить анекдоты и у него есть покурить.
У гнилого поваленного дерева, что служит развилкой, Джисон намерен повернуть на нужную ему тропку, но вдруг слышит вороний крик, что доносится по другую сторону от дерева. Там - военный полигон, более известный как Воронье Поле. Обширная территория, что огорожена колючей проволокой и предупреждающими знаками. Карканье стоит жуткое. Джисон совсем не хочет идти в ту сторону, но вдруг ненормальное вороньё напало на ребёнка? Такое уже случалось несколько раз, когда дети из его класса имели глупость ворошить птичьи гнёзда.
Он бежит по недружелюбной тропе, натыкаясь на коряги и кочки. “Как плохо, что я не додумался надеть обувь по-массивнее”. Острые ветки цепляются за его куртку, волосы, царапают щёки. Отголоски начинающейся боли чувствуются в пояснице. Вороньи голоса слышны всё отчетливее, впереди в кайме еловых лап виден просвет, уже можно различить штрихи колючего ограждения.
Темный человеческий силуэт идёт ему навстречу. Джисон притормаживает.
- Куда так спешишь? - Минхо не выглядит удивленным, но вид у него знатно помятый: волосы всклокочены, на скуле грязь, кожа на руках исцарапана.
- Твою мать, как ты меня напугал! Это ты там птиц нервировал?
- Скорее они меня, - Минхо показывает кровоточащие ладони, - Хотел под проволокой пролезть, сорвать базилика. Не вышло, какая жалость.
- У тебя в саду базилика завались, рви там, - удивительно, но Джисон больше не чувствует прежнего сопротивления, когда говорит “у тебя в саду”.
Они идут обратно, раздвигая перед собой ломкие ветви. Вороны больше не каркают, но лучше бы каркали, потому что молчание леса очень похоже на то, как зверь готовится к решающему прыжку.
- Тот базилик для красоты, а не еды. У тебя снова поход с мелкими?
- Нет, решил голову проветрить.
Минхо смотрит на его грязные кеды и усмехается:
- Как разумно. Твоя невеста не обрадуется такому виду.
Джисон останавливается. Нет никакой невесты и свадьбы тоже не будет. В Тэбэке он дай бог проторчит пару дней, а потом улетит домой. Сдерживаться и скрытничать больше нет смысла.
Минхо стоит перед ним, в ожидании приподняв бровь. Когда Джисон тянется к нему, он резко отшатывается в сторону.
- Что ты хотел сделать?
- То же, что и ты, когда массировал мне спину, помнишь? Или я расценил это неверно?
- А если это будет не то, чего ты ожидаешь? - У Минхо лукавый маслянистый взгляд и сочные губы, к которым хочется прижаться.
Джисон кладет руки ему на плечи и улыбается.
- Если не умеешь целоваться, как и скажи. Я ценю искренность.
Минхо касается его талии.
- Хорошо, я тоже ценю. Поэтому ответь мне на вопрос: что ты вынюхивал в моём доме?
Джисон смотрит в эти чёрные глаза и не видит там ни капли эмпатии. Кажется, воздух в лесу становится на порядок холоднее.
- Для чего-то тебе понадобилась моя квитанция за электричество. Я не выкидываю их, чтобы энергокомпания не надурила меня.
- П-ф-ф, - Джисон смеется ему в лицо, - У тебя криповое лицо, хватит так глазеть. Ничего я не брал, отстань.
- Помнишь ты спрашивал, что будет с человеком, который разобьет мою кружку?
- И что, мне вернуть тебе три квитанции взамен?
Минхо наклоняет голову вбок, чтобы заглянуть Джисону в лицо.
- Зачем? Ты же ничего не брал.
Замешательство Джисона быстро сменяется раздражением. Какие-то глупые игры в кошки-мышки! Сначала Ынджи с её удивительной проницательностью: мол, о вранье всегда догадывалась. Теперь Минхо с этой квитанцией, будь она неладна! Сегодня день “Выстави Хан Джисона дураком” или как?
- Ты никудышный лгун.
- Куда мне до тебя? - Джисон сжимает пальцами одежду на чужих плечах. - В том, как косить под простачка, ты бьёшь все существующие рекорды, Ли Минхо. Или Пак Минхи? Глупо с твоей стороны не менять подпись.
- Интересно, - Минхо отходит на пару шагов назад. Он продолжает также мягко улыбаться. Судя по спокойному голосу, разоблачение его не впечатлило. - И что ты думаешь на этот счёт?
- Я думаю, ты как минимум мошенник, потому что купля-продажа коттеджа произведена через фальшивое лицо.
- А максимум?
Джисон замечает, как по запястью Минхо, сквозь напульсник, текут дорожки крови. Видимо, птицы серьёзно поранили ему руку.
- Ты мне скажи. У меня ни единой вразумительной догадки. Для агента спецслужб ты слишком небрежен - оставляешь следы. Для какого-нибудь мафиози в бегах - чересчур красавчик.
Минхо громко хохочет, и смех отражается эхом в верхушках деревьев. Джисон ждёт, когда этот звук привлечет ворон с полигона, но почему-то этого не происходит.
- Ладно. Наши панибратские отношения несколько затянулись. Твоё присутствие доставляет мне неудобства.
- Погоди, не спеши разбивать мне сердце! - Джисон тянется к нему в шутливом жесте. В этот момент Минхо отводит запястье в сторону. Рукав куртки сползает назад, и теперь видно, что напульсник напитан кровью, как губка. Джисон выпучивает глаза. - Ты что, больной? Ты на кой хрен себе вену вспорол?
Минхо делает быстрое движение рукой, затем происходит несколько вещей одновременно: откуда-то вспыхивает золотой свет; Джисон жмурится, чувствуя на своих щеках теплые брызги, а когда свет исчезает, Минхо стоит с вытянутым вперёд мечом.
Лезвие, сверкающее жёлтыми переливами, похоже на галлюцинацию. От кулака, что сжимает рукоять, вниз по стали ползут бордово-блестящие змейки крови. Напульсник разорван, под ним виден глубокий поперечный порез. Джисон опасливо делает несколько шагов назад. Минхо движется ему навстречу со звериной грацией.
- Тот мальчишка, что когда-то жил в моём доме, был твоим родственником? - он говорит доброжелательным тоном, и это пугает сильнее, чем холодное оружие при нём. Джисон мгновенно понимает, что речь о дяде Чонмане. Минхо скалится, свирепо улыбаясь: - Я хорошо помню его поросячьи визги. Будь добр, покричи для меня.
Джисон, бледный, как призрак, мчится прочь. Выяснять, что за адская хрень здесь происходит, они ни за что не станет. Плевать, взаправду это или лет, сейчас главное выбраться из леса, убраться из Тэбэка, чтобы никогда в жизни не вспоминать об этом кошмаре. Позади с треском ломаются сухие ветки, отчетливо слышится чужая поступь. Вот и поваленное дерево. Значит, дальше Минхо не рискнёт преследовать, ведь эта часть тропы более всего хожена людьми.
Боль пронзает позвоночник одновременно с тем, как Джисона хватают за капюшон. Он, словно загорпуненная рыба, отлетает на несколько метров назад, сделав на мшистой земле приличную борозду. Всё тело колет от еловых колючек и прочего мусора, собранного одеждой, а перед глазами двоятся верхушки деревьев. Последнее, что Джисон помнит, это невыносимую боль в пояснице. Последнее, что видит, - взмах сияющего клинка.
***
Минхо убирает меч, откуда достал. Порез на запястье затягивается за несколько мгновений. С непривычки рука ещё некоторое время не будет функционировать.
С последнего такого раза прошло двадцать лет: мальчик из коттеджа действительно кричал громко; но уже тогда Минхо не чувствовал прежнего экстаза от убийства. Именно январь 96-го стал для него толчком для замысла. Семругу не удалось съесть обезглавленное тело жертвы по собственной глупости; бог остался голодным и ослабленным. Будь Минхо на полвека моложе, он с радостью убил бы ещё, и неважно, что в их договоре чётко прописано: одна жертва раз в двадцать лет.
Теперь он хочет только одного - душевного спокойствия. Этот город идеальное место, чтобы распрощаться с вечной жизнью и, наконец, состариться. Его мечта исполнится, когда Семруг умрёт.
Минхо решил ослаблять бога исподволь и на протяжении нескольких последних лет ломал его пернатым любимцам шеи. Если бы не полигон, из которого бог сосёт энергию человеческих страданий, он не дотянул бы до 2016-го. Эту кормушку Минхо не в состоянии отобрать, так что остаются радикальные методы: действенные, но разоблачающие.
Джисон с его любовью совать свой нос, куда не надо, подвернулся удачно. Теперь его голова - собственность Минхо. Остальное тело не будет освещено семенами хаомы и его никто не найдет. Малейшее движение руки, и земля сама по себе расползается в стороны. Овраг - отличное место для могилы.
Минхо держит в руках телефон в ядовито-желтом чехле, который до захоронения вынул из кармана Джисона. Всё, что только что произошло, - акт диверсии, подрыв договора с Сынмином. Если судьбе будет угодно, Минхо успеет спасти свою шкуру.
Он прячет телефон в карман штанов и пеленает отрубленную голову в собственную куртку. В ушах стучит: адреналин разгоняет сердце, как электричество разгоняет двигатель. Приятное предчувствие, что Семруга удастся убить, не отпускает Минхо ещё долго.
А, когда в Тэбэк приезжает всеми забытый писатель, это предчувствие превращается в конкретный план.