Ладонь Жизни тёплая, своим прикосновением обжигает сквозь плотные перчатки — от неё жарче, чем от свежезаваренной чашки чая.
И Смерть не отказывает.
Ни в мирной тишине, ни под грохотом ядер.
— Моя прекрасная леди, — тонкие губы целуют над костяшками, — Я рад вашему согласию, — на мгновение Жизнь прижался носом к белым кружевам манжета.
Вдохнул знакомый терпкий запах, и отстранился.
— Всегда, — вид, стоящего на коленях Жизни должен смутить, но в пустой груди Смерти галантный жест отозвался странным холодом.
Она мягко освободила руку, прося прощения, кончиками тонких пальцев скользнула по пушистым каштановым волосам.
Улыбка Жизни не дрогнула:
— Здесь немного шумно, — он виновато склонил голову набок, — Но если мы отступим ещё дальше, то не сможем насладиться зрелищем.
— Красный мундир? — подобрав прямые юбки траурного платья Смерть опустилась на лоскутное одеяло.
Совсем рядом — настолько, что Жизнь отпрянул.
— Мне ближе люди Льва, — подхватив на руки корзинку для пикника, Жизнь сдвинулся к другому краю — алел не только его мундир, но и лицо, — За все годы службы короне я крепко привязался к ним.
— Вы никогда не можете остаться в стороне, — протянула Смерть.
— Люди любопытны, — Жизнь откинул крышку корзинки.
— Но мы лишь наблюдатели, — добавила Смерть, теперь в её ладонь был вложен бумажный свёрток.
— Я не вмешиваюсь, — выдохнул Жизнь, — Колесо Истории выбрало свой путь, и я не имею права мешать ему — мои роли второстепенны, — он замешкал, — Только последние ряды.
— Не стоит завидовать Своре.
— А её хозяину? — Жизнь рискнул перевести очевидное в шутку.
— Кольцо своры — одно из звеньев её цепи, — кивнув, Смерть попробовала развёрнутое угощение.
Ей пришлось придержать плотную вуаль второй рукой.
Достаточно для укуса, но не для внимательного взгляда.
— Никаких глупостей — я обещаю, — Жизнь достал из корзинки яблоко, отряхнул его — потёр рукавом и почему-то о траву.
Может, пытался стереть невидимую ей пыль, остатки пороха.
Сразу есть не стал.
— Я прослежу за исполнением клятвы, — (как бы по-детски не вёл себя Жизнь — она всегда воспринимала его равным) голос Смерти звучал глухо из-за расколовшегося безе.
Неживое давалось Жизни трудно.
— Благодарю, — вонзив зубы в яблоко, Жизнь скрыл окончание, поморщился.
Под прикусом прежде зелёная кожица сменила цвет на рыхлый красный — остатки быстро распались в ладони и на языке.
Поэтому, он всегда спешил проглотить кусок.
— Кислое? — спросила Смерть.
— И сладкое, — Жизнь облизнул влажные от сока губы, — Смотрите! — указав на что-то в муравьиной карусели полков, он поддался всем телом вперёд.
— Ваше Святейшество! — официальность обращения незримой рукой отдёрнуло Жизнь и заставляет с хрустом смять корзину.
— Пруссы, — пристыженно объяснил Жизнь, — Они здесь.
О, как он хотел оказаться здесь раньше, застать первые выстрелы — увидеть, спущенную с поводка Свору.
— Подмога, — заключила Смерть.
— Всё закончилось, — в стыдливом восхищении Жизнь приподнялся — будь он псом, то завилял бы хвостом, — Они убегают!
Ни он, ни Смерть не имели власти над полем битвы, они могли только смотреть — там правили другие.
— Так быстро — какая жалость, — протянула Смерть, — Хозяин должен быть доволен работой Своры.
— Я бы хотел с ним встретиться, — жадный вдох, — Посмотреть ближе — мы могли бы разыграть партию в шахматы, — дыхание Жизни сбилось.
Опьянённый солдатской жатвой, он часто забывался.
Расходился подобно рвущей французов стае.
— «Так не должно быть», — подумала Смерть, но сказала: — Уговор, ваше святейшество, уговор.
— Я, — Жизнь уронил подбородок на грудь, — Почему им позволено, чем я, — ребячество.
Короткое.
Закончившееся пощёчиной.
— Ваше Святейшество? — Смерти пришлось перехватить запястье Жизни.
— Я в порядке, — потемневшие жилки проступили на красном пятне, — Полагаю, пикник окончен, — Жизнь натянуто улыбнулся.
— В следующий раз? — спросила Смерть.
Они никогда не доходили до чая.
— В следующий раз, — Жизнь недолго смотрел на Смерть.
Не выдержал — повернулся, к неразличимой в красно-синем-белом месиве Своре.