— Твою мать!

Чужой крик отскакивает от стен и нарушает уютную тишину, а в следующую минуту в гостиную вваливается Минхо с лицом, на котором отчетливо читается: «Какого хера?»

Феликс кидает на него недолгий взгляд и возвращается к лежащим перед ним на столе пистолетам, из которых поочередно вынимает патроны.

— Он увидел мое лицо, — спокойно объясняет наличие трупа в коридоре, на который, по всей вероятности, наткнулся Минхо.

— Так не свети им, — Минхо корчит недовольную гримасу, присаживается в кресло и раскладывает на коленях эскизы татуировок. — Хоть бы убрался. Ненавижу кровь.

— Я не уборщик, — фыркает Феликс и отработанным движением руки вставляет магазин в оружие. Минхо за его спиной манерно закатывает глаза.

В гостиной появляется Гилберт, которого сразу же отправляют за алкоголем для Минхо и кофе для Феликса. Последний не удерживается от колкого замечания по поводу утреннего пьянства и преклонного возраста старшего, который успешно игнорирует кинутые в него шпильки.

Когда Гилберт возвращается, Феликс убирает все пистолеты в специально отведенный для них шкаф, присаживается на длинный диван, смежный с креслом Минхо, берет кружку и отпивает, молча наблюдая за его сосредоточенным лицом.

— Разве на твоем теле еще осталось место? — Феликс усмехается, пробегаясь взглядом по чернильным узорам на коже Минхо.

— У меня практически пустые ноги. Хочешь, и тебе выберу, — предлагает он в ответ, все еще разглядывая картинки.

Феликс морщится.

— Не фанат. Терпеть не могу, когда в меня что-то вонзается, особенно продолжительное время. Всегда было интересно, в чем соль. Вот ты, почему их бьешь? Да и в таком количестве, — интересуется Феликс.

— Знаешь, тату… — Минхо зависает на мгновение, пытаясь подобрать слова. — Тату — это не просто рисунок, это целая история, запечатленная на моем теле. Наши предки-основатели традиционно каждый пройденный жизненный этап обозначали определенной татуировкой. Я думаю, это очень значимо и хочу продолжать эту традицию.

— Не странно ли так открыто все свое нутро демонстрировать? В этом плане, я могу доверять лишь своей голове, сохраняя самое ценное и памятное.

— На твоем месте, я бы не был так уверен в ней, — ухмыляется Минхо. — Она, порой, — наш самый главный враг и не разберешься даже, где в ней истина.

Повисает тишина. Феликс возвращает взгляд к своей чашке, в которой совсем на дне осталось немного кофе и гуща, складывающаяся в причудливый узор, размазана по стенкам фарфора. Он всерьез думает о сказанном под шелест перебираемых эскизов. Минхо вдруг натыкается на эскиз белой змеи и предлагает:

— Может, хотя бы клановую набьешь?

— У меня есть молодой человек, — в очередной раз фырчит Феликс. — Который постоянно видит меня нагим и, до кучи, собирает информацию о мафии для СМИ. Ты серьезно предлагаешь мне набить эту треклятую змею, которая сразу же меня выдаст?

— Ты можешь просто соврать. Уверен, у тебя прекрасно выходит, раз он все еще рядом с тобой и дышит, — наглая улыбка расползается на лице Минхо.

Феликс ощутимо напрягается.

— Следи за тем, что говоришь, — холодно отрезает.

А Минхо лишь забавляется. Задетый Феликс — редкое зрелище, в котором он себе отказать не может. Особенно зная, куда метить. Феликс чувствует нарастающее раздражение, но быстро его унимает — видит азарт в чужих глазах. А подпитывать его он не намерен.

— Ладно, не смотри на меня так свирепо. Я не хочу с тобой ссориться, — поднимает он руки в примирительном жесте и возвращается к листам.

Они еще какое-то время сидят в тишине, пока Феликс не допивает оставшийся кофе и не поднимается с дивана — дела ждут. Уже почти выйдя, он застывает в дверях и спрашивает у Минхо, который сидит к нему спиной:

— Кстати, чуть не забыл: убийства на севере, чьих рук дело?

— Кто знает… — Минхо жмет плечами, подхватывает с подлокотника бокал со скотчем и неторопливо отпивает. — Возможно, он порядки наводит, неугодных наказывает.

Феликс вмиг подбирается. Он поджимает губы и кивает своим мыслям.

Точно. Черная мафия. Клан-призрак, неизвестно откуда взявшийся на острове приблизительно пятнадцать лет назад и значительно потеснивший уже существующие. Их происхождение по сей день покрыто толстенным слоем пыли. Пришествие «теней» на Каверу современные мафиози сравнивают с ураганом — так же внезапно и чудовищно. Словно гуляющая из уст в уста местная сказка о пришествии самого Дьявола на человеческие земли претворилась в жизнь. Времена, когда реками лилась кровь, были воспроизведены с ювелирной точностью. Черная мафия не подчинялась здешним законам. Они зверствовали, гнали отметку уровня преступности выше всяких допустимых норм, совершали убийства ради убийства. А потом произошло необъяснимое — их деятельность резко прекратилась. Так же резко, как и началась.

Феликс вспоминает те крохи информации, что ему удалось собрать, и, кажется, причина заключалась в глобальных переменах, затрагивающих непосредственно внутренние структуры клана. Что это были за перемены — чертова тайна. Но торговцы информацией все как один кричат: во главе Черной мафии встал он. Загадочная личность, возглавляющая не менее загадочный клан. Когда Феликс только вступил в ряды Белой мафии, Минхо надрывал живот от смеха, возвращаясь с собраний глав кавéрских кланов.

«Представляешь, эти придурки с тошнотворным раболепием возводят другого придурка в ранг божества. К процветанию нас приведет, говорят. Посланником того самого Дьявола, который его изначально в кланы и принес, зовут», — хохотал он.

И действительно. Несмотря на его насмешки, новый лидер ни разу не сдал своих позиций. Все еще удерживая власть, он перекроил правила: установил ограничения, четко разделил сферы влияния, добавил законы, подмял под себя совет. Теперь это был целиком и полностью его спектакль, в котором он, точно умелый кукловод, дергал за ниточки. Очень грамотно и действенно, к слову. Уровень жизни подскочил, остров наконец пришел к развитию.

Вот только Минхо вертит все его достижения на хую. Феликс с ним солидарен. Но не потому, что отказывается их признавать, как делает это старший, ему просто все равно. Его это не интересует. На все мафиозные терки он смотрит через оптический прицел. И занимает единственно верную для себя позицию — невидимую. Все остальное он доверительно предоставляет Минхо.

— Кстати, о птичках, — вспоминает Минхо и чуть поворачивает голову. — Не хочешь стаскаться на север и сделать кое-что для меня? Хочу сделать небольшой подарок нашему ангелочку.

Феликс на секунду виснет, не совсем понимая, о ком идет речь, и тяжело вздыхает — он слишком устал от дурацких прозвищ Сынмина, на которые Минхо не скупится. Кажется, его это забавляет даже больше, чем должно.

— Если только на неделе. Сегодня я занят.

— Мне все равно, когда ты это сделаешь, просто не затягивай. А теперь можешь бежать к своему карманному мальчику, — Минхо жестом руки показывает ему убираться и открыто гогочет. Феликс думает, что однажды старший отхватит за свой поганый язык. Он смиряет его уставшим взглядом и скрывается в проеме.

***

К десяти Феликс добирается до их небольшой квартиры и в очередной раз сражается с замочной скважиной. С третьей попытки замок поддается и открывается, впуская его домой. Квартира встречает темнотой все еще зашторенных окон и тишиной, прерываемой тихой мелодией телефона. «Так крепко спит», — думает Феликс, проходя в спальню, где, накрывшись с головой, спит его любимый и раздвигает плотные шторы, пропуская солнечные лучи в комнату. Он подходит к кровати и присаживается на край, выуживает из-под подушки надрывающийся телефон и, наконец, выключает будильник. Феликс стягивает одеяло до груди парня, но это не дает никакого результата.

— Чани, — зовет он тихонько, пальцами нежно касаясь его лица. — Пора вставать, соня.

Парень, сквозь ускользающий сон, смешно хмурится и дует губы. Легкие прикосновения к мягкой коже заставляют его открыть глаза и поморщиться от яркого света. Феликс тихо посмеивается, глядя на это чудесное пробуждение.

— Доброе утро, солнце, — все еще немного сонным голосом произносит Чан. — Я нуждаюсь еще в пяти минутах лежания. Полежи немного со мной, — просит он, освобождая немного места.

Феликс забирается на кровать и устраивается напротив. Теплые руки обхватывают его за талию, прижимая ближе, и заключают его в самые безопасные на свете объятия.

— С второй годовщиной, солнце, — тихо говорит Чан и касается губами лба Феликса. — Давай будем счастливыми как можно дольше.

Пять дополнительных минут незаметно превращаются в ленивые поцелуи, от которых перехватывает дыхание, руки блуждающие по всему телу и тягучие слова, растапливающие сердце. Вдоволь насладившись друг другом, они наконец выбираются из кровати, чтобы позавтракать. Чан подхватывает Феликса на руки и несет на кухню. Феликс звонко смеется, намеренно цепляя руками углы и затормаживая их.

— Я долго планировал этот день, — говорит Чан, передавая чашку ароматного чая и садясь напротив. — Хочу сделать его особенным. Я нашел одно место, которое тебе точно понравится.

Завтрак проходит громко и хаотично, сопровождаясь чуть подгоревшим тостом и каплей малинового джема на домашних штанах, после чего несколько минут жизни приходится потратить на отстирывание сладкого пятна. Из кухни они опять перемещаются в комнату, чтобы вместе продумать образ для свидания.

— Мне нужно будет отлучиться ненадолго. Это ничего? — аккуратно спрашивает Феликс, перебирая свою коллекцию сережек.

— Все в порядке, как раз успею со всеми приготовлениями. Только вернись к ужину, я забронировал столик.

***

Цепляясь взглядом за знакомые надписи, Феликс медленно идет по заученной наизусть дороге. Обычно он часто здесь бывает, но в последнее время было слишком много дел, из-за чего он чувствует себя виноватым. Несколько метров вперед и пару направо до долгожданной встречи.

— Мам, пап, привет, — говорит он, всхлипывая, и, опускаясь ниже, проводит рукой по золотистым буквам на холодном граните. — Вы сильно по мне скучали?

Лишь свист ветра в ответ и горькая улыбка. И так на протяжении двенадцати лет. Чуть больше половины, что он живет. Но Феликс ощущает себя так, словно этот безмолвный кусок камня всю жизнь заменяет ему крепкие отцовские объятия и нежную мамину руку. Воспоминания о двухэтажном доме на окраине острова, где все объято нетронутой природой, тонкие ароматы благоухающего розария во дворе, уютные садовые качели, все это спустя время кажется злой и совершенно не смешной шуткой разума. Однако Феликс отчетливо помнит домашнюю библиотеку, извечно пыльную и с маленьким окошечком у потолка. Он так любил приходить туда с мамой, наварив на двоих какао, и зажигать свечи. А потом, прибившись к теплому боку, вполуха слушать очередную сказку. Про чародеев, доблестных рыцарей, спасенных принцесс. Феликс расслаблялся и безвозвратно утопал в родном голосе.

Ему никогда не забыть папиных уроков игры на фортепиано. Феликс совсем не смышлен в плане музыки — ни слуха, ни вкуса. Да и в пальцах постоянно путается, забывая заученную последовательность клавиш. Но изящный мужской силуэт за музыкальным инструментом в дождливые вечера вдохновлял и сеял в душе желание подражать. Феликс несмело подсаживался на банкетку. Сбоку, как ему нравилось. Взглядом просил научить. Мужчина на это улыбался, трепал по голове и всеми силами поддерживал стремление сына. Они сидели часами, Феликс ужасно уставал, и как бы он не старался, ничего не получалось. Сейчас он поражается терпеливости отца — с каждого занятия Феликс убегал со злыми слезами на глазах. Прятался в обиде то ли на себя, то ли на несчастное пианино. А мужчина, дав ему отойти, всегда находил со сладкими орехами в шоколадной глазури, вкус которых и по сей день мерещится на губах. Феликс дулся, пока не оказывался прижатым к крепкой груди. Вдвоем они возвращались домой, прямо к маме на кухню, и пили фруктовый чай с печеньем курабье.

Каждый счастливый момент в родительском доме отпечатан в голове невыводимыми чернилами. И никакие события «после» их не перекроют.

«Малыш Феликс очень сильно хотел спать, но за окном бушевала непогода, страх перед которой не давал ему заснуть. Тяжелые капли дождя громко били по стеклам и быстро стекали вниз, заливая цветник под окнами. Черное небо окрасилось в фиолетовый длинными нитями молний. Один, два, три, четыре, пять, шесть. Удар. Очередная вспышка, расползающаяся еще больше. Один, два, три. Удар. Совсем рядом, уже почти у дома. Сердце бешено колотится и руки начинают подрагивать, слишком страшно. Было бы совсем плохо, если бы не мама, что нежно напевает колыбельную, перебирая его мягкие волосы. Аромат ее легких цветочных духов и сладкий голос действует почти как снотворное. Феликс хотел бы провалиться в сон, но что-то не давало покоя. Кап, кап, кап. С каждой каплей все громче, почти заглушая гром. Он поднял глаза вверх. С потолка падали темные капли. На кровать, на лицо, на стол, заваленный свежими рисунками. Вода начала течь по стенам, заливая весь пол. Феликс начал паниковать и кричать, но мама продолжала петь, не замечая происходящего. С потолка лилась грязная вода все сильнее и сильнее, поднимаясь. С последним ударом молнии Феликс захлебнулся.»

Ему было десять, и он был за несколько тысяч километров от родного дома. Обучение в другой стране и сопровождающий по имени Джексон в качестве единственного знакомого человека в окружении. Он видел страшные сны несколько раз. Каждое утро после них он обязательно звонил маме, чтобы услышать ее успокаивающий голос, узнать, что все хорошо и сны не реальны.

«Тук, тук, тук. В стекло стучалась маленькая птичка, которую Феликс иногда подкармливал зернами. Ему было все еще немного одиноко. Комочек цветных перьев стал маленьким утешением. Он отошел на кухню, чтобы взять пакет с угощеньем, подготовленный для пташки. Раздался громкий удар. Вернувшись в комнату, он увидел кровавое пятно на окне и пару прилипших перьев, черное месиво лежало внизу, на подоконнике.»

Кажется, это было ранней весной и Феликс все еще был маленьким мальчиком, который не верил в приметы.

«Феликс акварелью рисовал букет розовых гвоздик, готовый подарить картину маме на день рождения. Через две недели он, наконец, должен был поехать домой на каникулы. Феликс ярко представлял себе встречу с родителями, по которым успел так сильно соскучиться за это время. Мама обязательно крепко обнимет и поцелует в щеки, получив самый лучший в мире подарок.

 — Господин Ли, — отвлек тогда Джексон, слишком взволнованный чем-то. — Вынужден сообщить пренеприятнейшую новость… — Мужчина подошел ближе и, положив свою большую руку на плечо, крепко сжал его. — Ваше поместье постигла беда… Ваши родители мертвы. Убиты. Не осталось ничего: ни дома, ни их тел, которые можно было бы похоронить. Всё сожгли. Возвращаться больше некуда.»

Джексон всегда был таким человеком, сообщал новости без лишней эмоциональности и прямо. Шок накрыл с головой. Дыхание резко замедлилось, начала пробивать мелкая дрожь, а по щекам катились первые отвратительно соленые слезы. «Нет, нет, это все не правда. Этого не может быть», — безостановочно крутилось в голове. Весь его маленький мир рухнул как карточный домик. Он остался один.

Официальная версия: серийный маньяк, орудующий в пределах острова.

«— Я не верю полиции, — тихо, чтобы никто не услышал, говорил Джексон с кем-то по телефону. — Слишком уж странно все это. Да, я думаю, это дело рук черной мафии. Все дело в связях. Что если они хотели освободить место для кого-то из своих? Методы, которыми они добиваются своей цели, прекрасно их описывают. Мы не должны в это больше вмешиваться, иначе рискуем стать следующими.»

Вот что он тогда услышал. Феликс прекрасно знал, что родители имели отношение к криминальным делам острова. Это особо не скрывалось, но жизнь в удалении от всей островской суеты позволяла забыть об этом. До некоторых пор.

Семейный круг Феликса ограничивался мамой и папой. Джексон, на плечи которого доверительно была возложена ответственность за жизнь мальчишки, свернул удочки и благополучно скрылся. Единственное, что он сделал напоследок (под веянием некой жалости или чего бы то ни было), — оформил его в детский дом на восточной части острова. Приличный, с запоминающимся фасадом здания, огромным ухоженным участком и всегда улыбчивыми воспитателями. Как жаль, что красивая обертка хранила в себе мерзопакостную начинку с гнильцой.

Именно тогда, стоило добродушной на первый взгляд тетушке оставить Феликса в новой комнатке, предварительно познакомив с теперешними друзьями, его прошило осознанием — чей он ребенок и где оказался. Слухи ползли с поразительной скоростью: все уже все знали. Они были осведомлены и о том, кем были его родители, и о том, как они закончили. Однако их информация значительно разнилась с действительностью: его семья не имела никакого дела к грабежам, они не толкали наркоту всем подряд и уж тем более не занимались продажей людей. Но разве возможно переубедить кучку упертых идиотов, заочно поставивших для себя конкретную цель — затравить и изжить со свету? Может быть, но маловероятно.

Вот только Феликс не был тем, кого можно было третировать.

«— Больной придурок! — Хью, мальчик, что минутой ранее вылил целый стакан чернил прямо на белоснежную футболку Феликса, хватается за разбитый нос и вопит во все горло. Он убирает окровавленные ладони от лица и в ужасе рассматривает их.

Феликсу не жаль. Нисколько. У него, на самом деле, оправданий бесконечное множество. Он устал до слез, которые льет в одиночку и никому не показывает. Ему всего десять, у него нет никого, кто мог бы обнять и сказать заезженное «все будет хорошо». Жизнь Феликса в его маленьких, исхудалых руках. И он уже не справляется. Не знает, как с ней обращаться. Ведь он ребенок. Ребенок, который каждый божий день выслушивает оскорбления, терпит унижения и беспочвенную агрессию в свой адрес. Все, что у него есть, — прихваченный из сгоревшего дома сборник со сказками. Единственное, что напоминает ему о прошлом и не дает расклеиться окончательно.

С этого момента он больше не будет пускать сопли. С этого момента их будут пускать другие».

Феликс правда давал миллионы шансов своей новой «семье». Он и мысли изначально не допускал прибегать к насилию — папа его никогда не приветствовал, всегда учил решать конфликты посредством диалога. Но всему есть предел, и Феликс своего достиг, когда решил обратиться за помощью к взрослым. Ожиданий они, увы, не оправдали — посмеялись с глупенького мальчика, потрепали его за щечки, сказали не придумывать небылицы да отправили в кроватку. До детей в том месте никому не было никакого дела.

Огорчение, жалость к себе, чувство несправедливости и неконтролируемая злость убойным коктейлем смешались в одном маленьком мальчике. Больше Феликс не терпел.

«Идет второй год с момента, когда Феликс оказался в этой тюрьме с элементами культурно-развлекательной деятельности. Презрение в чужих глазах давно сменилось страхом. Феликса никто не трогает. Он все также безнадежно один. В голове у него — пурга, сметающая все человечное, что так старательно закладывали родители. Феликс ей не сопротивляется, отдается всецело. Взращивает внутри нечто. Оно всеобъемлющее, вязкое как деготь и необычайно цепкое. Феликс в нем тонет, не сопротивляясь, и, наконец, прибивается ко дну».

Месть. Она заточила клыки и сомкнула мощные челюсти на его горле. Высосала всю кровь и пустила по телу яд, от которого Феликс словно обезумел. Больше не было того улыбчивого мальчика с окраины острова. Вместо него послали Феликса с потухшими глазами и единственной в жизни целью — снять голову с плеч у того, кто кислород перекрыл и заставил дышать смрадом.

У Феликса точно все тормоза слетели. О морали он и не вспоминал даже. Сбегал из детдома, шлялся по улицам, лез в грязь, конфликтовал с мелкими бандами, собирал информацию. И однажды уцепился за нужную ниточку, которая привела его прямо к мафии. Все еще нескладного пацана без малого четырнадцати лет. Туда, откуда дорога одна — в ад.

«Я слышал, вы можете уничтожить черную мафию. Мне нужен их лидер», — без единой эмоции сообщил он тогда Гилберту.

Вечер пятницы первой недели каждого месяца — день, когда главы преступных кланов принимали людей и выслушивали их просьбы. Им под силу было решение любой проблемы: от убийства любовника жены и до банальной покупки жилплощади. В обмен на услугу нуждающиеся складывали на алтарь свои жизни — вступали в ряды мафии, откуда уйти они могли лишь в загробную жизнь. Что-то вроде договора с Дьяволом.

И Феликс был готов его заключить.

Гилберт с легким удивлением посмотрел на хиленького подростка, усмехнулся, а потом позвал его, Ли Минхо. Только заступившего на свой пост главы Белой мафии. Тогда произошла их первая встреча. Он был максимально отстраненным, во взгляде покоились антарктические льды, на лице — молчала боль. Феликс его испугался. Под вымораживающим взором невозможно было не.

Они что-то обсудили с Гилбертом, и Минхо, кинув сухое: «Можешь взять», скрылся в дверном проеме.

Про него забыли на год. Достали из детского дома, как позже Феликс узнал, Гилберт оформил опекунство; он болтался с боевиками, вникал во внутренние дела, стремительно знакомился с новым миром, нетерпеливо вынашивал план мести. В один день его навестил Минхо. Выглядел он уже не так устрашающе. Феликс заметил в нем проблески жизни. Минхо в Феликсе, похоже, нет.

«Отомстишь ты, а дальше что?», — спросил он.

Весьма простой вопрос, но Феликса вогнал в ступор — он об этом даже не задумывался. И мысли не было о жизни после.

Минхо усмехнулся, покачал головой и вновь оставил его одного.

Через неделю Феликса выхватили из казарм, отвезли на его уже собственную квартиру и восстановили в учебе. Еще чуть позже ему определили наставника по боевым искусствам и научили обращаться с оружием. Все естество словно отвергало эти знания, природа которых завязывалась на одном — убийстве человека. Феликс боролся с внутренними барьерами, безжалостно ломал их. Он не мог позволить себе отступить или взглянуть назад. Стремительно шел по выбранному пути, игнорируя под ногами хруст чужих костей.

Со временем он заходил все дальше. Туда, откуда, казалось бы, не было выхода.

Феликс ужасно благодарен Минхо. Он только спустя годы понял, что старший в противовес ему создавал все пути для отступлений. Именно Минхо настоял на том, чтобы Феликс поддерживал жизнь обычного человека: пристально следил за его успеваемостью в школе, интересовался друзьями, которых настоятельно рекомендовал заводить. Феликс поначалу тонул в замешательстве, но, пораздумав, относился ко всему как к приказу. А после и сам не заметил, как влился. Нет, он не переосмыслил жизнь и ни в коем случае не изменил целей.

Однако одна встреча однажды разбила вдребезги все его внутренние установки, заставив душу метаться в сомнениях.

Три года назад Феликс возвращался домой после изнуряющего учебного дня. Немного изменив привычный маршрут и прогуливаясь через главную улицу, он мечтал поскорее оказаться в плену своей мягкой кровати, чтобы, наконец, вытянуть уставшие ноги.

«— Эй, парень, — окликнул его незнакомец с невероятно широкой улыбкой на лице. — Не мог бы ты мне помочь? — сказал он, указывая на свой телефон. — Я хочу сделать фото на фоне этого камешка.

— Да, конечно, — согласился Феликс, беря телефон незнакомца. — Но будьте аккуратнее со словами, это не просто камешек. «Te Rewera — Kaiwhakarewa Дьявол — Основатель (Маори)» — местная святыня для некоторой части населения.

— Ох, правда? — искренне удивился он. — Извини, не знал, — все также ярко улыбаясь, он растормошил пушистое облако волос. — Честно говоря, я собирался написать статью о местных достопримечательностях, поэтому делаю все эти фото. Эта статуя просто приковала мой взгляд к себе, я начал искать данные в поисковике, но особо ничего не нашел, так что хотел сделать хотя бы фото, а потом уже найти кого-нибудь, кто сможет поделиться со мной информацией.

— Это лучший вариант, в интернете вы и правда ничего не найдете, — в ответ улыбнулся Феликс. — А теперь встаньте красиво, я вас сфотографирую.»

Пара красивых и около десятка смазанных, из-за слишком вертлявой модели, фотографий стали самым началом их общей истории.

Кудрявый, с сияющей улыбкой и ямочками парень представился Чаном — молодым журналистом, только прибывшим на остров по работе. Пробыв тут пару дней, толком еще освоиться не успел, да и знакомых здесь не было. Закончив с фотографиями, Чан вежливо попросил о небольшой экскурсии по острову и обещал угостить чем-нибудь вкусным. Он был мил и немного растерян. Феликс несколько насторожился напористости практически незнакомца, взвесил все «за» и «против» и подумал, что он последний, кому стоит волноваться о собственной безопасности, поэтому согласился провести экскурсию. В ходе той недолгой прогулки выяснилось, что Чан всего на четыре года старше, поэтому все формальное общение они свели на нет. Минхо бы не одобрил, но Феликс все же оставил свой номер Чану, на случай, если у того возникнут вопросы.

Новый знакомый оказался очень активным парнем с кучей вопросов об острове, что привело их ко второй, третьей и последующим встречам.

Дни сменялись слишком быстро. Феликс и заметить не успел, как с той встречи прошло около года. Простой незнакомец с запоминающейся улыбкой по какой-то причине стал неотъемлемой частью его жизни. Обязательные пару раз в неделю Чан не на долго тянул Феликса в очередной неизведанный уголок острова на разведку, а потом делился последним кусочком горького шоколада и просил прощения за очередные пройденные полтора десятка километров. Разного рода активная жизнь Феликса особо не оставляла времени на поиск развлечений, поэтому Чан взялся за эту сторону его жизни. Поход в новое кафе, где подают лавандовый раф, утренний сеанс скучного фильма вместо крепкого сна, багреющий закат у озера, что возле самой железной дороги и, с некоторых пор, большие ладони на его талии.

Голова Феликса постоянно раскалывалась от потока мыслей, вертящихся вокруг Чана. Чрезмерная заинтересованность старшего в его личности потихоньку плавила его хрупкое сердце, но Феликс все еще оставался убийцей, пятнающим свои руки и душу из-за разъедающей мести.

Время шло, Чан оставался искренним, заботливым и безумно нежным человеком. Кажется, сомнения только усложняли жизнь Феликсу, не давая сполна насладиться тем, что дает ему жизнь. Замечая очередное подвисшее состояние Феликса, Чан мягко касался его щеки ладонью и, легко поглаживая, обращал его взгляд на себя. «Слишком много думаешь, солнце», — тихо говорил он и ласково касался губами носа.

Феликс слабый. Ужасно слабый. Он не смог отказать своим чувствам, Чану — тем более. Феликс наконец нашел место, где его буря утихала, сменяясь штилем. Чан охотно делился теплом и не требовал ничего взамен. Осыпал поцелуями, касался так, словно Феликс редчайший в мире артефакт.

Феликс нуждался во всем этом как никогда прежде.

И он не будет раскаиваться. Слишком долго мир оставался черным. Феликс выхватил свой кусочек счастья, и он будет счастливым с Чаном столько, сколько им отведено.

— Мам, пап, — произносит на выдохе и прислоняется лбом к граниту. — У меня сегодня годовщина. Я безумно влюблен.

***

Чан сидит на кухне, уткнувшись в экран ноутбука и, растворившись в музыке, раздающейся в наушниках, совершенно не обращает внимание на небольшую фигуру, что на цыпочках крадется к нему со спины. Маленькая ладонь опускается и закрывает глаза. Чан, испугавшись, резко дергается. Он снимает наушники под громкий хохот Феликса и, наконец, поворачивается на своем стуле. Феликс, пряча правую руку за спиной, весело улыбается.

— Надеюсь я не опоздал.

— Ты никогда не опаздываешь, солнце, — протягивает руки Чан, прося подойти ближе.

— Знаешь, меня не было всего пару часов, но я так соскучился… — отвечает он, не сдвигаясь с места.

— Я тоже, солнце. Все хорошо? — непонимающе смотрит Чан на все еще впустую разведенные в стороны руки.

— Да, конечно. Я… Погоди, мне немного неловко сейчас, — тараторит Феликс. — Закрой пожалуйста глаза на пару секунд.

Чан все же опускает руки и, повинуясь, прикрывает глаза.

— Открывай, — тихо произносит Феликс. — Раньше я никогда не делал подобных подарков мужчине, поэтому не был уверен… — Феликс протягивает букет красных цветков камелии. — С второй годовщиной, Чани. Я так сильно люблю тебя.

Чан поддается смущению своего парня и, отложив цветы на стол, притягивает Феликса ближе и усаживает боком на колени. Стул высокий, Феликс начинает медленно соскальзывать и смеяться.

— Цветы восхитительны, но ты прекраснее. Люблю тебя так сильно, что ты и представить не можешь.