Жавер проснулся спустя много часов. Он лежал в постели, с перевязанной рукой, повязка также была и на голове. Значит, его все-таки ранили в висок?

Он чувствовал это, осторожно касаясь ее руками.

Его разбудили голоса. Двое, может быть, трое, мужчин разговаривали недалеко от него, но он не различал слов. Жавер хотел выпрямиться, но чья-то рука остановила его. Женская рука. Монахиня.

– Не двигаемся, господин инспектор. На этот раз будем разумны. 

Жавер поднял глаза и встретил мягкий и дружелюбный взгляд старухи, голова которой была окутана белой вуалью. Ее слова привлекли внимание других лиц. Жавер увидел, как появился доктор Вернет, тоже порядком уставший, рядом с ним стоял начальник полиции, месье Мариньи и... секретарь префекта месье Шабуйе.

Инспектор на секунду запаниковал, он хотел выпрямиться, увидев такого важного человека, что он, кстати, и сделал, стиснув зубы, но тут же побледнел от боли.

– Жавер, успокойтесь. Все в порядке! – Сказал Шабуйе.

– Господин секретарь, господин комиссар, - еле слышно, хрипло пробормотал инспектор.

– Вы вчера отличились, Жавер, – с довольной улыбкой проговорил секретарь.

– Я просто выполнил свой долг, месье.

– Может, даже немного сверх того. – Возразил секретарь.

Секретарь был не дурак. Он схватил одну из длинных рук инспектора и осмотрел ставшие пурпурными следы от веревок, мешавших ему накануне. Он бросил вопросительный взгляд на Жавера. Последний вздохнул, прежде чем ответить:

– Я провалил свою шпионскую миссию на баррикаде. Меня узнали, связали и...

– Вас жестоко били, - добавил комиссар.

– Это нормально: они же демонстранты, а я – разведчик. Они мне ничего не сломали, это главное.

– А потом?

– Они забыли меня во время нападения гвардии. Мне удалось сбежать. Я передал свой отчет к господину префекту, а потом отправился выполнять свое второе поручение. Я отправился патрулировать в канализацию... потом по улицам. Я наткнулся на молодую женщину, ставшую жертвой попытки изнасилования. Мадмуазель Элоиза...

– Де Монсури, – закончил секретарь. – Продолжайте!

Жавер рассказал, что произошло накануне. Два бандита, испуганная женщина, его квартира в качестве единственного места убежища, а затем пробежка через весь Париж, чтобы найти графа.

В своем докладе он снова пропустил эпизод с Сеной, но какое же это было упущение! Сена и Вальжан...

Эта история, полная недосказанностей, утомила его, и Жавер позволил себе откинуться на подушку, закрывая глаза на мгновение. У инспектора были серые, холодные, пронзительные глаза, они редко щурились и уступали только перед властью. Но сейчас Жавер был слишком слаб, чтобы оставаться таким же стойким, как обычно.

Секретарь первого отделения месье Шабуйе склонился над ним:

– Жавер! Мы здесь, потому что на рассвете, сегодня утром, господин граф де Монсури созвал всех нас, префекта, комиссара и меня, чтобы поговорить о вас. И как вы спасли его дочь. Вы пересекли пол Парижа, несмотря на опасность, да еще и получив при этом ранения. Граф хотел узнать ваше досье, которое его благосклонно коснулось. Вы всегда были серьезным и ответственным человеком, замечательно хорошо отмеченным. Потом он нас настоятельно просил молчать обо всем этом злополучном деле. 

В серых глазах снова появился яркий огонек.

– Молчать? Как его дочь? Неужели ее все-таки…

– Нет! Они ничего не успели сделать благодаря вам, но она все еще в шоке. За ней хорошо ухаживают, и понемногу она придет в себя. Поэтому граф попросил вас не разглашать, и я пришел вместе с господином Мариньи, чтобы попросить вас об этом лично. Потому что я знаю, и мы оба знаем, что вы человек слова! Господин инспектор первого класса. 

Тон, любезный поначалу, становился более сухим, более угрожающим. Жавер был хорошим полицейским, даже отличным. Он с самого начала понимал, что не так в этом жалком деле. И с иронической улыбкой, совсем не похожей на ту, которая должна быть у подчиненного перед начальством, он спросил: 

– А почему мадмуазель Элоиза де Монсури вышла в тот вечер? Она хотела бежать из родительского дома?

– Это, господин инспектор, не ваше дело, – сухо сказал секретарь префекта. – Если вы не хотите оказаться в Тулоне, будьте осторожны, и не забывайте этого!

Дрожь охватила Жавера. Что угодно, только не Тулон! Он с трудом вырвался из этой тюрьмы.

– Я не забываю этого, месье. Обещаю молчать, – сдался Жавер.

– Вы напишете рапорт об этой ночи. Вы оставите имена людей и места пустыми. Мы разберемся с этим самостоятельно, все понятно?

И Жавер, человек правды, человек, который попросил г-на Мадлена, об отставке и наказании после его отчета, который он считал ошибочным, Жавер неподкупный, уступил и принял этот отвратительный шантаж.

– Мы с нетерпением ждем, когда вы поправитесь и сможете написать его. 

Затем секретарь господина префекта парижской полиции обратился к врачу, который стоял в темном углу комнаты.

– Вы, как и консьержка, получите кругленькую сумму денег за ваше молчание, и если вы забудете, такое понятие, как профессиональная тайна, вспомните, что нам не хватает врачей и ключниц в тюрьмах Франции. Правильно ли мы поняли друг друга?

– Да, господа.

– До встречи, Жавер. Я надеюсь увидеть вас в префектуре как можно скорее. С вашим отчетом. 

И двое мужчин исчезли, отсалютовав. В комнате снова воцарилась тишина. Жавер устал, он чувствовал, как он теряет контроль над сознанием.

Доктор подошел к его постели и положил руку ему на лоб. Он горел. Доктор Вернет состроил красноречивую гримасу.

– У господина инспектора лихорадка? – Спросила встревоженная монахиня.

– Скорее всего. Будем надеяться, что он не заразится чем-нибудь. Сейчас это было бы смертельно.

– Какие грубые характеры! Как же после этого не мерзко выполнять свой долг!

– За всем этим должна быть причина...

– Да. Может быть, дело только в сохранении репутации барышни?

– Может быть, ты и права, сестра, но сейчас меня беспокоит состояние месье Жавера. 

Они замолчали и посмотрели на инспектора. Жавер лежал в обмороке, погруженный в бредовый сон. Доктор внимательно проверил повязки, дал указания на лекарства, а затем оставил инспектора на попечение монахини.

Внизу на лестнице он столкнулся с консьержкой. Она тоже выглядела мрачной. Доктор Вернет поприветствовал ее.

– Как он?

– Довольно плохо, но он крепкий человек. У него жар. Пока ему нужно отдохнуть.

– Они негодяи! – Сокрушенно бросила мадам Дюбуа. – Они угрожали отправить меня в тюрьму, если когда-нибудь что-то скажу! Вы понимаете, доктор?

– Они тоже обещали вам деньги?

– Да, и много, но дело не в этом! А что насчет инспектора?

– Я вернусь к нему вечером, мадам Дюбуа. 

Они попращались, и доктор, наконец, ушел к себе на работу, изрядно утомленный.

Доктор специально увернулся от размытого вопроса консьержки о Жавере и его положении по отношению к полиции. Старуха была добрая, но любопытная и разговорчивая. Доктор предпочел защитить личную жизнь инспектора, она ведь и без того была достаточно разрушена в последнее время.

День проходил медленно, между бодрствованием и сознанием. Сестра оказалась опытной сиделкой, она боролась с лихорадкой, заставляла инспектора пить отвар и лекарства. В особенности маковое молоко.

Жавер редко брал в расчет свое здоровье, а сейчас он ненавидел себя за то, что так слаб. Он даже не пришел в сознание, когда к нему подошел доктор. Монахиня собиралась также сидеть с ним всю ночь.

Колокол церкви Святого Петра прозвенел дважды, когда инспектор Жавер вышел из обморока. Он понял, что жив, когда почувствовал, как ему стянуло желудок от голода. Он не ел нормальной еды еще с баррикад! А отвара, проглоченного в этот день, конечно, ему не хватило.

Медленно Жавер приподнялся на кровати. Взгляд его пал на спящую на своем месте монахиню, с Библией в руке. Жавер осторожно повернулся и поставил ноги на пол. Потом встал. Слабость подкашивала его, но это было только от голода. Лихорадка спадала. Инспектор подошел к буфету, единственному предмету мебели в комнате. Он сумел найти в нем свечу, а также хлеб и сыр. Жаль только, что вода стояла возле старой сиделки, которую он не хотел будить. Но, увы, звон посуды вывел ее из покоя. Тотчас же она встала, с сердитым лицом.

– Господин инспектор! Вы неразумны!

– Я знаю. Не хотите ли присоединиться ко мне, сестра?

Жавер сел за маленький столик, выложил на него свои скудные припасы и с прекрасным аппетитом, он стал вгрызаться в хлеб. Сестра села напротив него и нахмурилась, но приняла предложенный сыр.

– Как вы себя чувствуете, инспектор?

– Лучше некуда, вы сотворили чудо, сестра.

– Не шутите с этим, господин инспектор!

– Я не шучу, сестра, я никогда не шучу! 

И Жавер проглотил большой кусок сыра, сестра сочувственно смотрела на него. Это несколько возмутило полицейского, но он ничего не сказал, предпочтя переключить внимание на стакан, наполненный водой. Вскоре трапеза была закончена, и прежде чем инспектор смог сделать что-либо еще, монахиня ласково, но твердо проводила его до кровати, где заставила лечь. Серые глаза инспектора засияли гневом.

– Вы поправляетесь, я знаю. Но пока оставайтесь в постели!

– Почему? Вы боитесь, что я сбегу?

– Никогда не знаешь. У вас такое чувство долга, что вы можете и захотеть... 

Жавер усмехнулся. Смех наполнился таким отвращением, что потряс дорогую женщину. Чувство долга? Подкупленный, покорный своим хозяевам, он собирался подделать рапорт. Ага, тот еще человек чести.

Сена снова позвала его, и Жавер знал, что однажды вечером это обязательно произойдет, он откликнется на ее зов. Потерявшись в бездне мучительных размышлений, Жавер даже сразу не понял, что плачет.

– Господин Жавер, – тихо сказала монахиня. – Что случилось?

– Убирайтесь из моего дома! Вон!

Вернулся непреклонный инспектор, холодный, властный голос. В равной степени напуганная и расстроенная женщина не ответила. Поджав губы, она села на прежнее место у постели инспектора, крепко, обхватив свою Библию. Жавер уронил голову на подушку, гнев угас, так же быстро, как и появился. И теперь им овладевали угрызения совести.

Когда он был просто детективом Жавером, он не задавал себе вопросов ни о чем, выполнял свой долг и всегда был безупречен... Теперь же он даже не был способен сохранять спокойствие. Он схватился за пояс, где обычно были пистолеты, но ничего там не обнаружил... Он оставил их в ящике в своем кабинете, потому что решил не брать их на баррикады, предпочитая старую винтовку...

– Прошу простить меня, сестра. – Глухо сказал он. – Я просто дурак.

– Вас особенно трудно понять, господин инспектор. Они думают, что вы хватаетесь за этот случай, а на самом деле, вы сбиваетесь с пути.

– Я не думаю, что это так сложно, сестра. Меня одолевают усталость и лихорадка, как будто они меня...

– Изобличают и раскрывают? – Снисходительно улыбнулась старуха.

– Пожалуй, больше, чем следовало бы, – согласился Жавер.

Усталые глаза инспектора закрылись, несмотря на это, он услышал, как сказала монахиня шепотом тихо:

– Вы полностью прощены, мой бедный человек. И мне искренне жаль вас.

– Не надо меня жалеть... – возразил Жавер далеким голосом, уже засыпая.