Бьякуя упустил момент, когда границы времени для него стёрлись, и он потерял счёт часам. Или дням? Вряд ли неделям, столько бы он не продержался. Он не представлял, сколько раз дни и ночи успели сменить друг друга, пока сам находился без сознания, а когда бодрствовал, то едва ли понимал происходящее и то и дело норовил забыться вновь. С болью Бьякуя почти свыкся и сроднился настолько, что она размыкала веки вместе с ним и засыпала тоже; агония переплавилась в усталость такую катастрофическую, что та припечатывала к земле, и тяжело было не то что пальцем пошевелить — даже дышать.

Единственными якорями, за которые он мог цепляться, чтобы не потерять себя окончательно, были солёный запах моря, привычное потрескивание костра чуть поодаль — и Ичиго. Каждый раз, открывая глаза, Бьякуя видел его рядом, а когда не находил сил и на это, то неизменно ощущал его присутствие: слышал его движения, его дыхание и тихую речь, обращённую к нему или ни к кому вовсе, чувствовал касания — заботливые и бережные. Они стремились принести облегчение, которые не всегда способны были дать, и всё же без них было бы куда как хуже, чем с ними.

Несмотря на то, что мысли в голове формировались с трудом, самыми связными среди них оказались переживания о судьбе Рукии. Бьякуя не мог допустить, чтобы она и её ребёнок оказались жертвами беспринципных манипуляций в клане, который внезапно остался без главы — кому как не ему было знать, насколько безжалостными случаются битвы за власть. Рукию вовсе нельзя было назвать беспомощной, и у неё был надёжный Ренджи, но вдвоём они немногое могли противопоставить авторитету и возможностям влиятельной фамилии, а скорое пополнение в семье и вовсе оставит их в самом уязвимом состоянии. Имя наследника в его завещание внесено так и не было, что развяжет руки тем, кто того пожелает, и всё же Бьякуя не видел смысла сокрушаться, что не успел сделать всё как следует.

Необходимо было что-то предпринять. И пускай Бьякуе ненавистно было перекладывать ответственность за свои провалы на плечи Ичиго, ни к кому другому обратиться он не мог. Рукия была небезразлична ему не меньше, и тот сделает всё, что в его силах. Снова.

— Ичиго, — позвал он, не узнавая собственного голоса. Слова, которые он вот-вот собирался произнести, неприятно горчили на языке.

Тот отреагировал не сразу, и Бьякуя успел сказать его имя ещё раз, прежде чем понял, что Ичиго, похоже, спал. Но поворачивать назад было поздно: чуткий к своему окружению, Ичиго всё же его услышал и, встревоженный и взволнованный, навис над ним:

— Что такое? Что-то нужно? Ты как?

Вопросы посыпались из него, словно из рога изобилия. Бьякуя не помнил, когда в последний раз обращался к нему сам — на своё времяощущение он полагаться уже не мог, но, судя по реакции Ичиго, давно. Пришлось постараться, чтобы сфокусировать взгляд на его внимательном измождённом лице.

— Я… я вновь вынужден просить тебя. — Бьякуя смочил языком сухие губы. — Помоги Рукии. Ей… Нельзя, чтобы она…

— Погоди, — остановил его Ичиго. Бьякуя был рад передышке — речь из него шла тяжело и неохотно, — но то, каким поникшим и несчастным при этом сделался Ичиго, его беспокоило. — Ты это уже говорил.

— Говорил? — недоуменно повторил за ним Бьякуя.

— Да. Про Рукию и клан. Я всё знаю, — подтвердил Ичиго и спросил уже мягче: — Ты не помнишь?

Бьякуя действительно ничего не помнил. Возможно, он уже успел что-то потребовать от Ичиго в температурном бреду, но в его голове это совершенно не отложилось. Неприятно было осознавать, что и разум начал его подводить, но этого стоило ожидать. Он устало прикрыл глаза.

— Я говорил что-то ещё?

— Хотел, чтобы я ушёл. — В голосе Ичиго отчётливо звучало недовольство. Прежде чем Бьякуя успел что-то ответить, он честно добавил: — Я бы не сделал этого, даже если бы смог.

На споры у Бьякуи не имелось сил, да и не сумел бы он переубедить Ичиго, когда тот так упрямо стоял на своём. Ичиго поступал правильно и благородно с точки зрения морали, но эти добродетели, глубоко ценимые Бьякуей в любое другое время, в их ситуации не имели для него значения — единственное, чего он сейчас желал, это безопасности и благополучия для человека, которого любил. Этого нельзя было добиться, пока намерения Ичиго зависели от него — но Бьякуя чувствовал, что надолго его не задержит.

Успокоившись, Ичиго улёгся обратно, снова у его бока, согревая и защищая от морского ветра. Бьякуя повернул голову в его сторону.

— Что же насчёт моей просьбы?

— Я отказываюсь, — заявил Ичиго без обиняков, не отводя взгляд. — Рукии не нужна будет моя помощь. Мы выберемся отсюда. Оба.

Иногда даже невозможное в его устах звучало выполнимым. Бьякуя не знал, было ли дело в его непоколебимой уверенности и честности, в его собственном предвзятом к Ичиго отношении либо же в том, что тот действительно привык это невозможное раз за разом совершать. Даже теперь, когда от самого Ичиго ничего не зависело, ему хотелось верить.

Фрагменты реальности, отрывистые и смазанные, замелькали перед ним, словно стёклышки в трубке калейдоскопа.

Когда Бьякуя открыл глаза в следующий раз, шёл дождь — должно быть, впервые с тех пор, как они оказались на острове. Практически всё тело от влаги защищала непромокаемая ткань спальника, а чтобы уберечь лицо от капель, Ичиго, соорудив нехитрую конструкцию из палок и ветвей, натянул ещё один над их головами.

Сам он сидел тут же и держал Бьякую за руки, пальцами прощупывая запястья.

— Почти не чувствую твою реяцу, — скорбно поделился он и взял его холодные ладони в свои.

Затем была ночь, и в поле зрения Ичиго уже не оказалось — зато Бьякуя слышал его чуть поодаль, примерно там же, где обычно стояли их сумки с припасами. Возможно, ему лишь казалось, ведь он в конце концов был не в себе, но Ичиго плакал. Бьякуя решил не обозначивать, что уже не спал. 

С тех пор, как первый и последний на тот момент раз Бьякуя видел его слёзы, прошли годы — и тогда он без сожалений убил их виновника, имени которого уже не помнил. Теперь же виноват был он сам.

Потом, когда приходить в себя стало получаться всё реже, его внезапно потревожила резкая навязчивая мелодия. Потребовалось время, чтобы опознать в ней сигнал вызова на его коммуникаторе, и ещё больше — чтобы понять, что она не плод воображения, сгенерированный его воспалённым разумом. За звонком наконец последовала взволнованная торопливая речь — Бьякуя почти не разбирал слов, лишь интонации. Необходимо было постараться сфокусироваться. Получилось ли у Ичиго? Обнаружил ли их Готэй? Он обязан был знать.

Приложив нечеловеческие усилия, он разлепил налитые тяжестью веки, и солнечный свет резанул отвыкшие от него чувствительные глаза. Так было проще сосредоточиться на реальности и прислушаться. Повернуть голову не вышло, и Бьякуя лишь на периферии поплывшего зрения улавливал рыжую макушку Ичиго. Говорил тот отрывисто и резко, в голосе звучали неверие и надежда.

— Да откуда мне знать, где? Просто остров, вокруг одна вода, какие ещё ориентиры? — нетерпеливо объяснял он. — Чёрт возьми, нам нужно скорее что-то решать, Бьякуя, он— А отследить нас вы никак не можете? — Ответ, похоже, был отрицательный, потому что Ичиго тут же взвился: — Что мне тогда делать вообще?!

Затем тот ненадолго замолк, выслушивая собеседника.

— Доступ? Я не знаю, смогу ли что-то нажать, говорю же, сенсор работает через раз… — Ичиго нервно вздохнул. — Да, давайте, я попробую.

Сложно было сказать наверняка, как долго Ичиго, бранясь сквозь зубы, пытался проделать необходимые манипуляции с коммуникатором. В мироощущении Бьякуи на это ушли и бесконечные часы, и лишь одно мгновение. 

— Получилось… Получилось же? — в конце концов взволнованно спросил Ичиго. — У-у вас же всё отобразилось? — И лишь услышав подтверждение, тот позволил себе расслабиться. — Скоро вы до нас доберётесь? Я прошу вас, быстрее… 

Они договаривались о чём-то ещё, но Бьякуя перестал вдумываться, и слова вновь зазвучали словно фоновый шум. Облегчение такой силы, что даже пугало, обволокло всё его немощное тело, проникло в потерявшие чувствительность конечности и осело блаженной пустотой в голове. Должно быть, только это его так долго и держало — желание убедиться самому, что с Ичиго всё будет в порядке, и не оставлять его одного. Самое человечное и честное его желание заставляло лёгкие качать кислород, а сердце биться сверх отведённого времени, даже когда это стало совсем невыносимо. Он будто лишь этого и ждал, чтобы наконец себя отпустить.

Закончив общение с поисковой группой — оказывается, Готэй и правда сформировал отряд, который их искал, — Ичиго, воодушевлённый и почти счастливый, подобрался ближе к Бьякуе. Тот уже бодрствовал, и его полуприкрытые глаза устремились в сторону прибоя. Ичиго улыбнулся.

— Ты не спишь? — Бьякуя ничего не ответил, но Ичиго этого и не ждал — в последнее время тот редко разговаривал. Он взял его как обычно холодную руку в свою. — Потерпи ещё немного, ладно? Сейчас за нами придут, и тебе помогут. Я же говорил, что мы уйдём отсюда вместе.

Ичиго тоже посмотрел на море — всё такое же спокойное, серо-голубое и сливающееся с небом на горизонте; волны тяжело и лениво набегали на песчаный берег. Им повезло, что шторм их так и не застал.

— Что там такого интересного? — обратился он к Бьякуе. — Может, ты хочешь пить?

Они сейчас так и жили — Ичиго по большей части пытался угадать его нужды, потому что тот, похоже, уже и сам их не знал или вовсе не ощущал потребностей. Аккуратно убрав налипшие ему на щеку волосы, Ичиго всмотрелся в его бледное лицо с ожесточившимися от болезни чертами, и пальцы его замерли на месте, задрожав. Бьякуя не моргал. Совсем.

Наверное, Ичиго смог подавить панику лишь потому, что каждый день заставлял себя готовиться к такому исходу. Он склонился ниже, но не услышал дыхания, а когда не удалось почувствовать и пульс, сокрушительное отчаяние пригнуло его к земле. Горе стиснуло сердце в кулаке и опутало горло удавкой; лишившееся воли тело Бьякуи поддалось, когда Ичиго уложил его себе на колени и прижал голову к груди.

— Всё будет нормально. Ты только потерпи ещё чуть-чуть, пожалуйста. Хорошо? — тихо, почти робко попросил Ичиго и, приподняв его за подбородок, оцепенел под пустым безразличным взглядом. — Слышишь меня? Я что угодно сделаю.

Но Бьякуя его уже не слышал.