Ночь прошла беспокойно. Лихорадка не позволяла долгих передышек: у Бьякуи ломило каждую кость в теле, немилосердно ныли мышцы, а грудь пекло так, что хотелось забраться в рану пальцами и либо выцарапать источник боли, либо сделать так, чтобы не болело уже больше ничего и никогда. В бреду Бьякуя едва себя контролировал, метался и стонал, довольствуясь тем, что удавалось сдерживать хотя бы вой и слëзы. Чем меньше силы он в себе ощущал и чем больше истончался его духовный стержень, тем сложнее оказывалось терпеть мучения.

Лишившись сна сам, он не давал отдохнуть и Ичиго. Вместо того, чтобы убраться подальше, тот не оставлял его ни на минуту: поил водой, вытирал пот с лица и шеи, просто находился рядом, когда Бьякуя всë же ненадолго проваливался в забытье. Иногда он что-то говорил; Бьякуя не мог разобрать слов, но простое звучание его голоса успокаивало.

К тому времени, как солнце выплыло на небосклон, он окончательно пришëл в сознание и чувствовал себя совершенно измотанным и разбитым. Уснуть обратно, однако, не выходило, и, похоже, не ему одному — Ичиго тоже не стал ложиться, пускай сам наверняка и вовсе не сомкнул глаз.

— Получше? — Не дожидаясь ответа, Ичиго убрал с его щеки прилипшие к ней волосы, коснулся лба. — Уже не такой горячий.

Бьякуя увидел, как от облегчения ненадолго разгладилась извечная морщинка меж его бровей. Без неë он казался бы чуть младше своего возраста, если бы не залëгшие под глазами тени после бессонной ночи.

— Всë уже хорошо, — не без труда раскрыв слипшиеся губы, заверил его Бьякуя. — Ты можешь отдохнуть.

— Да не парься, я в порядке, — отмахнулся Ичиго. На его осунувшемся лице возникла едва заметная улыбка. — Подожди, сейчас сделаю нам завтрак.

Одна лишь мысль о пище вызывала в Бьякуе резкое отторжение. Он не был уверен, что сможет впихнуть себя хоть что-то и тут же не лишиться съеденного тем же путём, которым оно в него попало. Голод совсем не ощущался, и пускай Бьякуя знал, что это чувство обманчиво, он всё равно не в состоянии был заставить себя поесть ни ради собственного блага, ни ради спокойствия Ичиго.

— Я не буду, — поспешил отказаться он прежде, чем Ичиго вскрыл пакет с сухпайком и на него тоже. — Не могу.

Ичиго отложил в сторону нож, которым успел надрезать упаковку, и нахмурился.

— Уверен? Ты и вчера почти ничего не ел.

— Может, позже, — покачав головой, уклончиво ответил Бьякуя.

Спорить и настаивать Ичиго не стал, но после его слов заметно посмурнел. В тишине он расшевелил почти погасший костёр так, чтобы тепла от пламени хватило на разогрев. Бьякуя безразлично наблюдал за тем, как Ичиго вывалил себе в чашку исходящий паром рис, но когда тот добавил к нему гуляш и Бьякуя ощутил запах мяса, его вдруг замутило так резко, что на мгновение потемнело перед глазами. Отвернувшись, он постарался дышать мельче и реже в надежде, что пронесёт, но ему не повезло. Бьякуя даже сказать ничего не успел — язык онемел, по позвоночнику пробежали мурашки, горло стиснуло спазмом, и его вывернуло прямо на спальник Ичиго.

На добрые несколько минут он выпал из реальности, пока мучительно расставался с небогатым содержимым своего желудка. Его трясло, и совсем не держали руки, на которые он опирался, стараясь больше ничего не запачкать. Бьякуя правда не помнил, в какой момент его волосы собрали в кулак, чтобы не мешались, а свободная ладонь взяла за плечо, не давая упасть в беспорядок, который он сам же и устроил.

Невероятно унизительно было позволять Ичиго видеть это, слышать это, доставлять ему больше неудобств, чем Бьякуя и без того уже злоупотреблял. Вот только ему не оставалось ничего, кроме как душить в себе остатки гордости: лучше ему уже не станет, а лишать Ичиго возможности помогать и находиться рядом было несправедливо, зная, насколько это для него важно. Тот уже не раз и не два показал, что не уйдёт и не оставит, несмотря на то, насколько отвратительным и жалким Бьякуя перед ним представал.

Убийственный альтруизм.

Когда позывы совсем закончились, а во рту не осталось ничего, кроме едкой кислой слюны, Ичиго осторожно, поддерживая спину и затылок, уложил его обратно. Бьякуя как попало повозил рукавом по лбу, стирая пот, и, не подумав, сглотнул, скривившись от мерзкого привкуса. 

— Ичиго, — тихо позвал он. — Воды, пожалуйста.

— Конечно, сейчас, — тот сразу же вернулся к нему с флягой, приложил горлышко к губам.

Бьякуя сделал глоток, прополоскал рот, но когда опустил взгляд на испачканный им спальник, на мгновение замешкался.

— Давай прямо сюда, всё равно выбрасывать, — заправив волосы ему за ухо, подбодрил Ичиго.

Закончив свои дела, Бьякуя повинился:

— Прошу прощения. Я его испортил.

— Всё нормально, есть ещё, — покачал головой Ичиго. — Давай-ка уберём его подальше.

Аккуратно свернув свой несчастный спальник, Ичиго оттащил его куда-то в сторону и вновь подошёл к нему.

— Я не знал, что тебе и от запаха еды станет плохо, — искренне посочувствовал он. — Отойду тогда подальше, хорошо? Только скажи, если вдруг опять тебе помешаю.

Лишь дождавшись, пока Бьякуя пообещает звать его в случае чего, Ичиго ушёл доедать свой завтрак. Подобравшись ближе к прибою, тот уселся прямо на песок и активно, почти торопливо заработал палочками, в свободной руке вновь начав крутить многострадальный коммуникатор, который со вчерашнего дня больше не издал ни звука.

Бьякуя невольно задумался о том, что Ичиго будет делать после его смерти. Стало ясно, что теперь это лишь вопрос времени: не сегодня — так завтра. При нормальных обстоятельствах Ичиго, разумеется, не стал бы о нём горевать, но совсем другое дело, когда они вот так наедине — это в любом случае станет ударом. С Ичиго станется ко всему прочему возомнить себя виноватым. Бьякуя уже знал, что это его гложило — видел во взглядах, чувствовал в поступках. Было очевидно, что преимущественно именно эта вина заставляла Ичиго ухаживать за ним и не покидать его, но Бьякуя вовсе не желал привязывать его к себе таким образом.

Хотелось снять с него этот груз, отпустить, но он не представлял, как. В каком-то смысле быть тем, кто жертвует, куда проще, чем тем, ради кого жертвуют.

Так или иначе Ичиго нужно было выбираться отсюда. Бьякуя не мог перестать ломать голову над способами. Непонятно было, сколько ещё времени потребуется Готэю, чтобы найти это место — если они до сих пор не объявились, значит, обстоятельства были достаточно серьёзными и полностью полагаться на них не следовало. Историю перемещений в сенкаймоне его клана, должно быть, подтёрли, если Бьякуя правильно подозревал, что в деле замешан не только Куросава, но и кто-то изнутри. Корить себя за совершённые второпях ошибки не было смысла, но Бьякуе и правда стоило воспользоваться вратами Готэя — тогда бы они так глупо не застряли.

Возможно, Ичиго сумел бы добраться до ближайшей обитаемой суши, воспользовавшись поступью. Учитывая, какими колоссальными запасами энергии он располагал, вынести даже очень долгий путь ему бы не составило огромного труда, особенно если бы при нём не было балласта. Одно только вызывало беспокойство — пускай Ичиго уже куда лучше контролировал и распределял свою силу, время от времени у него до сих пор возникали сложности. О том, что случится, произойди такое «время от времени» посреди ничего, думать не хотелось.

Рано или поздно ему всë равно придëтся что-то предпринять. Бьякуя решил, что им как можно скорее стоило завести этот разговор и обсудить варианты, пока он ещë способен был мыслить здраво.

— Всë нормально? — Пока Бьякуя пребывал в раздумьях, Ичиго успел вернуться к их лагерю и теперь суетился рядом с сумками. Пояснил: — Просто у тебя сейчас такое лицо было…

— Не бери в голову, — отмахнулся он — судя по всему, сейчас Ичиго настроен на разговоры не был. — Ты куда-то собрался?

В приподнятой им сумке знакомо бряцнули пустые фляги.

— Схожу за водой. Я ненадолго, — подтвердил Ичиго. Затем его голос едва слышно смягчился. — Поспи пока, ладно?

Сказать было проще, чем сделать, но Бьякуя всё равно закрыл глаза. Он прислушивался к шуму прибоя и шелесту листвы, которые обычно вызывали умиротворение, однако несмотря на то, что он был совершенно обессилен, покой к нему не шёл.

Минуты лениво перетекали одна в другую. Бьякуя дрейфовал на гребне вязкого полузабытья — не сон, но и не реальность. Он вновь, как часто это делал, медленно сжал и разжал кулаки, мысленно прощупывая свои духовные каналы. Результаты ещё ни разу не обнадёжили, и этот не стал исключением, потому что циркуляции силы в своём теле Бьякуя теперь практически не ощущал. По меркам Академии, куда в поисках лучшей жизни обращался самый разный контингент, он сейчас считался бы самой обычной бесперспективной душой.

Его это больше не разочаровывало и не пугало — мёртвым сила не нужна.

Ичиго задержался, но не заставил себя ждать слишком долго. Узнав его шаги, Бьякуя с усилием сбросил с себя пелену дрёмы и повернул голову в его сторону.

Когда тот показался из рощицы, Бьякуя не сразу понял, что именно его смутило — а точнее, что смутило в первую очередь: несколько среднего размера рыбин, которые Ичиго держал в обеих руках, то, что тот насквозь вымок, или же его чрезмерно довольное при всём этом лицо.

Тот собирался было оставить рыбу у костровища, но тут его взгляд пересёкся с глазами Бьякуи, и он вдруг стушевался.

— Блин, надеялся, что ты ещё спишь, и я успею привести тут всё в порядок, — сконфуженно пожаловался Ичиго. Рыбу он всё же положил подальше, у кучи хвороста, а воду сгрузил к остальным сумкам с припасами.

— Ты… упал? — Бьякуя выразительно осмотрел его с ног до головы.

— Порыбачить вот решил. Всё засматривался на неё, но вообще не думал, что получится, — поделился Ичиго, сполоснув скользкие от рыбы ладони. — Ну, пришлось пару раз искупаться, конечно.

Смеясь, он рассказывал о своих неудачах, между тем стянув с себя мокрое косоде и развесив его на одной из нижних ветвей близстоящего дерева. Закатанные по колено штаны, похоже, пострадали не так сильно, поэтому их снимать не пришлось. Носки тоже заняли место на ветке, сандали были сброшены рядом с тем же хворостом, а Ичиго шлёпал босыми ногами по земле так, будто холод ему был нипочём.

Бьякуя поневоле залюбовался им таким — полным здоровья и энергии, ненадолго беззаботным и позабывшим о бедах, — практически абсолютной своей противоположностью. На щеках у Ичиго цвели ямочки, когда он улыбался широко и искренне, а в уголках прищуренных глаз собиралась паутинка крохотных морщинок. Фигуру почти покинула неловкая подростковая угловатость, и в ней не осталось ничего мальчишеского — Ичиго раздался в плечах, приобрёл присущую молодому мужчине уверенность в собственных движениях: текучих, чётких и плавных. Солнце ласкало обнажённую смуглую кожу, липло к мощной спине ничуть не меньше взгляда Бьякуи, ныряло в ямочки на пояснице прямо над кромкой штанов.

Такой красивый.

Когда Бьякуя смотрел на него вот так украдкой, им овладевала привычная уже тоска. Эта боль была иной, та, с которой миришься и учишься жить — невозможность получить то, чего отчаянно желаешь. Ему всегда было доступно всё, чего бы он ни захотел, но сюда никогда не относилось людское расположение. Искренность не купишь за деньги и не добьёшься авторитетом высоких чинов. Остаёшься только ты сам — тот, каков есть, и Бьякуя давно не питал иллюзий на свой счёт. Он ценил и берёг то, что имел, и не надеялся на большее.

Любовь же вовсе делала его идиотом. Он был несдержан и жаден, он совершал ошибки одну за другой и причинял страдания, сам того не подозревая. Множество одиноких лет в конце концов научили его любить терпеливо и тихо, не требуя ничего взамен.

С Ичиго Бьякуя не хотел совершать ошибок. Глядя на него, целого и невредимого, он совершенно не жалел ни о потерянной силе, ни о жизни, которой вот-вот лишится — напротив, он был бесконечно счастлив, что в этот раз всё-таки <i>сумел.</i>

Пока сушилась одежда, Ичиго решил заняться своим уловом. Он ловко управлялся с ножом, счищая с рыбы чешую и избавляясь от несъедобных внутренностей. Вновь затрещал костёр, и дым от активно пляшущего пламени устремился в темнеющее небо. Бьякуя с удовольствием подставил лицо теплу.

— Слушай, может, мне снова куда-нибудь отойти? — разделав рыбу, спросил Ичиго. — Тебе не станет плохо, если я её тут пожарю?

Бьякуя честно прислушался к себе, но, похоже, его желудок опустел настолько, что исторгать из себя ему будет попросту нечего.

— Не утруждайся, оставайся здесь, — убедил он. — Всё хорошо.

— Ну ладно, — недоверчиво согласился Ичиго. — Но ты говори, если что.

Подобрав несколько крепких прутьев, Ичиго срезал сучки и кору, чтобы после нанизать на них куски рыбы. Когда тот сунул их в огонь, по округе тут же поплыл аромат, и Бьякуя понял, что он его вовсе не раздражает. Особого аппетита, правда, он тоже не вызывал, и Бьякуя всё ещё не готов был к приёму пищи, но одно только отсутствие отторжения уже вызывало облегчение.

Испеклась рыба быстро, и вскоре Ичиго, шипя, снимал горячие кусочки, отправляя их в чашки. Потом он ещё некоторое время с ними возился, но Бьякуя не видел из-за его спины и не знал, зачем — у них не было ни специй, ни соусов, а что ещё можно было сделать с едой в их условиях, он понятия не имел. В том числе и потому, что в готовке был совсем несведущ.

Всё стало ясно, когда Ичиго неуверенно протянул ему одну порцию.

— Вот, готово, — слабо улыбнулся он. — Поешь?

Из его рыбы были предусмотрительно вынуты все косточки, осталось лишь нежное филе, которое было легко и просто употребить. Очень вряд ли Ичиго и в реку изначально лез ради него, но от этого проявления заботы Бьякуе было некуда деваться, и он попросту не смог отказать.

— Спасибо, — поблагодарил он и предупредил: — Не уверен, что смогу съесть всё.

— Ничего, сколько получится. — Воодушевившись, Ичиго помог Бьякуе приподняться и передал чашку с палочками. Должно быть, от его глаз не укрылось то, как дрожали его руки, и он с сомнением, но насколько способен был деликатно добавил: — Сумеешь сам?

Бьякуя на пробу взял палочки меж непослушных пальцев и не с первого раза, но зацепил ими кусочек рыбы. Ичиго понятливо отсел чуть в сторону и занялся своей порцией, не переставая время от времени поглядывать на то, как Бьякуя справлялся.

Всё внимание Бьякуи было направлено на то, чтобы ничего не уронить, поэтому одергивать его он не стал. Управлялся он медленно — иногда поднести палочки ко рту и не промахнуться было той ещё задачкой. Филе было пресным и почти безвкусным, Ичиго не добавил даже соли, что было к лучшему — пища не вызывала ни радости, ни отвращения, и просто справлялась со своим назначением насытить организм.

К тому времени, как Ичиго доел свой ужин, Бьякуя едва справился с половиной содержимого своей чашки. Больше он съесть был не в состоянии, но Ичиго всё равно выглядел почти радостным, когда забирал его приборы.

Спать решили ложиться, как только стемнело — оба устали за день и нуждались в отдыхе. Ичиго надел своё высохшее косоде, когда от опустившейся на берег прохлады даже по его коже побежали мурашки и встали дыбом волоски, затем достал новый спальник и раскатал его вплотную к Бьякуе. Вновь задавать вопросы или бежать от него не было смысла, потому что Бьякуя теперь и сам ждал его тепло у бока. Брать его за руки или делать ещё что-то из ряда вон в этот раз Ичиго не стал — должно быть, и правда чересчур утомился. Бьякуя позволил себе ещё немного посмотреть на его хмурое лицо, прежде чем самому закрыть глаза.

Проснулся вновь Бьякуя уже глубокой ночью от контраста температур — по одну сторону от него пылал огонь, а по другую отсутствовал Ичиго. Сидел он, впрочем, тут же совсем рядом у костра, снова спиной к Бьякуе. Что тревожило его в такой час, догадаться было несложно — причин имелось множество. Судя по отбрасываемой тени, Ичиго вновь пытался что-то сотворить со сломанным коммуникатором.

— Да чтоб тебя! — в сердцах, но тихо, беспокоясь о чужом сне, выплюнул Ичиго, когда у него в очередной раз ничего не вышло.

Он замахнулся было рукой, сжимающей аппарат, и Бьякуя совсем уже решил, что тот швырнёт его куда подальше, но в последний момент Ичиго успокоился и осторожно опустил его на землю подальше от себя. Плечи его пораженчески поникли, и Бьякуя, испытав прилив жалости и сочувствия, легко коснулся его руки.

Ичиго вздрогнул, но скорее от неожиданности, нежели от испуга.

— Прости, что разбудил. Замёрз? — Перевернув ладонь тыльной стороной вниз, Ичиго крепко сжал пальцы Бьякуи. — Я сейчас вернусь, хорошо? Ещё несколько минут.

— Перестань накручивать себя, — прочистив горло, попросил Бьякуя. — Ты ни в чём не виноват.

После его слов Ичиго замер, а после совсем от него отвернулся и опустил голову. Руки он, однако, не отнял, продолжая греть ладонь Бьякуи.

— Да как я могу? — горько поинтересовался он. — Это должен был быть я, понимаешь?

— Нет, — возразил Бьякуя. — Для Куросавы ты был лишь разменной монетой, а я — целью. Тебя втянули в то, к чему ты не имеешь никакого отношения. Снова.

— Видимо, имею, раз он притащил меня сюда. — Ичиго устало провёл ладонью по лицу. — Никогда раньше не видел, чтобы ты шёл у кого-то на поводу.

— Ты не понимаешь…

— Потому что ты не объясняешь! — взвился Ичиго. — Только не надо снова говорить про долг. Я никогда у тебя ничего не просил, тем более расплачиваться собственной жизнью. Ты же не такой! Неужели тебе больше нечего терять?

Ичиго был прав: будь Бьякуя движим одним лишь долгом, он не стал бы за него умирать. Он был бы умнее и безжалостнее, куда охотнее шёл на риск, и, скорее всего, они оба сейчас, невредимые, находились бы каждый в своих мирах. Но Бьякуя любил и боялся.

Ложь или правда, первое вновь ранит Ичиго, второе — оттолкнёт. Единственное, в чём Бьякуя был уверен — с Ичиго стоило говорить на его языке, чтобы донести всё правильно.

— Я поступил так именно потому, что знаю, каково это — терять. Однажды я уже не уберёг любимую. Пережить такое вновь я бы не смог… не справился бы.

Почти открытое признание сорвалось с его уст на удивление легко. Ичиго не был глуп — судя по тому, как он напрягся и неверяще застыл, стало ясно, что он понял всё так, как надо. Чтобы не смущать его ещё сильнее, Бьякуя потянул свои пальцы из хватки, и Ичиго послушно их выпустил. Никакого ответа Бьякуя не ждал — тот и без слов был совершенно очевиден. 

Неважно, какую именно реакцию вызовут у Ичиго его чувства — отторжение, отвращение, гнев, — Бьякуя желал лишь, чтобы понятные ему мотивы помогли снять груз ответственности и вины с его плеч.

— Надеюсь, я был достаточно прямолинеен. Результат моих решений — лишь моё бремя. — Бьякуя захотел удостовериться, что между ними не осталось недосказанностей, но Ичиго всё ещё молчал. — Тебе следует отдохнуть. Можешь лечь в другом месте.

После разговора пересохло в горле — обычно в их беседах Бьякуя чаще слушал, чем говорил. Либо же это искренность была тем, что иссушило его до дна. В любом случае Бьякуя не хотел больше ничего предпринимать, не хотел тянуться за флягой сам или, тем более, просить помощи Ичиго, поэтому просто сглотнул скопившуюся во рту слюну и закрыл налитые тяжестью веки.

Спустя какое-то время отмер и зашевелился и сам Ичиго. Бьякуя ожидал, что тот воспользуется путём к отступлению, который он предложил, и оттащит свой спальник подальше, но Ичиго этого не сделал. Он не отступил и не начал шарахаться, а снова лёг рядом, и Бьякуя задумался было, не действовал ли он из чистого упрямства и не заставлял ли себя.

Но затем Ичиго прижался лбом к его виску, следом коснулся его сухими губами, и Бьякуя распахнул глаза.

— До сих пор горячий, — тихо отметил Ичиго, и голос его был полон горечи.

Он навис над Бьякуей, растерянный и взъерошенный, но до сих пор внимательный — опирался лишь на собственные руки, не давя и не тревожа рану. Лицо Ичиго находилось так близко, что Бьякуя вдруг увидел россыпь веснушек на его носу и скулах: слишком бледные, чтобы различить, не оказавшись на столь интимной, почти не существующей дистанции. Взгляд Ичиго метался по его лицу, неизменно прилипая к губам; зрачки вышли из берегов, оставив место лишь тонкому ободку светло-карей радужки.

Ичиго и не пытался скрывать своих желаний. Он вновь прильнул своим лбом ко лбу Бьякуи, притёрся носом к его, без слов умоляя. Бьякуя же не испытывал ложных надежд — пускай он и не ожидал, что всё повернётся таким образом, но не спешил терять головы. Разумеется, Ичиго вдруг не воспылал к нему внезапной взаимностью, однако он был в отчаянии и нуждался в человеческом тепле, а Бьякуя был попросту единственным, кто способен его дать — хоть какое-то.

Потому он не нашёл в себе жестокости отказать.

Бьякуя положил ладонь ему на щёку, и Ичиго, восприняв это как побуждение к действию, с облегчением приник к его губам. Целовал он неловко и неумело, одновременно застенчиво и с энтузиазмом, так, словно ему всё было мало, а Бьякуя позволил себе неслыханное — наслаждаться. Бережно лаская повреждённую нижнюю губу, Бьякуя уверенно отвечал на поцелуй, ненавязчиво направлял, пил чужое прерывистое дыхание и крал опыт, который никогда не должен был ему принадлежать. С первым прикосновением языка Ичиго окончательно размяк, и его рот, удивительно мягкий, стал совсем податливым. Лишь когда Бьякуя почти почувствовал на себе вес его тела, тот очнулся и нехотя отстранился.

Немного дезориентированный, Ичиго уронил голову ему на плечо и сполз чуть ниже, к Бьякуе под бок.

— Я тоже не хочу тебя терять, — горячо признался он. — Ненавижу, когда люди умирают, защищая меня. Не могу…

Ичиго опоясал рукой его талию подальше от места, где заканчивалась повязка. Он дрожал в объятиях Бьякуи, но непохоже было, что плакал. Чуть позже, когда тот притих, Бьякуя осторожно заглянул ему в лицо, невесомо провёл пальцем по коже под покрасневшими глазами, но влаги не ощутил. Крепче обхватив Ичиго за плечи, Бьякуя нежно прижался губами к растрëпанной рыжей макушке и уснул следом лишь ближе к рассвету.