На третий день их пребывания на острове стало ясно, что, похоже, в ближайшее время помощи им ждать не стоит. Самое трудное, с чем должен был столкнуться Готэй, чтобы выяснить их местонахождение — это попасть на территорию его клана и провести расследование. Но после войны аристократия уже куда охотнее сотрудничала с армией и при необходимости позволяла вмешиваться в свои дела, а клан Кучики и до этого был в тесных взаимовыгодных отношениях с Готэем. Старейшины точно не стали бы чинить препятствий.

А значит, возникла проблема иного характера.

В чём именно она заключалась и сколько времени понадобится на то, чтобы её решить, Бьякуя предполагать не брался ввиду отсутствия хоть какой-либо информации. Неверные выводы могли лишь зря обнадёжить или расстроить. В данный момент всё, что им оставалось, это банально ждать.

Вопрос заключался лишь в том, <i>сколько</i> ещё Бьякуя был способен прождать. Он как мог старался скрыть, насколько немощным на самом деле себя чувствовал, чтобы сохранить остатки гордости и не беспокоить Ичиго больше, чем уже это делал, но реакции тела выдавали его с головой. Самые обычные вещи давались с трудом, дрожали руки и раскалывалась голова, боль в груди от ранения и повреждённых в процессе рёбер не позволяла свободно дышать и придавливала к земле, однако хуже всего было издевательски медленно терять духовную силу. Он совершенно ничего не мог с этим поделать. То, с чем он родился и провёл всю свою жизнь, его суть и неотъемлемая часть покидали его, оставляя опустошённым и беспомощным. 

Ему больше не удавалось связаться с Сенбонзакурой или воплотить самое простое заклинание кидо. Мало того, что ранее естественные вещи стали ему недоступны — Бьякуя с прискорбием осознал, что реяцу Ичиго вдруг из некогда равной или же ненамного его превосходящей стала… подавляющей.

Бьякуя предпочёл бы никогда о таком не просить, но ничего другого ему не оставалось:

— Ичиго.

Тот среагировал сразу, словно только и ждал, что его позовут, — оставил в покое пустые фляги, которые пытался уместить в одну сумку, и подобрался ближе к нему.

— Ты проснулся, — с облегчением констатировал Ичиго и тут же побеспокоился: — Как себя чувствуешь?

Врать не хотелось, а правда и так была очевидна, поэтому Бьякуя проигнорировал вопрос.

— Твоя сила… мне стало тяжело, — вместо этого признался он. — Сможешь скрыть её хотя бы частично?

Брови Ичиго взлетели вверх. Растерянность, однако, быстро исчезла с его лица, и он взял себя в руки.

— Чёрт, конечно, сейчас. — Прикрыв глаза, Ичиго заметно сосредоточился и постарался сконцентрироваться. Получилось не сразу, но вскоре Бьякуя действительно ощутил, как давление заметно снизилось. — Прости, я не подумал, что ты так быстро…

— Ослабну, — закончил за него Бьякуя, когда Ичиго замялся. — Стало лучше. Спасибо.

Тот посмотрел на него с нескрываемым сочувствием.

— Можно ли будет как-то восстановить её? Твою силу?

— Прежде чем думать об этом, нам нужно выбраться отсюда. — Бьякуя уклонился и от ответа, и от его проницательных глаз.

Он не знал ни одного случая, когда разрушенные источники духовных сил были бы восстановлены — за редким исключением в лице Куросаки Ичиго. Правда состояла в том, что он понятия не имел, как будет жить дальше, став обычной душой. Если ему, конечно, вообще посчастливится выжить. 

Практически всё, на чём зиждились его гордость, его смысл и его стремления, вот-вот превратится в пепел.

Этого ли хотел Куросава?

Как бы Бьякуя ни ненавидел от кого-то зависеть и нуждаться в помощи, но без Ичиго он не мог даже банально отлучиться по нужде. Тот всё предлагал не утруждаться, но Бьякуя отвергал любые альтернативы и упрямо поднимался на ноги, пока те его ещё держали. Обрекать на обслуживание своего немощного тела было унизительно даже специально обученных уходу за больными людей, а Ичиго не являлся ни лекарем, ни сиделкой.

Надёжно поддерживая, Ичиго шагал рядом медленно и терпеливо, уводя его совсем немного глубже в лес. Отпускать его он почему-то не торопился, даже когда они дошли до места.

— Что ещё? — устало спросил Бьякуя.

— Тебя едва ноги держат, — с самыми лучшими намерениями начал Ичиго. — Может, я всё-таки…

— Нет. Уйди вон.

Возможно, Бьякуя был слишком резок и несдержан, озвучивая отказ от непрошенной помощи, но о том, чтобы положиться на Ичиго ещё и в этом, было невыносимо даже думать. Однако непохоже было, чтобы тот обиделся — разве что едва заметно расстроился, — но понимающе отступил.

— Ладно. Я буду рядом.

Когда он отошёл в сторону, Бьякуя тяжело привалился к стволу близстоящего дерева. Пальцы не слушались, поэтому даже на то, чтобы справиться с поясом, ушло немало времени, не говоря уже обо всё остальном. Ичиго не подгонял его и не жаловался, безмолвно ожидая позади, чтобы после проводить обратно к лагерю.

Не доходя несколько метров до своего спальника, Бьякуя остановил его:

— Погоди. Полей мне на руки.

Ичиго послушно принёс флягу, наклонив её так, чтобы из горлышка потекла тонкая струя и всё её содержимое не растратилось за раз. Бьякуя как мог вымыл ладони, провёл ими, влажными, по лицу, стирая пыль и пот. Этого, конечно, было недостаточно, но приятно было вновь ощутить себя хоть сколько-нибудь чистым. На что-то большее он так или иначе сейчас был не способен.

Бьякуя понял, что прогулка явно не пошла ему на пользу, когда окружение перед глазами не перестало плыть даже после того, как Ичиго уложил его обратно. Дыхание сбилось так, словно он не отмерил неспешными шагами всего несколько метров, а только вышел из продолжительной изнуряющей битвы. На разочарование и злость сил не осталось — последние Бьякуя потратил на то, чтобы угомонить встревоженное физической нагрузкой сердце.

— Только не засыпай пока, ладно? — Ичиго осторожно коснулся его плеча. — Нужно сменить тебе повязку.

— Ещё осталась ткань? — Бьякуя неохотно разлепил глаза и повернул голову в его сторону.

— Да, хотя бы на этот раз точно, — ответил Ичиго. — Я старался экономить. Сейчас согрею воду и начнём.

Подготовив всё необходимое — тёплую воду, тряпку и лоскуты, которые некогда были его хаори, — Ичиго опустился на колени рядом с ним. Помог принять сидячее положение, снять верх, отложил его одежду в сторону. Бьякуя не стал опираться на дерево и вместо этого удерживал вес своего тела на собственных руках — тяжело ему, но проще для Ичиго. При этом он не мог не задаться вопросом, как Ичиго справлялся в первый раз, когда он сам был без сознания.

Старая повязка уже была никуда не годной — сползла и свалялась в нескольких местах и слишком пропиталась кровью. Поначалу всё шло хорошо, Ичиго ловко и споро освобождал его от бинтов, где требовалось, аккуратно помогая себе ножом, но дело слегка застопорилось, когда они добрались непосредственно до раны. Кое-где ткань прилипла и присохла к его телу, так просто её снять уже не получалось. Ичиго в ответ вооружился водой и тряпкой.

— Я постараюсь осторожно, но ты говори, если будет больно, хорошо? — На мгновение заглянув ему в глаза, Ичиго промокнул бинты.

— Просто делай, что должен, не беспокойся попусту, — ответил Бьякуя, как он смел надеяться, незаметно сдерживая дрожь в подводивших его руках.

Явно недовольный его словами, Ичиго нахмурился, но не стал спорить, сосредоточившись на своей задаче. Как и обещал, он действовал предельно бережно — ощущения были самое большее неприятными и терпимыми, когда вслед за отслаивающеся от его тела тканью тянулась повреждённая кожа. На такое было грех жаловаться, да и боль, что его преследовала, была явно не делом рук Ичиго. Чем больше обнажалась рана, тем сильнее чувствовался исходивший от неё смрад. Плохой знак.

— Вот чёрт. Загноилась, — побледнев, подтвердил его опасения Ичиго.

Отбросив остатки повязки к костровищу, он невесомо коснулся пальцами краёв отмирающей кожи. Бьякуя опустил глаза и ничуть не удивился, когда им предстало действительно отвратительное зрелище. В конце концов, он не получил никакой профессиональной медицинской помощи и хоть как-то замедлить процесс благодаря духовным силам тоже не мог по понятным причинам. Было бы странно, если бы его положение не усугубилось.

— Тебе бы к нормальному врачу. — Встревоженный, Ичиго закусил повреждённую губу. Она потому и не заживала, что тот всё не оставлял её в покое, но Бьякуя, зная, что это бесполезно, в этот раз не стал его одёргивать. — Я ничего не смогу с этим сделать.

— Ты и не должен. Не бери на себя больше, чем следует, — возразил Бьякуя. — Просто перебинтуй её.

Ичиго притих и насколько удалось хорошо промыл его рану, прежде чем начать накладывать повязку. Он ловко обматывал его торс лоскутами ткани так, чтобы те не расходились и держались настолько крепко, насколько было возможно. Бьякуя не мог не заметить:

— У тебя неплохо выходит.

— А? — Погружённый в свои мысли, Ичиго отреагировал не сразу. — Ну, у отца ведь клиника. Хочешь не хочешь, а чему-нибудь научишься. Иногда приходилось ему помогать.

Закрепив концы повязки, он оценивающе взглянул на результат своей работы.

— Ну вот. — Закончив, Ичиго подал ему косоде, и Бьякуя с облегчением в него облачился — за это время он успел до костей продрогнуть. Не поднимая глаз, тот добавил: — Жаль, на большее я не гожусь.

Когда Ичиго засуетился, прибирая принесённые для перевязки материалы, Бьякуя не дал ему уйти сразу, поймав за рукав:

— Ты уже делаешь более чем достаточно. Я благодарен тебе.

Ичиго моргнул, неопределённо хмыкнул в ответ и отвернулся к костровищу, чтобы развести огонь. Если бы Бьякуя не был внимателен и не заметил, как покраснели кончики его ушей, то не распознал бы в его реакции смущение.

Его упаднические настроения тоже были весьма необычны, чтобы не обратить на них внимание и не забеспокоиться. Однако объяснялись они просто — Ичиго привык быть всегда на передовой, привык иметь возможность хоть как-то повлиять на ситуацию, однако теперь от него ничего не зависело. Перед Бьякуей он храбрился и вёл себя непринуждённо, но ничего не стоило представить, насколько растерян и подавлен он был на самом деле. Бьякуя решил, что сможет пойти на сделку с собственной гордостью и хотя бы время от времени не отвергать его помощь так категорично, раз Ичиго так важно чувствовать себя полезным. 

Позже они позавтракали, и Ичиго, как обещал, отправился к реке, чтобы заново наполнить фляги. Бьякуя лежал с закрытыми глазами — он был вымотан, но сон к нему не шёл.

Он всё не переставал думать о Куросаве. Какими мотивами тот руководствовался, разгадать так и не удавалось, однако на кое-что его действия всё-таки пролили свет. Использованный Куросавой приём частично его выдал. Это был «сверкнувший цветок» — пускай не совсем верно выполненный, но технику, доступную лишь членам его клана, Бьякуя бы не спутал ни с чем. В связи с этим напрашивались два возможных вывода.

Первый — заговор готовил кто-то из клана Кучики, и Куросава каким-то образом оказался его частью. 

Второй — Куросава сам являлся членом клана.

Ни в одном из них Бьякуя уверен не был. Даже если допустить, что он всё же проморгал зарождение мятежа прямо у себя под носом, Куросава выглядел так, словно был движим сугубо личными причинами. Как-то насолить именно ему Бьякуя мог только на работе, чего определённо не случалось, либо же если тот действительно был из его семьи. Но и тут ничего не сходилось, поскольку, согласно собранной на него информации, Куросава был родом из Руконгая. Будь он изгнанником, Бьякуя бы его помнил.

Здесь он обычно заходил в тупик. Но, как бы то ни было, Куросава в итоге добился, чего хотел — Бьякуя страдал, и маловероятно, что он вернётся домой живым.

Смерть его не пугала, но Бьякуя опасался её последствий. У него всё ещё не было официального преемника, родных наследников Бьякуя не имел, поэтому его гибель почти наверняка посеет в клане смуту. Больше всего он боялся, что в это окажутся втянуты Рукия и её ребёнок. Сестра бы прекрасно показала себя в роли главы, Бьякуя не сомневался, но они уже беседовали об этом однажды, и та однозначно отказалась от предложенного бремени. И если Бьякуя был готов уважить её решение и не настаивать, то от тех, кому её кандидатура оказалась бы выгодной, чтобы сохранить собственную власть, такого понимания ожидать не стоило.

От тяжёлых мыслей его отвлекла настойчивая трель звонка — в устоявшейся тишине та зазвучала так внезапно, что заставила вздрогнуть.

<i>Коммуникатор.</i>

Должно быть, кто-то из Готэя сумел установить с ними связь. Судя по звуку, телефон лежал где-то среди сумок. Слишком далеко, чтобы Бьякуя смог быстро до него добраться, но он всё равно попытался подняться и хотя бы доползти до нужного места. В глазах потемнело, даже когда он просто попробовал встать на колени — невероятно унизительно. Вышло чересчур резко, и Бьякуя, опустив голову, не сдержал болезненного стона. 

В это же время из леса показался Ичиго, нагруженный баулом с водой. На то, чтобы распознать источник мелодии, у него ушла пара мгновений — затем Бьякуя услышал, как сумка с его плеч тяжело рухнула на землю, и тот бросился на поиски коммуникатора.

— О нет, нет-нет-нет… — В голосе Ичиго звучала паника, пока он, разбрасывая вещи в разные стороны, пытался достать устройство. — Пожалуйста, только не сбрасывайте!

К сожалению, его увещевания не помогли, и звонок прекратился прежде, чем телефон оказался в его руках.

Бьякуя сразу ощутил крайнюю степень его отчаяния, как только тот понял, что опоздал — сгустившаяся реяцу Ичиго буквально припечатала его к земле. Тяжело опустившись на бок, Бьякуя попытался сделать вдох, но не сумел справиться с удушьем. Горло словно стиснула удавка, которую невозможно было сдержать или ослабить, но он всё равно прошёлся дрожащими пальцами по шее в поисках освобождения. 

Единственными звуками, которые ему удалось издать, были хрипы и кашель, но, похоже, именно они заставили Ичиго прийти в себя. Давление исчезло так же неожиданно, как и появилось; оно длилось едва ли дольше минуты, но за это время будто бы успело перемолоть все кости в теле Бьякуи. Его хватило лишь на то, чтобы перевернуться обратно на спину и отдышаться.

— Чёрт возьми, прости меня. — Ичиго, взъерошенный, растерянный и виноватый, появился в поле его зрения. — Я не… со мной давно такого не было.

— Я понимаю, — прочистив горло, успокоил Бьякуя. — Ты расстроен из-за того, что не успел ответить.

— Я даже не знаю, смог ли бы вообще это сделать. Но если да — если да, то мы бы уже доставили тебя к врачам. — Досада исказила лицо Ичиго, и он вцепился пятернёй в свои и без того спутанные волосы. — Почему всё идёт по одному месту…

После Ичиго ещё несколько раз извинялся и справлялся о его самочувствии, пока Бьякуя настойчиво не отослал его заняться своими делами. Он больше не выпускал коммуникатор из рук в надежде на повторный звонок, но к концу дня его так и не поступило.

Самого же Бьякую к вечеру зазнобило. Он и без того плохо переносил холод, а теперь и вовсе словно стал к нему беззащитен. Погода была к ним благосклонна, и остров не навещали ни дожди, ни промозглые ветра, но даже такой щадящий режим не приносил облегчения. Не спасали ни одежда, ни несколько спальников, на которых Бьякуя лежал, подобраться же ближе к костру у него не находилось сил, а тревожить Ичиго он бы не посмел. 

От ужина он отказался, сославшись на усталость и тошноту, и даже не солгал. Ичиго заметно запереживал, но сделать ничего не мог, кроме как просто оставить его в покое. Тот и сам совсем немного погодя лёг отдыхать, видимо, не найдя для себя другого занятия.

Сон к Бьякуе не шёл, несмотря на то, какими тяжёлыми казались веки. Раздражали заледеневшие ступни и идущая от земли сырость, что он отчётливо ощущал спиной. Холод проникал в каждую щель в спальнике, пробирался под одежду и кусал чувствительную кожу. Рану на груди периодически неприятно дёргало будто в напоминание о том, что он имел и что потерял. 

На шорохи со стороны Ичиго он обратил внимание лишь тогда, когда те вдруг оказались совсем рядом — тот редко когда спал спокойно. В этот же раз он превзошёл сам себя и деловито раскладывал свой спальник вплотную к нему.

— Что ты делаешь? — изумился Бьякуя.

— Ты так дрожишь, что подо мной земля трясётся, — пояснил Ичиго, укладываясь напротив. — Так и думал, что ты мёрзнешь. Почему не сказал?

— Что бы тебе дало это знание?

— Я могу помочь согреться, — тихо ответил он. — Разве так не теплее?

Бьякуя рассеянно прикинул, что дистанция между ними теперь составляла жалкие сантиметры. Ичиго его не касался, но от него и вправду жарило, словно от печки. Теперь один его бок облизывало тепло от костра, а другой — от тела Ичиго.

С одной стороны, наглое вмешательство в его личное пространство казалось возмутительным, а с другой — этого пространства для Ичиго не существовало и раньше, а сейчас и подавно. К этому не стоило и нельзя было привыкать.

Бьякуя понял, что поспешил порадоваться хоть какому-то соблюдению рамок, когда Ичиго тронул его лоб и нахмурился:

— Да тебя лихорадит.

От его внимания хотелось отмахнуться и отказаться, но, вспомнив, что лишь несколько часов назад пообещал себе его не отталкивать, Бьякуя лишь аккуратно отвёл его ладонь в сторону.

— К утру приду в норму.

— Угу, — явно ему не поверив, неопределённо хмыкнул Ичиго. — Ещё и руки такие ледяные.

Заметив это, тот не упустил возможность обнять его пальцы своими. Ладони у Ичиго были горячими и сухими, чуть крупнее, чем у Бьякуи. Тот не делал ничего сверх меры, просто растирал, сжимал и грел, но у Бьякуи сложилось впечатление, что тепло досталось не только рукам, а ему всему — скатилось от затылка по позвоночнику к ступням, разлилось в груди.

— Это лишнее, — прикрыв глаза, заявил он. Вопреки словам, его тело понемногу отпускало сковавшее до этого напряжение.

Должно быть, Ичиго тоже обратил на это внимание и потому не стал ничего отвечать. Вместо этого тот сосредоточился на его ладонях — бережно разминал пальцы и внутреннюю сторону, гладил запястья. В один момент будто бы даже поднёс их к лицу — Бьякуя почувствовал щекотку его дыхания на коже, но ощущение быстро исчезло.

— Это шрамы у тебя на руках? — негромко, почти шёпотом спросил Ичиго. — Так много.

Всё-таки присматривался. На глаз их действительно сложно было обнаружить, зато не составляло труда на ощупь. Тончайшие шрамы усыпали его ладони и предплечья, чуть реже встречались на других частях тела. 

— От Сенбонзакуры, — объяснил Бьякуя. — Овладеть ей получилось не сразу.

— Ты поэтому обычно носишь перчатки?

Бьякуя не удержался и взглянул на него. Ичиго смотрел в ответ внимательно, с ожиданием и искренним интересом. Тени от полуопущенных ресниц частоколом ложились на его чётко очерченные скулы, на одной из которых до сих пор темнел синяк.

— Я не стесняюсь шрамов, если ты об этом. Перчатки не имеют к ним никакого отношения. Они — просто символ, как заколка или хаори.

— Понял, — кивнул Ичиго и слабо улыбнулся. — Спасибо.

Даже когда его руки стали почти такими же горячими, Ичиго не спешил их отпускать. Бьякую же неожиданно для него самого разморило. Он привык спать очень чутко и был уверен, что спустя десятки одиноких лет не сможет расслабиться в присутствии другого человека, но, похоже, болезнь взяла своё, и в конце концов он сдался на милость сна.