Когда сознание стало понемногу возвращаться к нему, он не нашёл в себе сил ни пальцем пошевелить, ни даже просто открыть глаза и осмотреться. Слух тоже подводил — кровь билась в висках так, что её шум перебивал любые другие звуки, поэтому в его распоряжении осталось только осязание. Тело одеревенело и совсем его не слушалось, а лицо горело так, словно его вот-вот оближут языки пламени.

Возможно, он уже в аду. Бьякуя не знал — он ни разу ещё не попадал в ад.

Под налитыми тяжестью веками плясали цветные круги. Отчаянно хотелось вновь забыться, и от того, что это был не конец, всё его существо едва не наполнилось страданием, но он не позволил этому чувству развиться — нельзя было себя жалеть. Вместо этого Бьякуя сосредоточился на том, чтобы вернуть себе контроль над телом.

Пожелать было проще, чем сделать, и открыть заслезившиеся глаза ему удалось далеко не с первого раза. Оказалось, его потревожили всего-навсего солнечные лучи — алеющие и яркие, день потихоньку близился к закату. Бьякуя отвёл голову, пряча лицо в тени, попытался проморгаться, ощущая, как на него неумолимо наваливается реальность, а вместе с ней — боль.

Каким-то непостижимым образом он был всё ещё жив.

Он попытался кого-нибудь позвать, прежде чем подумал, что, вероятнее всего, звать было некого. Из пересохшего горла вырвался лишь натужный хрип, однако на него тут же откликнулись — под затылок нырнула крепкая ладонь, помогая приподняться, а к губам прижалось металлическое горлышко. Бьякуя с благодарностью приник к нему, глотая воду и стараясь не жадничать, чтобы не подавиться.

Стало немного легче. Он потянулся было, чтобы утереть воду, что всё же попала мимо рта, однако его опередили — к щеке и подбородку прижался чужой рукав. Ичиго не хватило совести стушеваться, даже когда Бьякуя перевёл на него негодующий взгляд.

— Я боялся, что ты сегодня не очнёшься, — честно признался Ичиго. Он выглядел обеспокоенным и взъерошенным, да и только, гематом на лице не прибавилось, но Бьякуя всё равно спросил:

— Где Куросава? Ты цел? 

— Я? — Ичиго округлил глаза. — Ты издеваешься? Это тебя здесь мечом проткнули!

Он отнял поддерживающую его ладонь, и Бьякуя с облегчением опустил голову обратно. Похоже, тот правда был в порядке.

— Если бы проткнули, то меня бы здесь уже не было, — парировал Бьякуя. — Почему Куросава этого не сделал? Ты ему помешал?

— Нет, — посмурнел Ичиго. — Я собирался, но он сам не стал. Спрашивать, что у него там за тараканы в голове, было не время, сам понимаешь.

Он оттянул ворот косоде и потёр шею, и Бьякуя только теперь заметил, что на ней ничего не было.

— Ты смог снять устройство?

— А, это? — Ичиго фыркнул и поджал губы. — Его Куросава снял. Сказал, что всегда держит слово, типа того. Ублюдок. Потом сбежал, а я за ним не пошёл — не мог оставить тут тебя одного.

— Зря, — не согласился Бьякуя. У них оставалось не так много способов вернуться в Сейрейтей.

— В каком смысле «зря»? Как будто ты бы… — взвился было Ичиго, но отчего-то всё же осёкся. — Ладно. Слушай, я знаю, что тебе тяжело, но нам тоже надо бы отсюда выбираться. Ты сможешь открыть для нас врата?

Бьякуя и сам это прекрасно понимал. Вместо ответа он, проигнорировав острую вспышку боли, приподнялся и потянулся было к карману, но вдруг кое-что понял. Первое: косоде с него явно снимали. Второе: его грудь была перебинтована. Немного неряшливо, но, учитывая условия, на удивление сносно. На ткани уже проступили кровавые пятна; по её качеству и знакомому символу на лоскутах Бьякуя узнал в ней своё капитанское хаори.

— Эй, осторожнее, только не сделай хуже, — взмолился Ичиго, подбираясь ближе, чтобы помочь, но Бьякуя от него лишь отмахнулся. Тот не стал настаивать и пояснил: — Извини, пришлось пустить твою накидку на перевязку. Я её прокипятил перед этим, не волнуйся. 

— Спасибо, — искренне поблагодарил Бьякуя. Не то чтобы без сопутствующего лечения — хоть какого-то — в этом было много смысла, но всё лучше, чем оставлять рану открытой. — У меня в кармане был коммуникатор. Где он?

— Я уже пробовал с кем-нибудь связаться. — Ичиго погрустнел и достал из-за пазухи смартфон. По чёрному экрану бежала сетка трещин. — От него сейчас мало толку. Он включается, но набрать никого не могу.

Бьякуя устало прикрыл глаза. Он чувствовал, как вместе с этим экраном трескалась их надежда в ближайшем будущем попасть в Общество Душ. Голова гудела; всё, что могло пойти не так, действительно шло не так. Когда он успел разбить коммуникатор? Это сделал Куросава? Или он сам умудрился на него упасть, когда тот его ранил? Даже если он сейчас найдёт виноватого, делу это, к сожалению, не поможет. 

Оставалось проверить лишь последний способ. Бьякуя заранее знал, что ничего не выйдет, но всё равно собирался попробовать не столько ради себя, сколько ради Ичиго. Если произойдёт чудо, и ему всё-таки удастся открыть врата — он вернёт Ичиго домой. Если нет — тот должен был знать, что их возможности куда ограниченнее, чем он наверняка рассчитывал.

— Дай мне меч.

Ичиго не мешкая положил катану по его правую руку. Когда Бьякуя коснулся рукояти и почти не почувствовал в ней духа Сенбонзакуры, ему с трудом удалось удержать лицо. Конечно, он был к этому готов, но одно дело предполагать, и совсем другое — узнать наверняка. Удивительно было одно то, что он до сих пор не стал рядовой душой и в нём плескались хоть какие-то несчастные остатки былой силы. Надеяться на что-то большее он не имел права.

Рука подводила и слегка тряслась, но Бьякуя перехватил меч покрепче и постарался сконцентрироваться. Заклинание открытия Сенкаймона было одним из самых базовых, его не нужно было не то что читать — обычно даже задумываться о нём не приходилось, но не в этот раз. Он привычным движением рассёк лезвием воздух, провернул.

Ничего не произошло.

— Почему не сработало? — непонимающе нахмурился Ичиго. — Тебе настолько плохо? Может, попробовать потом?

Бьякуя с сожалением вернул Сенбонзакуру в ножны и отложил в сторону. Она тоже оказалась бесполезна — а точнее, он сам.

— Ждать нет смысла. Потом я тоже не смогу открыть врата.

Ичиго ничего от него не требовал, но очевидно ожидал от него внятного ответа. Как бы Бьякуя ни ненавидел признаваться в собственной слабости, он не мог держать его в неведении.

— Куросава не просто ранил меня, он повредил сон души и звено цепи, — пояснил Бьякуя. Положив ладонь на солнечное сплетение, он поднял глаза на Ичиго. — Ты должен помнить. При нашей первой встрече я сделал с тобой то же самое.

Судя по тому, как Ичиго изменился в лице, он ничего не забыл. Неудивительно — даже для того, кто на тот момент имел силу взаймы и прожил с ней всего ничего, это наверняка было огромным потрясением. Не сравнить с простой смертью от меча.

Славно, что у Ичиго имелись собственный потенциал и исключительно талантливые помощники. Далеко не всем так везёт.

— Вот чёрт. — Похоже, Ичиго понемногу осознавал, что они оказались в практически безвыходной ситуации. — Получается, твои силы… Их больше нет?

— Не совсем, — покачал головой Бьякуя. — Мои сон и звено не разрушены до конца. Куросава либо ошибся, либо вовсе не знал, как правильно ударить. Силы остались, но не держатся во мне — я их теряю. Мой духовный отпечаток теперь искажён, поэтому я не смогу открыть врата.

Ичиго задал закономерный вопрос:

— И что теперь делать?

— О произошедшем уже должны были доложить главнокомандующему. Нас будут искать, — успокоил Бьякуя. — Но это может занять время.

— Как долго?

— Не могу сказать. Этот остров — не то место, которое Куросава подал в документах в качестве территории для проведения экспедиции. Мои солдаты вряд ли смогут правильно его указать, поэтому для того, чтобы добыть точные координаты, Готэю нужно будет проверить врата во владениях моего клана. Но для доступа к ним нужно разрешение от старейшин.

Похоже, обнадёжить Ичиго ему не удалось. На его лице не только не появилось облегчения, но чем дольше он слушал Бьякую, тем сильнее бледнел и хмурился. Что ж, Бьякуя никогда не умел преподносить новости в оптимистичном ключе. Сухие факты редко кого воодушевляли.

От разговора и приложенных усилий заломило виски и стало сухо во рту. Он прислонился к стволу дерева, рядом с которым лежал, и хотел было попросить передать ему флягу с водой, но Ичиго его опередил.

— Получается, нас могут искать и день, и неделю, и месяц, — мрачно рассуждал он, уставившись на свои сцепленные в замок руки. — Короче говоря, мы здесь застряли.

— Мне очень жаль, что ты оказался в это втянут, — смочив языком потрескавшиеся губы, повинился Бьякуя. — И что я не в состоянии вернуть тебя назад. Если ты…

— Да при чём здесь я? — взорвался Ичиго, развернувшись в его сторону. — Это <i>ты</i> ранен! <i>Тебе</i> разворотили грудь, а я ничем не могу помочь! Я до сих пор ни одного лечебного заклинания не выучил, понимаешь? Если они поздно нас найдут… если ты… что мне делать? — он провёл ладонью по лицу и тяжело выдохнул. — Зачем ты пошёл на поводу у этого Куросавы? Это вообще на тебя не похоже. Ты не должен был…

— Я у тебя в долгу не только лично, но и как капитан Готэя-13, — возразил Бьякуя. — Это меньшее, что я мог для тебя сделать.

Ичиго выглядел так, словно ему залепили пощёчину. Бьякуя знал, что сказанное им его не успокоит — даже наоборот, — но всё равно выбрал поделиться лишь полуправдой. Будь он полностью искренен, это бы всё только усугубило. Куросава уже и так достаточно его обличил.

— Ничто из того, что я делал, не было только ради тебя или только ради Готэя. — Гнев Ичиго ожесточился, слова стали хлёсткими, с намерением задеть и уколоть. — Я всегда поступал так, как сам того хотел. Мне не нужны ваши долги и ваши жертвы, поэтому не жди, что я скажу спасибо.

Даже если бы Бьякуя сразу нашёлся с ответом, Ичиго ему этого не позволил — больше ни единожды на него не взглянув, тот поднялся и скрылся среди деревьев, углубившись в лес. Оставшись один, Бьякуя утомлённо выдохнул и уткнулся затылком в рельефный ствол за своей спиной. Почувствовал, что кенсейкан сидит неправильно, и потянулся снять с волос затейливую фамильную заколку. Руки плохо слушались, поэтому удалось не с первого раза, а после оказалось, что и та тоже не уцелела — Бьякуя провёл пальцами вдоль трещины и едва не порезался об острый край.

Это становилось неприятной тенденцией.

Следом за заколкой в утиль отправились и перчатки в пятнах от песка и травы — в регалиях и знаках отличия на необитаемом острове не было смысла. Самостоятельно дотянувшись до воды, Бьякуя осушил флягу до дна. Он не знал, как на острове обстояли дела с пресными источниками, но трястись над каждой каплей и рисковать обезвоживанием было куда опаснее, чем не оставить воды на будущее.

Осторожно, поддерживая себя руками, Бьякуя лёг обратно на спину, покрепче запахнул косоде — на берег уже опускались сумерки и становилось холоднее. Прямо под ним был спальный мешок, но забраться в него уже не нашлось сил. К боли всё никак не удавалось привыкнуть. Это было далеко не первое его ранение, порой ему приходилось куда хуже физически, но нынешнее оставляло его разбитым во всех смыслах. Постепенное лишение духовной энергии ощущалось словно изощрённая пытка. Это было похоже на острый, сосущий голод, только утолить его было нечем — сколько силы в него ни вливай, он будет терять и упускать её, словно дырявое ведро.

Ичиго долго не возвращался. Бьякуя понимал, что ему необходимо было выпустить пар и побыть наедине с собой, но всё равно немного переживал. Он даже успел провалиться в полудрёму, чуткую и беспокойную, но через некоторое время его потревожил шум — это всё-таки пришёл Ичиго и добавил к куче хвороста ещё одну приличную охапку.

Сквозь полуприкрытые веки Бьякуя наблюдал за тем, как тот старательно сложил основу для костра, высек искру — ветки задымились, и вскоре их уже жадно облизывало уверенное пламя. Тепло от огня было приятным, хотелось ощутить его ближе, но Бьякуя не двигался. Ичиго сидел к нему спиной и шерудил палкой в костре, чтобы тот разгорался активнее.

Внезапно он заговорил, чуть хрипло после долгого молчания:

— Прости. Я повёл себя как скотина. — И затем признался, поведя плечом: — Просто мне стало страшно.

— Я понимаю, — заверил его Бьякуя. — Тебе не за что извиняться.

— Ты на удивление спускаешь мне всё с рук, — фыркнул Ичиго и оглянулся к нему — в карих глазах блеснуло пламя. — Хоть позлись для приличия.

— Ты не сказал ничего, что достойно осуждения. Но имей в виду: я тоже поступаю только так, как сам считаю нужным. И я ни о чём не жалею.

Слабая улыбка понемногу стёрлась с губ Ичиго. Он несколько раз открывал рот, чтобы что-то ответить, но всё же так ничего больше и не произнёс, вернув своё внимание к костру. Странно — насколько Бьякуя знал, Ичиго был не из тех, кто лез за словом в карман, и обычно без стеснения выдавал всё, что думает.

Скоро совсем стемнело, и их единственными источниками освещения остались растущая луна да пляшущее пламя. Океан был спокоен — волны мягко шелестели, лениво наползая на берег. Ичиго не сиделось на месте, и он, не забывая приглядывать за костром и вовремя подкидывать свежие ветки, решил распотрошить походные рюкзаки, оставленные в лагере солдатами.

— Надо хотя бы поужинать. Не знаю, как ты, а я уже умираю от голода, — пояснил Ичиго, с головой ныряя в одну из сумок. Глухо пробубнил вдогонку: — Проверю, сколько еды у нас в запасе.

Бьякуя прислушался к себе. Его, напротив, уже некоторое время мутило, и он не был уверен, что сумеет съесть хоть что-то, но знал, что надо. По крайней мере пищевод, судя по всему, не был повреждён, и он сможет питаться самостоятельно.

Пакетов с сухпайком на деле оказалось не так много, как можно было предположить. Кто-то из солдат наверняка не стеснял себя и потреблял больше положенного, зная, что растягивать запасы не придётся. Некоторые пакеты были повреждены, и еда в них уже не годилась к употреблению, поэтому Ичиго с сожалением отложил их в сторону, чтобы позже выбросить.

— Ну, на неделю нам точно хватит, если не налегать, — заключил Ичиго, переложив вещи в сумках и аккуратно составив их у одного из стволов соседних деревьев. — В лесу ещё видел съедобные грибы, а в речке есть рыба, так что с этим проблем быть не должно.

— Здесь есть река? — Бьякуя приподнял голову.

— Ага, небольшая, — подтвердил Ичиго. — Завтра схожу набрать воды во фляги.

— Это хорошо, — успокоился Бьякуя. Не то чтобы не было других способов добыть жидкость, пригодную для питья, но так было куда как проще. Хотя бы над этим не придётся ломать голову.

— Нам повезло. — Ичиго согласно кивнул и занялся их ужином. — Сейчас будем есть.

Заботливо разогретый Ичиго паёк не представлял из себя ничего особенного — рис, гарнир к нему и галеты. Плошку с крупой Бьякуя принял, но от остального решил отказаться, чтобы не тревожить бунтующий желудок. Посуда быстро вобрала в себя тепло от содержимого, и Бьякуя не отказал себе в удовольствии недолго погреть об её бока замёрзшие ладони.

Палочки лежали слишком далеко, чтобы он смог до них дотянуться, поэтому пришлось попросить:

— Ичиго, подай, пожалуйста?

Тот, уже принявшийся активно уминать свою порцию, вдруг застыл и уставился на него с таким изумлением, словно Бьякуя не простую просьбу озвучил, а сказал нечто из ряда вон. Замешкавшись, он всё же взял палочки, разделил их и вручил Бьякуе, но всё равно не переставал то и дело бросать на него странные взгляды.

— В чём дело? — не выдержал Бьякуя.

— Ты никогда раньше не звал меня просто по имени, — пояснил наконец Ичиго. — Я удивился.

— Подумал, что так будет проще. Мне прекратить?

— Нет-нет-нет, конечно, нет, — замахав руками, поспешил заверить его Ичиго. Прилипший к его палочкам рис от его неряшливых движений полетел в сторону костра, и Ичиго, сконфузившись, вернул приборы в чашку. — Всё нормально, правда. Так гораздо лучше.

Бьякуя лишь покачал головой и вернулся к еде. Он привык обращаться к Ичиго официально не только потому, что того требовал этикет — они приходились друг другу никем — или из-за того, что тот нередко выводил его из себя. Это был один из способов держать его на расстоянии и сохранять дистанцию. Очевидно, самому Бьякуе это нисколько не помогало избавиться от чувств, зато не давало поводов для их развития. Сейчас, против воли подпустив Ичиго ближе, чем когда-либо рассчитывал, он отчётливо понимал, что поступал правильно. Однако продолжать избегать его он больше не мог.

Рис на вкус оказался пресным — ни соли, ни специй, — но Бьякуя не искал в пище наслаждения. Есть было трудно, приходилось проглатывать тошноту и заставлять себя положить в рот ещё, руки тряслись, но телу была необходима энергия, а самому Бьякуе хотелось найти утешение в рутине и хотя бы с чем-то справиться самостоятельно. Так мало-помалу его палочки стукнулись об опустевшее дно чашки. Ичиго казался довольным, когда забирал у него пустую посуду.

— Выглядишь так, будто вот-вот отключишься, — заметил он, когда Бьякуя после того, как приложился к фляге с водой, вновь устало прислонился к дереву. — Ляжешь спать?

Возражать Бьякуя не стал хотя бы потому, что уже не нашёл в себе сил. Поплывшее сознание подсказывало, что со стороны он, должно быть, выглядел совсем паршиво. Полагаться на Ичиго больше, чем необходимо, было мучительно, но он позволил помочь уложить себя в спальник. Совсем не тревожить рану не получалось, и каждый раз, когда боль из терпимой становилась невыносимой, у Бьякуи перехватывало дыхание и темнело в глазах.

— Прости, — виновато повесил голову Ичиго. — Сильно больно?

— Я в порядке. — Облизав сухие губы, Бьякуя прикрыл глаза. — Тебе тоже следует отдохнуть.

— Потом, — понизив голос, ответил он. — Мне пока не хочется.

Судя по звукам, Ичиго, оставив его, вернулся обратно к костру. Когда Бьякуя взглянул на него в последний раз перед тем, как провалиться в сон, тот вертел в руках его разбитый коммуникатор. Уверенный, что на него никто не смотрит, он совсем поник и не скрывал переживаний; в неровном свете пламени выражение его лица казалось несчастным.

К сожалению, Бьякуе было нечем его обнадёжить.