кэйа любит оставлять следы.

он пишет послания на зеркалах, когда сбегает по утрам на работу.

рисует корицей на кофе расплывающиеся мордочки, когда они обедают в кафе на первом этаже дома.

раскрашивает поцелуями шею и плечи аякса по вечерам, когда это ещё не необходимость, но уже не прихоть.

чертит сердечки на запотевшем окне такси, когда они прощаются.

и пишет короткие смски с самыми безвкусными смайликами до тех пор, пока аякс не пропадает из сети.

а каждую среду чайлд получает письмо и всю дорогу с работы до дома гадает, что там: стихи? рисунок гелевой ручкой? блёстки? чек из продуктового?

он вскрывает конверт бережно своим любимым ножом и озадаченно смотрит на пустой лист кофейного цвета. одной рукой подносит к носу, чувствуя только едва различимый запах шоколада, а второй набирает кэйю.

на третьем гудке слышится сонное «что такое, солнце?» и чайлд немеет, случайно перевернув лист. страница целиком покрыта бледно-красными отпечатками губ. кэйиных губ. с той стороны альберих беспокойно что-то спрашивает, стряхивая остатки сна, и чайлд наконец глупо хихикает.

— я надеюсь это не кровь?

кэйа со смешком облегчённо выдыхает.

— конечно, нет, дурацкий русский мальчишка. у вас что там нет помады?

— есть, но... — тарталья запинается. альберих молчит и, чайлд может поклясться, насмешливо поднимает бровь.

— лучше не продолжай. слышу, письмо тебе понравилось. и спасибо за идею, я подумаю над использованием крови.

— кэйа альберих. ещё одна подобная шутка и-

— что? впишешь в мой паспорт свою фамилию? — чайлд немеет второй раз за вечер, а потом хмурится.

— да. спокойной ночи.

он сбрасывает прежде, чем альберих успевает осознать и ответить.

с разницей в три с половиной тысячи километров они одновременно выдыхают, с улыбкой откидываясь на кровать.

чайлд прижимает письмо к сердцу, а кэйа отбрасывает телефон и закрывает лицо руками.

— какая глупость