невысокий плешивый старик распрямился уверенно, вырастая как каменная стена перед группой диверсантов. сверкнули в темноте линзы в крупных очках роговой оправы и явили раскосые, плывущие глаза, искажённые диоптриями.

— я уж и не надеялся повстречать кого-то здесь, — проскрипел старик, пряча руки в карманы халата, посеревшего от времени.

никто не ответил: вместо этого члены маленькой группы кинулись вперёд, не желая тратить силы и время на пустые разговоры. но словно из-под земли возникло несколько фигур, преградивших дорогу. одинаково крепкие, в белых майках и армейских голубых брюках. у всех — по сабле в каждой руке.

кажется, так просто они не пройдут эту комнату в подвале.

— куда же вы так спешите? или просто не желаете проявить хоть каплю уважения?

неизвестный улыбнулся, сверкая позолоченным квадратным зубом.

— кто вы такой? — спросил сокджин. он сделал рукой знак, чтобы все заняли оборонительную позицию позади него.

— я тот, кто создал кинга брэдли. я тот, кто создал эту страну.

сокджин услышал, как за спиной юнги проверил обойму своего первого пистолета. взгляд выцепил на полу нарисованный мелом алхимический круг.

— и что же такой человек делает здесь?

старик присел обратно, вернувшись к рисованию. сокджин присмотрелся и вздрогнул: штрих за штрихом вырисовывался круг для человеческой трансмутации.

— от этих болванов на поверхности никакого толка, — начал сетовать псевдоучёный. — приходиться всё делать самому, молодое поколение совершенно не знает, как выполнять свою работу. и как они могли подумать, что такая дешёвая приманка, как бессмертие, поможет им? они не смогли подготовить для нас каких-то пять жертв к Этому дню. я же не могу позволить разрушить труд всей своей жизни!

одинаково пустые, будто болванки, неизвестные в солдатской форме стояли на месте неподвижно. они точно не были родственниками: слишком сильно отличались черты лица — но все они удивительным образом сливались в одну безликую массу. и хотя всё существо велело бежать вперёд, прорываясь с боем, сокджин не давал команды: от этих болванчиков исходила такая же, как их взгляд, вымороженная угроза.

— кто эти люди?

— кингом брэдли стал номер семнадцать. это же — оставшиеся номера. те из них, кто дожил до этого времени.

мел отброшен в сторону.

— не советую их недооценивать, — псевдоучёный с гордой улыбкой, с высоты своего небольшого роста высокомерно посмотрел на противников. — каждого из них готовили стать фюрером, они ничуть не уступают номеру семнадцать и готовы на всё, чтобы выполнить приказ.

юнги взвёл курок на одном пистолете.

— приказ, который отдашь ты? ты же учёный, а не командующий. с чего им подчиняться тебе?

— я подобрал их, когда они умирали от голода, брошенные своими родителями. я дал им кров и пищу, я дал им образование! я поставил их на ноги. конечно, они будут рады отдать жизни за меня!

ещё один мягкий щелчок — курок второго пистолета.

мгновение — всё пришло в движение.

красная вспышка преобразования — шрам — где-то на периферии.

смазанные фигуры химер, уклоняющиеся от выпадов сабель.

вырывающийся из пальцев сокджина огонь, раскаливающий воздух перед ним. а за его спиной — выстрелы, выстрелы.

несколько секунд — ровный ритм, выводимый пистолетами юнги, захлебнулся — отработанная гильза застряла при вылете.

один из солдат тут же качнулся вперёд, исчезая.

он же появился за спиной, заламывая юнги руку и прижимая коленом к земле. резкий удар груди о каменный пол. сокджин рванулся на помощь.

— лейте-!

и оборвал сам себя. секундное промедление — один из кандидатов на пост фюрера едва не разрезал надвое щёку. разворот корпуса — второй болванчик идеального солдата преградил путь. выброс руки для прицеливания — перчатка с алхимическим кругом разошлась ровно посередине — противник с хирургической точностью рассёк ткань, не задев кожу. второй схватил за другую руку, не давая высечь искру, и тут же повалил полковника с ног. вдвоём они развели руки алхимика в стороны, как будто желая распять. мёртвой хваткой удерживали, как в тисках, локти и ладони.

оставшиеся солдаты также быстро приставили лезвие к горлу шрама и химер.

— отлично, так и держите его, — произнёс старик — у нас мало времени, полковник ким. надеюсь, ты не откажешься помочь мне? будь добр, соверши преобразования человека и открой Врата.

— что?

— неважно, кого ты выберешь, — продолжал старик, то ли не заметив реакции, то ли специально подначиная. — погибших родителей, любимую, товарища… вроде бы его звали хосок, верно?

застывшая, казалось, злость вспыхнула в сокджине с новой силой, подпитываемой горечью, и он дёрнулся, одновременно с юнги — тщетно, их обоих держали очень крепко. но сокджина хотя бы не приложили щекой на холодные плиты: юнги прижимали к полу мощным коленом, а шею сжимала, едва давая дышать, большая ладонь. вторая такая держала острую саблю наготове.

— мать, ребёнок, собственный народ… в этом ряду не хватает как раз лучшего друга! из тебя получится прекрасная ценная жертва, полковник ким!

— я не стану нарушать табу!

псевдоучёный всё также спокойно объяснил, словно маленькому ребёнку:

— всё, что от тебя требуется, это открыть Врата и вернуться. тебе не придётся ни о чём беспокоиться, обо всём позабочусь я.

— нет!

— разве я не сказал? — из голоса старика исчезло напускное миролюбие. — у нас мало времени.

в тусклом свете ламп, спрятавшихся под потолком среди труб и проводов, сверкнула, как молния, сабля. со знакомым звуком острое лезвие резануло плоть, неглубоко, но очень эффектно: из перерубленных сосудов толчками начала вырываться кровь.

юнги не успел издать и звука. глаза его закатились, тело расслабилось в стальной хватке, голова упала на каменный пол.

— лейтенант? лейтенант!

— итак, ты откроешь Врата, полковник ким сокджин?

городская больница централа ещё никогда не принимала в своих стенах столько солдат одновременно. что неудивительно: сама столица ещё никогда не становилась полем боя. закономерно, раненых свозили сюда. места хватало на всех, но иногда случалось так, что недавние враги, солдаты штаба и люди из бриггса лежали в одной палате. медицинский персонал быстро и довольно жёстко пресекал ссоры, поэтому стояла относительная тишина.

в палате номер четыре в северном крыле ночью было тихо. дверь плотно прилегала к косяку, позволяя электрическом свету, вырывающемуся из рожков коридорных ламп, просачиваться внутрь только разве что через узкую щель у пола. окно укрывали лёгкие шторы, колыхавшиеся от нежного майского ветра. в комнате было тепло и тихо. всё было сделано так, чтобы не будить ото сна важного пациента.

но несмотря на все ухищрения, ким сокджин проснулся с перекошенным от немого крика ртом.

как раньше ему снились ужасы Ишвара, теперь же ему во сне являлся небольшой подвал с каменным полом, красной лужей и лицом белее снега.

чувство юмора у судьбы было чернее некуда: теперь это было единственное, что он мог видеть. чернее была только пустота в глазах сокджина. ему сложно было сказать, что было хуже: реальность, где он слеп, или сон, где он вновь может видеть, но где на его глазах раз за разом юнги, его верный союзник, партнёр и друг истекает кровью.

стараясь не паниковать, сокджин сложил трясущиеся руки на одеяло и сделал глубокий вдох. ему это всё приснилось, только и всего. юнги и все остальные живы и сейчас в безопасности. он сам в безопасности.

но убедить себя, что непроглядный мрак, окружающий его, не таит никакой угрозы, было сложно, и загнанное сердце не хотело успокаиваться.

это неправда. это неправда. это неправда.

— слова, как металлические шарики, катались от стенки к стенке внутри черепной коробки, набирая скорость и силу, с которой били по самообладанию. голова звенела нескончаемым эхом, звонко и покорёжено, словно треснувший колокол, и ощущалась также.

сокджин знал, что через полчаса у него заноет что-то внутри, в этой голове, и медленно, набирая силу, станет чётче. это что-то будет похоже на гудение, которое начнёт раскачиваться вперёд-назад, как маятник, нарастать и заменится тупой болью.

помочь от этого мог только крепкий сон. но он был недоступен тому, кто раз за разом во сне возвращался в тот подвал и просыпался с горлом, будто изодранным клыками зверя. снотворное или успокоительное помогали заснуть на пару часов, а этого, конечно, было мало. морфий или что-то подобное ему даже и не думали давать. говорили, это может повредить его рассудку. всё, что в этом случае оставалось сокджину, — мириться с этой болью.

мириться отчаянно не получалось. и чем больше она нарастала, тем сложнее становилось сохранить спокойствие. так случилось и сегодня. и к полудню, когда она разошлась на полную, сокджин был взвинчен донельзя.

в полдень в кабинете главного врача заседала, определяя жизнь страны на ближайшее будущее, небольшая группа людей. тех самых, которые ещё совсем недавно были в эпицентре событий в центральном штабе. конечно, сокджин занимал своё место в ней заслуженно, уж кто, как не он, принял активное участие в битве против Отца. но последний час полковник не улавливал сути обсуждаемых вопросов. реплики собравшихся превратились в бессвязный набор слов, и сокджин сидел, приложив палец к виску, и просто пытался держать себя в сознании. только под конец, зацепившись за изменившиеся интонации, разум ожил.

— … и последний вопрос, — сказал грумман, который вёл собрание. — как быть с мадам брэдли?

— она подозревает что-то? — спросила оливия армстронг.

— нет, просто беспокоится за сына.

— десять дней прошло с Того дня, — подал голос алекс армстронг, сидевший напротив сестры. — любая мать будет беспокоиться, если её ребёнок пропадёт на такое время.

— только сэлим брэдли не обычный ребёнок, — незнакомый голос возразил. — он гомункул прайд, как он сам говорил, первый из них.

сокджин нахмурился.

о чём вообще идёт речь?— почему мы не убили прайда, когда была возможность?

— цельнометаллический алхимик принял решение пощадить его, — ответил алекс. — у нас нет поводов сомневаться в его решении.

— при всём уважении к цельнометаллическому-

цельнометаллический? причём здесь чимин?

— ну-ну, вы расстраиваете старика, — вклинился грумман. — нам нужно решить этот вопрос как можно скорее, а не начинать споры на тему «как и кому следовало поступить». после этого заседания у меня встреча с мадам брэдли, на которой она так настаивала. не позднее, чем через полчаса я сообщу о судьбе её «сына», так что давайте уже определимся с этой самой судьбой. у меня есть предположение на этот счёт, но мне хотелось бы услышать ваше мнение. у кого-нибудь есть, что сказать?

— ситуация в стране сейчас довольно неспокойная, — начала оливия. — в централе люди всё ещё не до конца уверены в том, что произошло: был ли это государственный переворот или попытка предотвратить его же. чего уж говорить о провинции, куда новости только начали доходить. мадам брэдли — яркая персона и, что главное, знакомая каждому, поэтому она будет убедительна для людей. её содействие было бы лучшим для нас способом максимально предотвратить мятежи на местах. для этого ей придётся вернуть сына.

— можем ли мы быть спокойны, что прайд не будет представлять угрозы, когда вырастет?

— а он растёт очень быстро. десять дней назад у нас на руках был разве что не эмбрион, а уже сегодня он выглядит как новорожденный младенец.

эмбрион?! какой ещё эмбрион?

— как мы объясним эти перемены мадам брэдли?

— расскажем правду.

— правду, что сэлим, как и её покойный муж, является гомункулом?!

— у вас есть другие предложения? — невозмутимо и строго спросила оливия. — генерал крейг, вы взвалили себе на плечи ответственность за судьбу целой страны, участвуя в наших собраниях, так не будьте тряпкой и найдите в себе каплю мужества рассказать правду хотя бы одной женщине.

— но если мы всё ей расскажем, есть ли гарантии того, что она не станет публично выступать против нас?

— вы шутите? — вступил незнакомый женский голос. — мадам брэдли, конечно, публичная личность, но не настолько, чтобы разделять своё горе с толпой.

— вы так уверены в том, что она будет переживать это потрясение в одиночку? вспомните эфир на радио «кэпитал»!

— именно! разве она тогда была похожа на истеричную женщину, которая будет разрушать имидж собственной семьи? боже правый, генерал крейг, в конце концов, по официальной версии, против её мужа был заговор и даже совершенно покушение. если вы забыли, именно поэтому всё предыдущее командование было отдано под трибунал! что помешает остаткам их сторонников провернуть то же с нами?

— если мы не вернём сэлима, ей будет нечего терять. с большей вероятностью мадам брэдли вновь обратится к народу за поддержкой, но в этот раз уже без нашего участия, мы уже не будем её спасителями. тогда-то будет никак не откреститься от клейма государственных изменников.

— я согласен с сестрой, она говорит верно, — сказал алекс, будто подводя черту. — но думаю, мы не можем скрывать правду от мадам брэдли не только потому, что она авторитетная фигура для многих наших соотечественников, а еще потому, что у неё в этом деле личные мотивы. всё же она была женой и матерью.

установилась короткая тишина, и сокджин устало закрыл глаза. что именно они обсуждают, он так и не понял. гомункул прайд, откуда-то взявшийся эмбрион (живой?), радио «кэпитал» и мятежи. разгадка тонкой нитью соединяла все эти, казалось, не связанные друг с другом вещи, но каждый раз, когда сокджин думал, что ухватился за неё, та как будто выскальзала из рук. мысли замирали на месте, и раз за разом внутренний голос повторял их, как сломанную пластинку.

— полковник ким, а что вы думаете по этому поводу? — сказал внезапно грумман. сокджин дёрнулся от резкого звука. — стоит ли рассказать мадам брэдли правду о её муже и сыне? учитывая все возможные последствия.

сокджин не видел, но почувствовал, как все присутствующие в кабинете обернулись на него.

мадам брэди… напуганная женщина на радиостанции, резко потерявшая всё, в чём была уверена. а в таком положении всё, что нужно, так это новая опора под ногами. правда — хороший кандидат на это место.

дрогнувшим от долгого молчания голосом сокджин сказал:

— я за то, чтобы мадам брэдли стало всё известно.

— бедная женщина, это станет для неё ударом, — подвёл итог дискуссии грумман.

решение было принято.

— что ж, на этом закончим. следующее собрание через неделю. надеюсь, что на нём нам доведётся услышать хорошие новости.

все собравшиеся начали подниматься из-за стола, с шумом отодвигая тяжёлые стулья. только грумман и сокджин остались на своих местах. но сокджин даже при наличии большого желания просто не смог бы сам дойти куда-либо, да и сидел он не стуле, а в инвалидной коляске. из палаты на этой самой коляске сокджина довезла медсестра — так добраться до кабинета главврача было проще и быстрее, особенно если ты не в состоянии самостоятельно ориентироваться в коридорах огромной больницы. а вот почему остался на своём месте грумман...

сокджин кожей чувствовал зуд не начавшегося разговора. он подозревал, о чём грумман хочет поговорить наедине. с ним теперь только об этом и разговаривали. все эти бесконечно долгие десять дней тема так и витала в воздухе. все говорили и в лицо, и за спиной об одном и том же, обращались с ним соответственно. это было утомительно, и сокджина уже чуть ли не тошнило. у него было много, что сказать по этому поводу, но не было прежней силы, чтобы собрать и облечь мысли в слова. каждая попытка объясниться заканчивалась пустыми заверениями, что всё будет хорошо (от медсестёр), упрёками (от государственных алхимиков), наставлениями (от коллег по центральному штабу и оливии армстронг) или сочувствием (от простых пациентов больницы). теперь, на одиннадцатый день после победы над Отцом сокджина хватало только на тихое усталое раздражение, и он избегал разговоров как таковых. но, видимо, не в этот раз. поэтому едва за последним человеком захлопнулась дверь, он первый заговорил, желая поскорее закончить. в том числе из-за головной боли, подталкивающей вперёд.

— вы хотите предложить по традиции сыграть в шахматы, сэр? не хочу вас расстраивать, но шахматы стали слишком сложной игрой для меня. да и вряд ли у вас есть на это время. вы говорили про встречу с мадам брэдли через полчаса?

— конечно, заставлять даму ждать — проявление не самого хорошего тона, но думаю, мадам поймёт меня.

— вы, кажется, неплохо справляетесь. я о том, что вы теперь фюрер.

— я временно исполняю его обязанности. если сейчас мы вдруг объявим, что у аместриса больше нет фюрера… страна не готова к таким потрясениям, — шутливо, но вместе с тем и серьёзно отметил грумман.

— о чём вы хотели поговорить?

— ты очень ценный кадр и просто неплохой человек, сокджин. я так считал ещё тогда, когда ты служил под моим началом. и с тех пор мало что изменилось. я бы хотел, чтобы ты остался в строю. и поэтому я пытался выяснить, есть ли возможность вылечить твой недуг. та девочка из ксинга, мэй. она говорила, что путешествовала со шрамом и доктором тимом марко и что она видела у последнего философский камень. я пытался связаться с марко, чтобы он помог тебе, но доктор пропал без вести, как и шрам. возможно, они решили вновь путешествовать вместе. это, как и то, куда они направились, нам доподлинно неизвестно.

сокджин услышал, как грумман вздыхает. устало, совсем по-стариковски.

— прости, я ничем не могу тебе помочь в этом.

на последних словах интонация изменилась, и сокджин насторожился.

— «в этом»?

— всё, что я пока могу предложить тебе, это увольнение.

— вы отправляете меня в отставку?

— нет, я отправляю тебя в отпуск. чтобы ты восстановился. ты нужен аместрису.

— серьёзно? — сокджин немного приподнялся на локтях, опираясь на подлокотники коляски. в его голосе прорезалось горькое недоверие. — и чем же я, незрячий, но с хлопающей огненной алхимией, могу послужить стране?

— может, ты и считаешь, что твоя слепота сделала тебя непригодным для службы, но я так не думаю,— обрубил грумман. голос его был твёрд и полон уверенности в своих словах. — люди и не с таким живут и работают. даже в армии. уж я-то точно найду тебе применение. ты хороший человек, а такие люди нужны, особенно здесь. особенно сейчас. вопрос в том, хочешь ли ты этого: продолжать быть полковником ким сокджином.

— я могу не продолжать быть… собой?

— люди меняются, как и их желания. тебе хватило духу забраться так высоко. может, теперь ты понял, что хочешь чего-то другого.

вот, опять. острым — теперь острым— слухом сокджин уловил странные для груммана интонации. раньше сокджин никогда не слышал, чтобы старший по званию обращался так к кому-либо вообще. раньше грумман казался просто весёлым дедом с причудами, которого оставляют на посту только в счёт выслуги лет. сейчас этот дед потерял всю свою карикатурность. голос зазвучал доверительно и очень… под стать своему возрасту. устало.

— подумай. отдохни на воздухе, восстанови силы. и через два месяца возвращайся с принятым решением.

— и куда? куда вы отправляете меня? я даже от своей палаты до этого кабинета не могу добраться сам, — он хлопнул рукой по правому боку коляски. — куда я поеду?

— подальше от города, в одну деревню. ты вроде прожил на востоке всю жизнь, так что места должны быть тебе знакомы. и ты будешь не один. старший лейтенант мин поедет с тобой.

что ответить, сокджин не нашёлся сразу.

после того, как в Тот день он с юнги бок о бок принимали участие в битве с Отцом, ввиду строгости медперсонала и предписанного врачами режима они нечасто пересекались. а когда всё же случайно встречались в коридоре больницы или же юнги сам ненадолго приходил к нему в палату, они часто молчали, но от этого не было неловко. теперь сокджин особенно чутко ощущал эту тишину между ними. то ли в ней что-то поменялось, то ли сам сокджин просто начал чувствовать по-другому. но в одном он был уверен: как и все предыдущие годы, молчание было комфортным.

почти всегда после их встреч у сокджина до самой ночи покалывали ладони. почти всегда он вспоминал, как в Тот день юнги опирался на его плечо и, словно артиллерист-наводчик, указывал, куда сокджину стрелять огнём. голос юнги ни разу не дрогнул, его было отчётливо слышно в какофонии гремящих вокруг залпов, но джин чувствовал, как время от времени дрожит чужая рука, обхватывающая его бок, и как порой немного сильнее наваливается на него чужое тело, не удерживаясь на подгибающихся от слабости коленях.

после победы над Отцом юнги положили в соседнюю палату, и в тот же день, когда ему разрешили вставать с кровати, он начал навещать сокджина. от него поначалу остро пахло йодом, бинтами и почему-то мылом. иногда во время их встреч юнги делился новостями, читал вслух газету, которую приносили вместе с завтраком. пару раз они вдвоём разговаривали по телефону: с мадам кристмас — её и девочек сокджин отослал за границу пару недель назад, — и с хавоком. «компания инвалидов» — невесело пошутил тот, когда услышал о слепоте бывшего начальства. юнги в этот день потом до самого своего ухода из палаты рассказывал какие-то совершенно дурацкие истории из его деревни про однорукого мельника и его пьяные похождения с друзьями. сокджин самолично видел этого мельника, когда ещё учился у отца юнги, и громко смеялся с историй. в его смехе тонким колокольчиком звенела истерика. они проговорили два часа о сущей ерунде, пока сёстры не велели юнги уходить к себе.

молчание затягивалось.

— вы долго знакомы, да и в Тот день хорошо работали в команде, — грумман решил, что сокджин не понял, почему вдруг его отправляют не одного, и пояснил. — у вас не должно возникнуть сложностей со взаимопониманием. будет проще, чем с сиделкой.

в конце концов, это же юнги. юнги, который единственный, казалось, не замечал пустых карих глаз, когда-то искрившихся на солнце. юнги, который просто был рядом. разговоров о пустяках и его молчания было достаточно. наверное, это и было необходимо сокджину. если до этого он и сомневался, то сейчас сдался.

— когда отправление?

в централе стояла настоящая жара, хотя май только перевалил за середину. на сокджине была лёгкая куртка, а не привычный форменный китель, что добавляло дискомфорта. немного выводило из себя и то, что куртка была не застёгнута, и при ходьбе одна пола постоянно забивалась вовнутрь. исправить положение дел было довольно затруднительно. сокджин не собирался в поездку, вещи его мало волновали, но почему-то на вокзале оказался с огромным чемоданом в левой руке и небольшой накрытой платком корзинкой — в правой.

некогда знакомый вокзал приводил в ужас. перед входом в здание, на привокзальной площади пропиликал вслед дуэт скрипачей, будто играя прощальный вальс. а дальше — стук каблуков, шелест одежды, крики и гомон толпы и служителей железной дороги, оглушающие свистки паровозов, с шипением вылетающий из труб пар, лязг колёс, звонки в колокол по случаю отправления или прибытия — всё сливалось в единый оглушающий звук, подобно каменному монолиту, обрушивающемуся с высоты. где-то пронзительно лаяли дамские болонки (ибо только дамские болонки могут так раздражающе лаять), плакали на разные голоса дети. один раз сокджина хлестнуло по лицу пышное перо, вставленное в шляпу проходившей мимо девушки. сухой табачный дым вырывался из курительных трубок и срывался с тлеющих концов папирос. рядом с локомотивами несло разгорячённым чугуном. в отравляющую смесь соединялись запах машинного масла, отработанного угля и душный водяной пар.

словом, кошмар, в котором сокджин чувствовал себя особенно беспомощным.

в грохочущую и дурно пахнущую неизвестность его настойчиво толкала ладонь, лежавшая на его спине. ладонь была большой и мясистой и принадлежала алексу армстронгу, игравшему роль провожатого.

сначала они шли куда-то вглубь перрона — по крайней мере, сокджин так думал, ориентируясь по запахам и звукам вокруг. потом остановились у скамейки: деревянная рейка врезалась сбоку чуть ниже колена. алекс забрал у него из рук чемодан, начал говорить что-то о здоровье, свежем воздухе и — вдруг — о коровах. сокджин отпустил очень пресный каламбур о том, как смеются коровы, и в ответ получил немного наигранный смех.

юнги появился довольно скоро, избавляя сокджина от необходимости слушать нудный монолог, начавший повторяться. прибывший с хозяином холли радостно поприветствовал сокджина. юнги отдал до кучи и свои вещи мускулистому армстронгу, а сам повёл джина в нужную сторону, придерживая за плечо. его рука по размеру была гораздо меньше руки алекса, но она казалась плотнее, и оттого сильнее. сокджин снова вспомнил Тот день, и громкие указания, в какую сторону стрелять, и ту же руку, чей фантомный двойник отпечатком горел на боку. сердце, бьющееся будто сумасшедшее.

к раскалённому чугуну добавился сырой запах, похожий на кровь…

гремящий вокзал — как канонада орудий. на секунду сокджину показалось, что он снова оказался Там, и жизнь в нём замерла.

— ублюдок!

попытался вырваться из хватки, но бесполезно. безымянный солдат одной рукой подхватил упавшее тело юнги под локоть и с лёгкостью потащил в центр преобразовательного круга, оставляя кровавый след. юнги по-прежнему не издавал ни звука.

— лейтенант, ты слышишь меня? ответь! юнги!

— не трать понапрасну время, полковник ким. просто преобразуй человека. кажется, этот парень тебе дорог?

с тихим стоном юнги пришёл в себя. он поднял руку и зажал рану на шее, тщетно пытаясь остановить кровотечение. один открытый глаз смотрел прямо на сокджина, но не видел его. сокджин снова предпринял оберчённую попытку вырваться.

— ну же, если ты не поторопишься, он умрёт.

сокджин не знал, что сказать в ответ. голова была совершенно пуста, впервые в своей жизни он не знал, что делать. отчаяние и гнев раздирали его на куски.

юнги попытался что-то сказать, но из него вырвался только тихий хрип, который, однако, усиленный подвальным эхом услышали все.

— итак, что ты решил, полковник ким? твой подчинённый на грани смерти, и, если ничего не сделать, он умрёт от потери крови.

«это мой долг ученика — позаботиться о тебе.»

— так уж вышло, что я владею медицинской алхимией, и у меня есть философский камень. другими словами, я могу спасти ему жизнь. но если он умрёт до того, как ты примешь решение, даже я буду бессилен. ведь ты же знаешь, мёртвых не вернуть к жизни.

«я обещал присматривать за тобой, юнги.»

старик пнул руку, вытянувшуюся на каменном полу. рука безвольно согнулась в локте.

— что-то он притих. как бы не помер.

«я не отступаюсь от своих обещаний.»

— ты ведь знаешь, что тебе нужно сделать, чтобы прекратить это, полковник ким?

— … ён? хён?

голос юнги резко раздался рядом. сокджин заморгал и по привычке повернул голову в сторону звука.

— прости, что ты сказал?

— я сказал, что нам нужно будет выйти через три станции после остановки в ист-сити, — терпеливо повторил юнги.

сокджин снова крупно моргнул несколько раз, приходя в себя. за своими мыслями он пропустил момент отправки поезда, и теперь вдруг оказался в вагоне мчащего на восток паровоза.

вдруг обивка дивана не сильно прогнулась и запружинила — это холли запрыгнул на сидение. обернувшись пару раз вокруг себя, пёс улёгся, сложил курчавую голову на колено. сокджин тут же начал гладить одной рукой по подставленной голове, а другой — по жаркому боку. шерсть оказалась мягче, чем представлялось.

— если ехать до ризенбурга— то это ещё две станции, — рассеянно заметил он. — не было оттуда вестей от чимина?

— братья ким сказали, что они должны закончить путешествие на своих ногах, — ответил позабытый сокджином алекс. судя по тому, откуда доносился его голос, он сидел напротив. — поэтому до тех пор, пока тело тэхёна не окрепнет в достаточной степени, чтобы безболезненно перенести дорогу, они останутся в централе.

— на это может понадобиться не одна неделя.

— чимин сказал, — раздался слева голос юнги, — что это равноценный обмен и что они хотят сами вернуться домой.

сокджин гладил млеющего от ласки холли и чувствовал, как замедляется погружающееся в сон собачье сердце. шерсть, казалось, наливалась сухим теплом, похожим на зной Ишвара.

очереди щелчков — вес сотни душ между кончиками пальцев. кровавый багрянец, кипящий под пустынным небом. и искры, обжигающие ладони, будто упавшие с неба звёзды.

сияющая, как белое солнце песков, пустота. и прямо перед глазами — раскрытые чёрные...

руки дёрнулись в сторону от заснувшего холли.

сокджин сглотнул ком в горле и спросил, чтобы отвлечься:

— место, куда мы едем… какое оно?

добродушный силач живо отозвался:

— деревня большая, приезжие не будут привлекать много внимания. сам дом стоит на окраине, недалеко от леса, так что не беспокойтесь, вас ждут тишина и покой. лесной воздух в этих местах, знаете ли, полковник, особенно полезен в это время года!

и армстронг снова начал свой преувеличенно бодрый монолог о здоровье и природе. разве что коровы в этот раз не появлялись в его речи.

стоило отдать алексу должное, он старался разрядить обстановку, как мог, но всё равно в самом существовании могучерукого алхимика в стенах небольшого четырёхместного купе, полностью ими занятого, чувствовалась неловкость. её основой было безграничное сострадание, которое добросердечный армстронг испытывал к ослепшему боевому товарищу. сокджина удивляло то, как алекс ещё не разрыдался на его плече, причитая о том, насколько жестока судьба.

— хён, тебе не жарко? когда холли спит вот так, он становится маленькой печкой, — юнги двинулся, видимо, чтобы забрать пса к себе.

— не стоит, не буди его, — сокджин снова запустил пальцы в коричневую шерсть пуделя. — он мне совершенно не мешает.

любые предметы, знакомые до слепоты, теперь становились для сокджина ниточкой, связывающей с привычной реальностью, и поэтому, как бы неудобно не было сидеть со спящей на его коленях собакой, какие бы неприятные ассоциации не вызывали прикосновения, расставаться с холли не хотелось.

запахи, звуки, ощущения на коже за почти две недели невероятно усилились. мир вокруг за секунду погрузился во тьму, кричащую, остро пахнущую, незнакомую. врачи в больнице говорили, что подобная потерянность — нормальное явление для тех, кто резко потерял зрение, что к этому можно быстро привыкнуть. надо только найти привычные вещи и регулярно заниматься ими.

например, просто ходить. уже это доставило сокджину проблемы. ходить он учился буквально заново, снося в своей палате всё, что было подъёмного веса и шатко стояло. без «якоря», которым для слепых была трость, сокджин ходил по кривой, его кренило то влево, то вправо, как корабль в открытом море во время пятибального шторма. ему предлагали ту самую трость, медсёстры довольно быстро подобрали подходящую по росту и поставили у изголовья кровати. держать изогнутую деревяшку было непривычно, и чем дольше джин пытался приноровиться, примерялся, катал ручку в ладони, тем сильнее охватывало отчаяние. один раз, проснувшись от кошмара ночью, сокджин вскочил с кровати, задевая руками прислонённую к стене трость. та упала, громко ударившись о кафель. эхо от падения произвело тот же эффект, что и разорвавшаяся граната. с того дня сокджин не прикасался к трости, предпочитая, как тигр, метаться от стенки к стенке в своей палате и набивать себе синяки. наверное, медперсонал думал, что он какой-то особенный буйный. скорее всего и поэтому тоже на то собрание в кабинете главврача сокджина не привели под руку, а прикатили на коляске.

чёрт знает, как у него получилось в Тот день взять себя в руки и сразу кинуться в бой. если бы не юнги, то сокджин не смог бы ступить и шагу, не говоря уже о том, чтобы как-то помочь в сражении с Отцом.

если честно, если признаваться самому себе, сейчас, спустя почти две недели сокджин не знал, смог ли взять себя в руки или нет. первые дни он предпочитал не думать о слепоте, не соотносить себя с ней. но потом, в один миг, когда деревянное эхо заполнило палату, осознание пронзило, как штык. в голове закрутилась только одна отупляющая мысль: «неправда». иногда истерика распирала изнутри грудь, пузырилась в горле обидными словами или же диким страшным криком. тогда каждую мучительную секунду сокджин думал, что вот-вот, сейчас он взорвётся. но не взрывался. только дрожала жилка на левом веке, а потом отпускало.

внезапно рядом раздался яркий сладкий запах.

— хочешь яблоко? — спросил юнги, протягивая фрукт.

— да, спасибо.

сокджин никогда не думал, что звуки и запахи помогут ему привыкнуть к вечной темноте так быстро. они будоражили память, заставляя вспоминать, как выглядит тот или иной предмет. приятным удивлением стало умение различать людей по шагам. все медсёстры ходили практически бесшумно, и их выдавал только шорох халатов и звон склянок с лекарствами. врачи ходили стремительно и громко стучали каблуками — привычка, выработанная постоянной спешкой на внезапный вызов. майор армстронг — ходячая гора мышц — ступал мягко, а его сестра — чеканила шаг, позванивая висящей на поясе саблей. в то время как походка груммана ничем не отличалась, юнги немного шаркал. сокджин помнил, как при ходьбе у него чуть-чуть качались вперёд-назад плечи. вслед за этим вспоминались и наглухо застёгнутый китель, и лицо — так деталь за деталью вспоминался весь юнги, от макушки до пят. незначительные звуки и запахи будто цеплялись за нужные картинки, и пусть в своём воображении, по памяти, но сокджин видел.

видел то самое яблоко, которое держал в руке. холодное, крупное, немного вытянутое снизу и правильно-круглое кверху. рыхлый сладкий запах вкупе с ощущениям нарисовал в памяти изображение бордовых яблок с кожурой в едва заметную чёрную точку и насыщенно жёлтой мякотью. сокджин улыбнулся краешком рта.

— хосоку такие нравились, — тихо сказал сам себе.

однако юнги всё же его услышал.

— это грейсия передала. яблоки.

— надо будет сказать ей спасибо.

через полчаса поезд начал замедлять ход. холли проснулся и спрыгнул от вниз. оживился алекс:

— ист-сити, так быстро! уже скоро будем на месте!

добирались они ещё час. с поезда сокджин сходил, как ему показалось, бесконечно долго. вцепившись в перила, он всё переставлял и переставлял ноги по нескончаемой подножке, пока ступня не зависла в пустоте над перроном. потом, как на вокзале в централе, юнги повёл его к выходу, пока армстронг нёс чемоданы и сумки. холли, спущенный с поводка, неотступно следовал рядом до тех пор, пока они не вышли за пределы здания.

деревня и правда оказалась немаленькой. за всё время, что они добирались до дома, помимо разговоров и собак, сокджин слышал кудахтанье кур, блеяние коз, пение птиц, чьи голоса и названия стёрлись из памяти. кажется, где-то далеко заржала лошадь, а потом загоготали гуси. шумела листва. ветер откидывал с лица пряди и доносил с полей запахи трав. один раз мимо промчали дети на велосипедах. они громко разговаривали о чём-то своём, а идущих навстречу поприветствовали резкими гудками клаксонов и трелью звонка, которого почти невозможно было отличить в бряцании цепи и деталей рамы.

определённо, это был не централ и даже не ист-сити.

порой холли отбегал куда-то в сторону, но довольно быстро возвращался назад. до дома шли будто бы вечность. тот, как и говорил алекс, стоял у самой кромки леса. около тридцати последних минут пути сокджин слышал только звуки природы: дом оказался на самом отшибе.

в конце концов, они остановились. алекс поставил поклажу на землю — обитые углы чемодана глухо ударились о землю. зазвенел металл, щёлкнул навесной замок. дверь открылась беззвучно — видимо, её петли смазали не так давно.

— ох, и что же за дворец нам приготовили? — сокджин попытался прозвучать скорее задорно, чем капризно.

— самый настоящий восточный дворец, — ответил юнги, как будто бы понял.

он переложил руку со спины сокджина на плечо, настойчиво утягивая вперёд. через пару шагов юнги предупредил негромко: «осторожно, здесь ступенька». сокджин, неуверенно вытянул вперёд вверх ногу, шатко нащупывая ступеньку, а потом поднялся на крыльцо. порог он перешагнул уже сам, без подсказок.

внутри он ожидал почувствовать деревянную стылую пыль, холод от не нагретых стен и, возможно, сырость. на удивление, в доме пахло почти так же, как и на улице.

— к вашему приезду тут навели порядок, — пояснил армстронг. — места немного. электричества нет, но сюда проведено радио. в кухне плита, но не газовая, на дровах. есть водопровод, правда, только с холодной водой.

— водопровод? — переспросил с недоверием юнги. в его деревне такого не было никогда и ни у кого.

— да. несколько лет назад провели.

— кому принадлежит такой шикарный дом? неужто вашей семье?

— у благороднейшего семейства армстронг много достоинств, и в том числе земельных владений, но все они в центральном округе. ни один армстронг никогда не жил в другом месте. за исключением, конечно, сестры.

— я думал, — вступил сокджин, — что нас отправили в одну из ваших резиденций, и поэтому ты вызвался нас сопровождать.

— генерал грумман просто назвал точное место и отдал распоряжение сопроводить вас туда. как я мог не помочь товарищу, попавшему в беду?!

— спасибо за заботу, майор, — сказал юнги. — не могли бы вы занести чемоданы, которые вы оставили снаружи? мы пока осмотрим дом.

— конечно!

рука юнги исчезла с плеча.

— сколько тебе нужно времени, чтобы освоиться здесь, хён?

— не знаю. насколько этот дом большой?

юнги молчал пару мгновений, очевидно, крутя по сторонам головой. потом он сделал пару шагов куда-то вправо — по деревянным доскам застучали набойки. («а пол-то не так давно обновили, едва пахнет лаком, и не скрипит нигде,» — механически отметил сокджин.) что-то коснулось его ноги — это оказался холли. пёс немного покрутился вокруг, обнюхивая воздух, и потом ушёл дальше заглядывать во все углы нового жилища.

— эта комната самая большая, она как треть нашего кабинета в центральном штабе.

юнги взял сокджина за запястье и направил его в сторону.

— здесь есть стол. он круглый, стоит позади нас. а перед нами — маленький диван и кресло. это спинка дивана, — юнги положил его руку на спинку. — прямо перед ними… пусть это будет маленький камин. хотя, у него есть дверца, так что это... наверное печка? в этом месте с другой стороны стены есть ещё одна. там спальня. надеюсь, ты не против, что мы будем делить комнату. я хороший сосед. по ночам не ворочаюсь и не храплю, так что не потревожу тебя.

— так и быть, но моя кровать у окна.

— как скажешь, хён.

сокджин ощупал руками диван. он действительно оказался небольшого размера, два человека могли бы поместиться на нём только усевшись вплотную. у левого валика стоял низкий столик. джин провёл по нему ладонью — пыли не было. стояла керосиновая лампа «молния».

обогнув столик, сокджин сделал пару шагов, когда упёрся носками ботинок в основание камина. полочка над очагом оказалась очень узкой, и полочкой как таковой назвать её было нельзя. выше и, как представлялось, до самого потолка уходила плоская труба, облицованная изразцами. на них был налеплен едва выступающий узор из линий, тонких и толстых.

— какого они цвета?

— тёмно-зелёные.

— так это растения…

шаг влево — сокджин натолкнулся на пустую дровницу, кочергу на подставке, ведро и лопатку для золы. ещё левее — косяк и прилегающая к нему дверь с овальной ручкой из бронзы. дверь оказалась непривычно широкой, теперь таких уже не делали. деревянная поверхность была гладкой, с редкими трещинками. наверное, её покрыли белой масляной краской. сокджин видел подобные в очень старом кабаре мадам кристмас в ист-сити. тогда, больше двадцати лет назад кабаре располагалось в старом здании, ремонтировать помещения было довольно дорого, и мадам не поскупилась только на зал, где собирались гости. во всех остальных помещениях были не побеленные потолки и протёртый паркет, отверстия в стенах. торчали кирпичи, которые порой можно было легко вытащить из кладки. и везде стояли широкие двери, старые и скрипучие. рассохшаяся древесина трескалась, казалось, от любого прикосновения, и в этих местах торчали тонкие хлопья предыдущих слоёв краски. бывало, когда его одного оставляли в гримёрке или в кабинете мадам, заскучавший маленький сокджин пытался сосчитать, сколько раз красили эти двери, но быстро сбивался, ковырял эти паутинки. иногда качался на дверце, крепко вцепившись в металлическую ручку и пытаясь скрипнуть петлями в такт доносящейся из зала музыке. сокджин ещё пытался научиться свистеть, чтобы помогать себе и свистом, но у него не получалось...

он отнял руки от двери.

— майор говорил про кухню, — он обернулся, надеясь, что не обращается в пустоту, а смотрит на юнги. — пойдём туда.

юнги снова взял его за запястье, и только после этого сказал:

— пойдём.

они едва успели войти в комнату, сокджин натолкнулся на длинный прямоугольный стол и начал его ощупывать, когда вернулся армстронг. он принёс одну из корзин, в которой оказались продукты.

— где-то здесь есть погреб, сейчас всё уберём туда. на первое время этой корзины должно хватить. в деревне есть бакалейная лавка, где можно приобрести всё необходимое. деньги вот, генерал грумман просил передать, чтобы вы о них не беспокоились.

— что ещё есть в деревне? — спросил юнги.

— телеграф. он в здании почты. если что-то случится, — послышался шелест одежды, — то сразу же телеграфируйте по этому адресу. если вдруг будет что-то срочное, то звоните по номеру ниже.

через какое-то время армстронг начал собираться назад. не выдержав, на самом пороге здоровяк всё-таки расплакался, сжимая сокджина в своих объятиях. алекс предлагал остаться хотя бы до завтра и помочь, правда единственно в чём он мог помочь — так это наколоть дров. но тех, как уверял юнги, был заготовлен целый сарай, стоящий чуть поодаль. армстронга смогли успокоить и отговорить только тем, что билет уже куплен, ближайший обратный поезд будет только на следующей неделе, а у майора неотложные дела в новом командовании.

так могучерукий алхимик ушёл. юнги сказал, что по пути он часто оборачивался и размахивал носовым платком.

и после продолжилось первое «знакомство» с домом: проследить руками изгибы стен, попытаться запомнить расположение мебели и печей, чтоб ненароком не попасть в затопленный очаг. медленно, шаг за шагом, сокджин осваивал пустоту вокруг, наполняя её деталями. может дом и правда казался небольшим по своим размерам, но таил в себе множество мелочей. как бы не иронично это было, только сейчас сокджин замечал все те вещи, на которые раньше зрячий глаз и не обратил бы большого внимания: выступы дверной рамы над стенами, неровные стыки плитки и деревянного пола у печей, пороги.

в спальне прямо посреди комнаты выступала потолочная балка, в которую сокджин едва не врезался головой. там же от стен пахло старой бумагой — это были обои. наверняка выцветшие от времени. в дальнейм от вдоху углу стоял старомодный высокий комод сокджину почти по грудь. у него были большие, глубокие ящики, неохотно выдвигающиеся. внутри каждого лежало саше. сухой рассыпающийся запах трав ударил в нос, и сокджин чихнул.

ещё в комнате стояло три стула и две кровати на ножках с круглыми навершиями. металлическая сетка, служившая дном, почти не прогибалась под чужим весом: пружины по периметру кровати поменяли на новые. матрасы, правда, были тонковаты. прямо над одной из постелей располагалось окно. сокджин развернулся, встал на колени и приоткрыл его створку, впуская нагретый за день воздух. запахло чем-то неуловимо тонким и сладким. по ладоням, которые он не стал убирать с рамы, быстро как горячее масло растеклось солнечное тепло. недалеко застучали по дереву — через пару секунд сокджин понял, что это дятел.

где-то позади, в кухне юнги возился с растопкой.

где-то там, по грунтовой дороге шёл на вокзал майор армстронг. скорее всего, он уже давно успокоился и теперь думал о делах вверенного ему подразделения. возможно, именно в этот момент он садился на поезд.

где-то там, в ист-сити спешно готовились к приезду нового командующего восточным штабом. наверняка, в бывшем кабинете груммана, куда сокджин часто заходил сыграть партию-другую в шахматы, уже всё подготовили для приезда нового начальства.

где-то совсем далеко, в централе тому самому грумману было совсем не до шахмат. шутка ли, встать во главе страны. ну, или по крайней мере, стать одним из столпов, на которых держится аместрис.

мысли виляют в сторону, разум тянет сюда, в деревенский дом, в крохотную, будто сжатую спальню. сокджин закрывает глаза, боясь выдохнуть, и приказывает себе не думать.

почти всю жизнь стремиться наверх, чтобы оказаться беспомощным и слепым, словно котёнок, заброшенный в дальний угол не мозолить глаза?

тепло стекает по кончикам пальцев: солнце скрылось в облаках.

— хён, ты закончил? — зовёт юнги.

сокджин оборачивается на голос.

— осталась только ванная комната.

— посмотрим вместе?

— где холли? — сокджин опускает ногу на пол и осторожно шарит носком ботинка, помня, что где-то рядом ножка другой кровати. — он же не убежал в лес?

— я его не так воспитывал, — юнги фыркает. сокджин выгибает бровь. — он и правда убежал, но не стоит волноваться. через час вернётся.

его рука безотчётно берёт сокджина за запястье. откуда у юнги появилась эта привычка и как давно, он не имеет понятия. учитывая, что держаться за руки юнги никогда не любил.

— осторожно, тут балка.

— я знаю.

сокджин убирает чужую ладонь и уверенным, как он надеется, шагом направляется ко второй двери в спальне. та была точно такой же, как и ведущая в гостиную.

— я уже едва не расшиб себе лоб. чуть искры не полетели из глаз, — каламбур вырвался из него по инерции, и пальцами он щёлкнул — как по привычке.

— твой юмор всё такой же искромётный, — сокджин уверен, что юнги закатил глаза. он реагировал на все его шутки либо так, либо застывал с каменным лицом.

— брось, ты сам только что сострил.

— это случайность.

ванная, для такого небольшого дома, оказалась довольно просторной. судя по всему, её пристроили, когда проводили водопровод. самым поразительным была большая ванна. простая по форме, она занимала почти половину комнаты, и наверное сам сокджин, довольно высокого роста, мог спокойно вытянуться в ней полностью. слева от чугунной чаши стоял крупный цилиндр с краном, который изгибался к бортику, — это был титан.

— настоящее богатство. если не армстронгов, чей же всё-таки этот дом? — спросил отстранённо сокджин, задержавшись рукой на металлическом боку титана.

— может груммана? — юнги предположил шутливо.— кто бы не был хозяин, мы здесь на два месяца.

— и для тебя это нормально?

джин прикусил язык. он не хотел этого говорить. он взрослый человек, в конце концов, зачем ему высказывать какие-то свои личные претензии к самому себе кому-то другому? особенно юнги.

— что именно?

— весь этот… отпуск.

юнги молчал с минуту.

— если ты о том, считаю ли я это излишним, — наконец заговорил он. — то нет, не считаю.

— нас на два месяца — если не больше — исключили из руководства страны, и ты думаешь, что всё в порядке? чёрт возьми, юнги, мы же военные — люди, на которых должен опираться аместрис. и после Того дня как мы… как же мы можем…

— отдыхать?

сокджин фыркнул.

— почему ты говоришь это так, будто из нас двоих я неизлечимый трудоголик. если бы я был против этой идеи, то никогда бы не покинул централ, ты же знаешь меня.

— знаю, — согласился юнги. — насколько упорно ты работал, я наблюдаю за тобой с самого начала. ещё я знаю, то, что с тобой случилось, не проходит за несколько дней в больнице. и поэтому тебе нужен такой отдых. вдали от всего.

— нам.

— что?

— нам нужен этот отдых. тогда… ты чуть не умер.

сокджин коснулся своей шеи в том же месте, где, как он помнил, юнги полоснули саблей.

— всё в порядке сейчас. правда, — голос юнги звучал странно. как-то глухо. сокджин не поверил ни на секунду, когда он просил, — не беспокойся об этом.

— ты уверен? может ты теперь боишься лезвий, и у тебя только при одном взгляде на них трясутся руки? боже, — ахнул сокджин театрально, пытаясь увести разговор от неприятной темы. — как теперь ты будешь бриться?

— скоро узнаешь.

— узнаю?

— наверно, дня через два, когда я буду тебя брить, — со смехом ответил юнги.

— ты будешь меня брить?!

— а ты хочешь отрастить усы? или бороду? — юнги засмеялся уже в голос.

— бороду — точно нет, она мне не идёт. но я уж как-нибудь сам обойдусь, ты же не моя сиделка.

— мне не трудно. честное слово, хён. если бы такая мелочь была для меня проблемой, то я бы никогда не согласился покинуть централ с тобой, — копируя интонации сокджина, ответил он. — ты же знаешь меня. верь мне. а теперь, не хочешь помочь с ужином?

— в чём?

— начистишь картошки?

— конечно.

в городе по вечерам всё затихало, как будто умирало на несколько часов. здесь же после заката солнца ещё где-то два часа пели птицы.

в гостиной на стене висели большие часы с маятником, закрытые в ящик со стеклянной вставкой. тиканье механизма, щелчки маятника, удары, возвещающие о наступившем часе, иногда были слышны сквозь птичье щебетание. здесь ничего не замолкало, а только иногда переходило на громкий шёпот.

они с юнги легли спать ещё в десять, но, в отличие от своего соседа по комнате, сокджин не мог заснуть, несмотря на то, что усталость набилась под веки. сначала мешали птицы. их голоса были такими громкими, что казалось, будто в комнате под потолком подвесили с дюжину птичьих клеток.

всё медленно прекратилось к полуночи. часы отсчитали двенадцать гулких ударов. среди приглушённого тиканья ему почудилась мышиная возня, вдоль спины прошла дрожь, и сокджину надоело лежать на кровати без сна.

раньше в такие ночи он выпивал чашку чая и возвращался в постель. но это было до того, как он ослеп – теперь он не мог воспользоваться старым методом, не настолько ещё привык к темноте. а новый не успел ещё появиться, и за две недели с Того дня бессонные ночи быстро стали неотъемлемой частью жизни.

сокджин медленно свесил ноги.

юнги на кровати напротив не сопел во сне, даже не двигался.

в заснувшем мёртвым сном городе по ночам любой звук становился отчётливее и ярче. в ссоре соседей за стеной можно было разобрать слова. по шагам в коридоре — узнать о позднем возвращении девушки из квартиры напротив. крики маленьких детей и многозначительные вздохи, шорохи — звуки напоминали выстрелы. здесь же сам воздух постоянно гудел на одной частоте.

оглушающе громкая тишина.

осторожно выйдя из комнаты, сокджин положил ладонь на стену и направился по памяти туда, где был выход, но сначала вышел в гостиную, бывшую одновременно и столовой. там он в самый последний момент успел остановиться перед подушкой, на которой одуревший от природы холли спал без задних лап. только по его сопению сокджин и понял, что едва не наступил на собаку. тогда он развернулся, прошёл мимо, открыл дверь и сел на крыльцо. чистота пижамных штанов волновала его в последнюю очередь.

снаружи похолодало, но не слишком.

до ближайшего дома полчаса ходьбы — никаких звуков от соседей.

замолкли проклятые птицы. тихо.

так чертовски тихо.

— хён.

сокджин дёрнулся, схватившись за сердце.

— напугал!

— ты меня тоже, — сонно отозвался юнги. он сел рядом: его колено коснулось колена сокджина. — что ты тут делаешь?

— танцую, — с сарказмом ответил он.

— можно я с тобой?

— можно.

они замолчали на несколько минут, пока изо рта сокджина не выскользнуло, само по себе:

— помнишь, как в ишваре мы также сидели ночью? у костра.

— нет.

— а я помню. в последнее время… я часто вспоминаю. те звёзды. я никогда ещё не видел так много ярких звёзд, как в той пустыне.

— сегодня тоже много звёзд на небе, — сказал юнги. сокджин представил, как тот задирает голову, а потом услышал хмыканье. — а я кроме полярной звезды ничего и не знаю.

покопавшись в своей памяти, сокджин решается.

— видишь? большой кривоватый прямоугольник. в это время года он не такой заметный, но он там есть.

— в каком направлении?

— на северо-востоке.

— нет, не вижу. тут из любых четырёх звёзд можно такой нарисовать. честно, хён, сегодня очень звёздная ночь.

— нет, не торопись и смотри к востоку. шире. тогда точно увидишь.

— о-о, — тихо выдохнул он. — нашёл.

— это пегас, вернее его «морда». огромная, скажи?

— гигантская.

— ты ведь ничего не нашёл, просто притворяешься?

— ты меня слишком хорошо знаешь.

снова тишина. в этот раз гораздо короче.

— а как называется яркая звезда выше млечного пути? — спрашивает юнги.

— точно, сейчас как раз его должно быть хорошо видно… звезда — это вега, альфа созвездия лиры. с другой стороны млечного пути есть ещё одна яркая звезда, видишь?

— слева?

— слева денеб, это созвездие лебедя.

— что-то крылья маловаты будут для лебедя.

— лебедя ещё называют северным крестом.

— а-а…

— теперь нашёл «крылья»?

— нашёл.

— и как, всё ещё маловаты?

— нет, — улыбнулся юнги.

— но я всё же не про денеб говорил. ниже, левее веги — альтаир. все они вместе: вега, денеб, альтаир — это летний треугольник, — сокджин снова погрузился в себя, выискивая остаточные знания, но в конце концов вздохнул. — нет, не помню больше ничего.

— это гораздо больше того, что знаю я. ты удивляешь меня каждый день, хён.

руки опёрлись о доски крыльца. спина согнулась, словно подломилась.

— на чердаке в старом кабаре лежал древний атлас с картой звёздного неба. такая красивая, что я мог разглядывать её часами. так и выучил всё это.

снова молчание. постепенно сокджин начала замечать то, чего не замечал, когда сидел тут один. свист ветра далеко в полях. шелест длинной травы. редкий скрип деревьев позади, в лесу. сверчков. ещё каких-то жужжащих насекомых. эта тишина была такой же громкой, но не закладывала уши.

— хён, у тебя не было чувства, что всё вокруг нереально? — вновь нарушил тишину юнги. говорил он негромко, вдумчиво. — слишком… просто слишком?

— то есть?

— как будто ты спишь, и всё вокруг какое-то неуловимо странное, случайное… и ты знаешь, что это сон, но это знание ничего не даёт.

— а, такое… было, конечно. ты сейчас так себя чувствуешь?

сокджин повернул голову вправо, обращаясь лицом к юнги. это была не более чем привычка, въевшаяся в кожу, но отказываться от неё было совершенно невозможно.

— не себя, скорее мир. может, потому что это всё так похоже на мою… нет, наоборот, не похоже, всё как будто чужое.

— всё-всё вокруг?

— почти, — юнги усмехнулся. — ты для меня столько лет был загадкой, хён. так что думаю, сейчас во всё мире нет ничего для меня привычнее, чем ты. я помню тебя ещё когда ты впервые пришёл к моему отцу. у тебя тогда было пальто такое, с блестящими пуговицами.

— да не может быть, чтоб ты помнил такие мелочи. тебе было двенадцать.

— стыдно признаться, но тогда я не знал, что бывают такие вещи. ну, то есть, без заплат и начищенные до блеска. и сильно удивился. наверно, поэтому запомнил. ты тогда казался очень серьёзным, я к тебе боялся подойти, — юнги улыбается.

как ни странно, но сокджин тоже помнит тот день довольно детально. день, когда пришёл набиваться в ученики к мастеру мину. день, когда он впервые испытал тихий ужас. сокджин никогда не жил в роскоши, но более-менее в достатке. его до глубины души поразили заросшие травой и прочими сорняками косой забор, стены и даже кое-где крыша; труба дымохода, у которой вывалился с десяток кирпичей; сам каменный дом с подгнивающими половыми досками и потолком, грозящим обрушиться на головы при любой непогоде.

а ещё юнги. маленький, тощий, пугливый, похожий на мышь. знакомые уличные мальчишки тоже не могли похвастаться румяными круглыми щеками и со своими острыми локтями-коленками были похожи на складные швейцарские ножи на ножках. часто бритые, парни лезли в драку, кричали вслед обидные обзывательства и могли даже запустить из рогатки в сокджина. а этот тихий сын огненного алхимика максимум что мог сделать, так это посмотреть недолго из-под длинной чёлки и тут же убежать. юнги прятался от ученика своего отца, как приведение шныряя по дому, и до похорон мастера сокджин даже и не встречался с ним лицом к лицу.

— кто бы мог тогда подумать, что спустя шестнадцать лет мы будем сидеть ночью здесь, на крыльце в каком-то деревенском доме и разговаривать?

— хочешь сказать, что мы настолько не похожи, что вряд ли стали бы общаться сами по себе?

— возможно. не знаю. ты для меня всё ещё загадка, порой я не понимаю, почему ты делаешь какие-то поступки, о чём думаешь, когда вот так хмуришь брови. но может мне и не надо знать. до тех пор, пока я могу защищать твою спину, это неважно.

слова его вдруг показались сокджину похожими на мыльные пузыри: они вырвались из юнги, как будто сорвались с тростниковой трубочки. лёгкие, яркие, но ужасно хрупкие. в груди сердце ухнуло вниз, и сокджин почувствовал что-то такое же — нежное, пузырящееся. что-то, чьего имени он не мог вспомнить или вспомнить побоялся. оно подобралось к глотке, щекоча изнутри. ощущение было знакомым: раньше так подкатывал истерический плач — но в этот раз не было тугого узла, сдерживающего слова внутри.

— спасибо, юнги-я.

собственный голос прозвучал непривычно мягко и густо — так звучит настроенная басовая струна.

сокджин прочистил горло и поднялся, отряхивая штаны.

— идём спать?

— идём.