— Más rápido, imbécil!

Сокол лежит на земле и смотрит в пронзительно чистое небо. Смотрит долго и, в принципе, ему вполне комфортно. Усмехается слабо — отголоски памяти упорно подкидывают фамилию какого — то Болконского. Лежит до того момента, пока чужие руки грубо не хватают его за подмышки, рывком поднимая на ноги. Теперь перед глазами все плывет в каком — то безумном трансе, периодически вспыхивает красными кругами чьи — то крики и выстрелы, смешивается в однородную массу из звуков и кругов, так что с каждой секундой ему все сложнее и сложнее понять, что происходит. Он пытается остановить безумную карусель в своей голове, вновь лицезреть безмятежный небосвод. Болезненно стонет, когда те же руки в очередной раз встряхивают тяжелую тушу хоккеиста, в надежде заставить идти вперед. Кажется, его кто — то зовет и машет рукой, истошно надрывая голосовые связки в попытке перекричать выстрелы, не менее истошные.

— Да — да, у аппарата, — судорожно бормочет Сергей, когда к щеке прикладывается чья — то мощная ладонь. Не самый лучший способ привести человека в чувства, но зато эффективный. Мигом смывается вся туманная пленка перед глазами, стекают с век разноцветные круги, оставляя лишь противное отрезвляющее послевкусие. Почему — то такое ощущение, что ему об голову разбили кирпич.

— Доброе утро, спящая красавица.

Голос у Хьюстона наигранно ироничный, как будто тот специально пытается позлить русского. Он тяжело дышит, растянувшись обеспокоенной улыбкой. Весь помятый, без маски, которую кинул куда — то за ненадобностью, он собирается отвесить Соколу еще одну пробуждающую пощечину.

— Руки убери, я все вижу. — русский слабо отмахивается и пытается встать, но тут же срывается на болезненный стон вперемешку с отборным матом. Плечо пронзила острая боль. Казалось, что оно расходится по швам и рука сейчас безвольно отпадет где — то сбоку. Вот так номер. От этой резкой попытки подняться в глазах снова потемнело, так что пришлось приземлиться обратно.

— Ну ты и полетел, орел. Ничего, жить будешь. А еще думать, прежде чем действовать. Прости, придется испортить твою рубашку.

Даллас, как всегда, невозмутим. Такой выдержке можно только позавидовать. Глава банды прекрасно справлялся со своими обязанностями лидера и по совместительству являлся негласным медиком банды — залатать, зашить, привести в чувства, это все к нему. Вот и сейчас, склонившись над тяжело дышащим хоккеистом, он хладнокровно рвет рубашку на плече и просит брата подготовить бинты. Только он умел так профессионально вытаскивать пули в трясущемся фургоне.

— Жаль, это была моя любимая, — Сокол усмехается сквозь зубы и смотрит за тем, как два брата пытаются оперативно собрать внутренности аптечки, разлетевшиеся по салону от резкого поворота, попеременно ругая друг дга. Погодите, кого-то не хватает…

— Стоп, а где Джакет? Вы его там оставили что ли?

— Ага, конечно, в фургон не влез и бежит следом. — беззлобно отзывается старший и кивает куда-то в сторону.

Сергей остается в недоумении до того момента, пока забинтованная рука не опускается на уровень его глаз, а потом легко щелкает по носу. А он то думал, с каких пор сиденья фургона настолько удобные. Он сурово хмурит брови и пытается здоровой рукой переместить себя ниже — лежать на чужих коленях было как-то неловко. Далеко, правда, уползти не получается: та же бинтованная рука опускается на целое плечо и мигом останавливает любые копошения. Пришлось смириться, когда возле самого уха раздался механический голос: «Пожалуйста, не шевелиться, это для вашего же блага [перемотка] Спасибо».

Пока доставали пулю, хоккеист был уверен, что точно заляпал своей кровищей еще и чужие джинсы, из-за чего становится уже как-то совсем совестно.

В убежище героев дня встречают радостными возгласами и оперативно интересуются, как это Сокол умудрился поймать пулю, и не одну, благо Даллас командным тоном разгоняет ненужную толпу позволяя раненому спокойно упасть на диван, что тот с удовольствием и делает. Не сказать чтобы раны были серьезными, но по рассказам очевидцев его действительно огрели по котелку, и не раз, из-за чего перед глазами все-таки плыло, хоть и не так сильно.

Драган в шутку говорит о том, что двери его спорт — зала открыты всегда, и что он не прочь разработать и без того мускулистому хоккеисту индивидуальную программу. С хорватом они одновременно дружили, одновременно стебали друг друга, как могли, но это не мешало им разделять любовь к спорту.

Спустя больше, чем полчаса — Сергей не мог сказать точно — его вновь навестили. От гостя несло сигаретным дымом и немного пиццей — знакомое сочетание улавливается сразу, еще до того, как звучит механический голос:

— Как ваше здоровье? У меня хорошо, спасибо, что спросили.

Сокол усмехается на эту практически индивидуальную фразу и лениво отвечает «сойдет». Все таки вопреки остаткам недовольности, что покоились где-то глубоко в подсознании, он признавал, что кассеты порой очень даже неплохи — скорее всего это лишь потому, что блондин умел использовать их как надо: где надо там съязвить, где пошутит, где просто занудные фразы прокрутить.

— Прости, я твои джинсы заляпал, — начинает поспешно извиняться русский, когда чувствует как прогибается диван под чужим весом возле головы, — Если отдашь мне их, то отнесу в химчистку.

Отрицательные мотки головой он, само собой, не видит, зато чувствует, как чужая рука легко касается виска, проносясь вперед и уже оказывается над перебинтованным плечом — висит немного в воздухе, прежде чем осторожно спуститься ниже и надавить указательным пальцем. Само собой Сокол шипит и хватает запястье, мигом поднимая обратно в воздух. Все таки Джакет был странным, нормальный человек не стал бы нарочно тыкать в больное, но Сергей уже успел привыкнуть к дикой странноватости грабителя и лишь ворчит недовольно, мол, так-то ему неприятно.

Вторая перебинтованная рука тянется к пропитанной красным повязке, из-за чего эта возня в считанные секунды превращается в настоящие противостояние, которое, нужно заметить, было нечестным: хоккеист мог орудовать только одной пятерней, а его оппонент обеими сразу. В конце концов пострадавший не выдерживает и на ощупь ставит Джакету щелбан, наверняка промахнувшись и даже не боясь получить двойной в ответ.

Они сидят в полном молчанииenter — Сокол пялится в потолок и ощущает непреодолимое чувство неловкости: его макушку вновь уложили на пропитанные кровью джинсы, так, что диктофон ощутимо упирался куда-то в районе виска. Он чуть не вскакивает от испуга, когда случайно задевает кнопку и в ухо ему проигрывается справочная информация про банановые чипсы.

Они сидят так довольно долго, в этой странной позе, когда забинтованные руки одного все еще сжимает чужая ладонь с избитыми костяшками — первый все еще держит руки возле больного плеча, а второй не решается их отпустить — вдруг начнет тыкать вдвойне сильней.

— Ты хоть видел, как я дозера повалил? Нет? Тьфу на тебя, такую картину пропустил, — шутливо усмехается Сокол сквозь полуприкрытые веки. Лежать вот так вот на диване в чужой компании довольно приятно, несмотря на не исчезавшую неловкость. Еще пару месяцев назад он бы скалился в ответ на угрюмый взгляд американца, а теперь напыщенно хвалится своим опрометчивым поступком и угрожает найти того полицейского, который заехал ему по голове как минимум кирпичом.

Джакет неподвижно сидит рядом и даже не думает о том, чтобы врезать собеседнику по носу. Ну может только чуть чуть — высвободить руку и слегка щелкнуть, как в фургоне.

Их никто не трогает, потому все знают, что уж пусть эти двое лучше занимают диван в гостиной, чем опять устраивают нелегальный кулачный бой, после которого их не раз буквально растаскивали по углам.

Через час подошел Даллас, поставил на стол какие-то кружки и сказал, чтобы Козак не смел подниматься и нестись "на свой гребаный каток, который никто не тронет, не беспокойся". В ответ на это Джакет мигом с силой опускает руки на чужие плечи, заставив хоккеиста в очередной раз болезненно заворчать.

Когда Стил — старший подошел менять бинты, эти двое уже смотрели какой-то дешманский боевик, который нашли среди кассет.