Напряжение, скопившееся в воздухе плотной стеной, можно было резать на куски и складывать по полочкам. Оно буквально ощущалось на физическом уровне, отдавало в подрагивающих руках, крепко сжатых в кулаки до белых костяшек. Между пальцев застряла ткань чужого бомбера, слегка натянутая вверх — результат значительной разницы в росте, которая вынуждала Джекета позорно (в его понимании) смотреть снизу вверх в чужое лицо. Сокол сурово хмурил брови и щурил глаза, что придавало его выражению ярко выраженную агрессивность. Безразличие в чужих глазах раздражало. Безразличие в чужих глазах неимоверно бесило — ему давно хотелось выжать из этого подобия человека хоть какие — либо эмоции, малейшее проявление «человечности» в том плане, что большую часть времени Джекет был похож на призрака. Человечность в том плане, в котором люди привыкли ее понимать, не была для него свойственна. На задания он носил молоток, а важные вещи ему никогда не получали — слишком много крови оставалось после этого. Но деваться было некуда.

Попытки выжать из пустых серых глаз хоть немного отклика, хотя бы намек на ответ, провалились. Хоккеист был зол. Зол до такой степени, что еле сдерживался, чтобы не ударить стену рядом с собой, калечя костяшки. В очередной раз пострадали невинные люди — простые гражданские, что оказались не в том месте и не в то время. Джекет никогда не разбирался, по кому бить. В моменты своего пиршества он был похож на озверевшое животное, которое спустили с цепи и дали волю творить все, что вздумается. Разговоры, намеки — ничего не помогало, и, честно говоря, Сокол сам не знал, зачем вообще пытается. Толку не было, а терпение и нервы, (которые, как повелось, у хоккеистов были не резиновыми) убывали быстрее, чем их можно было восполнить.

Русский сорвался.

Нет, не было никаких драк, как на катке. Не было криков или мата — даже намеков. Он просто взял ситуацию в свои руки буквально, яростно впиваясь взглядом в чужое лицо. Его бесил диктофон, раздражали постоянные хищные выстрелы в спину, неимоверно бесила первобытная жестокость. Один выход — игнорировать, забыть о его существовании, но сколько бы он не пытался, глаза сами неосознанно выискивали светлую макушку, только для того, чтобы в очередной раз кинуть в ответ холодный прищур.

За это он бесил сам себя, больно стуча кулаком по голове.

В ответ безразличие. Серое и пустое. Абсолютно ничего. Продолжать этот монолог не было смысла — время впустую, все безрезультатно. Хоккеист медленно разжимает хватку воротника, моментально отводя взгляд в сторону. На что он вообще надеялся, остается загадкой. Надо поскорее вернуться наверх, в привычную атмосферу ленивых вечерних бесед с дешевым чаем. Что-то тянет вниз. Настойчиво и грубо, натягивая галстук до предела, вынуждая Сокола наклониться, встречаясь с насмешливым прищуром. Джекет тянет еще сильнее, так что теперь они на одном уровне. Лицо социопата все то же, с застывшей маской пустоты, и только глаза игриво царапают ошарашенно поднятые брови. Сокол чувствует чужую руку на своей щеке, и тело мигом каменеет. Он пытается дернуться назад, поскорее увеличить расстояние между собой и Джекетом, но тот грубо дергает за галстук еще раз, не собираюсь даже давать такой возможности. Сердце хоккеиста несется галопом — то ли это паника, то ли влияние недавно выпитого энергетика. Забинтованная ладонь скользит вниз по шее, мягко, но в то же время ощутимо сжимает плечо. Голова идет кругом, посылая сигналы к отступлению, но тело не слушается. Тело замерло, не в силах даже покачнуться, как будто к горлу приставили пистолет.

Лицо Джекета уже совсем близко. Насмешливым взглядом он стреляет наповал, выбивая из русского былую уверенность и любые остатки агрессии. Осталось только недоумение, ютившееся где-то на границе с паникой, которая с каждой секундой норовило захлестнуть бывшего нападающего с головой. Он чувствует чужое дыхание возле собственного уха, и от этого его пробивает в дрожь. Он ощущает цепкие пальцы на плече, и от этого хочется дернуться назад, вырываясь из хватки. Сергей готов был поклясться, что тихий шепот был практически обжигающим.

Джекет отстраняется назад, все еще не меняя того игривого взгляда. Ему смешно, ему забавно. Ему дико интересно, ведь некогда непоколебимый во всех смыслах русский сейчас выглядит как смущенная школьница на дискотеке. Уголки губ социопата дергаются вверх, изображая некое подобие ухмылки. Хищной, торжествующей, и очень самодовольной. Смотреть на совершенно ошалевшее и как минимум потерянное лицо Сокола было приятно. Казалось бы, кто бы мог подумать.