Мелодичные телефонные пиликанья нарушили тишину, перерастая в надоедливую трель. Слух режет. Саске, спрятавшийся от резкого наступления зимы, неразборчиво пробурчал чего-то и заворочался под толстым покрывалом. Несмотря на медлительность, он не спал уж как час, если не больше. Зябко. Закоченевшее тело с трудом приходит в движение, разгоняя кровь по венам. Пробивает мелкая дрожь. Противный звук вынуждает приподнять край одеяла, и в образовавшуюся щёлку мигом протесняется ненагретый дыханием воздух. По коже опять проносится волна мурашек. Судя по отсутствующему просвету, на улице темень. Желая поскорее заделать брешь, лежащий нащупывает вибрирующий мобильный и утягивает его в «убежище». Дисплей ослепляюще рассекает окружающую тьму. Время седьмой час утра. И кого угораздило звонить в такую рань? 

— «Ух и жаворонок! Знал, что ты уже проснулся! — пронзительно, из-за чего брюнет рефлекторно отстраняет динамик от уха. Какого чёрта надо этому любителю продрыхнуть до обеда? — Видал, сколько снега навалило? И всего-то за ночь! И он всё продолжает! Наверное, месяц за раз навёрстывает. Всю нашу улицу засыпало! Короче, ни проехать, ни пройти. Батя в гараж за лопатами пошёл, будем откапываться. Соседи тоже, вон, выходят, и твои тут, — вещал Узумаки, пока Учиха, оттаивая, старался уловить суть. — Я ща к воротам проберусь как-нибудь — и за тобой!» 

И дальше гудки. Парнишка собеседнику и слова не дал вставить. Заявился минут через двадцать с незаманчивой перспективой — одеться и пойти навстречу студеным объятиям дубака, беснующего снаружи. Безотрадно. Однако только для младшего Учихи, не желающего покидать кровать. Он, разумеется, упирался и отнекивался, и тогда ему предоставили выбор: либо одеваться самому, либо… не самому. А исход одинаковый. Н-да, блестящий выбор… Но второе «либо» противнее стужи. Подобающе нарядив приятеля, Наруто проверенным на практике методом спустился с ним в прихожую, где завершил подготовку к вылазке, добавив к снаряжению обувку и пуховик с шарфом и шапкой. Кресло на сей раз не понадобится. Сугробы выше колен — какой с него прок? Машины-то в западне, а это… встрянет на крыльце и ни тю-тю. Ежели так, то планы «приятеля» были совершенно непонятны. Куда? На кой?

За забором периодически взвивали рассыпчатые шматки снега: соседи активно лопатят на своих участках.

— Тропинку от двери до калитки мы общими усилиями отгребли, а на основную дорогу соседи трактор вызвали, — выходя во двор, сказал блондин.

— А я при чём? — альфа не то чтобы согласился проветриться, но его не то чтобы и спрашивали.

— Ни при чём, — пожал плечами паренёк, после чего спрыгнул со ступенек. Восседающий рефлекторно покрепче обхватил его шею. — Все на улице, а ты дома один торчишь, как отщепенец. — Темноволосый увидел отца с матерью, что беседовали со старшими Узумаки на темы снегопада, опозданий и сорванного рабочего дня. — Снова здрасьте!

Микото, улыбнувшись вышедшим юношам, приветствующе махнула варежкой. Фугаку же, остро посмотрев на сына, поспешил отвернуться. Саске словно сжался в размерах, ощутив себя мелким и ничтожным. Голос на пару со взглядом упали куда-то вниз, в бездну. Хотелось провалиться вместе с ними. Исчезнуть. Руки сильнее оплели омегу.

— Ты чё?  —тот заметил, что к нему уж очень жмутся. — Не боись, держу надёжно!

— Ага… — кладя подбородок ему на плечо, отрешённо бросил парень.

Благо «не чужой» не повёл его к старшим, а зашагал к заснеженному заднему двору. Ну как зашагал…  Громко сказано. Пробираться начал. Снег искрил и скрипуче хрустел под ботинками. Натянутый до носа серый шарф мало-мальски грел мерзлявого, не давая ноздрям слипаться.

— Чего вялый? Не выспался, что ль?

Ответа Нару не получил. Ему не привыкать. Будто в знак протеста, он остановился посреди дворика и скинул с себя игнорщика. Падение в рыхлый снег подобно приземлению на поролон. От неожиданности парень и звука не издал, лишь сердито зыркнул. Мимолетную вспышку злости заменило безнадёжное уныние.

— Зачем мы здесь?

— Да ты оглянись! — воскликнул омега. — Столько снега давно не выпадало! Надо использовать! — брюнет насупился, выражая смесь из безразличия и недоверия. — Боже, ну чем люди занимаются зимой?

— Дома сидят.

— Нет же! — возмущённо. — Снежки, крепости, снеговики, не?

— Тебе сколько, пять?

— Но зима же!

Энергичный какой… Одет легко, а не продрог. Видать, всё из-за утренней активности по взмахиванию лопатой. Как бы то ни было, его энтузиазм на Учиху не распространялся.

— Мне не до твоих игр.

 К его обычной мрачности присоединилась какая-то тоска, что ли. Дома вроде нормальным был. Голубоглазый не особо разбирался, что там у него в голове творится, но чуйка подсказывала неладное.

— Ну что ты такой кислый? Случилось что-то?

— Ничего. 

Очевидное враньё, но попробуй разговори. Сие непременно дойдет до глупого спора, ещё и безрезультатного. Не хочет — не надо. В любом случае, без активности они оба околеют. Надо что-то предпринимать — и парнишка имел на примете, что именно:

— У тебя полчаса на возведение баррикад.  

— Я же сказал, у меня нет настроения.

Можно подумать, оно когда-то было! Малец набрал в ладони снега, чуть спрессовал, придав ему округлую форму, и метнул в понурого. Снаряд угодил прямиком в бок, и часть его налипла на пуховик.

— Узумаки, чтоб тебя! Отвянь! — альфа встрепенулся, как потревоженный пинком ворон, и брезгливо отряхнул область «ранения».

— Не хочешь обороняться — будешь моей мишенью! — сказав это, Узумаки запустил в него ещё пару снежков, один из которых пришёлся на капюшон. — Есть! Счёт три-ноль! — хихикая, малец прикрыл глаза, теряя объект насмешки из виду. Опрометчиво. — А роль-то тебе в самый!.. — задиристая речь прервалась метким попаданием в лицо. Не больно, но от холодящего жжения закололо. На коже проступили пунцовые кляксы. — Ть-ху! — сплюнув, провокатор обтёр губы и уставился на злорадствующую морду соперника.

— Чёрт с тобой, — фыркнул тот.

Жажда «приятеля» к жизни, светлая и беззаботная, подстать ему, солнечным лучом пронзала туманистую завесу из апатичной безнадёги и еле-еле барахтающейся ярости. По-чужому она выделялась на фоне жалостливой матери и разочарованного отца, омертвевшего дома и глубокой душевной пустоты, что представляли тоску во всей её серости. Лишний яркий кусочек пазла в чёрно-белой картинке. Юный альфа с рвением отвергал его, как нечто инородное. В конце концов, он не мотылёк, чтоб отчаянно стремиться к свету. Однако вышло наоборот: свет заявился к нему без приглашения. Раздражающе настырный, болтливый и не блещущий умом. Но от него веяло теплом. И тут волей-неволей пригреваешься, привыкаешь, вскармливая зависимость.

А может, Саске просто спятил из-за доставучести дурашливого «не чужого», потому позволил тому в некоторой степени влиять на себя:

—  Потом не хнычь. 

— Да я тебя уделаю! — в груди блондина воспылало чувство конкуренции, и от давнишнего оно отличалось преобладанием азарта, исключающего ядовитую зависть и обиду. В детстве топливом для состязаний являлась испытываемая к Учихе неприязнь, а сейчас же — обыкновенное развлечение. Баловство, дабы отвлечь «друга» от чего бы то ни было. 

Так называемые «Баррикады» придумала компашка дворовой ребятни, в которой и Наруто, и Саске когда-то состояли. Игра организовывалась каждую зиму, с момента выпадения достаточного количества снега, и аж до весны. Эдакая популярная забава местных низкоросликов. Впрочем, таковой она была несколько лет назад. Группка выдумщиков подросла и распалась: кто уехал, а кто сменил круг общения. Но светловолосый, невзирая на забывчивость, отчётливо помнил тот детский восторг, испытываемый им в процессе сего развлечения. От него перехватывало дух. Увлекало так, что морозные покусывания красноватых пальцев не волновали. Паренёк помнил, как начиналась подготовка к игре. Дело то воспринималось с недетской ответственностью. Ночь в ожидании нестерпимо долго томила небосвод. А утром, спозаранку, участники грядущего веселья собирались вместе и толпой шли к кукурузному полю, что в холодное время года по ясным причинам никем не использовалось. Никем, кроме них.

Правила незатейливы: минимум две команды занимают свою зону на импровизированной арене, где в пределах двух-трех дней нагромождают по три снежных стены — те самые баррикады, что послужат укрытиями от вражеских атак снежками. Попадание «снаряда» в голову или грудь — «боец» тут же выбывает. Ежели по конечностям, то он причисляется к раненым, лишаясь прыткости. Сумма из десяти таких ранений означала «смерть». Судьёй-контролёром выступал первый «покойник», а до него — человеческая честность и наблюдательность остальных. У всех единая цель — добраться до центра, что помечался слепленным снеговиком. Иногда, дополнительно ко всему, белоснежные заслонки обливались водой, дабы образовавшаяся ледяная корка придала тем прочности, а после… некогда кукурузное поле превращалось в поле боя.

В том, что Узумаки и Учиха примыкали к разным командам, не было ничего удивительного. Соперники, чего уж там. Стоило им сконцентрироваться друг на друге, и противостояние принимало гневный характер за звание лучшего, нежели потешный. Будто и не игра, а самая настоящая битва, и они, как ярые патриоты, обязаны защитить собственную честь и честь своей родины. Мир сужался. К ровесникам, прочим членам «перестрелки», пропадал интерес. Всегда всё заканчивалось одним победившим и одним проигравшим, спорами о справедливости и дракой. Однако, когда родители спрашивали о природе возникновения синяков и ссадин, мальчишки лихо переобувались и, не сговариваясь, дружно утверждали о хулиганах с какого-нибудь там переулка. «Из какого?» — не рассмотрели. «Как выглядели?» — не запомнили. Оба понимали, что старшим знать правду нельзя, не то накажут двоих, да ещё как! От истины оставались лишь косые переглядки за распитием горячего чая.

Услышав знакомое слово «Баррикады», Учиха разгадал намек. Узумаки… вечное дитя.

Их двое и в распоряжении задний двор, уступающий по размерам размашистым полевым просторам. Снежные перегородки хлипче и ниже, и от третьей центр-снеговичок в шаговой доступности. Оппонент «убивается» с пятнадцатого попадания в любую часть тела. Правила упразднены, ведь парни утратят былую вёрткость, что значительно усложнит процесс. Для равности условий омега улёгся на живот, планируя достичь цели ползком, изредка усаживаясь. Сей способ передвижения он видел в военных фильмах, что отец периодически пересматривал на выходных. Под шквальным огнем из пуль и ракет солдаты ничком подбирались к врагам для контратаки, уязвимые и в грязи. От взрывов земля сотрясалась под их телами, закладывало уши и нутро захлёстывало от всплеска адреналина. Страшно это. Ну, в реальности, а в фантазии — будоражаще завлекательно. Ни сорванец, ни книжный обожатель на фантазию не жаловались, что, безусловно, в плюс.

Над построением укреплений в положении лёжа пришлось попеть, и тридцать минут малость продлились. Как и предполагалось, результат качеством не отличился. Скромные баррикады, представляющие из себя всего-то снежные холмики, с теми, что из детства, ни в какое сравнение не идут. Правда, на масштабный «баттл» никто и не рассчитывал. На двоих и сего с лихвой хватит.

Холод подступал, но Учихе не до него. Находясь за первым укрытием, он подгадывал удачный момент для продвижения дальше. Сидеть долго нельзя, а не то шустрый соперник доберётся до центра — и глазом моргнуть не успеешь. Заранее подготовленная пара снежков зажата в перчатках. Брови свелись к переносице. И чем он вообще занимается? Нелепость. Но отступать всяко поздно. Парень не желал слышать от Узумаки глумления о своей якобы трусости. Пусть обломается! Нет уж. Согласился — значит, надо довести глупую затею до конца.

Светлело. Небо потихоньку переливалось из мрачно-синего оттенка в серо-голубоватый. 

Брюнет чуть выглянул. Чисто. И чего омега копается? Тоже не торопится на открытое пространство? Или же уловка, и он в засаде поджидает? В запасе целых пятнадцать жизней, и потерять несколько на ранних парах, в принципе, некритично. Главное — продвинуться. Что ж, была не была. Упор на предплечья. Поочередно выбрасывая руки вперед, альфа, отталкиваясь локтями, волоком подтаскивал за собой тело. Левая-правая, левая-правая. Энергозатратно, даже с какой-никакой помощью от еле сгибающихся ног. Посылаемый им импульс вызывал в позвонках обжигающую пульсацию. Стиснуть зубы, закусить губу — и терпимо. Краткий рывок по снежному ухабу. Пауза. Боль затухает, и всё по новой. Выдыхаемый пар мельтешил перед глазами. Через дымку Учиха разглядывает летящий снежок, однако не успевает среагировать. Везёт — мимо. Вариант с засадой всё ж верный… Пользуясь криворукостью «друга», Учиха, качнувшись, переносит центр тяжести и перекатывается ко второй белёсой заслонке, минуя очередную атаку. Ещё бы сантиметров семь — и по лопаткам схлопотал бы.

— Меткость — точно не твоё, мазила, — с язвительной насмешкой.

— Иди к чёрту! Я ещё не приловчился! — раздаётся по ту сторону, и противник активизируется, вылезая из-за безопасной перегородки. Перебирал конечностями Наруто быстрее, но зацепить его таки удалось: снаряды поразили бедро и голень, моментально рассыпавшись. — Ай, зараза!

С сокращением расстояния попасть по «врагу» становилось проще. Снежные ядра обрушивались отовсюду. Светловолосый умудрялся творить нечто нелогичное: хаотично бросал по несколько штук за раз, авось какой-нибудь пронзит оппонента. Некоторые его попытки были неестественно косыми. Горе-снайпер. Свои промахи и сарказмы «не чужого» он сопровождал возгласами, в которых прослеживалось удовольствие, обёрнутое в неубедительную досаду. Уворачивался, между тем, так же паршиво, как и целился. Всё наобум. До крайней баррикады парни добрались со счётом десять-три в пользу Учихи. Равно они только запыхались.

Когда до снеговика оставалось полметра, голубоглазый, размахнувшись, метнул последний припасённый снежок, но и тут ухитрился не попасть. Ладонь «приятеля» достигла заветной постройки, присвоив тому победу.

— Блин! Всего секунды не хватило! — проигравший, выдавливая из себя жалкое подобие огорчения, не скрывал лыбу.

Перевернувшись на спину, юноши спешно заглатывали морозный воздух, соприкасаясь макушками.

— Ты поддавался, — сквозь бурную работу лёгких произнёс Саске.

— Это серьёзное обвинение.

— Актёр из тебя отстойный, — на что поначалу было молчание. — Зачем? — а после собеседник отчего-то рассмеялся. — Ну и какого хрена радуешься? — недоумение Дураске забавляло сильнее. — Эй! — дабы обратить внимание на себя, парень мотнул головой, стукнувшись с лежавшим рядом. Он-то в смягчающей удар шапке, а вот хохочущий нет.

— Да мне просто хорошо, чё ты сразу! — не прекращал звеняще заливаться тот.

Смех Узумаки громок и заразителен, но у Учихи к нему иммунитет. Равнодушная суровость не исказилась.

Звонкий голос почти не бесил. Невесомые мысли уносятся прочь. Внутри спокойствие и усталость, отличающаяся от ранних: она образовалась в результате физической нагрузки, а не взялась из ниоткуда, потому чувствовалась оправданной. Веки бессознательно слипались, и расслабленное лицо источало черты стёртого из памяти блаженства. Вздремнуть бы… 

Снежинки вальсировали на раскрасневшиеся щёки и таяли от жара. Дымные облачка густели.

— Меня одолели, — поуспокоился омега. Давненько ему, самому себе компаньону, не выпадало шанса повеселиться со сверстником. Роскошь. Поражению её не очернить. А победа… Наруто она была не нужна. Он не возражал, отдавая её. Беспрецедентно. Судя по смиренной немоте «не чужого», тот выдохся и завис. — Пс-т, — свистяще псыкнул парнишка, собирая его рассеянную осознанность в кучу и сосредотачивая на себе. Одновременно с этим задиристо спустил шапку того до носогубной складки.

— Брысь! — и реакция не заставила себя ждать.

— Пошли домой, а то отрубишься и сосульками покроешься.

________________

Застегнув последние пуговицы хлопковой пижамы, парень шмыгнул под одеяло. Тепло неумолимо испарялось. Воротились похолодевшие стопы, тремор, бело-синеватые кончики пальцев. Окно не свозило, батарея раскаляла стену. Складывалось впечатление, что источник мерзлоты засел где-то под рёбрами, распустив нити-паутину, похожие на переплетения корней дерева, что пронизывали насквозь, до костей. Нечем растопить.

— Фу-уф, — протянул малец, потирая лоб. Корячиться в стесняющей куртке всё ж выматывающе и жарко. — Я весь взмок, — стоя напротив шифоньера, он осматривал содержимое полок, избирательно сканируя. — Тэк-с, что у тебя есть… 

— Вообще-то, это мои вещи, — кисло подметил хозяин комнаты, переставая ощущать себя таковым с каждым визитом Узумаки.

— С тебя не убудет, не жадничай, — невозмутимо ответил тот и выудил из стопки одежды футболку с какой-то английской надписью и домашние шорты. — Я заброшу потом в стирку, — сказав это, омега бесцеремонно стянул с себя толстовку, и та ежесекундно очутилась на полу. Под ней, как выявилось, ничего. Майка — и той паренёк пренебрёг. Учитывая его принципы о нескованности, предсказуемо.

 Раздевательное действо на фоне невольно привлекает, фокусируя взор на оголённом теле. Взгляд проскальзывает от торса к невозмутимой физиономии «приятеля». Ком поперёк горла, глаза по пять копеек от сей непристойности.

— Здесь переодеваться собрался?! — Учиха вмиг отдёргивается. Безмятежность растворяется в протесте. Должна же быть у этого болвана хоть капля приличия!

— Ну да, — но того совершенно ничего не смущало. А вот темноволосый напрягся. Немудрено: страхово, когда около оцепеневшего тебя кто-то без предупреждения снимает одежду.

— Постыдился бы!..

— Ты серьёзно? —вопросительно приподнимая одну бровь, Наруто уставился на него. Будто впервой! Чего они только не насмотрелись за прошедшие совместные годы. Им знакома анатомия друг друга вплоть до расположения родинок, так чего стесняться? Да и подумаешь, переодеться… не без трусов же разгуливает, пусть и такое когда-то было. Ерунда. Как-никак не чужие.

Предугадывая его намерения исключить штаны из списка обмундирования, Саске, раздраженно скрипнув зубами, заслонил верхнюю часть лица ладонью, дабы не застать сего зрелища.

— Хотя бы дверцей шкафа прикройся!.. — процедил он.

— Да что такого-то? — недоумённо развёл руками паренёк. Ишь, скромняга объявился! Ладно. Узумаки цыкнул, породив ассоциацию с капризным ребёнком, которому отказали в покупке игрушки. Закатил глаза и таки устроился за деревянной «ширмой». — Неженка.

— Придурок, и что ты всё разбросал? Ты не у себя дома, не разводи свалку. Убери.

Вновь послышался удручённый омежий вздох, словно сложить одежду — самое невыполнимое поручение, которое на него по несправедливости скинули. Не дело пяти секунд, а рабская каторга.

— Зануда.

Огрызаться в отместку у альфы не было сил. Мышцы немели. Тяжесть и ноющая боль ударялись о мутившийся рассудок, доходя до того отдалённым откликом. Лёгкие расправляются с натужной неохотой. Сон бродит впритык к койке, но не настигает, опасаясь излучаемого озноба. Конечности еле вздрагивают, будто по тем проносится электрический заряд. Мандраж, чтоб его. При моргании пляшущий контур светловолосого, ворчливо бормочущего:

— Убери-убери… тоже мне, — размывается в акварельные пятна. Веки размыкаются, и мазня соединяется в более-менее чёткую картинку. Неаккуратно Узумаки сворачивает штаны и толстовку. Швыряет в компьютерное кресло. Отчего-то переводит взгляд на лежащего. Смотрит, задумчиво подпирая подбородок большим и указательным пальцами. Подходит и… поддевая покрывало, лезет в кровать, что едва ли можно назвать двухместной, скорее уж — широким ложем на одного.

Сонливость ретируется на задний план, и Учиха ошарашенно подскакивает, опираясь локтем о подушку.

— Ты совсем обнаглел?!

— Давай, кыш, — бесстыже толкнул его паренёк, «отвоёвывая» себе поприще с краю. — У тебя и так тесно.

— Это уже перебор! — измор возвращался, и голос сип. Стонущее тело гирями тянуло вниз, обратно на матрас. Казалось, оно весит тонну. Сохранять полусидячее положение давалось всё труднее. Противясь, альфа вяло, но упорно отползал к стенке, дабы никоим образом не соприкасаться с вторжением. — Свали!..

— Чё ты взъелся? Я же как одна большая грелка! — размашистым жестом Узумаки попытался передать свой рост, придавая сравнению наглядности. — Ты, вон, похлеще чиха трясёшься! На тебя смотреть-то холодно! Двигай сюда, — подзывающе. Но «не чужой» поступает наоборот, отдаляясь.

— У меня одеяло.

— И толку от него, если ты сам мерзля?

Фразы для спора плавали в мыслях, но озвучить их Учиха не смог. Язык отнялся окончательно. Челюсть еле-еле приоткрылась, прицокивая потрескавшимися губами. Промычав что-то сердито-невнятное, он мешком свалился на подушку и утоп в ней, точно в непримятой вате. Увы, сознание не погрузилось во тьму в ту же секунду. Будучи тряпичной марионеткой, парень видел и чувствовал, как «друг» подтаскивает его вплотную к себе, кладя голову на плечо. Лоб и щёку с непривычки обжигает, через пижаму протискивается тепло, досягая до груди, живота, бёдер, колен. Сам же блондин моментом вздрагивает, щурится. С ним будто шарнирный манекен положили. Костлявые конечности туго гнутся, скулы остро упираются в ключицу. Ужас, до чего же ледяной…  Спустя какое-то время болезненно сухое дыхание, напоминающее шуршание наждачной бумаги, замедляется. Морщинки от недовольной гримасы разглаживаются, и бледная кожа приобретает фарфоровый вид. 

В воцарившимся беззвучии тишайшие шорохи снискивают явственную различимость. С первого этажа доносятся болтовня телевизора, звон посуды, бренчание столовых приборов, гул льющей из крана воды. Ритмично тикают настольные часы. Под ухом ровно сопит Дураске. Слышно, как стучит его сердце: глухо, мерно, схоже с урчащим шептанием.

Скучновато. Этот факт юноша не учёл. Лёжа, он выискивал чего интересного то на потолке, то в серых обоях, то в ковровом ворсе. От нечего делать прочёл несколько названий книг, пропечатанных на корешах.

Ёрзанье сбоку. Саске ютится ближе. Пригрелся-таки. Не прибывай он во сне, вряд ли бы позволил себе такое. Иль от его безмятежной рожи, иль от безделья напало желание вздремнуть. Никаких против омега не имел.

_________________

Проклятущее стоячее болото. С той же плавностью зеленовато-бурый водоём поплавком удерживал парня на своей поверхности, покачивая рябью волн. Знакомое колебание всего и вся, включая клочки мёртвой растительности. Пахнет тиной и сыростью. Немота. Дымный туман, точно неподалеку гигант курит трубку. Спокойствие. Всё как и прежде.

Или… нет?

Впервые неуютно. Слякотно. Не всё устраивает.

Взгляд упирается в чью-то ладонь, предложенную, дабы ухватиться. Она кличет:

— Пойдём!

Нет, не она… она не умеет разговаривать. Гладь подобна тонкой плёнке стекла: кладёшь кисть — и та не тонет. Липучая трясина не желает отпускать, топко стекая с затылка, но удаётся усесться, дабы разглядеть второго обывателя столь промозглого места. Невзирая на мутный влажный воздух, очертания Узумаки выразительны. Того точно по ошибке занесло сюда: светлые волосы, голубые глаза, оранжевый прикид с синими вставками напрочь выбиваются из здешней палитры. А ещё улыбка… живая. Неподдельная, в отличие от опоясывающей трясины. Даже подозрительно. Какой-то подвох?

— Чего вылупился? Пошли! — повторяет малец, не теряя пылкости.

И что он тут забыл?.. Увязнет же, идиот.

Не зная зачем, сидящий с искрой недоверия дерзнул, накрыв его ладонь своей.

__________________

Дверной скрежет петель и щелчок замка. Саске морщится, лениво озирается и замечает матушку в проёме. Не отошедший ото сна, смотрит на её мыльный силует. Матрас по-странному то вздымается, то проседает, обдавая тёплым ветерком. Храпит… Осознание градом валится на макушку.

Сука, это не матрас!

Резво брюнет отпрянул, неприязненно отпихнув сладко дрыхнущего «не чужого». Тот от напора аж проснулся. Внезапно вырванный из грёз мозг на миг решил, что в реальности развязалась драка.

— А-э, кто?! — промямлил взъерошенный, сродни чижу, парнишка. Но вместо врагов он обнаружил Микото, разговаривающую по телефону и в неловкости прикрывающую свободной рукой рот. Похоже, ей свезло застать то, чего она не должна была увидеть. Ох, не стоит родителям лезть в подростковые отношения… учитывая то, что те их не афишируют. — А, тётушка… — зевая. — Доброго полудня.

— Родной, тут Кушина просит напомнить, что сегодня вы едете в город.

Нару осёкся, дабы не выругаться. В их недавней дискуссии о негодности его «зимней» одежды победила разгневанная мать, заручившись поддержкой отца. Аргументом являлся бронхит, которым юноша переболел в прошлом году, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом. Традиция, чёрт возьми. Сие обезоружило. Противопоставить было нечего, и теперь надо ехать за дурацкой дутой курткой. 

— Иду, — пробурчал блондин.

Лепеча, передавая его ответ собеседнице, женщина поспешила удалиться из спальни. Размяв шею, младший Узумаки сигает к стулу, чтобы напялить прежний наряд.

— Хватит своими выходками давать нашим матерям основания для ложных доводов,  — темноглазый предчувствовал, что те непременно будут мусолить увиденное между собой. То та курьёзная ситуация в ванной, то это…

— Они и без меня отлично выдумывают. Ты видел их лица в день распределения?  Чёрным по белому, что у них на нас планы.

Альфа скептически хмыкнул.

— Гарантированный провал, — хоть в чем-то «приятели» солидарны. — Парни-омеги не в моем вкусе.

Переодевающийся за «ширмой» недопонял. Его только что вздумали задеть? Не впечатлило.

— Да? Так и не скажешь. Ты развалился в облипку. Норовил пообжиматься? — дразняще.

— Завали. Я спал и не контролировал себя.

—  К твоему сведению, я тоже по девочкам.

— Типа той, что училась с нами? — имя вертится на языке. — … Сакура?

— Ну, — снимая одолженную футболку, Наруто застопорился. Дремливая соображалка подводила. Говорить без сбоев наряду с дополнительным действием для неё — непостижимая задача. — Не конкретно она, но да. Так гармоничнее, и внешне девушки мне... Что я оправдываюсь? 

— С такими предпочтениям проблемы в личной жизни тебе обеспечены, — язвительно усмехнулся Учиха. 

— И славно, в пень её! Меньше мороки! — с бунташным воодушевлением, просовывая ноги в штанины. — Я уже говорил, что не романтик. Все эти сопли не по мне. Когда слышу слащавые прозвища, аж вдарить хочется.

Светловолосый потоптался по комнате, проверяя, всё ли взял. Вроде ни ранца, ни блокнота — ничего не брал с собой. Телефон… в кармане ветровки. Или дома на тумбочке в коридоре?.. Не посеять бы, а то родительской лекции о безалаберности не избежать.  Так, потом. Сейчас в приоритете не упустить из памяти пункт, в котором надо забросить вещи недотроги в стирку. Прихватив те, он направился к выходу.

— Лады, я погнал. Вечером навещу.

— Не боишься? — внезапный вопрос тормозит.

— Чего? Тебя, что ли?

— Потонуть вместе со мной. 

Повисла давящая тишина. Тени скопились по углам. Атмосфера из подколистой обратилась в грузкую, развеяв ребячество.

— Не боюсь, — голос омеги погрубел, — потому что не будет этого, — неясно, адресовано ли то «другу» или же он старался убедить сам себя.

***