Гарольд не мог найти себе места. После разговора тогда, в кабинете, нечто изменилось. Незримо, неуловимо, но будто во всём воздухе, в каждом миге, разрослось напряжение, страх. И этот страх, неправильный, словно не до конца существующий, сжимал его изнутри, выцарапывал на внутренностях кривые уродливые линии. И он понимал, что это глупо: не было ни единой причины бояться, да даже сомневаться в происходящем, в самом Снейпе. Однако даже в чистой, светящейся искренностью магии он видел ложь. Против воли сомневался в каждом действии, каждом слове профессора, ещё больше тонул в этих чувствах. И Гарольд искал оправдания. Думал о преданности, долге, любви, о сотнях других причин… Однако это всё было не тем. Ощущалось не так. Единственное, что будто бы было подходящим, почти идеальным — верность.

Гарольд нахмурился, наконец вырываясь из сумбурного потока мыслей, прислоняясь к холодной поверхности стекла лбом.

А был ли Снейп Пожирателем Смерти?

Уэллс не знал наверняка. Не мог знать, ведь профессор ни разу не упоминал, даже вскользь, о своей принадлежности к этой группировке.

Да, он видел его на том собрании в поместье Малфоев, но это не давало ровным счётом ничего — с той же уверенностью он мог утверждать, что профессор состоит в Ордене Феникса из-за своей близости к Дамблдору. Быть может, двойная игра? Гарольд подозревал это. Ведь… разве не похоже на Снейпа: быть внешне верным всем, а в действительности лишь себе одному? Лицемер и лжец. Такой человек мог быть опасен из-за отсутствия гарантии, что не предаст тебя завтра.

Гарольд вздохнул, прикрывая воспалённые веки. От усталости и напряжения он словно выпадал из реальности, не успевая за ней — настолько хотелось спать. Но сон был сейчас непозволительной роскошью, он не мог оставить всё на волю случая и полностью довериться профессору и Дамблдору. Какими бы мотивами они ни руководствовались, спасая его, самому Уэллсу это не сулило ничего хорошего.

Открыв глаза и скосив их в сторону безмятежно спящего Драко, Гарольд тяжело вздохнул. Почему у него было всё не так, как у других? Он единственный, казалось, жил будто в жерле вулкана, вот-вот грозившегося вспыхнуть и похоронить его под тоннами жидкого пламени.

И почему в его жизни любое событие — крайность? Почему любому простейшему моменту тут же находился разрушительно грандиозный противовес?

Ах, мать — маглорожденная? Чудесно, тогда отец — самый опасный и могущественный тёмный маг столетия.

И пускай лишь одно это должно было стать его главным козырем в жизни, решающим столь многое фактором, переворачивающим вообще всю игру. Ведь посмели бы те, кто насмехается над ним сейчас, не пасть на колени, не начать уважать и бояться после единственного упоминания его имени? Он бы стал центром, главной персоной их круга, неприкосновенным идолом.

Однако…

Гарольд не хотел получать власть таким путём. Не хотел становиться тенью своего отца, довольствоваться лишь отблеском чужого величия. Он хотел превзойти, подняться, стать выше, лучше, значимее… и даже это стремление ломалось лишь об одно — он не знал, как поведёт себя отец. Возненавидит грязнокрового бастарда? Убьёт? А, может, попросту проигнорирует связь и попытается переманить на свою сторону, лишь чтобы сделать одним из его многочисленных солдат?

Ни один вариант не прельщал. И каждый же внутренне воспринимался подобием смерти. Как, как кто-то, кроме него, может управлять его жизнью? О, нет, Гарольд стремился добиться всего сам, построить вокруг, кирпичик за кирпичиком, стены величия и могущества. Он мечтал о том, что окружит себя лишь теми, кто искренне верен ему, кто отдаст больше, чем жизнь, за него.

А теперь это всё гнулось, ломалось от одной лишь детали — незнания того, как поведёт себя Волдеморт, узнав о его существовании.

Решение ничего не афишировать, стараться жить, не отсвечивая, всплыло само собой и оказалось лучшим из возможных. Вот только за этот год он уже успел несколько раз облажаться. Вероятность того, что о нём донесёт кто-то из слизеринцев или сам Снейп, была высока.

Но не убивать же их всех, только чтобы сохранить свою личность в секрете.

— Уэллс, сколько времени? — от хриплого голоса, донёссшегося с соседней кровати, Гарольд вздрогнул и еле удержался от рефлекторного желания направить на появившуюся «угрозу» палочку. — Ты давно не спишь?

Осоловело моргнув, Гарольд посмотрел на сонного Драко. Тот, свесив бледную руку с кровати, кончиками пальцев невесомо касался пола. Его веки были практически сомкнуты, губы приоткрыты, а волосы, уже успевшие отрасти, тонкими прядями спадали на лицо. Даже в таком состоянии он оставался тошнотворно привлекательным.

— Времени полшестого, — буркнул Гарольд, наколдовывая подрагивающими пальцами часы. — И сегодня суббота. Так что можешь спать дальше.

Возможно, его голос звучал грубо и сухо, но сейчас не было ни сил, ни желания вести себя дружелюбно. Драко, вопреки желаниям Гарольда, не улёгся обратно спать. Напротив, он, приняв сидячее положение, с заинтересованностью посмотрел на него. В серых глазах плескалась тревога, волнение и что-то такое, чему Гарольд не брался давать определение. Магия Малфоя из спокойного состояния за одно лишь мгновение превратилась в колючий ураган, царапая кожу иголками.

— У тебя что-то случилось? — осторожно поинтересовался Драко, чуть подавшись вперёд и оперевшись ладонями о колени. — Ты вчера вылетел из класса, будто громом поражённый. И не появился на ужине и в гостиной.

В любое другое время Гарольд спокойно бы отреагировал на расспросы Драко. В конце концов, как бы это странно ни звучало, но тот стал ему кем-то вроде друга, и именно поэтому он стоически сносил его общество — в особенности въедливое любопытство. Но сегодня Уэллсу было паршиво, и потакать Малфою он не собирался. Настроение, и без того балансирующее у отметки, близкой к нулю, скатывалось в отрицательные числа. И Драко со своим вниманием никак не помогал утихомирить мечущийся в груди страх.

— Тебе не кажется, что это не твоё дело? — огрызнулся Гарольд, сжимая кулаки и поджимая губы. — Что вообще за допрос?

Драко моргнул, будто пытаясь сфокусировать свой взгляд на полусидящем, расслабленном собеседнике. Он сощурился, окончательно приходя в себя и сбрасывая морок.

— Ошибаешься, — прошипел в миг потемневший лицом, и уже вскочивший с кровати Малфой. Его магия буквально вцепилась в Гарольда, причиняя уже ощутимую боль. — Когда ты валялся без сознания, едва не при смерти, я не выдал тебя! В лесу именно я вытащил тебя из лап Хагрида, который непременно сообщил бы обо всём Дамблдору, и твой мозг бы препарировали! Именно я оказался рядом, когда ты, чёрт тебя дери, в этом нуждался! И не смей мне говорить, что ты не просил, потому что я и не спрашивал. Именно я, Уэллс, хочешь ты или нет, являюсь громоотводом между тобой и остальными. Поэтому, — он оскалился, нависая над полностью утратившим дар речи Гарольдом, сжимая ворот его рубашки. — Не смей мне говорить, что это не моё дело. Я тебе не Лонгботтом, которого можно отодвинуть на задний план, будто тюфяк с соломой. В моих руках твоя репутация и твоё мирное существование в этой школе!

Выплюнув последние слова, Драко с силой вжал Гарольда в кровать и резко отстранился. Магия всё ещё бушевала, то и дело царапая кожу, оставляя кровящие ранки и проникая в кости. Это было похоже на заклятье круциатуса — Гарольд, конечно, никогда прежде не испытывал его и сравнивать не мог, но то, что он читал об этом непростительном проклятье, было близко к ощущаемому.

Гарольд наконец выдохнул, только сейчас замечая, что всё это время не дышал. Поразила ли его отповедь Драко, или магия, или всё и сразу — он не знал. Но это, как ни странно, помогло прийти в себя и перестать напрягать мышцы тела. Он улыбнулся: по-идиотски, безумно, холодно. В глазах Драко стоял точно такой же холод. Они похожи даже больше, чем Гарольд предполагал. Хотелось рассмеяться, откинуться на подушки и безмятежно уснуть. Чтобы всё пережитое провалилось в бездну, оказалось сном или дурацкой галлюцинацией.

— Я повторяю свой вопрос, Уэллс. Что произошло?!

Хмыкнув, Гарольд сел. Словно никуда не спеша, поправил воротник и вновь посмотрел на мрачного, но решительного Малфоя. В некоторой степени это теперь забавляло.

— С каких пор я обязан отчитываться перед тобой? — фыркнул Гарольд, склоняя голову к плечу. — То, что ты пару раз выручил меня — хорошо, тебе зачтётся, я твой должник. Но не лезь туда, куда я тебя не звал. Ты не моя мать и не мой опекун, чтобы требовать от меня отчёт.

— Я твой друг. И я переживал. Этого недостаточно? — глаза Драко сузились. — Если ты считаешь, что это не так, если мои ожидания напрасны, что ж, прошу прощения в таком случае, более можешь не рассчитывать на меня, — резко поднявшись, Драко направился к выходу и у самой двери, остановившись, обернулся. — Сегодня же ты съедешь с этой комнаты. Раз декан так трясётся над тобой, пусть тебе сам и ищет новую спальню! А ещё лучше — новый факультет.

Дверь хлопнула, отчего Гарольд поморщился. Подобная импульсивность Драко совершенно не шла. Ему вспомнился образ утончённого Люциуса с его отстранённой холодностью и безразличностью. Драко было ещё очень далеко до отца.

Гарольд считал, что остался прав. В конце концов, всему есть предел. Есть какие-то границы, через которые переступать было нельзя. И Драко их переступал множество раз, будто нарочно ища в нём брешь, чтобы потом бить по ней побольнее. Ему невероятно досаждало, что Малфой и без того много знал о нём. Знал тех вещей, что сам Гарольд не рассказал бы никому.

Вздохнув, он перевёл взгляд на свой небольшой чемодан, стоявший у кровати. Внутри дотлевало раздражение, уязвленность душила и сжимала в тиски. Драко не мог и не имел права выгонять его. В конце концов, Гарольд находился на своём факультете. Он наследник!

Раздражённо клацнув зубами, Гарольд поднялся на ноги. В отражении стоящего рядом зеркала он видел измождённого и усталого мальчика с огромными синяками под глазами и бледной, практически прозрачной кожей. На щеках и у глаз просвечивали паутинки вен. Его пальцы мелко подрагивали, дыхание сбивалось, стоило лишь попытаться сотворить магию. Болели мышцы и навязчивым гулом отражалась внутри утомлённость. Сквозь полуприкрытые веки он различил кровавые отметины на рукавах рубашки. На белом контрастно выделялись красные пятна. Кожу рук щипало, и нервировал зуд. Но Гарольд ничего не предпринял, чтобы убрать боль или очистить свою одежду. Он задумался: отчего не попытался сопротивляться магии Драко. Ведь мог же спокойно отшвырнуть его от себя. В тот момент в голове разливался туман, он получал странное удовольствие от жжения магии. Словно это было именно тем импульсом, столь необходимым и важным в тот момент, что никакие доводы разума попросту не работали. Не сработал инстинкт самосохранения, он не устранил угрозу, позволил причинить себе боль. Гарольд осклабился: конечно, Драко не представлял угрозы для жизни. Слишком мягким он был, слишком чувствительным. Малфой, в конце концов, рос в любящей семье, где его учили наслаждаться жизнью, а не бороться за выживание. И все эти высокомерные выпады, что он тёмный маг — не больше, чем трёп. Драко представлял собой лишь пустышку, ничего не имеющую своего, но всецело пытающуюся копировать манеру отца, действительно несущего угрозу и опасность. Возможно, когда Малфой вырастет, он обретёт свой собственный стержень. Но в чём Гарольд был уверен уже сейчас, так это в том, что Драко останется таким же чувствительным. Он никогда не сможет причинить осознанную боль, осознанно убивать или смотреть на пытки. И никакой возраст не сможет повлиять на это.

Огорчало ли это Гарольда? Нет, наверное. Он не видел в будущем никого, кроме самого себя. Рядом всегда будут появляться и исчезать люди. Кто-то станет ближе и, Гарольд допускал это, займет определённое место в его жизни. Считать себя полностью отшельником, особенно когда речь заходила о будущем, Гарольд не мог. Потому что в мире, где все сбиваются в стаи, невозможно в одиночку добиться каких-то высот.

Да, Гарольд планировал уже сейчас, что однажды сможет занять определённые высоты. Он, конечно, не замахивался на Министерство или Отдел Тайн, но определённо желал, чтобы в будущем его уважали. Чтобы с ним считались. Чтобы признавали его. И видеть они должны не тень его отца, не безродного сироту из приюта, и даже не какого-то мальчика из Слизерина. Гарольд хотел признания. Личных побед, трепета врагов перед ним, раболепных взглядов союзников. Чтобы отец им гордился и…

Нет. Отца Гарольд видеть не хотел.

За этот неполный год он успел ознакомиться со всей имеющейся информацией об этой таинственной личности Лорда Волдеморта. Снейп по крупицам выдавал факты о его величии, о характере, харизме и жестокости. Жестокости. Том Реддл совершенно точно не умел любить. Ему не знакомо было такое чувство, как сострадание. Удивительно вообще, как его только свело вместе с Лили Эванс, являющейся по всем законам магического мира грязнокровкой. Гарольд не знал и не был уверен, что вообще желает это узнать когда-либо. Возможно, Лили удалось обмануть Волдеморта, наврать о своём происхождении и после просто не оставалось выбора. Она подставила под удар себя — и поплатилась. И теперь над шеей Гарольда был занесён Дамоклов меч не только в виде Азкабана, но и в виде отца. Призрачная фигура, облачённая во тьму, точно Смерть, смотрела на него с презрением, с холодным безразличием и безучастием. Определённо Гарольд не был готов к встрече с Волдемортом.

***

Северус только закончил свою работу с разумами мальчишек и вколол им лечебную, вводящую в бессознательное состояние настойку. Его руки мелко подрагивали от увиденного, хотелось самому себе стереть память. Всё было хуже некуда. В воспоминаниях мальчишек творился сущий Ад.

Изначально ему казалось, что работа не будет столь сложна, что сознания мальчишек сами заблокируют воспоминания, травмирующие психику. Однако нет… Студенты, будучи ещё детьми, не обладающими способностью быстро ориентироваться и анализировать, запомнили всё куда ярче, чем предполагалось изначально. Снейп рассчитывал, что из-за глубокого шока и пережитого стресса, многие фрагменты из воспоминаний уйдут в бессознательное сами по себе, но ребята не просто запомнили, а буквально запечатлели на подкорке сознания всё творящееся. И, естественно, приди авроры сегодня и взгляни они, даже бегло — а тут особо навыков легилименции и не нужно было — то определённо увидели бы всю картину целиком. Во всей своей извращённой сути.

Тяжелее всего было работать с Уизли. Тот так и не приходил в сознание, по всему его телу расползлись провода и датчики, а кислородный пузырь едва ли позволял пропустить через себя магию[1]. Северус откровенно боялся производить какие-либо махинации над неустойчивым и в плане магии, и в плане здоровья гриффиндорцем. Мальчик был не то что слаб, он находился в коме. И никто, даже он сам, не давал никаких гарантий, что тот вообще сможет выкарабкаться. Здесь даже маггл бы догадался о всей катастрофичности положения.

Радовало лишь одно: магия вытекла из него не вся. Она пульсировала слабыми толчками, циркулируя по хаотичным, наспех залатанным каналам. Но её было катастрофически мало. Вроде и не сквибб, но уже и не полноценный волшебник. Снейп не ручался ставить прогнозов на восстановление. Он даже не решился бы ответить на вопрос о том, здоров ли мальчик до сих пор психически.

В этот самый момент Снейп испытал отвращение. Не только к Гарольду, который это сотворил, но и к Лорду. К Лили. Они — олицетворение всего гнилого, грязного и убийственного, они породили исключительное зло. Снейп, конечно, не поддавался эмоциям и всё ещё не собирался идти и выдавать аврорам виновника. Но внутри, словно натянутая до предела тетива, дрожало напряжение. И никакая психическая нестабильность не оправдывала всего этого. Одно дело, когда Гарольд вспыхивал рядом с ним, и он, будучи взрослым и знающим, умело гасил любые всплески. Другое дело — беззащитные дети. Убивающая всё на своём пути монументальная магия, сырая и древняя стихия, против глупой шалости неразумных детей. Это как Авада против Люмоса.

Сжав зубы, Снейп отвернулся, уперевшись тяжёлым взглядом в стену напротив. Дыхание постепенно выравнивалось, эмоции уходили на задний план. Он не станет срываться на Гарольде. Не потому, что не считал его виноватым — тут как раз напротив. Выбор, принятый им ранее, не предусматривал личностного уничтожения мальчика. И данное решение было принято ещё после того случая с троллем. Снейп, конечно, лукавил, так как оставлять Гарольда безнаказанным не собирался, для этого он даже придумал целый план. Прекрасно понимая, что, вероятнее всего, Уэллс его возненавидит, отдалится, будет избегать. Но наказать его стоило, хотя бы для того, чтобы в следующий раз мальчишка думал прежде, чем случится непоправимое. Поможет ли это? Навряд ли. Но оно того определённо стоило.

Сняв с себя больничную мантию, Снейп остался в своём костюме, состоящем из узкой чёрной водолазки и тёмных брюк. Поверх плеч набросил другую, шерстяную мантию — в месте, куда он собирался направиться, было достаточно холодно. Отряхнув ворот и рукава, Северус ещё раз посмотрел на ровный строй кроватей, прежде чем постучаться в комнатку Помфри.

— Поппи, я закончил. Вколол им дозу успокаивающего и укрепляющего, нужно будет через пару часов восстанавливающее дать. Мистер Уизли стабилен, но его я трогать не решился, не мой уровень компетентности. Сообщи мне, когда нас посетит кто-либо из Мунго. Я бы хотел лично узнать о прогнозах касательно мистера Уизли.

Помфри устало кивнула, поправляя съехавшую на бок шапочку. Несмотря на то, что Северусу пришлось прибегнуть к хитрости, скорее, даже подлости, он не испытывал никаких угрызений совести. Помфри была одной из немногих, кто никогда не делил никого по цвету галстуков, расе или происхождению. Для неё каждый пациент в первую очередь — именно пациент, а уже потом всё остальное. Поэтому и пришлось прибегнуть к тому, из-за чего целительница не появлялась полчаса в лазарете. Глянув на её бледное, осунувшееся лицо, Снейп покачал головой, протягивая настойку мяты и пустырника.

— Прошу тебя, не переусердствуй. Понимаю, что жизни пациентов важны, но ты у нас единственная медведьма. Другой мы тут не примем, — он постарался придать своему голосу лёгкость.

— Знаешь, Северус, шутки — это не твоё, — фыркнула Помфри, принимая из чужих рук пузырьки с настройками. — Ты… это поможет? — задала она наконец тот самый вопрос, который её волновал больше всего.

— Ты про гриффиндорцев? — дождавшись твёрдого кивка, Снейп вздохнул. — Это поможет на тот период времени, пока они окончательно не придут в себя. Если не будут пытаться проломить стену, ограждающую их от случившегося, то всё будет в порядке. Мы не знаем, как это может повлиять на психику, если воспоминания останутся.

— Они увидели лицо нападавшего? — тихо поинтересовалась Поппи, вперив в Снейпа внимательный взгляд.

— Нет. Только нечёткий силуэт и тихий голос, похожий на шёпот. Что радует. Увидь они его — и их не оставили бы в живых.

— А… Уизли?

— Его разум я не трогал. Ты понимаешь, почему. Это опасно, — покачал головой Снейп. — Извини, мне уже нужно идти. Дамблдор сегодня не в духе, так что… — он развёл руками.

— Ты выглядишь так, словно на похороны идёшь. Кто-то умер? — Помфри всё же позволила отразиться на своём лице улыбке.

— Сегодня тяжёлый день, Поппи. Школа висит на волоске от закрытия, нападавший всё ещё не найден, а Дамблдор решил, что сегодня лучшее время для отчётов. Мерлин, помоги, — фыркнул Снейп и, распахнув массивные двери больничного крыла, поспешно скрылся в тенях длинных коридоров.

Снейпу повезло, что он был в хороших отношениях с Помфри и часто помогал ей в качестве внештатного колдмедика, при этом имея поверхностные познания в данной области. Поэтому описать всю важность момента с разумом детей оказалось довольно просто. Поппи и сама думала об этом, но хорошего мастера менталистики, который не побоялся бы брать на себя такую ответственность, было не найти. А Снейп как раз имел печать мастера и вполне мог на законных основаниях работать с разумом людей, что и упрощало всё дело. Единственное, о чём Помфри не знала, так это про подмену воспоминаний. Он действительно скрыл всё произошедшее за прочной стеной, и заменил таинственной, нечёткой в очертаниях личностью. Даже захоти они вспомнить в подробностях лицо человека — они не смогут.

С другой же стороны, Северус кривил губы, признавая очевидные вещи. Собственно, саму причину, почему он так трепетно старается оградить других от Гарольда. И дело было не в Тёмном Лорде, не в Лили, и даже не в последней просьбе Регулуса. Снейп привязался к мальчику. Уэллс не был похож ни на кого, с кем Снейп когда-либо сталкивался, он был уникальным, со своим складом ума. И, тем не менее, оставался всё ещё наивным и предвзятым ко многому. Это было на руку Северусу, чтобы попытаться, нет, не внушить свои идеалы и перекроить мальчишку под себя, но вырвать из него всю пока что присущую ему наивность. Он хотел, чтобы мальчик сделал выбор, свой собственный выбор, не затуманенный восхищением к отцу, не сломленный под гнётом обстоятельств.

Свернув в сторону подземелий, Северус взглянул на своё запястье, где располагались часы. Серебро и белое золото смотрелись богато на чёрном фоне. Этот подарок когда-то преподнёс ему один из друзей во Франции, куда Снейп наведывался раз в несколько лет. И как бы ни хотелось ему появляться там чаще, он не мог себе позволить расслабиться и полноценно посвятить себя семье и роду. Время приближалось к восьми, и нужно было спешить, Снейп не любил опаздывать, тем более, если времени и без того оставалось крайне мало. Нужно было ещё успеть вернуться до обеда.

Как же всё не вовремя!

Он ощутил слабость и едва не покачнулся, успев опереться рукой о стену. Перед глазами мельтешили чёрные пятна. Он не спал всего сутки, а такое чувство, будто целую вечность. Ноги подкашивались от накатившей усталости, от стресса и в принципе от всего произошедшего. Глупо считать себя всемогущим и неуязвимым, глупо думать, что сила ума преобладает над силой физической. Снейп, впрочем, никогда и не ставил перед собой глобальных целей и не стремился к высотам, как и не желал оставаться где-то на примитивной ступени. Его устраивало то, как жизнь текла до рождения Гарольда, вполне устраивало, что он мог позволить себе отдых, редкие отлучки в другие страны, что мог не испытывать извечной утомлённости и отвращения к действительности.

Сейчас, конечно же, всё изменилось, и эти изменения вошли в его жизнь украдкой, размеренной и неслышной поступью. Северус не высыпался, постоянно находясь в напряжении, но отмахивался и просто делал, что должен. И лишь недавно позволил себе одуматься, будто отслеживая какую-то буйную аномалию, которую до этого всеми силами не замечал. И, что самое страшное, даже не пытался как-либо оправдать свои поступки. С другой стороны, а так ли надо их оправдывать? Северус никогда не искал оправданий тому, что делал, считая себя правым в том, как поступать. Но и у него были рамки, границы, что он не смел переступать. И вот он вдруг понял, что незаметно для себя нарушил собственные же клятвы.

Уставшее сознание отказывалось работать на полную мощность, отказывалось давать определение тому, что он творит и как собирается поступать. Он не находил ни злости, ни отвращения, ничего того, что когда-то испытывал по отношению к тем же Мародёрам. Покровительство. Мародёров защищал обычно добросердечный Альбус, считающий, что в юном возрасте нормально совершать ошибки. Нормально творить беспредел и совершенно не ограничивать поступки своих подопечных. Конечно, те и не сделали ничего ужасного, не убили кого-то, да и не покалечили серьёзно. Единственное, что было из совсем уж громкого, о чём Дамблдор предпочёл умолчать, благодаря чему это и не попало в прессу — это новости про этого оборотня, Люпина. Из-за которого едва не погиб Снейп. Сущие мелочи по сравнению с тем, что вытворял Гарольд. Казалось, что его проступкам нет предела, но, будто бы в жажде доказать, что этих самых пределов нет, мальчик с каждым разом вытворял нечто похуже. Масштабнее. И никакие увещевания, угрозы, уговоры, шантаж не действовали. Мальчик, конечно, внимал словам своего наставника — а тут Северус не ошибался, видел в проблесках мыслей и в глазах неприкрытое уважение — но совершенно не мог контролировать свои силы. Он пытался. Северус отдавал должное Уэллсу, видя, как тот всё-таки старается, сдерживается, как его ярость бушует, запертая в маленьком детском теле, и как он плавится под её напором. И тут тоже неправильно. Это совершенно не то, что должен делать мальчик.

Но проблема была в том, что Снейп и сам не знал, что же делать в таких случаях. Как оградить от Гарольда других. Как его самого защитить от него же. От окружающих, то и дело норовивших влезть в душу. Северус не был психологом, поэтому не понимал, как можно помочь. Какие есть у всего этого пределы и как повлиять на несдержанного подростка.

Поморщившись, Северус с большей решительностью направился в сторону своего кабинета, чтобы забрать некоторые бумаги. Времени на самокопание и выяснение каких-то непонятных сейчас вершин не было. Ему оставалось всего минут двадцать до того, как Дамблдор спохватится. Ещё нужно было придумать какую-то легенду, чтобы не выдать истинное положение вещей. Альбус не должен догадаться обо всём так рано. Не с его подачи — уж точно.

Заметив идущего навстречу третьекурсника из Слизерина, Северус довольно хмыкнул, хотя бы в одном он сэкономит время.

— Мистер Эсмонд, — остановившись у резной колонны и сложив руки на груди, Снейп мрачно оглядел помятого третьекурсника с ног до головы, отмечая красные пятна на лице. — Не соблаговолите ли объяснить, что с вашим видом? С каких пор неряшливость, присущая обычно гриффиндорцам, вошла в моду?

Мальчик побледнел, отчего пятна стали ярче, его подбородок задрожал. Бедолага совершенно растерялся, не ожидав, что столкнётся с профессором в столь ранний час.

— А… я… простите, — промямлил он неразборчиво, спешно отряхивая свою мантию и приглаживая волосы. — У меня оказалось аллергия на… и вот я отправился. Туда, — выдохнул он, замявшись и краснея ещё больше.

Снейп, пребывая и без того в раздражённом состоянии, совершенно не горел желанием выслушивать скулёж какого-то юнца, чьи ночные приключения его совершенно не касались, пока не затрагивали честь всего факультета. Но заметив совсем уж несчастный вид, мужчина вздохнул, готовясь потратить минуту драгоценного времени, чтобы выяснить наконец, что стряслось.

— Туда — это, позвольте уточнить, мистер Эсмонд, куда? — профессор навис над бледным студентом чёрной тенью, осклабившись, подмечая панику и тревогу в чужих глазах. — Ну же, мистер Эсмонд, вы тратите моё и своё время почём зря. Скажите уже наконец, что у вас стряслось и куда вы собираетесь?

Мальчишка едва не хлопнулся в обморок, пытаясь облечь свои спутанные мысли в нечто словесное. Его лицо то пунцовело, то бледнело, то становилось буквально серым. Из всего этого сбивчиво блеяния Снейп уловил всего несколько фраз и едва сдержался, чтобы не закатить глаза и с сарказмом не опустить беднягу ещё ниже, чем тот себя чувствовал. Ох уж эта нежная, ранимая сущность подростков. Тем ужаснее, если они ещё и влюблённые.

— Стоп. Остановите свой словесный поток и помолчите секунду, — прервал его Снейп, поджимая губы. Хотелось рассмеяться.

С такой проблемой подростков он сталкивался регулярно. Будучи деканом и зельеваром, он имел удовольствие лечить своих подопечных, со вздохом предупреждать об осторожности, увещевать думать о последствиях. Конечно, никто из них об этом не задумывался. Даже во второй и третий раз. Что ж, теперь становилось понятным, отчего парнишка такой перепуганный.

— Вот что. Вы сейчас отправляйтесь в гостиную и позовите мистера Уэллса, а когда вернётесь, я дам вам нужную мазь. В лазарет ходить не надо, там сейчас не до ваших… проблем, — хмыкнул Снейп, отстраняясь от студента. Заметив, что тот и не думает шевелиться, всё ещё смотря на профессора, как на восьмое чудо света, мужчина чертыхнулся. И так почти каждый раз. — Мистер Эсмонд, чем дольше вы стоите, тем меньше у меня терпения и ещё меньше желания вам помочь. Вы желаете послушать трехчасовую лекцию о половой жизни и методах защиты или всё-таки, быть может, мы перешагнем всё это, и вы уже просто выполните мою просьбу и получите лекарство?

Слизеринец резко закивал, неловко разворачиваясь назад и быстро спускаясь по лестнице. Северус на это лишь ухмыльнулся. Он и сам не любил читать нотации, тем более что прекрасно понимал детей, сам ведь в их возрасте засматривался на одногруппников. Даже, чего греха таить, долгое время пытался закадрить и Лили. Всё это было давно, пусть так, но воспоминания никуда не девались, и всё это он тоже проходил. Но как бы там ни было, Северус оставался преподавателем и деканом, и в его обязанности входило даже это. Контроль над юными организмами.

Зайдя в кабинет и достав из ящика стола всё необходимое, Снейп выпрямился, ища на столике свой блокнот с записями. В нём была вся информация и план, который нужно было передать…

Впрочем, с этим можно было и повременить.

Дождавшись, когда в кабинете появится чем-то уже недовольный Уэллс и рядом такой же, как и пару минут ранее, взволнованный Эсмонд, Снейп прошёл к стеллажу, откуда достал небольшой тюбик с мазью.

— Мистер Эсмонд, благодарю, — Снейп протянул парнишке мазь и с твердым намёком посмотрел в его глаза. Тот кивнул и быстро ретировался за дверь, а Снейп обратил всё своё внимание на молчаливого Гарольда. — У вас что-то случилось? — второй раз за утро со вздохом вопросил Снейп. — Сегодня все с утра какие-то помятые и недовольные.

— Я не помятый. И вы прекрасно понимаете, что случилось, — огрызнулся вспыльчиво Гарольд, отводя взгляд.

— Кажется, вчера мы расстались с полной договорённостью и спокойствием. Я обещал, что всё будет хорошо, если вы, конечно, не натворите дел — и я выполню эти обещания.

— Вопрос в другом. Могу ли я доверять, — мальчик нагло посмотрел в его сторону. — Раньше я считал, что… дело в матери. Возможно. Но сейчас я вижу другое. Вы играете на два лагеря, и я не уверен, к какому конкретно вы принадлежите полностью.

— И это проблема? — раздражённо изогнул бровь Снейп. Да что ж сегодня всех тянет на разговоры? — Причём тут вы? Или теперь ваш отец, которого вы не знаете и ненавидели раньше, столь значим и важен? Или, быть может, прониклись к Дамблдору симпатией и теперь тревожитесь, как бы я вас ему не выдал? Уэллс, у меня помимо ваших подростковых вздрыгов и выходок есть своя жизнь, свои дела и обязанности за пределами этой школы. В данный момент я позвал вас не для вытирания соплей и не для потакания истерикам. Я спешу. И рекомендую поспешить со своими обьяснениями и вам.

— Да мне плевать, на чьей стороне вы, я не об этом! — вспыхнул недовольно мальчик. — Я про другое. Какую роль в этой вашей иерархии занимаю я сам? Предположим, что вы правы и однажды начнётся война. Я, само собой, не встану на сторону Дамблдора, чего бы он себе ни нафантазировал. Я не уверен, что займу и сторону отца, так как не знаю его. Моё мнение касательно него необъективно и строится на чужих рассказах и записях. Но вы, профессор — тот, о ком я уже построил какое-никакое мнение, и я знаю наверняка, что… не хотел бы вставать против Вас. Мне важно понять, здесь и сейчас, чтобы в будущем не разочаровываться и не строить иллюзий.

Снейп ожидал чего угодно. Но только не странную обвинительную речь. Для уставшего и перенасыщенного мозга это казалось чем-то совершенно лишним и сейчас ненужным. Это был не тот разговор, который решается второпях. Снейп не мог и не имел права давать какой-либо ответ сейчас. Не здесь. Не тогда, когда он торопится и когда Гарольд на взводе. На пару мгновений сжав пальцами переносицу, профессор тяжело вздохнул. Его порядком измотали подростковые гормональные всплески, хотелось лишь одного — отдыха. Гарольд в принципе был сложным человеком, вроде и бедовый ребёнок, но с острым умом. Не правильно ответишь и станешь врагом. Позволишь считать себя союзником, и он начнёт вить верёвки. Опасно.

— Во-первых, я попросил бы убрать из вашего лексикона подобные выражения, — поморщился Снейп. — Во-вторых, кажется, я не давал вам ни одного повода считать, что моя причастность к кому-либо касается и вас. На какой бы стороне я ни был, вы не встанете против меня. Потому что я этого не позволю. Наше общение не должно иметь какие-то подтексты и вмешательство других людей. Я верен себе в первую очередь. Во вторую — своим принципам. У нас с вами пути различаются, но это не значит, что я отталкиваю вас. Выбросьте из головы стереотипы и слепые убеждения. Они даже не ваши. А сейчас, если позволите, я бы хотел кое о чём вас попросить. И попрошу к этому отнестись максимально серьёзно.

Дождавшись неуверенного кивка от сбитого с толку мальчика, Северус невозмутимо продолжил:

— Мне нужно, чтобы вы открыли проход в Тайную комнату. Вы ведь змееуст, не так ли? — ухмыльнулся Снейп, заметив вытянувшееся лицо Гарольда. О Тайной комнате знали все слизеринцы, но считали это скорее выдумкой или просто образным выражением, чем чем-то реальным. Никто никогда не видел её по-настоящему. — Так что давайте оставим наш разговор до подходящего времени, а сейчас следуйте за мной.

***

Гарольд растерянно смотрел профессору в спину, сбитый с толку и не понимающий, шутит тот или на полном серьёзе. Вся злость, до этого кипящая в нём, как-то сама собой улеглась. Гарольд жалел, что сорвался на Снейпе. В конце концов, он злился не на него, а, скорее, на себя. На Малфоя, с самого утра устроившего ссору. Это был первый его конфликт с кем-то, кого он считал другом, и поэтому совершенно не понимал, как действовать и что делать с этой ситуацией. Раньше, ссорясь с другими, он действовал кардинально: мстил и портил жизнь. Но с Драко отчего-то так поступать не хотелось. Он не желал причинять ему боль. Это вызывало отвращение и злость. С каких пор он вообще начал кого-то жалеть? Они с Драко знакомы едва ли полгода! Конечно, случилось многое за это время, что лишь укрепило их дружбу. Но ведь не настолько, чтобы повлиять на его принципы? Привыкший не доверять никому и лишь создавать видимость участия, Гарольд неожиданно оказался в тупике реальности. Это не было привычной игрой, не было тем, от чего с лёгкостью можно было отмахнуться. Именно поэтому, растерянный и зашедший в тупик непонимания, мальчик сорвался на ком-то не менее близком. Из-за обиды и злости. Снейп не заслуживал такого отношения. Не теперь, когда сделал столько для него, ничего не требуя взамен.

«Естественно, — хмыкнул своим мыслям Гарольд, давя внутри себя поднимающееся раздражение. — Он выказал мне доверие. И чем я отплатил ему? Постоянными встрясками. Своей импульсивностью. Недоверием. Он, вероятно, разочарован во мне и скоро просто оттолкнёт. Он выглядит уставшим…»

Гарольд никогда не признал бы вслух, что испытывает острое сожаление и желает всё исправить. Потому что боялся, что так лишь всё ухудшит, сломает и без того хрупкий мост между ними. Утратит свою гордость. Снейп был взрослым, прошёл многое в своей жизни, чтобы в итоге иметь такую выдержку и сдержанность. Поэтому не Гарольду обвинять его в двуличности и обмане — ведь он сам ничего не сделал, чтобы получить обратного доверия.

Мысли плавно переключились на Тайную комнату, куда Снейп, вероятно, его сейчас и вёл. Гарольд слышал об этой легенде, она кочует из уст в уста каждого слизеринца. Первокурсники с трепетом слушают рассказы о величии Салазара Слизерина, о подземном монстре, об уничтожении всех грязнокровок. Порой это напоминает культ, каждый приверженец которого искренне верит в то, о чём говорит. Но никто не знал, где эта комната. А кто-то и вовсе считал, что это всё — лишь небылицы и легенды.

«Но Волдеморт ведь был именно тем, кто эту комнату открыл пятьдесят лет назад, — задумчиво хмурился Гарольд, из-под опущенных век глядя на идущего впереди Снейпа. — Слизеринцы утверждали, что именно наследник Слизерина способен открыть Тайную комнату и выпустить на волю чудовище. И тогда придёт возмездие. Насколько будет правильным и уместным узнать об этом у профессора? Ответит? Если он знает о том, где проход, значит, уже был там. Благодаря?..»

Мотнув головой, Гарольд прикусил губу. Он не будет думать об этом. Не хотелось нарушать идиллию и портить всё пустыми вопросами. Снейп не захочет говорить.

Они свернули к узкому коридорчику, стены которого представляли собой неприглядную мешанину из деревянных панелей и грубого камня. Словно именно здесь строителей замка застигла спешка, и им не было дела до обтачивания и полировки стен. Под ногами трещинами расползлись толстые плиты, на вид старые и стёртые, местами отколотые. Не удивительно, ведь Хогвартсу было крайне много лет. Гарольд задумался, отчего же его не реставрируют? Почему не заменят старые, пришедшие в негодность камни и отсыревшую древесину? Было ли тут какое-то табу? Возможно, это было частью той древней магии, которую накладывали в этих стенах основатели? Покачав головой, Гарольд шагнул следом за профессором через дверной проём, оказавшись в одном из туалетов. Моргнув недоумённо, обведя взглядом пространство, он посмотрел на молчаливого Снейпа. Его невозмутимость и подкупала, и пугала одновременно. Гарольд не ходил в школьные туалеты, за редким исключением, как в прошлый раз, поэтому не удивительно, что здесь он был впервые. Те же раковины, что кругом облепили толстую колонну, те же кабинки с облезлой краской и тот же залитый водой пол. В зеркале причудливыми всполохами отразилось солнце, играя бликами на сером мраморе.

— Зачем мы тут? — спросил он наконец, хмуря брови. — Неужели вход в Тайную комнату находится… здесь?

Снейп ответил ему не сразу. Наколдовав защитные и заглушающие чары, тот посмотрел на Гарольда задумчиво, вызывая этим ещё большую настороженность.

— Проход здесь, вы правы, мистер Уэллс. И вы поймёте почему, но для начала, — на губах профессора мелькнула и тут же испарилась лёгкая улыбка. — Вы дадите мне клятву, что вы не сунетесь сюда в одиночку. Не проявите любопытство, чтобы выманить древнее, спящее существо. Без моего разрешения и личного присутствия. Я отвечаю за вас, как и за всю школу, открывая вам опасную тайну.

— Но я ведь… — Гарольд сжал кулаки, сцепил с силой зубы, гневно сверля взглядом профессора. Снейп не имел права ограничивать его и что-то запрещать. Тем более то, что имеет к нему отношение.

— Не вы, мистер Уэллс, а Тёмный лорд. Не забывайте, что вы вообще не имеете никакого отношения к роду вашего отца. Он вас не принял… пока. До этого момента вы лишь гипотетически являетесь наследником, но не в праве распоряжаться. К тому же, вы несдержанный человек, и вам это доподлинно известно. Что, если ваша ярость и ненависть достигнут апогея, и вы выпустите наружу монстра, который убьёт всю школу? И вы не сможете контролировать эту тварь. Она сразу почует вашу нестабильность и возьмёт над вами вверх. Так что — нет, не «вы же». Либо со мной, либо я просто сотру вам память об этом месте и нашем разговоре. Не вынуждайте меня пожалеть о том, что я вижу в вас разумного мага, а не зверёныша, не способного принимать решения.

Гарольд отвернулся, переживая внутренний хаос. Хотелось возразить и оспорить слова профессора, ткнуть его носом в то, что он, вообще не является никаким образом причастным к их роду. Гарольд пока мало знал, и все его знания складывались из прочитанного. Но тогда он не придал этому значения, ведь все эти громкие священные фамилии не были ему знакомы. Волдеморт, если верить словам Снейпа, был прямым наследником Гонтов. А те, в свою очередь, брали своё начало от Слизеринов. А Слизерины брали своё начало от Певереллов — как побочная ветвь. Насколько понял из текстов Гарольд, когда-то очень давно Певерелл женился на возлюбленной из другой расы, носящей проклятие нагов. Она была первой из нагов женщиной, что связала свою жизнь с другим, более человечным и разумным существом. Певерелл по какой-то причине разорвал связь с родственниками, и они с новоявленной супругой создали свой собственный род. Слизерин. Откуда многим позднее появились Гонты, точно такая же побочная ветвь.[2] Гарольд охладил свой вспыльчивый нрав, просветлев лицом. Волдеморт — тоже являлся частью этой схемы, создателем новой ветви, нового рода. Тоже побочной. А значит, что и он, и сам Гарольд являлись лишь отдалёнными потомками диких магов. Значит, имели равные права на владение этими знаниями.

— Хорошо, как скажете профессор, — выдохнул Гарольд, поворачиваясь всем корпусом к Снейпу и заглядывая ему в глаза. — Клятва так клятва.

Он наперёд знал, что сможет впоследствии воспользоваться этой клятвой. Профессор не сможет отказать, а значит будет обязан присутствовать.

Зельевар одарил мальчика подозрительным взглядом, будто ища в его действиях подвох. Но Гарольд не позволил ему обнажить собственные мысли, протянув руку и словами закрепляя свою уверенность. Клятва выглядела просто, обыденно, ничего сверх того, что требовалось, Снейп не вплетал. А затем они перешли к самому главному и интересному. Профессор попросил внимательно осмотреть раковины и найти то, что поможет открыть проход, ссылаясь на то, что лично никогда не присутствовал при открытии комнаты и знал о входе лишь со слов других. Гарольд сощурился на это, но промолчал. Как же, конечно, не знал — наверняка именно благодаря Тёмному Лорду тот и попадал в Тайную комнату, и наверняка тот делал это тайно, чтобы никто не узнал, где именно рычаг.

Вместо рычага, который так старательно искал Гарольд, он наткнулся на гравировку змеи под краном одной из раковин. Она была немного потёртой, словно её касались пальцами и, тем не менее, сохранила свою структуру. Зелёный рубин вспыхнул узнаванием и тельце нарисованной змеи пошевелилось, приходя в движение.

— Нашёл, кажется, — выдохнул Гарольд, заворожённо следя за изгибами чернильного тела. — Что дальше?

— Попробуйте сказать что-нибудь на… парселтанге, — хрипло предложил за его спиной Снейп, вероятно так же неотрывно следя за извивающейся змейкой.

— Привет? — прошипел Гарольд и пришёл в восторг, заметив, как змейка замерла, словно прислушиваясь к знакомой речи. Но ничего больше не произошло.

— Что вы ей сказали? — раздалось совсем рядом с ухом чужое дыхание. Это щекотало кожу и порождало мурашки. Гарольд сглотнул, стараясь не реагировать на близкое присутствие постороннего.

— «Привет», — пожал он плечами, задумчиво кусая губу. — Думаете, нужно что-то другое?

— Попросите открыть проход. — Гарольд против воли вздрогнул, чувствуя волнение в чужом голосе.

— Откройся! — прошипел заворожённо Гарольд, касаясь пальцами нарисованной змеи.

Сначала ничего не происходило, отчего Гарольд и Снейп переглянулись, готовясь пробовать снова. Но тут пол задрожал, как если бы под замком зарождалось землетрясение. Затем края конструкции, на которой держались раковины, оторвались от пола, и мраморные умывальники воспарили над их головами. Чёрный провал внизу, прохожий на бездонную яму с выпуклыми краями тянул в себя весь воздух. Повеяло прохладой и тухлым разложением, сыростью. Гарольд инстинктивно отпрянул, падая пятой точкой на мокрый пол и во все глаза глядя на парящую над ямой колонну с раковинами. Снейп выглядел куда спокойнее, на его губах играла лёгкая улыбка. Триумф? Радость? Что?

— Получилось, — найдя, наконец, в себе силы, пробормотал Гарольд. — И что теперь?

— А теперь, мистер Уэллс, мы спустимся туда, — торжественно прошелестел профессор, подходя к самому краю огромной ямы.