Пролог

— Дядька Ефим, расскажи про Седого Старика, — вдруг попросил один из мальчишек, что сейчас, как воробышки, расселись по всем горизонтальным поверхностям маленькой каморки.

— Опять? — прищурился сторож.

Всё он понимал. Ведь, почитай уже десять лет работал сторожем и дворником в этом приюте. Как раз с того момента, как его деревня попала под удар цинайских Мастеров. Выжить-то после нападения охотник Ефим выжил, а вот в тайгу ходить уже не мог. Ногами едва шаркал, да ничего тяжелей метлы поднять не мог. Зато историй знал много, вот за ними и прибегали к нему воспитанники. Особенно сейчас, когда близится сочельник и этим сиротам, пожалуй, больше всех других хочется рождественского чуда.

— Ну хорошо, — вздохнул Ефим, оглядел детей и поудобнее устроился в стареньком продавленном кресле.

В сердце уссурийской тайги — там, где растет священный женьшень, у истоков небольшой реки есть пещера. И жил в той пещере дух тайги, князь Уссури, Седой Старик. Его дыхание было дыхание всех жителей тайги, а сердце билось в унисон с дикой природой. Он ходил неслышно, не шелохнув ни одной травинки, туманом стелился вдоль реки. Он обладал редким даром знать всё, что происходит в тайге. Мог исцелить раненого, вернуть молодость и красоту.

Но однажды злые охотники пришли к той пещере. Захотели они использовать его силу в недобрых намерениях. А когда тот отказался им помогать — они подстерегли его и убили. Не уберегли таёжные люди Седого Старика, не защитили, не успели. С тех пор тайга плачет. Лишилась Уссури своего Князя, а его люди теперь в шкурах звериных ходят. Они всё так же скользят меж деревьев, и не увидишь их, пока сами не покажутся.

Бывает, увидишь следы их влажные, а от них идет пар. Близко, очень близко ходит таёжный человек. Всего лишь в десяти, может в двадцати шагах, а вокруг царит тишина. И не ясно, кто за кем наблюдает? Кто из нас охотник? Сторожат они тайгу, вот поэтому и нельзя стрелять не только в людей, но и в добычу, что они преследуют. А если охотник не заметил и убил зверя, за которым гнался тигр, то должен оставить добычу ему, и вернувшись домой, вымолить себе прощение.

— А что же князь Уссури? — тихо спросил другой мальчишка.

— Его дух остался жить на той горе. Бродит он по лесу, охраняя путников. Появляется, как предупреждение об опасности. Может зверя хищного отогнать или боль снять. А долгими зимними ночами подходит он вместе со снежной вьюгой к жилищам и заглядывает в окна. Кто праведно живёт — одарить может. А кто законы людские и таёжные не чтит — наказать. Ждёт князь, ищет себе преемника, кому тайгу передать можно. Ищет, да не находит пока.

— А как узнать: когда он найдёт?

— Когда люди таёжные поклонятся князю новому — шкуры звериные с них спадут. Вновь они в людей превращаться смогут, на две ноги встанут, одежды наденут и сопровождать князя будут. В обоих обличиях: и в человеческом, и в зверином. Не по приказу, а по служению. А пока… — улыбнулся ребятам Ефим, — ведите себя хорошо! И, может быть, в сочельник заглянет Седой Старик в ваше окно, посмотрит на душу чистую и одарит благодатью!

— А вот Назар говорит, что нет никакого Седого Старика, — вздохнула девочка. — И никто нам помогать не будет, потому что любой из нас хоть один раз в жизни, но обманывал. А некоторые даже яблоки воровали…

— Так не со зла же, — вздохнул Ефим. — То по нужде. Тело замарать можно, но и отмыть покаянием, коли душа чиста. А вот ежели темна душа и гнила, то как ни кайся, а грязь изнутри марать будет — не отмоешься. Ни перед людьми, ни перед богом. Ладно, бежите уже к себе, а то опять Марфа Потаповна ругаться будет!

Детвора убежала, а Ефим поднялся с кресла, подошел к окну и выглянул сквозь обледеневшее стекло в зимнюю ночь. Он-то сам в существовании духа Уссури был уверен. Потому что однажды им довелось повстречаться… Это было давно, он ещё мальчишкой был. Но ту пещеру, куда от любопытства сунулся, до сих пор помнил. Она была сухой, и из неё не пахло разлагающимся мясом. Значит, не логово хищника. Ефим сделал пару шагов внутрь, как вдруг ему показалось, что там кто-то дышит. Он чиркнул спичкой, но она погасла. Он зажег еще одну, бросив ее как можно дальше. Пламя на секунду выхватило из темноты что-то вроде площадки, на которой лежал то ли зверь, то ли человек.

— Уходи… — вдруг услышал он над самым своим ухом.

Пульс ускорился, удары сердца слились в сплошной гул, Ефим выскочил из пещеры и бегом понёсся в деревню. Весь остаток дня он просидел дома, боясь даже выглянуть на улицу, а вечером рассказал всё, вернувшемуся с охоты, отцу. На утро они вместе пошли к шаману, чтобы выпросить у тайги прощения. Тот внимательно их выслушал и ласково погладил Ефима по голове.

— Не надо бояться, не сердится на тебя князь таёжный. Сам тебе показался. Помни встречу эту и никогда не забывай.

1. Сборы

Уже на следующий день, после откровенного разговора с наследником, Шувалову и Оболенскому пришлось покинуть Зимний дворец. Формы больше не было, их даровые ключи не работали, так какой смысл оставаться? Тем более, что Георгий Михайлович настоятельно рекомендовал покинуть Петроград как можно скорее.

— Миш, может, сегодня вылетим? — спросил Алексей, когда они вдвоём устроились в обеденном зале ресторана «Палкинъ»

В этот раз его выбрал сам Алексей. Не из-за кухни или обслуживания, а для того, чтобы понять, что почувствует в этом месте. Как оказалось — ничего. Нет, воспоминания никуда не делись, но они были всего лишь воспоминаниями. В этом посещении у Алексея был ещё один резон: усадьба на Амуре. Та самая, где убили семью Василия. Да, именно так относился к произошедшему Алексей. Ведь он не знал этих людей, они были ему чужими. Шувалов долго думал: стоит ли её восстанавливать или лучше оставить памятником? Сможет ли он жить там, где произошла трагедия? Теперь он был уверен, что сможет. Если даже «Палкинъ» не вызвал у него ни страха, ни отторжения, ни неприязни. Неужели, всего за каких-то полгода этот мир изменил его настолько сильно?

— Сегодня не получится, — ответил Оболенский, умело расправляясь со стерлядью. — Князь ждёт нас на ужин. Да и Голицына нам надо забрать с собой. Георгий Михайлович ясно дал понять, что Голицын должен быть рядом с тобой постоянно. Не надо испытывать его лояльность, Лёш. Тебе и так твою самовольную выходку простили.

— Ладно, понял, что был не прав, — вздохнул Алексей. — Георгий не тот, с кем можно играть втёмную. А к князю нам обязательно?

— Мне — да, — ответил Михаил. — Если я хочу сохранить нормальные отношения с семьёй. Но твоё отсутствие поймут.

— Миш! Ты всерьёз думаешь, что я оставлю тебя одного? — Алексей протянул руку и накрыл ладонь Оболенского своей. — Ты ведь из-за меня во всё это влип.

— У меня был выбор, — серьёзно ответил Оболенский. — Как и у любого другого человека. Тот, кто говорит, что ему не оставили выбора, — просто лукавит. Не хочет брать на себя ответственность и ищет возможность переложить её на других. Лёш, я не девица, чтобы прикрываться тобой, как щитом.

— О чём ты? — растерялся Шувалов.

— О том, что если я принял какое-то решение, то я принял его сам. Не надо думать, что ты меня куда-то втянул. Если я пошел за тобой, значит этот вариант выбрал я. Как с семейным скандалом. Я знал, к чему приведёт мой отказ подчиниться главе рода и что это мне не простят. Правда, последствий ожидал менее тяжких, но это уже другой разговор.

— Я тоже сам принимаю решение идти с тобой к Оболенским, — улыбнулся Алексей.

— Ну если так… Чем займёмся до вечера? Может в театр? — предложил Михаил.

— Не, скучно там. Вот скажи, Миш, почему здесь документальные хроники есть, а художественного кино нет?

— Что такое это «кино»? — удивился Оболенский. — И где — здесь?

— В Петрограде, — поспешил выкрутиться Алексей. — А кино… Это как театр, только представление записывается на эфир.

— А зачем? Уж лучше в театр сходить. Там всё вживую идёт и можно оценить работу актёров. А если пьесу на эфир записать, то какой в ней смысл?

— Ну, можно показать людям то, чего они никогда раньше не видели и не увидят. Ведь в театр море не привезёшь, а на эфире можно показать настоящий шторм, только без угрозы для жизни. Согласись, многие бы хотели увидеть пустыню, тропические леса, экзотических животных.

— Тогда лучше в путешествие отправиться, — усмехнулся Оболенский.

— Не понимаешь ты, Миш, да? Это аристократы могут взять авиетку и полететь куда угодно. А обычные люди? Мещане, крестьяне? Только они не могут бросить свою землю и работу, да и денег у них на путешествие нет. А тут можно будет не покидая города посмотреть весь мир!

Оболенский задумался на несколько минут, тряхнул головой и внимательно посмотрел на Алексея.

— Вот прав был Георгий Михайлович. Идеи у тебя, Алексей Константинович, самые необычные. Ты хочешь попробовать показывать в театре вместо пьес хроники Географического Общества?

— Можно и их. А можно на их основе сделать целую историю. Вот, например: построили на верфях огромный пассажирский корабль, и все были уверены в его непотопляемости. И вот отправляется он в своё первое плавание, а на его борту тысяча пассажиров. У кого-то роман завязывается, у кого-то бриллианты крадут… А потом врезается он в айсберг…