Дальний Восток… При его упоминании мечтательно вздыхала большая часть российской молодёжи. В Амурск рвались все те, кто желал связать свою жизнь с наукой. Ведь именно там располагался знаменитый Шуваловский академгородок. Это было не учебное заведение, а то, что именитые магистры презрительно именовали «мастерской». Вот только большая часть их презрения росла из того, что их самих туда не брали. Шуваловку не интересовали диссертации и учёные степени. В Шуваловке ценились новые идеи и изобретения.

Амурск знает немало историй, когда с поезда на вокзале сходил нищий студиоз с тубусом чертежей в руках, а через год патентовал своё открытие. И пусть половина прав на такой патент принадлежала государству, но вторая половина давала неплохой доход. А главное, предоставляла возможность продолжать исследования и гарантировала их финансирование. Никакой университет не был так лоялен к молодым учёным дарованиям. Никто больше бесплатно не предоставлял разнообразное оборудование и расходные материалы для исследований.

Правда, чтобы получить доступ к возможностям академгородка, надо было добиться одобрения своего проекта. Но и тут изобретатели были уверены, что оцениваться будет именно полезность и эффективность, а не громкое имя на титульном листе. Именно это и раздражало тех докторов наук, кто любил примазаться к чужому научному труду только за счёт былой славы. Вот только в Шуваловке она оказалась не нужна.

А вот любители светской жизни, развлечений и отдыха стремились в восточную столицу Империи — Владивосток. В отличие от официального и чопорного Петрограда, Владивосток был ярким и эпатажным. Особой популярностью у дворянской молодёжи он пользовался во время «восточных каникул». Когда государи, вернувшись после ежегодного визита в Хэйан, оставались во Владивостоке до конца июля.

Балы и приёмы, что устраивались в это время в восточной столице, ни капли не походили на петроградские. На них не было чётко расписанного регламента, а барышни не записывали очерёдность обещанных танцев. Такие вечера больше походили на студенческие гуляния, где можно смеяться в голос, а не скромно улыбаться, прикрываясь веером.

Но самым ожидаемым событием «восточных каникул» был маскарад в императорской резиденции. Костюмы к нему готовили так же тщательно, как и к Рождественскому балу в Петрограде. Вот только критерии были другими. На этот приём требовалось перевоплотиться полностью. Чем дальше от настоящей личности, тем лучше. А яркие маски с наложенными плетениями Эфира и Воздуха, которые меняли голос, помогали оставаться неузнанными до того момента, пока распорядитель не объявит их снять.

Произойти это могло в любой момент: хоть за столом, хоть во время танца. И это придавало особую пикантность — посмотреть на того, с кем же ты общался. И тогда бравый гусар вполне мог очутиться барышней, а дородная матрона — бывалым моряком, капитаном I ранга. Но особой удачей было оказаться в этот момент рядом с государями. Их, конечно, пытались вычислить, но не всегда получалось. Так, в прошлом году, никто и подумать не мог, что маска вредного ворчливого старика, поносящего современные нравы, скрывает под собой Алексея Николаевича. А начинающим поэтом, надоедающим всем окружающим своими не самыми удачными стихами, будет Георгий Михайлович.

Конечно, старшему поколению такой регламент совсем не нравился, но что поделаешь, коли в этом безобразии принимают участие сами государи? Оставалось только вздыхать и надеяться, что в первых числах августа они вернутся в Петроград, и жизнь светского общества до следующей весны войдёт в привычную благообразную колею.

Во Владивосток стремилась не только дворянская молодёжь, но и обычным людям было что посмотреть. Одной из главных достопримечательностей города была фильмотека. Аристократическое общество к «мёртвому театру» относилось презрительно, а вот жители и гости города с удовольствием платили по рублю, чтобы посмотреть записи Русского Географического общества о жителях Африки, индейских городах Теутиуакана или амазонских джунглях. Ничего другого пока на фиксаторах не было, потому что Георгий Михайлович лично запретил Шувалову записывать спектакли и балет. «Аристократы не поймут» — коротко объяснил он свою позицию.

Ещё одной достопримечательностью Дальнего Востока была скоростная железная дорога, соединяющая Амурск и Владивосток. Её особенность была в том, что поезд шел не по наземному, а по подвесному рельсу, поднятому на высоту около ста метров. Шел напрямую, оставляя под собой тайгу и мелкие речушки со скоростью лишь в половину меньше, чем у авиетки. Правда, состав был только один и ходил три раза в неделю. В девять утра он отходил от вокзала Амурска, через час сорок делал единственную остановку в Хабаровске и ещё через час прибывал на вокзал восточной столицы. Обратно из Владивостока он отправлялся в пять тридцать пополудни и в начале девятого вечера был в Амурске.

По будням вагоны редко заполнялись полностью, а вот в воскресенье купить билет на экспресс было практически невозможно. Обеспеченные жители Амурска использовали его как развлечение. Всего за пять рублей они имели возможность провести выходной день в столице и вечером вернуться домой. Многие выезжали целыми семьями. Тем более, что пассажирские места экспресса представляли из себя не лавки, как в обычном поезде, а кресла, которые раньше ставили только в авиетках. Можно было отвлечься от суеты вагона, смотреть вниз, на верхушки деревьев и представлять, что летишь.

— Дался тебе этот поезд, — вздохнул Михаил, устраиваясь возле окна.

— Это моё детище, Миш.

— Которое приносит тебе одни убытки. Лёш, чтобы экспресс себя оправдывал, билет на него должен стоить не меньше сорока рублей.

— Зато он делает репутацию региону, — категорически возразил Алексей. — Такого нигде нет, даже в Петрограде. И если ездить в Хабаровск и Владивосток на нём, а не гонять авиетку, то я в конце месяца даже в прибыли оказываюсь.

— Спасибо, хоть не в общем вагоне, — усмехнулся Михаил.

Личный вагон князя Шувалова был первым сразу после локомотива и дверь, ведущая дальше в состав, открывалась только изнутри. То есть, при необходимости они могли выйти в пассажирские вагоны, а вот оттуда к ним гости попасть не могли. Разве что по приглашению.

— Академгородок ты тоже критиковал, — припомнил Алексей. — А, между прочим, Вышинский уже почти закончил двигатель. Ещё пара месяцев и он будет готов к тестированию. Если двигатель выдержит воздействие Государя и не отключится, то можно будет думать над его модернизацией.

— Модернизацией? — переспросил Михаил. — Так его что, нельзя использовать?

— Миша, этот двигатель размером с большой обеденный стол. Засунуть его в танк не получится, даже если тот увеличить вдвое! Но знаешь, я буду счастлив, если он просто будет работать.

— Как тебе такое вообще в голову пришло?

— Ну, всё началось пять лет назад с Эфира…

Всё действительно началось с Эфира, а точнее с попытки Алексея понять, что же это такое. И, не долго думая, он задал это вопрос своему личному Эфирнику — Варе Дёминой.

— Эфир — это всепроникающая, всесоставляющая среда в которой движутся волновые и корпускуляные потоки, — просто пояснила она.

Школьную физику и химию Алексей помнил, но плохо. Они никогда не были его любимыми предметами, но всё же что-то в голове сохранилось. Эфиром, вроде, называли ароматическое масло?

— Хмм… — нахмурился Алексей. — А разве волны распространяются не по воздуху?

— Нет, — покачала головой Дёмина. — Волны распространаются по Эфиру. Потому что если воздух убрать, то волны всё равно проходить будут. Если совсем просто, то Эфир — это проводник всех волн. Световых, звуковых и корпускулярных, то есть, потока частиц. И они же все, вместе взятые, и есть Эфир. Если теоретически из какого-то места убрать весь Эфир, то оно просто перестанет существовать вообще.

— Подождите, а как тогда закачивают и откачивают Эфир?

— Не весь Эфир, а определёный его, хмм, спектр. Вот представьте радугу… — Варя мазнула рукой по столу и перед Алексеем появилясь та самая радуга.

— Как вы это сделали? — изумился Шувалов.

— С помощью средних визуальных слоёв Эфира, — пояснила Дёмина. — Позвольте, Ваша Светлость, я по-порядку? Вот эти разные цвета похожи на слои Эфира. И между ними так же, как и в радуге, нет чёткой границы. Они плавно переходят один в другой. Верхний слой — это так называемый «лёгкий Эфир» или Эфир Света. Именно с ним работают Световики, когда создают даровые лампы, фейерверки и так далее.

— И Аврору, — вспомнил вдруг Алексей.

— Да. Аврора — это наилегчайший спектр Эфира. Для большинства он находится за гранью восприятия, и только уникумы из одарённых Света могут с ним работать. За лёгким Эфиром идёт Эфир разреженный. На нём работает телеграф. Там все так прозрачно, что его не только видят все Эфирники, но и могут перехватить, перенаправить, послать или получить сообщение с любого телеграфа.

— А как Эфирники их видят? Глазами?

— Ваша Светлость, вот вы могли бы объяснить слепому, как вы видите предметы на расстоянии? Как отличаете дерево от человека и как понимаете, с какой скоростью движется машина?

— Наверное, нет… — признался Алексей.

— Вот и я не могу вам объяснить, как вижу эфирные каналы. Позвольте, я продолжу? Следующий слой Эфира — уплотнённый. Это уже диапазон работы аппарата Попова, к которому прижилось название «эфирник». Именно в этом спектре перемещаются звуковые волны. То есть, чем плотнее Эфир, тем больше он пропускает через себя информации, и тем меньше скорость проходящей по нему волны. Свет же быстрее звука… — Варя на секунду усомнилась в том, что Алексею известен этот факт и тут же пояснила: — Ведь в грозу мы сначала молнию видим, а потом слышим гром. Хотя на самом деле всё происходит одномоментно.

— Да, я знаю, — смутился Алексей, понимая, что Дёмина сейчас объясняет ему, как дитю неразумному.

— Так вот, это означает, что любая информация материальна, равно как и то, что материя - информативна. А это значит, что с помощью Эфира её состояние можно изменить. Перевести из одного в другое и обратно. Следующий слой — это средний Эфир. Визуальный. Как раз с помощью него я и показала вам радугу. И именно так записывают информацию на фиксаторы. Высокочастотными колебаниями между изображением и звуком, добиваясь их одинаковой скорости. С его же помощью можно заглянуть в любое место. С вашего разрешения могу продемонстрировать. Какую комнату в доме вам показать?

— Давай кухню, — кивнул Алексей.

Дёмина провела рукой по воздуху, словно протирала стекло, и перед Алексеем возникло нечто, напоминающее экран с рваными неровными краями, в котором он увидел плиту и суетящуюся кухарку.

— Можно расширить обзор, можно добавить звук, — Варя сдвинула руку и изображение поменяло ракурс, как будто кто-то повернул камеру наблюдения, а Алексей услышал стук металлического половника и голоса.

— Это ведь односторонее окно? — уточнил Алексей. — Они нас не видят и не слышат? И даже не подозревают, что за ними наблюдают?

— Так точно, Ваша Светлость.

— И что, Эфирники везде так могут? — нахмурился он.

— Если это родовое владение, то только после получения разрешения. Иначе Эфир блокируется защитой. В городе, если не лезть в государевы учреждения, то в пределах прямой досягаемости одарённого Эфиром. Обычно это от ста до трёхсот метров.

— То есть, я вам сейчас дал разрешение использовать такое в моём доме?

— Для демонстрации, — пояснила Варя. — Как только я закрою окно, разрешение будет аннулировано. В родовой защите такие моменты предусмотрены сами собой плетениями Разумников. Без полного осознания брошенное случайно разрешение не будет иметь силы. Хотя в данный момент я могу зацепить это окно на фиксатор и даже если после этого я его закрою, то всё происходящее будет записываться до тех пор, пока фиксатор не заполнится полностью.

— Лазейка? — прищурился Алексей. — Скажите, Варя, какой у вас уровень и специализация?

— Мастер Эфира, направление: поиск, сбор и обработка информации.

— Шпионаж?

— Почти, — призналась Дёмина.

— Я начинаю вас бояться.

— Не нужно, Ваша Светлость. Для наблюдения за аристократами требуется особый допуск. Он разовый и выдаётся под конкретное задание. В данный момент у меня такового нет.

— Хороший специалист может обойтись своими глазами, ушами и выводами, — вздохнул Алексей, припоминая, что в том, другом мире разведчики умудрялись добывать сведения без всякого Дара.

— Знаете, Алексей Константинович, — вдруг сменила манеру разговора Дёмина. — Я долго не могла взять в толк, почему майор Елизаров и некоторые другие люди к вам так относятся…

— Как, «так»?

— Леонид Викентьевич боготворит вас. Он ради вас сделает почти всё, что угодно. Разве что против Государей не пойдёт. А недавно я поняла почему. В вас есть какая-то непорочность, которая давно уже не встречается среди аристократов, несмотря на их понятия о чести. И эту внутреннюю чистоту хочется оберегать. Поверьте, Алексей Константинович, в вашем окружении нет и не будет шпионов. Я этого не допущу!

— Варвара Андревна, давайте всё-таки вернёмся к Эфиру, — попросил Алексей, чувствуя себя явно не в своей тарелке.

Дёмина схлопнула демонстрационное окно и продолжила.

— После среднего, визуального слоя идёт плотный Эфир, материальный. С помощью него я могу переместить из той же кухни любой предмет, размером меньше окна и таким весом, чтобы я могла удержать его в руках. Яблоко, табуретку, кастрюлю. А вот шкаф забрать уже не смогу. Даже если открою окно подходящей величины, то попросту не подниму его.

— А если открыть шкаф и взять оттуда стакан? — спросил Алексей.

— Я — не могу. Для меня плотный Эфир — это предел. А то, что вы спрашиваете — уровень гранда. Дело в том, что Эфир хоть и изменчив, но стремится к стабильности. Намеренное вмешательство в материальный Эфир обязательно влечёт за собой разрыв молекулярных связей, а это уже тяжёлый Эфир со всеми его последствиями. В России есть два десятка грандов, которые могут с ним работать. Но опять-таки, необходимо учитывать уровень защиты.

— Когда мы летали на место падения метеорита, вы отнесли радиацию к тяжёлому Эфиру. Что он такое?

— Радиацию? — переспросила Дёмина, задумалась, а потом поняла: — Вы в тот раз так назвали колебания молекулярной трансформации! Да, это один из лучших и самых понятных примеров тяжёлого Эфира. Ведь из чего состоит атом?

— Из протонов и электронов, — припомнил Алексей. — Вроде, положительные и отрицательные, а вместе нулевая… По-моему…

— Ох, Ваша Светлость! Я так понимаю, вы на домашнем обучении были? Видимо, ваш учитель пытался объяснить вам всё в упрощёном виде, — вздохнула Дёмина. — Атом любого вещества состоит из ядра и стабилизирующего облака. Когда стабилизирующие облака атомов врастают друг в друга, образуется молекула. Но я сейчас не об этом. Что такое ядро атома? Это «шарик» из всех слоёв Эфира, где в центре тяжёлый Эфир, а с краю — лёгкий. Атомная масса — это масса именно тяжёлого Эфира, потому что всё остальное против него, как пёрышко против пудовой гири.

— Это же химия, да?

— Да, превращение вещества — это химия, но я сейчас об Эфире. Чем тяжелее элемент, тем больше в нём тяжёлого Эфира, и тем сильнее растягивается вокруг него стабилизирующее облако. В какой-то момент облако рвётся на две части, образуя два уже других атома, а частички тяжёлого Эфира вылетают, как брызги. Истончить и разорвать атом можно у любого вещества, просто у радия это хорошо заметно. Наверное, поэтому ваш учитель и назвал этот эффект — радиацией. И вот гранд Эфирник может запустить или, наоборот, остановить этот процесс. Точно так же, как я могу записать эфирное изображение на фиксатор или стереть его.

— То есть, гранд Эфирник может создавать из одного химического элемента другой?

— Может. Только забудьте эти сказки о превращении свинца в золото. Чтобы накачать пуд свинца нужным количеством Эфира, гранд потратит несколько месяцев, да ещё и без всякой гарантии, что подобрал нужные пропорции. Ведь в свинце наверняка будут примеси, которые загрязнят золото. И стоимость полученного пуда будет меньше, чем он мог бы за это время заработать просто выполняя заказы. Поверьте, Ваше Сиятельство, это не выгодно. Пробовали некоторые.

— А я сейчас, Варя, совсем не о золоте подумал…