Усадьба Горецких была небольшой, но ухоженной. Хозяйский дом в шесть окон на фасаде прятался в глубине яблоневого сада. От него полукругом отходили две крытые галереи, по которым в непогоду можно было дойти до гаража или до беседки на берегу небольшого пруда. Перед домом зелёная лужайка и простой фонтан с чашей на ножке.
Хозяином усадьбы был полковник, ушедший в отставку ещё при Александре III. Он был стар и даже дряхл. Редко покидал свою комнату, а если такое случалось, то передвигался по дому на коляске. Так что фактически хозяйкой поместья была его правнучка девятнадцатилетняя Анна Лавровна.
Барышня Горецкая и предположить не могла, какие события последуют за появлением на их подъездной дорожке той странной авиетки. Сначала она просто мешала проезду, а стоило только Анне Лавровне пожаловаться в жандармерию, как и вовсе из города прислали целую роту солдат, которые полностью перекрыли дорогу. Теперь не то что трудно, вообще проехать невозможно стало. Два дня она просидела в поместье, пытаясь воззвать к разуму военкома, а на третий им сообщили, что прибывает Государь. И не куда-нибудь, а к ним.
Анна пробегала весь день, готовясь к прибытию высоких гостей и облегчённо вздохнула только к ужину. Все встречены, размещены, слугам указания даны, стол накроют к восьми. Выйдя на балкон, барышня Горецкая оглядела двор и невольно зацепила взглядом ту странную авиетку, отчего в душе тут же всколыхнулась обида.
Анна Лавровна считала себя культурной и воспитанной. В тот, первый день она же вежливо попросила пилота освободить дорогу. Только вместо объяснений её обругали. И не просто нахамили, а матом! Недовольно нахмурив брови, Анна решила во что бы то ни стало вытребовать себе извинений. В конце концов, она вынуждена оказывать этому хаму гостеприимство. А тому мужлану самому в голову не придёт, так что придётся напомнить.
Развернувшись, Анна вышла из дома и направилась к гаражу, рядом с которым ту авиетку и разместили. Остановившись в десятке метров, она немного понаблюдала, как семилетний мальчик что-то рисовал на мольберте, поставленном сбоку от авиетки. Перевела взгляд на пилота, который о чём-то беседовал с родовым техником князя Шувалова и решительно направилась в их сторону.
— Сударь, будучи гостем в моём доме, может вы хоть сейчас принесёте мне извинения? — вскинув голову, без обиняков спросила Горецкая.
— А мне есть за что извиняться? — удивлённо спросил Соколов.
— Например, за те грубые слова, которыми вы меня изволили обозвать, только за то, что я попросила вас освободить дорогу. Или для вас норма — сравнивать барышню с продажной портовой девкой?
— Я, конечно, приношу извинения, да только вам нагрубил не я, — заявил Соколов понимая, что скрывать наличие Антона уже нет никакого смысла. — Вы, видимо, с моим напарником разговаривали.
После этих слов Горецкая внимательнее вгляделась в лицо пилота. Внешность хама она не сильно запомнила, но вот то, что тот однозначно был моложе, поняла.
— Прошу прощения, сударь, что была невнимательна и плохо разглядела лицо собеседника, — поджала губы Анна. — Ужин подадут к восьми. Для гостей накроют в бальном зале, для сопровождения — в столовой.
Нервно одёрнув манжету рукава, Горецкая удалилась. Василькова проводила её задумчивым взглядом и вздохнула.
— Я вот так никогда не научусь! В какие платья не выряжай, во всех крестьянка крестьянкой. Зато вон, дитятко уродилось, — кивнула она на Максима. — Весь в шуваловскую породу! Меня рядом с ним не за мать, за няньку принимают.
Соколов хмыкнул, вспомнив своё первое впечатление.
— Знаю, что непохожа на княжескую родню, — по своему поняла Василькова смешок Соколова. — Да что там, мы с Глебом сами в шоке были, когда узнали, что у нас Васька графских кровей.
— Васька — это ваш муж? — уточнил Соколов, припоминая, что у Максима отчество Васильевич.
— Да, младший брат Алексея Константиновича.
— А Глеб это сын?
— Нет, Васильков это. Мы же троицей венчаны: Глеб, Васька и я. Только Василий от своей фамилии отказался, поэтому мы Васильковы, а не Шуваловы. Зато Максимка ну прямо граф! Особенно как у дядюшек в поместье погостит, так возвращается ну вылитый Михаил Александрович. Не дай боже руки чем испачкает — полчаса платком оттирает. Да и по манерам сразу видно чей Максимка любимый племянник!
Тем временем Максим снял с мольберта лист и подошел к ним.
— Вот, маменька, схема двигателя, как и просили, — потянул он Васильковой лист.
Соколов кинул на него мимолётный взгляд и чуть не уронил челюсть. Там действительно был нарисован самолётный двигатель в разрезе и разборе. Некоторые компоненты были вынесены стрелочками за корпус и имели пояснения. Но как?! Как Максим смог изобразить схему, если не то что в сам двигатель, в отсек даже не заглядывал?!
— Молодец! — похвалила сына Василькова. — А теперь марш в дом переодеваться. За одним столом с Государем будешь. А Их Светлости скажи, что мамка занята и потом поужинает.
— А вы чего, Василиса, с сыном не идёте? — спросил Соколов.
— Не Василиса я, а Василий! — рассмеялась Василькова. — И не шутка это, в паспорте так записано. А за главный стол не хочу. Не люблю я эти культурные вечера, когда вспоминать приходится какой кусок на какую вилку накалывать. Больше мороки, чем еды. Вот никогда не понимала, чего все так за жизнью аристократов следят? Ах, у Мусиной новый фасон платья! Ах, у Смирновых на приёме подавали бразильский шоколад! И охота же людям вот это всё обсуждать?
— Так потому и обсуждают, что завидуют и хотят того же самого, — Соколов вспомнил, как его бывшая залипала на сторисах звёзд, время от времени подсовывая ему под нос экран со словами: посмотри, как люди завтракают, как отдыхают и во что одеваются.
— Не понимаю я этого, — фыркнула Василькова. — У нас на улице живёт одна такая. «Ах, Василь Алексевна, была я в Петрограде в Мариинке! Там так!.. Ах, какие актёры, ах, какой спектакль! Куда там нашему театру?!». Ну и что вы думаете? Попросила я Алексея Константиновича, отвезли меня в Петроград да на премьеру. Да, красиво внутри, ходят все разодетые, шампанское тебе с канапе подают. Но чего-то большого восторга от спектакля я не испытала. Народу в зале полно, мест свободных нет. Да только из ложи совсем плохо видно. Это ещё Алексей Константинович к Государям напросились, потому как своей ложи-то нет. Ну вот с государевой ещё нормально — прямо смотришь, хоть и далеко. А другие все боком сидели. С тех пор я как-то с опаской к подобным восторгам отношусь.
***
— Леонид Викентьевич, надо бы часы Соколова из залога выкупить, — попросил после ужина Алексей. — И штурмана найти. Два дня прошло, а у него документов нет и денег самая малость. Не мог он уйти далеко.
— Завтра съезжу с Соколовым за часами, — кивнул Викентич. — А насчёт поисков — это вы Варвару Андреевну просите. Её специализация. Пусть хоть направление укажет, где искать.
— Варя?
— Займусь с утра, — кивнула та. — Для большей эффективности мне бы Разумника в пару.
— Вместе поедем, Варвара Андреевна, — заявил Михаил. — Алексей Константинович, насколько я понял, вплотную самолётом займётся.
— Да, Максим сказал, что тот полностью готов к полёту, только топлива нет. Государь мне Строганова отдаёт. Тот Земельник, вот и будем думать что проще: создать нужную смесь или попробовать поставить на самолёт двигатель Вышинского. Максим утверждает, что имеющегося стендового образца хватит, чтобы получить необходимые мощности. Проблема лишь в том, что он не подходит по размеру и не имеет нужных разъёмов.
— Всего лишь? — ехидно хмыкнул Михаил. — Знаешь, Лёш, я порой поражаюсь тому, как ты обозначаешь проблемы!
На следующее утро Михаил с удивлением поглядывал на присланную машину и жандарма за рулём. Устроившись на заднем сидении, он взглянул на Дёмину и уточнил:
— Куда едем, Варвара Андреевна?
— По скупкам, Ваша Светлость. Ежели Соколов заложил часы, то и Воронцов наверняка сделал то же самое. А жандармерия знает в городе всех, да и их присутствие избавит от некоторых проблем.
— Хорошо, только пожалуйста, Варя, называйте штурмана Антоном. А то, когда я слышу, что
Воронцов
чего-то заложил, то у меня возникают неверные ассоциации.
— Так точно, Ваша Светлость!
Начали они с той самой скупки, где отметился Соколов. Но ничего подозрительного Варя там не нашла. Проехались ещё по трём. Но и в них было пусто.
— Что ещё осталось в городе? — спросила Варя у жандарма.
— Только ювелирный магазин Якова Моисеевича, но он Земельник — чувствует камни и металлы, поэтому на мелочёвку не разменивается. И десяток неофициальных ростовщиков, кто порой краденое скупает. Только они свою деятельность не афишируют и чужаку о них неоткуда узнать.
— Давайте сначала в ювелирный, затем вернёмся на обед, а дальше по «тёмному» списку, — велела Дёмина.
Магазин Якова Моисеевича встретил их респектабельным спокойствием и вниманием самого хозяина.
— Чем я могу помочь многоуважаемым стражам порядка и угодить Их Светлости? — чуть склонил он голову, обратив внимание на форму и погоны Вари.
— Покажите мне всё, что вы покупали или брали в залог за последние три дня, — потребовала Дёмина.
— Прошу вас, — пригласил за собой хозяин. — У Якова Моисеевича всё прозрачно. Яков Моисеевич краденое не берёт. У меня защита даровая стоит от Разумников! Всех, кто с дурными намерениями приходит — сразу подсвечивает!
— Ну, защита так себе… — скривился Михаил. — Даже слабенький Разумник обойдёт играючи.
— Помилуйте, милостивый государь…
— Ваша Светлость! — тут же поправила Якова Моисеевича Дёмина.
— Помилуйте, Ваша Светлость, — тут же исправился тот. — У нас в Ростове одарённых двенадцать человек вместе с вашим покорным слугой! И из них — ни одного Разумника.
Тем временем Яков Моисеевич выложил на стол десяток ювелирных украшений, три ордена и пару часов.
— Вот, извольте-с, всё, что приобрёл за последние три дня!
Михаил снова с интересом смотрел, как Дёмина брала в руки вещь, крутила и откладывала в сторону. Он видел это в каждой лавке и вот теперь любопытство взяло верх.
— Варвара Андреевна, как вы собираетесь понять, что именно заложил Антон?
— Информация, Ваша Светлость, — ответила она. — Каждая вещь хранит в себе информацию. Кто и где её сделал, кому принадлежала и кто последний держал в руках. Но мне работать с неживым сложнее, чем вам с людьми. Здесь нет чёткости, всё спутано, перемешано, наложено одно на другое. Как если бы при вас одновременно разговаривал десяток человек и каждый рассказывал о своём, перебивая остальных. В этом гомоне тяжело понять что к чему, но сейчас я ищу чуждость… Да! Вот оно, Ваша Светлость!
Варя протянула открытую ладонь и Михаил увидел лежащий на ней крест.
— Яков Моисеевич, вспоминайте, кто вам его принёс?
— Я, Ваша Светлость, на память не жалуюсь. Почтальон это был. По выправке бывший военный, но форма сильно поношена и пуговицы не чищены. Да и свежаком от него несло, хотя ещё полдень был. Такой, знаете, ещё не опустившийся, но уже на грани. Сказал, что это семейная реликвия, только на мой взгляд — последнее пропивать начал.
— Внешность вспомнить можете?
— Могу, но не точно, — признался Яков Моисеевич.
— Ваша Светлость, вы когда-нибудь образы снимали?
— Да, Варвара Андреевна. Берите бумагу. Яков Моисеевич, посмотрите на меня и вспомните посетителя.
Поймав образ, Михаил коснулся виска Вари. Руки Дёминой, лежащие на чистом листе бумаги дёрнулись и от них во все стороны стала расползаться неравномерно окрашенное пятно, словно к листу поднесли огонь. Пятно залило всю бумагу, добралось до края и Варя убрала ладони. А на листе бумаги остался будто выжженный рисунок почтальона.
— Сколько заплатили? — поинтересовалась Дёмина.
— Десять рублей.
Варя тут же вытащила кошелёк и достала червонец, протянув его ювелиру.
— Помилуйте, барышня, а как же мои дети? Я что скажу им? Что их почтенный отец за десять рублей купил, за десять продал, а зачем суетился?
Фыркнув, Дёмина добавила ещё два рубля к червонцу и убрала крест и портрет в кошелёк.
— В почтовое управление! — велела она жандарму, когда они сели в машину.
А вот в Управлении в дело пришлось включиться Михаилу, точнее, князю Шувалову. Ибо Варю вместе с сопровождающим их жандармом принялись вежливо пинать из кабинета в кабинет. На пятый раз Михаил разозлился и шарахнул кулаком по столу. В прямом и в переносном смысле. И тут же нашелся ответственный по кадрам, а в срок «до вечера» были обещаны списки уволенных за последние десять лет сотрудников.
— Как получите — начинайте обход, — велела Дёмина жандарму. — Вопрос ко всем должен быть один: где форма? У кого есть — вычёркиваете из списка. А тех, у кого нет — мы с Их Светлостью навестим и побеседуем.