Покинув кабинет особиста, Антон невольно отметил, что приставленные к нему дружинники светлейшего князя никуда не делись. И вроде бы в затылок не дышали, изображая из себя конвой, но и из поля зрения не выпускали. Хоть время было уже и позднее, но Антон решил в комнату к себе пока не возвращаться, по крайней мере до того момента, пока его настойчиво не попросят. Потому что ему надо было принять решение.

А подумать было над чем. Во-первых, светлейший князь Воронцов. Человек явно влиятельный, богатый и совсем не приятный в общении. Эдакая квинтэссенция всего того, что так раздражало Антона в сословном обществе. Хозяин и господин, который привык, что по щелчку пальцев все тут же бросаются выполнять его желание. И в этом он был до безобразия похож на своего тёзку из другого мира. Отец Антона тоже считал, что когда он возвращается домой, то все должны бросать свои дела и всячески обихаживать кормильца.

Истины ради надо сказать, что работал прораб Воронцов действительно много. Уходил из дома в семь утра, а приходил около десяти вечера. И так шесть дней в неделю, а порой бывало что и семь, если по срокам не успевали. Зарабатывал тоже немало, вот только у детей в семье папы не было. Именно папы, который бы интересовался успехами, с которым бы можно было поехать на рыбалку или поправить забор на даче. Вместо него поздно вечером приходил уставший, раздражённый мужик, разговаривающий со всеми исключительно в приказном тоне вперемешку с матюгами.

Мать в семье Воронцовых дети тоже видели не часто. Фельдшер травмпункта, она регулярно брала дежурства, иногда не бывая дома по полутора суток. Уходила утром на работу, оставалась в ночь и сразу же на следующий рабочий день. Вот и получалось, что Антон с малолетства был на попечении старших сестёр, которым не было до него особо дела. Им проще было сунуть в руки семилетнему пацану планшет и забыть о его существовании.

Там он и жил — в сети. Там впервые и ощутил всю несправедливость жизни. Почему одни катаются на яхтах, водят крутые машины и летают по заграницам, а они не могут себе позволить даже слетать в Турцию, потому что на шее висит ипотека, автокредит? Будь Антон постарше, он мог бы догадаться, что фотография парня за рулём крутой машины вовсе не означает, что эта тачка принадлежит ему. Что, возможно, это просто рядовой работник автосалона, перегоняющий её из мойки в бокс. Вот только детский разум всё принимал за чистую монету. И рядом не было никого из взрослых, кто бы пояснил, объяснил, рассказал.

У сестёр свои девичьи интересы, и они тоже завидовали посту с итальянским завтраком на фоне лазурного моря. Мать тут же начинала шпынять за учёбу и пилить всех детей, что они слишком много времени сидят в телефоне. А уж к тому мужику, что приходит вечером, вообще лучше с такими вопросами не подходить. Ответ будет один: работать надо, а не бездельничать.

Вот и познавал Антон мир самостоятельно как мог, кидаясь из крайности в крайность. И чем старше он становился, тем яснее понимал, что его раздражают вовсе не успешные и богатые люди. Им Антон завидовал, но без разъедающей черноты, а с толикой восхищения, что они сумели попасть в струю, найти свою нишу, создать себе имя. А вот их дети бесили до зубовного скрежета. Натыкаясь на очередной пост о том, как какой-то режиссёр подарил внуку детскую машинку, стоимостью в несколько миллионов рублей, Антон всегда возмущался, чем этот пятилетний пацан такое заслужил? Чем он лучше другого детсадовца? Ответ на это был только один — вся заслуга этих детишек лишь в том, что они родились в нужной семье.

А однажды, ища материал для научной работы о Великой Отечественной Войне, Антон наткнулся на биографию Сталина. И задумался очень надолго. Больше всего его поразило то, что сын генералиссимуса воевал на фронте, а сам Иосиф Виссарионович не делал никаких попыток оградить его от трудностей.

«Его нельзя было держать в тылу. Человек он был активный, моторный, смелый. Летал прекрасно, на фронт рвался, и его место было, безусловно, там… Было у него три ордена Красного Знамени. Причём один из этих орденов был бесфамильным. Увидел его в воздухе командующий армией. Это было в 1941 году в Мценске. На аэродром Мценска налетели немецкие бомбардировщики. Василий туда полетел на незаряженном самолёте и вытолкал этих бомбардировщиков лбом, отогнал. Командующий армией сказал: «Вот этого лётчика я награждаю орденом Красного Знамени» — писали в википедии о Василии Иосифовиче.

Никакого призового места за свою научную работу Антон тогда не получил. Учителя посчитали тему не раскрытой, а переписывать Антон отказался. Потому что это уже было для него неважно. У него появился кумир и мечта, а ещё не навязанное кем-то, а лично выстраданное убеждение, что вся «золотая молодёжь», спекулирующая именем и живущая на деньги родителей, достойна только презрения. Все должны начинать в равных условиях, а уж там как хватит таланта. Именно с этим внутренним флагом Антон поступил в авиационный, непонятый ни матерью, ни отцом.

Но сейчас вопрос стоял о другом: как быть? В любом случае светлейший князь сразу идёт лесом! Армия или шарашка? Какая армия с его ногой, которая болит так, будто в неё раскалённый штырь загнали?

— Вот ведь интриган хренов! — выругался в полголоса Антон. — Но зачем тогда о себе рассказал?

Ответ мог быть только один — это не тайна. Те, кто надо, всё знают. А кто не знает — тому не надо. Например, как Соколову. Командира Антон уважал как пилота, но не понимал, как человека. А вот особиста понял. Желая сподвигнуть Антона к добровольному сотрудничеству, он нехило так показал на своём примере чего можно добиться. Заодно и проверку ему устроил: проболтается или нет?

— Ну что, Тёмыч, сыграем в «Царь горы»? — в пустоту спросил Антон. — Мы с тобой начали с одних вводных, с одной точки, но пошли разными путями. Ты оторвался на два корпуса, а я всё ещё топчусь внизу. Не пора ли начать взбираться?

В этот момент Антон понял, что его зацепила та фотография в газете. Больно, обидно, но по-честному. И теперь Соколов ему нужен как стимул, чтобы идти вперёд. Как якорь, за который можно зацепиться и не возненавидеть этот чёртов сословный мир.

***

Михаил смотрел на сидящего за столом супруга и испытывал огромное желание коснуться его восприятия. Почувствовать, понять с чего вдруг всегда осторожный Алексей решил раскрыть своё происхождение перед штурманом? Да, Лёша попытался объяснить свою мотивацию, но Михаил буквально интуицией понимал, что там все гораздо глубже произнесённых слов. И вот это «глубже» он никак не мог уловить.

Помаявшись сомнением пару секунд, Михаил всё же решил не идти на поводу у своего искушения, по достоинству оценив сказанную Олегом Николаевичем фразу: «Если ты хочешь иметь то, что никогда не имел, то тебе придётся делать то, чего ты никогда раньше не делал». Ещё в Москве, проанализировав цитату, Михаил восхитился её простоте и глубинному смыслу.

Потуги людей добиться чего-то в своей жизни не меняя при этом привычного уклада и мышления похожи на то, как муха бьётся в стекло в попытке вылететь наружу. Сколько бы раз она это не делала, всё равно останется внутри. Чтобы как-то изменить ситуацию, нужно или искать щель или лететь к двери, то есть в противоположном направлении. И вот он сам сейчас похож на ту муху, что семь лет пыталась пробиться во внутренний мир Алексея. А ведь он, словно сквозь тонкое прозрачное стекло, видел всё. И мысли, и чувства, и тайны. Но всё равно так и продолжал оставаться по другую сторону понимания. Так может и правда стоит изменить тактику?

Задушить в себе искушение оказалось не так уж и сложно. В конце концов первое, чему учат Разумников, это контроль и воля. Без того и другого Разумник никогда не перешагнёт уровень ученика. Но своя обратная сторона есть у всего. Прекрасно умея собираться для работы, Разумники часто срываются в чём-то другом. Тот же Олег Николаевич имеет огромную неискоренимую тягу к чужим секретам. Она настолько велика, что великолепный аналитик, гранд, светлейший князь вполне может забраться как вор в чей-нибудь кабинет, если посчитает риск оправданным.

А вот в душе Миши непрерывно бились два демона. Один, взлелеянный с детства, звался гордостью, а может, и гордыней. Он твердил, что нельзя подчиняться чужому мнению, а нужно всех гнуть под себя. Второй, рождённый касанием Звезды, был страх оказаться ненужным. Да, их брак нерасторжим, но ведь вокруг много случаев, когда состоя в браке люди живут каждый своей жизнью, игнорируя друг друга. И этого Миша боялся больше всего.

Вот эти два демона и не давали ему жить спокойно. Когда он соглашался во всём с супругом, гордыня твердила, что так нельзя. А когда, идя у неё на поводу, он принимался утверждать своё положение, просыпался страх потерять. В этом противоречии и была причина его перепадов настроения. Как на качелях: то в одну сторону, то в другую. И никак не получалось найти ту золотую середину равновесия.

— Лёш, ты зачем признался Антону? — спросил Михаил, поднимаясь с дивана.

— В чём? — с наигранной простотой уточнил Алексей.

— В том, что ты тоже из другого мира.

— И когда же я это сделал? — вскинул бровь Алексей.

— Когда… — начал Михаил, замолчал и усмехнулся. — Действительно, ты не говорил. Я понял, потому что знал. Антон так решил, потому что услышал что-то близкое себе. Но всё же…

— Затем, Миш… — более серьёзно ответил Алексей, — …что очень внимательно прочитал характеристику, которую принесла мне Варя, поговорив с Соколовым. Ты обратил внимание, как легко Артём Валерьевич обходит скользкие темы? Практически не врёт, но говорит так, что собеседник сам приходит к нужному мнению. Прямо как я сегодня. Вспомни сейчас, как Соколов отозвался о напарнике?

— Хорош как специалист, но слишком категоричен в жизни. Делит мир на чёрное и белое, но не по общепринятому, а по своему внутреннему критерию. В отстаивании своего мнения бывает несносен, — на память процитировал Михаил.

— Вот! То, о чём я говорил! Соколов дал ему исчерпывающую характеристику. Там в середине было ещё дополнение — поклонник Сталина. Но ни Варя, ни ты не обратили внимания на два слова! А всё потому, что вы не знаете кто такой Сталин. А я знаю.

— И кто же это? — прищурился Михаил.

— Иосиф Джугашвили. Один из лидеров смуты семилетней давности. Человек, который смог взять власть в том мире, но не смог в этом, потому что был арестован. Антон — революционер и противник монархии. Соколов нам об этом в открытую заявил, но такими словами, что никто не понял. Признаться честно, я после такого стал подумывать, как бы прибрать Артёма Валерьевича в Третье отделение. Уж больно он легко водит всех за нос, даже Разумников.

— Всё равно не вижу проблемы, — пожал плечами Михаил. — Думать и считать Антон может всё, что угодно. В России хватает всяких разных оппозиционно настроенных кружков, многие из которых с твоей же, Лёша, подачи и организованы. И тобой же финансируются.

— Не можешь остановить — возглавь! — рассмеялся Алексей — Мы с Государем всё это обсудили уже давно. Уж лучше знать всех недовольных в лицо и держать руку на пульсе, чем оказаться слепым и глухим! Но сейчас разговор об Антоне. Я собираюсь ему подарить встречу с кумиром.

— С каторжником? — нахмурился Михаил.

— Нет, что ты! Иосиф Джугашвили давно уже законопослушный гражданин Российской Империи. Признаться честно, сначала я хотел добиться его высылки. Но после того, как Алексей Николаевич раскопал историю с Пугачёвым, я не стал уподобляться Екатерине II. Вместо этого, спустя полтора года в тюрьме, Иосиф Джугашвили был помилован и отправлен на родину. А уже там, с моей ненавязчивой рекомендации, на него обратил пристальное внимание мтавари Дадиани. И, женив Иосифа Виссарионовича на своей пятой правнучке, Давид Ливанович сделал его своим военачальником. Так что в данный момент «товарищ Сталин» готовит Батум к обороне в случае Османской агрессии.

— Но я всё равно не понимаю твоей откровенности… — нахмурился Михаил. — Ты даже Государям в этом не признался, а тут…

— А тут «земляк за границей». Вот скажи, Миша, как ты в кругосветном путешествии отнесёшься к подданному Российской Империи, встреченному тобой где-нибудь в песках Сахары?

— Мне будет интересно с ним поговорить… — задумчиво ответил Михаил.

— А если этот человек окажется в плачевном положении? И попросит тебя помочь ему вернуться на родину? Поможешь?

— Думаю, да.

— Дашь тысячу рублей, чтобы он смог уладить свои проблемы и купить билет?

— Дам.

— Миша, ты дашь тысячу рублей попрошайке на улице?

— С чего бы это?! — возмутился Михаил.

— Вот тебе и ответ на вопрос. В чужой среде мы все тянемся к своим. Мы им верим, как доверяем попутчику в поезде, оставляя им на сохранность свои вещи. Не допуская мысли, что пока ты обедаешь в вагоне-ресторане, твой сосед может что-то украсть из багажа. Я стал для Антона своим среди чужих. Кому он ещё сможет поверить, кроме меня?

— Соколову? — предположил Михаил. — Артём Валерьевич ему ближе, чем ты.

— Дальше! Миша, они не друзья — они соперники. Хотя… Что-то же заставляет Соколова оберегать Антона. Да, именно оберегать, а не выгораживать. Артём Валерьевич своего штурмана не защищает. Он о нём заботится. Как может. И мне интересно почему…