Дилюк Рагнвиндр всегда был достаточно сдержан и не позволял эмоциям овладевать собою, в какой ситуации он бы ни находился.
Правда, только если ситуация эта не касалась его несносного сводного брата, Кэйи Альбериха.
Пусть Дилюку и не хотелось признавать это долгое время, даже после их разрыва Кэйа оставался для него совершенно особенным человеком. Только он, этот тощий смуглый выпивоха с неприлично глубоким вырезом рубашки и не по-мужски широкими бёдрами мог обнажить душу невозмутимого винного магната до такой степени, как тот не был способен раскрыться даже перед самим собой… Хотя, какое уж тут «даже»! Со дня роковой дуэли Дилюк строго-настрого запретил себе думать о брате, но не думать, конечно, не мог ― и мысли эти, не оформившиеся толком, вертевшиеся только где-то на задворках сознания, порой вырывались наружу самым грубым и неожиданным для самого Рагнвиндра образом.
Они с Кэйей уже давно преодолели ту стадию конфликта, что заключалась в бездумном игнорировании существования друг друга, ― если закрыть глаза на то, что скупыми письмами они всё же обменивались, ― но ни о каких даже нейтральных отношениях между ними и речи быть не могло. Впрочем, и отрицательными их назвать было сложно ― Дилюк самолично приглашал брата на ужин и был даже почти рад, когда тот и впрямь приходил, но оба они сидели при этом как на иголках, разговаривая ни о чём и старательно избегая смотреть друг другу в глаза… Смешно! Аделинда с Путешественницей, из-за которых Кэйа, в сущности, и согласился однажды на всё это мероприятие, неловко улыбаясь и теребя воротник от необъяснимого волнения, наверняка украдкой хихикали теперь над ними и не брезговали посплетничать, но это Дилюка волновало мало. А вот Кэйа…
Почему же ему всякий раз хотелось, чтобы этот обыкновенно бесцеремонный нахал, которому ни в коем случае не следовало доверять, сидел и робел перед ним в его же доме, краснея, как девчонка, и тщетно пытался скрыть своё состояние за фальшиво бравадными шутками? Разве Дилюк упивался так своей властью, мстил сводному брату за тот давний и почти уже забытый обман? Нет. Кэйю на винокурне никто не держал, и лишь на первый раз он сбежал, как трус, сочинив самую дурацкую из всех возможных отговорок, ― после он стал приходить сам, даже когда не поступало прямого приглашения, и чаще один, нежели с Путешественницей. Какая уж тут власть! Да и сам Дилюк в присутствии Кэйи ощущал себя теперь как-то иначе: он не чувствовал вполне обыкновенного для себя раздражения, как когда тот влетал с ноги в «Долю Ангелов» и требовал налить ему чего-нибудь покрепче, отпуская при этом совершенно отвратительные шутки в его адрес ― эти шутки проскальзывали у Кэйи и сейчас, но скорее как защитный механизм от собственного же страха, нежели дешёвый трюк для привлечения внимания. Более того, Рагнвиндр неоднократно ловил себя на мысли о том, что ему не хотелось и дальше держать свою душу за семью печатями — хотелось почувствовать себя свободным, хотелось впустить брата обратно… в своё сердце?
Дилюк невесело хмыкнул, натягивая перчатку. О да, между ними было кое-что. Очень давно, и нечто совершенно невинное, но всё же было. Конечно, тогда они оба были ещё несмышлёными подростками, светлыми, несломленными… Едва ли какие-то трепетные поцелуи семнадцатилетних мальчиков, тонувших в высокой траве, могли теперь что-то значить для двух взрослых и огрубевших мужчин. Они оба изменились. Кэйа ― особенно. А впрочем…
Он болтал о чём-то несущественном, беспрестанно теребя свою длинную тоненькую прядку, перекладывал одну ногу на другую и нервно улыбался, прикусывая неумолимо дрожащую нижнюю губу. То и дело стрелял взглядом в сторону Дилюка и тут же отводил его, едва встречался с колкими рубиновыми глазами брата. Сжимал бёдра так сильно, что ткань штанов начинала белеть, опасно натягиваясь на красивых ногах капитана.
Дилюк неожиданно вспомнил о том, как его удивил тот факт, что всегда казавшийся беспечным и ветреным Кэйа так берёг в своей душе воспоминания об их общем детстве… Тот случайный разговор на архипелаге Золотого Яблока задел его на живое и никак не выходил из головы… впрочем, как всё, что было связано с Кэйей, как бы он ни старался изгнать его из своих мыслей.
Его ребяческие шалости. Блестящий, небесно-прекрасный глаз. Звонкий, так почти и не сломавшийся потом голос. Неловкая, но бесконечно нежная забота. Заразительный восторг на занятиях верховой ездой. Их общее горе и радости. Худое, но неизменно крепкое братское плечо. Едва слышное признание и невесомый поцелуй, а за ним ещё один, и ещё… Мерзкая, облегчённая ухмылка. Ещё одно признание, разбивавшее всё в прах. Кровь… Вина, разъедающая сердце, но умело скрытая за окаменевшим лицом.
Как же глупо и бесславно всё это кончилось!.. Тем более при учёте того, что в глубине души Дилюк всегда знал, что что бы ни было писано у него на роду, капитан без кавалерии всецело принадлежал Мондштадту, и не раз доказывал это. Впрочем… Нет.
Кэйа принадлежал не Мондштадту. Он принадлежал ему самому.
Осознание отдалось резким уколом в области сердца, изгоняемые ранее воспоминания разом вернулись в голову, вращаясь в ней бешенным калейдоскопом, и Дилюк не удержался от рваного вздоха, сокрушённо опустив плечи. К чему же тогда были все эти его глупые принципы, если они не принесли ему… и не только ему ничего, кроме боли? Конечно, Кэйа был неправ, столько лет скрывав правду о себе. Конечно, он грубейше ошибся с моментом, когда следовало раскрыть карты. Но был ли прав сам Дилюк, превратив импульсивную вспышку гнева в многолетнюю ссору, пострадавшей стороной в которой был отнюдь не он сам?..
Кэйа вдруг звонко рассмеялся, заставив Рагнвиндра вздрогнуть от неожиданности. Капитан, похоже, разговаривал сам с собой, ведь не получал от погружённого в свои мысли брата хотя бы номинальных знаков внимания, но даже при этом умудрялся дрожать так, будто над ним стоял как минимум десяток Фатуи с ружьями наизготовку… Невыносимо. Слишком принуждённый смех. Слишком топорные жесты. Так ещё и эти зубы, мявшие уже припухшую и алую…
― Хватит губы кусать, глупый, ― грубовато выпалил Дилюк, оборвав пустую речь брата на полуслове и резко подался вперёд, заставляя его вжаться в спинку дивана, но ещё не нарушая личных границ в такой мере, чтобы это можно было расценить однозначным образом. Сердце его стучало где-то в горле, мешая говорить и мыслить здраво.
Впрочем, вот куда эти здравые мысли его и привели!..
― А? ― зрачок шокированного Кэйи в один момент расширился до того, что напоминать собой стал уже скорее чёрную дыру, нежели звезду. ― Д-да кто тут ещё глупый!..
― Я, ― честно прошептал Дилюк, впившись почти невидящим взглядом в трепещущие, искусанные губы брата, что пытались теперь неосознанно сложиться, напрячь его колючие смуглые щёки… И потянуться к Рагнвиндру навстречу.
Дилюк наклонился ближе, на расстояние выдоха. Ярко выраженный кадык Кэйи нервно гулял туда-сюда, но отстраниться он не захотел, хотя такая возможность у него была. Сомнений уже не оставалось, но Дилюк хотел, чтобы брат сделал решающий шаг сам. И сам определил, что должно было послужить этим шагом.
Кэйа приподнялся на локтях, принимая более удобную позу, и из-под его чуть сбившейся повязки показался уголок шрама, оставшегося с того рокового дня ― Дилюк дрогнул и зажмурился. Захотелось спрятаться. Натянуть на лицо безразличную маску и послать всё к чёрту. Но если Кэйа простит его за это… У него появится шанс простить и самого себя. Если же нет ― его сейчас оттолкнут. Скажут что-нибудь едкое, как сок валяшки, и уйдут… И больше никогда не вернутся.
Невольно сжавшиеся губы внезапно обожгло холодом.
Сердце в один момент упало в пятки.
Повисшая всего лишь на мгновение тишина разорвала барабанные перепонки.
― Ты и правда глупый, братишка, ― негромко усмехнулся Кэйа, механически облизывая губы и не без страха, но твёрдо глядя в распахнувшиеся перед ним рубиновые глаза. ― Я люблю тебя, и никогда не отказывался от своих слов, что бы ты там себе ни надумывал. А это всё… ― сглотнув, он неловко подцепил повязку одной рукой и отбросил её в сторону. ― Пусть оно останется в прошлом.
Дилюк не находил слов. Не находил воздуха, дыша так часто, будто только что провёл тяжёлый бой. Не находил мыслей. В висках мучительно пульсировало, и он боялся пошевелиться. Боялся, что всё, что он сейчас мог видеть и слышать, ему просто чудилось. Боялся сделать что-то, что развеяло бы этот одновременно жуткий и прекрасный сон…
Шрам, как ни странно, почти не портил лица Кэйи. Даже напротив, казалось, что без него он не выглядел бы так прекрасно и органично, глядя на Дилюка теперь обоими глазами, один из которых был, правда, подслеповат и малость косил, но какое это имело значение?
Эти глаза любили его. Ждали. Улыбались.
Дилюк Рагнвиндр всегда был достаточно сдержан и не позволял эмоциям овладевать собою, в какой ситуации он бы ни находился.
Правда, только если ситуация эта не касалась его любимого человека, Кэйи Альбериха.
Дилюк так резко и жадно впился в его раскрытые губы, что с них невольно сорвался кроткий, тут же скраденный братом стон, а всё тело Кэйи рефлекторно подалось к нему навстречу, прижимая к себе и нежно обвивая руками широкую спину в противовес языку, который рваными толчками вторгался в его рот. Рагнвиндр был неопытен, грубоват и импульсивен, его руки сами собой и невесть зачем стаскивали рубашку с тонких дрожащих плеч капитана, а зубы периодически прихватывали губу, которую он же и запретил кусать, но всё это не мешало Кэйе с головой войти в процесс, казавшийся совершенно нереальным, и отвечать на поцелуи так страстно и трепетно, будто это было в последний раз.
В какой-то момент Дилюк отстранился и едва ли рухнул на плечо брата, жадно хватая ртом воздух — дыхание его совершенно сбилось, как сбилась и причёска, и ворот костюма. В общем-то, и сам он выбился из своей привычной оболочки, закостенелого кокона, запрещавшего делать и чувствовать... Это было странно. Волнительно. Страшно. Но самое главное, ему ответили взаимностью. Его Кэйа...
Кожа на плечах и спине капитана была настолько мягкой и нежной, что походила на бархат, а её едва ощутимый запах попросту сводил с ума. Дилюк неосознанно ткнулся в неё носом, щекоча своим неровным дыханием, и Кэйа, сдавленно хихикнув, провел дрожащей рукой по спине самого брата, оглаживая его сквозь одежду. Дилюк же, встрепенувшись и дернувшись от этого жеста, точно от электрического разряда, внезапно впился зубами в незащищенную кожу чуть правее основания шеи капитана и яро втянул в себя воздух, сжимая рукой его плечо едва ли соображая толком, что и зачем делает.
Кэйа звонко вскрикнул от боли, но тут же заткнул себе рот ладонью — только того и не хватало, чтобы его услышал кто-то из прислуги и застал здесь, с юным мастером, в таком виде... Отняв руку и слегка дёрнув пылающим плечом, он усмехнулся какой-то своей мысли и, повернув голову к брату, аккуратно зализывавшему укус, поцеловал того в щеку сквозь волосы. Пальцы Дилюка в ответ ещё крепче сжались на его оголённой порозовевшей коже, губы нежно сомкнулись на ранке, а сам он тихонько выдохнул, запуская вниз по спине целую волну мурашек:
— И я тебя люблю, мой... — Рагнвиндр замолчал, точно подыскивая подходящее слово, но Кэйа отозвался быстрее:
— Да, твой. Всегда был и буду, — его разгоряченные губы сложились в кроткую, но искреннюю улыбку. И пусть он не мог в этот момент видеть лица Дилюка, капитан убедился — это не сон. Это их общее счастье.
Дилюк слегка приподнял голову, всё ещё лёжа на плече Кэйи, и обвёл холл винокурни уже чуть помутненным влагой взглядом. Зацепился за ляпистую вазу, всегда раздражавшую и радовавшую глаз, и смежил веки, чувствуя, как по щекам скатывались крошечные капли, а уголки губ сами собой ползли вверх.
Теперь они оба действительно могли улыбаться.
Примечание
Спасибо за прочтение!)