Так сложилось, что Константиновский дворец уже несколько веков был резиденцией высших чинов Российской империи. Все канцлеры, действительные тайные советники, генералы, адмиралы и прочие имели в Константиновском дворце собственные апартаменты. Как жилые, так и рабочие.

Всех под одной крышей начал собирать ещё великий князь Константин Николаевич. Контр-адмиралу, шефу Морского кадетского корпуса, шефу лейб-гвардии Финляндского полка, и просто деятельному человеку, не очень нравилось, что для решения какого-то вопроса требовалось вызывать человека к себе и учитывать его время в дороге. А если в процессе понадобится кто-то ещё? Вот и принялся Константин Николаевич зазывать ведомственных глав погостить в его летней резиденции.

В итоге, удобно оказалось не только великому князю. Высшие чины Российской империи оценили удобство жизни за государственный счёт и возможность решить любой насущный вопрос сразу после завтрака, а то и во время него. Так что вскоре апартаменты в Константиновском передавались вместе с должностью. И при любой проблеме тоже летели сюда.

В отличие от Зимнего дворца, где требовалось беспрекословно подчиняться требованиям императорского этикета и внутренним правилам, Константиновский был отдан ведомствам на растерзание. Здесь каждый пёкся о своей безопасности и конфиденциальности, так что внутри государевой защиты строилась ещё и защита индивидуальная. В итоге, Константиновский дворец стал представлять из себя многослойно усиленную крепость, которая осталась неприступной даже после падения государевой защиты. Так что не удивительно, что именно сюда, ценой своей жизни, Николай II отправил супругу и детей.

Ужин в Константиновском проходил напряжённо. Император Михаил явно тяготился своим положением, а также необходимостью во всем слушать своих советников. Не добавлял ему хорошего настроения и тот факт, что пришлось долго объясняться с супругой. Натальи Сергеевны за столом не было. В Константиновском её попросту игнорировали, не принимая даже как мать будущего императора. Да, здесь уже никто не сомневался, что Михаил Александрович недолго проносит корону.

А вот мнение его сына, Георгия Михайловича, по этому поводу узнать не удавалось. В отличие от отца Георгий был молчаливым и немного замкнутым молодым человеком. Глядя на него, Олег Николаевич Воронцов всегда вспоминал крылатое выражение «в тихом омуте черти водятся». Так вот, «черти» там точно были. Но вот какие именно, Олег Николаевич понять так и не смог. И дар Разумника тут был бесполезен: Георгий Михайлович был Зеркальным.

Достаточно редкий дар, но бесполезный сам по себе. Потому что для применения дара Зеркальному нужен «фон». При контакте с Огненным мастером — он отразит его уровень и сможет зажечь огненный вал. При эфирнике — чувствовать и изменять движение волн, а вот касаясь его своим даром, Олег Николаевич видел в Зеркале самого себя, гранда Разумника. Читать такого бесполезно. Оставалось уповать на мимику, жесты и собственную наблюдательность.

— Олег Николаевич, если ситуация в Петрограде стабилизировалась, то может стоит вернуться в Зимний и провести коронацию Георгия по всем правилам? — хмуро спросил Михаил II.

— Михаил Александрович, ситуация в Петрограде сейчас похожа на «глаз бури». Тихо-то тихо, но засвистеть может в любой момент. Поймите правильно, чтобы передать корону Георгию, вы должны разобраться с мятежниками полностью. Только тогда народ и дворянство одобрит вашего преемника. Смерть государя императора наша армия пережила сравнительно спокойно, но ваше отречение произведёт на неё ошеломительный эффект. Этим самым вы вынете основной стержень из русской государственной жизни — способность государя защитить свой народ. Сейчас бастарда на троне не примут, и на пути революции уже не будет преград. Всё перейдёт в состояние бесформенности и разложения! Только представ императором перед народом и назвав Георгия цесаревичем, вы узаконите его положение. Но не раньше!

— Тогда, чего мы ждём? — вдруг подал голос Алексей Николаевич. — Почему сидим под защитой Константиновского? Почему не прибудем в Зимний и не выйдем к народу? Почему сейчас не покажем, что престол Российский есть и будет?!

— Потому что мы до сих пор не нашли Шувалова. Нынешние события — не просто страница истории. Это — горькая Весть Распутина. И перебить её может только другая Весть. Иначе бесполезно, иначе сущее всё равно возьмёт своё.

— Как вы сказали, Олег Николаевич, сущее всё равно возьмёт верх. Вы можете сидеть здесь, а я не хочу больше! Я уже не цесаревич, но я всё ещё дворянин! Я воспитанник артиллерийского училища и моё шефство над ним никто не снимал! Я возвращаюсь в Петроград. Если будет нужно — с оружием встану на его защиту!

— Алексей! — возмутилась Александра Фёдоровна, но была перебита смешком княжны Вяземской.

— Да дело говорит, Алексей свет Николаевич! И я тоже засиделась на «земле». Мои девочки сейчас воздух над Петроградом охраняют. Да так, что от одного их вида у мужиков штаны топорщатся. Да только не спереди, а сзади!

— Мария Владимировна… — укоризненно посмотрел на Вяземскую Воронцов и встретил в ответ прямой ехидный взгляд.

Княжна Мария Вяземская умела вести себя в обществе, но не всегда хотела. Эмансипированная, после рождения двух договорных детей, Воздушница отличалась дурным нравом и властностью. Организованный ей пятнадцать лет назад Женский Лётный Корпус был полной противоположностью Институту Благородных Девиц Смольного. Если последний выпускал нежных впечатлительных созданий, стремящихся поскорее выйти замуж и переложить все проблемы на супруга. То Корпус Вяземской принимал к себе только эмансипированных дам любого сословия и выпускал бесстрашных лётчиц. Настоящих оторв, таких, что, хоть фраза княжны была и грубовата, но реальности соответствовала полностью.

— Поможете добраться до училища, Мария Владимировна? — не обращая внимания на недовольство матери, спросил Алексей.

— Лично доставлю! — пообещала Вяземская.

Вернувшись после ужина в свои апартаменты, Олег Николаевич Воронцов застал Сергея Шувалова за чтением.

— Что нового за императорским столом? — спросил Шувалов, откладывая книгу.

Невысокое положение не позволяло ему делить трапезу с императором. Для таких, как он, гостей столовая была другая. Та самая, в которой обедала-ужинала морганатическая супруга императора Михаила II — Наталья Сергеевна Вульферт.

— Алексей Николаевич изволили взбрыкнуть и возжелать подвигов. И не только он. Если Михаил Александрович не остановит его своей императорской волей, что маловероятно, то уже завтра Вяземская с ним встанет на Воздух.

— Я не то хотел услышать. Но судя по тому, что ты начал со сплетен, Олег, про моего Алексея нет ничего нового, — вздохнул Шувалов.

— Ищут, Серёжа, ищут. Все ночлежки, вокзалы, больницы проверяются регулярно. В моргах всё время дежурит кто-то из моих Разумников со слепком внешности. Ты же знаешь, мы уже раз десять прибывали на опознание. И всё были не те. Значит, он жив, Серёжа, — тихо сказал Воронцов, обошел Шувалова со спины и положил ладони на плечи.

— Я хочу на это надеяться… — вздохнул Шувалов и, наклонив голову, прижался виском к плечу.

Но внезапно тихий вечер был нарушен появлением адъютанта.

— Олег Николаевич, донесения с пометкой «срочно». Вы велели нести в любое время.

— Спасибо, Юра, свободен, — кивнул Воронцов, принимая стопку бумаг.

Сев в кресло, он начал читать, откладывая просмотренное в сторону. Но затем вдруг замер, задумался и вернулся к уже прочитанному, перемешивая бумаги, выхватывая то одно, то другое.

— Олег?.. — с вопросом окликнул его Шувалов.

— Сергей! Ты должен это видеть! — заявил Воронцов, кивнув на донесения.

Дождавшись, пока Шувалов просмотрит всё, Воронцов откинулся на спинку кресла и окинул того ехидным взглядом.

— Что скажешь, Серёжа?

— А что ты хочешь от меня услышать? Будь эти все люди передо мной — я бы тебе рассказал о них больше, чем известно им самим. Но бумаги?.. Я в них не силён.

— Неужели не заметил закономерности? Сегодня, начиная с семи вечера и до… — Воронцов взглянул на часы, — полдесятого, по всем фронтам прошла череда интересных событий. В Выборге Свечников застрелил Ульянова и ещё десяток деятелей, фактически обезглавив революционеров. Три мятежных полка сложили оружие. Князь Георгий Евгеньевич Львов решил лично покаяться перед государем батюшкой и прислал целый роман, в котором не только перечислил всех заговорщиков, но и дал точное их местонахождение. Заодно и сам себя посадил под домашний арест, заявив, что будет покорно ждать высочайшего решения и примет его любым и с честью. Честь, понимаешь? Везде честь офицерская! По всей России, одномоментно. А ведь сюда и сегодняшний демарш Алексея Николаевича и Вяземской хорошо вписывается…

— Весть?

— Да, Серёжа, такое может сотворить только Весть. Алексей Шувалов жив, а мы не там ищем. Не среди нищих его искать надо, а среди военных. Или хотя бы в их обществе. Голицын сказал, что в бильярдной он пел… Кабаки, Серёжа! Надо искать нового певца в кабаках, где бывают наши офицеры!

***

По возвращении из Михайловского дворца и памятного вечера, Алексей почувствовал, что его признали своим. Мятеж в городе притих, но мародёрства и грабежей хватало. Сильно поредевшая жандармерия, что приняла на себя первый и самый жестокий удар от «народных дружин» и очумелого от вседозволенности населения, теперь занималась только расследованиями. А патрулирование и общественный порядок легли на плечи армии и казаков.

Безликая форма Алексея дополнилась казачьей папахой и войсковой нашивкой. А ежедневные рейды стали привычкой, как и тяжесть боевого нагана, адаптированного под даровые патроны. Последние вообще стали для Алексея настоящим откровением. Выглядели они как обычные патроны, но окрашенные в яркие цвета. Красный, белый, синий… В зависимости какое плетение в них было вложено. «Огненный» срабатывал как коктейль Молотова, поджигая всё то, во что попадал, даже камень. Действие «громового» было похоже на взрыв гранаты, а воздушный прекрасно работал против толпы: ударяя по ушам звуковым хлопком, дезориентируя и раскидывая в стороны, как при ураганном ветре.

Зато теперь каждый вечер они возвращались в казармы, из-за чего службу Алексей стал воспринимать, как обычную работу. Хоть десятка и относилась к нему, как к дитю неразумному, Алексей не обижался, прекрасно понимая их правоту. И только благодарил, когда после ужина Фёдор тащил его на стрельбища. После таких занятий Алексей, чаще всего, просто вырубался от усталости.

Но были и ночи, когда не спалось. Когда мысли не желали уходить, а роились и будоражили память. И тогда Алексей мысленно возвращался в «Палкинъ», жесткая армейская кровать мысленно трансформировалась в не менее жесткий бильярдный стол, а под закрытыми веками проступал внимательный взгляд и тихий шепот. Призрачный собеседник казался так близко, что протяни руку и коснёшься чужих губ. И Алексей протягивал, обнимал подушку, представляя себе, что кладёт голову на плечо, закусывал губу и отдавался на волю фантазии. Его больше не смущало, что объектом тайных желаний был один и тот же образ. Человек, с которым ему больше никогда не суждено увидеться…

— Батько, отпусти с другами в город? — вдруг попросил за ужином Фёдор. — У нас с Петро сын родился!

— Казак, значит? — прищурился атаман. — С другами не пущу — кабы не сцепились ни с кем. Только со старшими. Собирай народ, со мной пойдете.

Гуляк набралось человек двадцать. Вся десятка Фёдора, три сложившиеся пары, Дезертир, Стрелок и Василь с батькой. Алексей понимал, что попал в эту компанию исключительно как аниматор, но и за это был благодарен. Кабак долго не выбирали — завалились в ближайший, где столов хватило.

— Фёдор, а что значит: «У вас с Петро сын»? — после первых поздравлений спросил Алексей.

— Так мы ж венчанные, — усмехнулся урядник. — Фёдор Пётр Краснов и Пётр Федор Краснов. Мы из одной станицы, и нас с самого начала до́рогами звали. А три года назад Ксанка к нам пришла. Хочу, говорит, в оружейники пойти, да в училище девку не берут. Эмансипация нужна. Вот и сговорились, что как сына родит — так сразу волосы обрезать может. Первой дочка была. Уже два годика скоро будет. А в этот раз уходили — Ксанка на последнем месяце была. И вот вчера сыном разродилась!

Гулянка набирала обороты, и уже через полчаса Алексей взялся за гитару.

***

— Миша, ты когда нормально спал в последний раз? — спросил Воронцов, чуть склонив голову на бок.

— Четырёх часов мне хватает, — упрямо поджал губы Оболенский. — На благо Российской империи стараюсь! Даже государев акт есть, о том, что найти горевестника — первоочередная задача.

— Кого ты обманываешь, Миша? — прищурился Воронцов. — Я же тебя насквозь вижу. Не ради воли государевой ты жилы рвёшь… Зацепил тебя род Шуваловых и не отпускает. То вражда до крови, то…

— Он другой, Олег Николаевич! — вскинул голову Оболенский.

— Знаю, Мишенька, знаю. Поэтому и ратую за то, чтобы найти Шувалова как можно быстрее. Он же, светлая душа, всё от чистого сердца делает. Да только голову ему задурить легко. Вот как попадёт под революционное влияние и пожелает от всей своей души, чтобы страной крестьяне управляли…

— Тогда я совсем не понимаю вас, Олег Николаевич. Чем вам не нравится моё желание найти Алексея, если оно полностью совпадает с интересами государства?

— А тем, Мишенька, что если пошлёт тебя Шувалов с твоим «желанием», то ты мне опять сцену безобразную закатишь?

— Никак нет, Ваше Сиятельство! — вытянулся в струнку Оболенский. — Урок запомнил, ошибок прошлого повторять не собираюсь.

— Хорошо, — удовлетворённо кивнул Воронцов. — Иди уже. Вижу неймётся тебе. По какому кругу-то уже злачные места обходишь?

— Не по первому, — признался Оболенский. — Вдруг Алексей не каждый день появляется?

Кто б сказал, сколько в Петрограде кабаков, таверн, пивных, трактиров и погребков? Несколько сотен? Полтысячи? А может и вся тысяча. И это не считая дорогих рестораций, в которые Оболенский не заходил, прекрасно понимая, что никто не возьмёт туда на работу человека с улицы и без документов.

Конечно, не он один регулярно обхаживал заведения. Алексея Шувалова искала и гвардия, и рынды. И, тем не менее, Оболенский продолжал с завидным упрямством обходить по вечерам злачные места. Не ради выпивки и веселья, а потому что чувствовал, что должен найти… Не горевестника — Алексея. Михаил никогда не считал, сколько заведений он посещал за ночь. Колесил по Петрограду, до тех пор, пока глаза на ходу не закрывались. Иногда дремал в машине, рискуя попасть под руку лихим людям. И появлялся в Константиновском уже утром, когда снова сводили мосты, чтобы сразу заступить на службу, а вечером опять в Петроград.

А сегодня ещё, как назло, дождь начался. И не просто морось, а настоящий ливень. Оболенский притормозил перед лужей, чтобы не обрызгать выбравшихся их подвальчика на свежий воздух подвыпивших офицеров и, в тот момент, когда хлопнула входная дверь, до его слуха донеслись звуки гитары.

В этом заведении Михаил бывал не раз. Обычный трактир и никаких певцов тут никогда и в помине не было. Единственное, чем он привлекал внимание — близостью полковых казарм. Но ведь сейчас кто-то играет или показалось? Долго размышлять Оболенский не стал. Припарковал машину и бегом добежал до ступеней, стараясь промокнуть не так сильно. Толкнул дверь и тут же застыл, услышав весёлый перебор и чистый красивый голос, который бы не забыл никогда в жизни.

— Ты меня не забывай, облака в реке уснули

Я вернусь дождем в июле, ты меня не забывай!

Милый друг, не скучай, я вернусь, ты так и знай,

Может днем, а может ночью, ты меня не забывай!

Милый друг, не скучай, я вернусь, я знаю точно,

Может днем, а может ночью, ты меня не забывай!

Оглядев зал, Оболенский сразу же увидел казаков, занявший большой стол и гитариста в войсковой форме и сдвинутой на затылок папахе. Доиграв последний аккорд, он опустил гитару к ноге и потянулся за налитой рюмкой.

— Алексей? — окликнул его Оболенский и стремительно направился в столу. — Шувалов!

Парень обернулся и Михаил расплылся в улыбке.

— Алексей! Нашелся!

— Миша… — растерянно произнёс он и поднялся навстречу. — Ты жив?..

Жалобно звякнула струнами упавшая гитара, а Михаил уже крепко обнимал его за плечи.

— Нашелся, поверить не могу! — отстранился Оболенский и посмотрел прямо в глаза.

— Так это, Артист, и есть твой до́рог, которого ты считал мёртвым? — вдруг пьяно спросил сидящий напротив урядник.

Оболенский буквально физически почувствовал, как напрягся после этих слов Алексей. От него полыхнуло возмущением, неловкостью и каким-то волнением. В этот момент Оболенский готов был проклясть болтливого казака и их простецкие порядки. Ни такта, ни уважения, ни вежливости! Вот разве можно выносить такие вещи на всеобщее обозрение, не заручившись согласием? Алексей вздрогнул и попытался стыдливо отстраниться, отводя взгляд. Оболенский в каком-то отчаянном порыве прижал его к себе ещё крепче, чтобы вселить уверенность, и тут же отпустил.

— Олег Николаевич! Я нашел Алексея Шувалова! «Трактиръ» возле Измайловских казарм! — радостно сообщил он в эфирник и через паузу добавил. — Понял!