— Олег Николаевич? — переспросил Шувалов, глядя на Оболенского. — Неужели он ещё не забыл о моём существовании?

— Алексей, — с укоризной в голосе ответил Оболенский. — Мы тебя третью неделю по всему Петрограду ищем! Лиговский канал Водники трижды проверяли. Все ночлежки перетрясли, все подвалы, больницы. Все закоулки, куда мог пойти человек без документов. Лейб-гвардия, рынды, личные дружины светлейших князей Воронцова и Горчакова, корпус Вяземской! Да мы весь город на уши поставили!

Пока Алексей собирался с мыслями и переваривал эту информацию, в разговор неожиданно вступил атаман.

— Так значит, это нашего Артиста было велено искать, аки цесаревича? Да только не похож он на Романова. С чего такая честь?

— Это, Ваше благородие, обсуждать вне моей компетенции, — прищурился Оболенский.

— Михаил, что происходит? — отошел наконец от шока Алексей. — Действительно, с чего такой переполох? Из-за подмены?

— Нет… — поджал губы Оболенский. — Не совсем. Давай дождёмся Олега Николаевича. Я и правда не имею права разглашать информацию.

— Дождёмся, — благосклонно кивнул атаман. — Артист, может пригласишь за стол своего друга?

— Виноват, Ваше благородие, не представился! — вытянулся Михаил по стойке смирно. — Оболенский Михаил Александрович. Корнет Собственного Его Императорского Величества Сопровождения Рындова Двора.

— Краснов Иван Карпович, выборный атаман Войска Донского.

«Краснов?» — молча удивился Алексей. Сегодня он уже слышал эту фамилию. Взгляд Алексея невольно скользнул на Фёдора и Петро. Однофамильцы или родственники? И кто из них? Вместе с этим вопросом в голове Алексея родилась и сотня других. Как-то с самого начала так пошло, что кроме имён да прозвищ он ничего не знал о сослуживцах. Но и они ни о чём не расспрашивали Алексея. Ни о прошлом, ни о том, почему у него нет вещей и документов. Просто приняли к себе человека — как чистый лист… Неужели действительно беспрекословно поверили дару своего атамана?

— Садись с нами, корнет, выпей. У меня внук родился.

— За такое грех не выпить! — поднял тост Михаил. — Но вторую прошу не наливать. Я уже неделю по три часа в сутки сплю.

«Всё-таки сын кто-то из них!» — только и успел подумать Алексей, как входная дверь распахнулась, и в трактир стремительным шагом вошел князь Воронцов в сопровождении десятка рынд и Сергея Шувалова.

— Доброго вечера господа, — едва заметно кивнул он казакам. — Алексей Константинович! Ну и заставили вы нас поволноваться!

— Здравствуйте, Олег Николаевич, Сергей Максимович. Не ожидал просто, что вам будет дело до несостоявшегося наследника.

— Алексей Константинович! — покачал головой Воронцов. — Ну почему я вызываю у вас столько негатива? Беспокоился не только я. Сергей Максимович за вами в Петроград прибыл.

— Может потому, что сейчас несколько интересных вопросов было задано? — прищурился Алексей. — Например, с чего такой интерес к моей особе, чтобы по всему Петрограду искать, да ещё и с привлечением гвардии?

— Я отвечу на ваш вопрос, Алексей Константинович. Но не здесь. Идёмте, — кивнул головой Воронцов, но его внезапно осадил атаман.

— Ты, князь, дружиной своей командуй, а не моим войском! Ежели Артист чего натворил — мне скажи. Я сам решу, что дальше делать.

— Никто на твоё войско не посягает, атаман. А Алексей Константинович у нас к рындову двору приписан. По прошению, лично поданному государю, дабы выслужить графский титул. И уже через три дня обязан прибыть на службу. Так что это моя вотчина, атаман!

— А меня никто не хочет спросить? — вскинулся Алексей. — Может, мне не нужно это наследство?

— Не нужно — откажетесь, — миролюбиво ответил Воронцов. — А сейчас — прошу за мной.

— Я под арестом? — поджал губы Алексей. — И это мой конвой?

— Ну что вы, Алексей Константинович! Вы же не государственный преступник. Вы у нас государственная ценность. А это — ваша охрана.

— Погодь, князь! — снова заговорил атаман. — Прошение може и подписано, да только казачье войско ничем не хуже рындова двора для выслуги. И я не отдам своего бойца, ежели только он сам от войска не откажется!

— Атаман… Не нагнетай. Ты понятия не имеешь, во что ввязываешься!

— Ну так объясни мне, князь! Пошто бойца моего силой к себе тянешь?

Воронцов замолчал и пристально уставился на атамана. Всю эту перепалку Алексей предпочитал слушать молча, буквально кожей ощущая, как накаляется градус враждебности. Причём из-за него и на пустом месте. Оболенский тоже молчал, только придвинулся ближе и положил руки на плечи. Наконец Алексей решился:

— Олег Николаевич, пожалуйста, ну объясните вы всё. Неужели вам так сложно? — попросил Алексей. — Батько принял меня, когда я совсем в отчаянии был. И сейчас я не хочу быть неблагодарной свиньёй, что отказалась от друзей ради какого-то титула.

Воронцов перевёл взгляд на Алексея, вздохнул и покачал головой.

— Хорошо, Алексей Константинович. Я уступлю вашей просьбе. Только это не кабацкий разговор. Хочешь узнать ответ, атаман, тогда лети с нами.

— Фёдор, заканчивай банкет. Чтобы через час все были в казарме и никаких конфликтов! Передо мной ответишь. Приказ ясен?

— Ясен, батько, — совершенно серьёзно кивнул урядник.

— Василь, со мной! — велел атаман и поднялся из-за стола.

До места добирались на авиетке. Летели не долго — минут десять. Но за это время Алексея успело посетить дежавю. Снова «летучка», сопровождение из рынд и снова впереди неизвестность. Вот только Михаил, в этот раз, не буравил его ненавидящим взглядом, а жался ближе и всё старался коснуться ненароком. Будто боялся, что Алексей снова исчезнет. А Алексей, словно в той машине, прижимал к себе гитару, пытаясь заслониться ей от всего мира.

И вновь кабинет Воронцова. Но сейчас Алексей больше не чувствовал себя испуганным и потерянным. Присутствие атамана придало ему чувство защищённости и надёжности.

— Располагайтесь, господа, где удобно, — предложил Олег Николаевич. — Разговор у нас будет не долгий, но сложный.

Заняв свое кресло и дождавшись, пока рассядутся остальные, Воронцов продолжил.

— Ты хотел знать, атаман, отчего я бойца у тебя забираю? Ответ будет краток. Алексей Константинович у нас горевестник! — Воронцов сделал паузу, чтобы насладиться произведённым эффектом, и продолжил. — Вот только, в отличие от большинства горевестников, Алексей Константинович — светлая душа. И с твоим даром Зрячего, атаман, ты тоже это увидел.

— Увидел, — кивнул батько. — Там, на Николаевском вокзале, он сиял словно бриллиант в мусорной куче.

— Вот это и делает вас особенным, Алексей Константинович, — повернулся к нему Воронцов. — В вас нет ненависти к людям и нет ненависти к своему дару. Ваши Вести не губят, а спасают.

— Какие вести? — удивился Алексей.

— Вам лучше знать, Алексей Константинович. Но лично мне известно как минимум о двух. Первую свою Весть вы произнесли в бильярдной «Палкина». Но коснулась она только Михаила Оболенского и Дмитрия Голицына. Миша вас послушал и надел нагрудный знак, спасший ему, в итоге, жизнь. А вот Голицын — нет. Поэтому он до сих пор лежит в медицинском крыле.

Алексей удивлённо обернулся на Михаила и получил в ответ серьёзный взгляд и утвердительный кивок.

— Причём тут я? — не понял Алексей. — И что вообще такое эта ваша «весть»?

— Не моя, Алексей Константинович, — усмехнулся Воронцов. — Ваша. Это ваша воля, ваше желание, которое меняет мир. В прямом смысле реальность подстраивается под вас. Вторую Весть вы произнесли одиннадцать дней назад. Я вам даже точное время назову: между шестью и девятью часами вечера. Вспомните, Алексей Константинович, что вы делали в это время?

— Да разве я так вспомню?.. — растерялся Алексей.

— В тот день мы из Михайловского дворца вернулись, — вместо Алексея ответил атаман. — А в указанное время — ужинали. И поминали павших.

— А вы пели, Алексей Константинович, верно? — подался вперёд Воронцов. — Что-то про героев, про честь воинскую?

— «Офицеры» — тихо ответил Алексей. — Эта песня называется «Офицеры». Но кроме неё я ещё много что пел…

— Тем не менее, Вестью стала именно она. И повинуясь ей, сотни офицеров по всей России вспомнили о воинской чести. Поступили так, как велел им долг, а не собственный интерес или убеждения. Понимаете, Алексей, только потому, что вы спели об этом, — сказал Воронцов и повернулся к Краснову. — Теперь понимаешь, атаман, почему я не могу оставить Алексея в твоём войске?

— Много чего я мог предположить, князь, но не это. Но даже зная истину, я всё равно оставлю ответ за Артистом. Казаки своих не бросают.

— Что скажете, Алексей Константинович? — прищурился Воронцов. — Готовы спровоцировать конфликт? Поставить Войско Донское против императорской гвардии?

— Нет! Не надо конфликтов. Вы говорите, Олег Николаевич, что мои песни меняют мир? Тогда позвольте мне отплатить казакам! — решительно заявил Алексей, переложил гитару и тронул струны.

— Алексей Константинович! Вы поняли, что я только что говорил?! — вскинулся Воронцов. — Уберите гитару!

— Нет. Гитара останется со мной. И я прекрасно вас понял. В будущем вам наверняка захочется «концерта по заявкам», но сейчас я спою то, что хочу!

Под ольхой задремал есаул на роздыхе

Приклонил голову к доброму седлу.

Не буди казака, Ваше Благородие,

Он во сне видит дом, мамку да ветлу.

— И где вы только берёте такие песни, Алексей? — хмыкнул Воронцов.

Не буди, атаман, есаула верного,

Он от смерти тебя спас в лихом бою.

Да ещё сотню раз сбережёт, наверное

Не буди, атаман, ты судьбу свою!*

Зато когда затих последний аккорд, атаман вдруг рассмеялся в голос и хлопнул по плечу Василя.

— Вот теперь ты точно никуда от меня не денешься, есаул! Раз уж сам горевестник назвал тебя «моей судьбой»!

— Ну что ж, раз Алексей Константинович принял благоразумное решение, то я не смею задерживать тебя, атаман, — откинулся на спинку кресла Воронцов и крикнул адъютанту: — Юра, распорядись, чтобы атамана Краснова доставили на моей авиетке к Измайловским казармам!

Дождавшись ухода батьки и Василя, он перевёл взгляд на Шувалова.

— И вы, Алексей Константинович, тоже идите отдыхать. Только гитару оставьте в моём кабинете.

— Нет. Простите, Олег Николаевич, но гитару я не отдам. Она единственное, что у меня есть. И она мне жизнь спасла. Без неё мне сил бы не хватило столько времени держаться на воде, после падения в канал. И без неё я бы просто с голоду умер. Могу пообещать не играть, но отдать даже не просите.

— Хорошо, Алексей, гитару можете оставить себе, — вздохнул Воронцов. — Но в этом случае, поймите меня правильно, первое время без охраны я вас не оставлю.

— Что, снова приставите рынд к моей двери?

— Приставлю, — с улыбкой кивнул Воронцов. — Но надеюсь, вы сжалитесь над Михаилом и не заставите его всю ночь простоять в карауле. Миша, проводи Алексея Константиновича в гостевые покои. С этой минуты и до дальнейшего распоряжения ты приступаешь к его охране. Свободны!

В этот раз комнаты Алексею достались другие. Положив гитару на подоконник, Алексей обошел гостиную, заглянул в спальню и только через минуту обратил внимание, что Михаил остался у дверей.

— Так и будешь стоять там? — нахмурился Алексей.

— Служба такая, — ровно ответил Оболенский.

— Миш… Ну давай хоть ты не будешь надо мной издеваться, а? Просто скажи мне, что Олегу Николаевичу от меня надо?

— Ничего, — вздохнул Оболенский, отошел от двери и остановился возле Алексея. — Горевестника нельзя заставить. Ты можешь хоть сотню песен спеть, но если они не находят отклика в твоём сердце — ничего не будет. Этим и уникален твой дар.

— А что насчёт «Палкина»? Это правда, что та песня тебе жизнь спасла?

— Правда, — кивнул Оболенский. — И шрам на память оставила в виде двуглавого орла.

— Покажи! — вдруг попросил Алексей.

На долю секунды Михаил даже растерялся, но вдруг улыбнулся краешком губ, расстегнул китель, а затем и рубашку. На левой груди, чуть выше соска, был хорошо виден красно-коричневый ожог в виде скошенного овала с нечётким, но вполне узнаваемым контуром двуглавого орла внутри.

— Больно было? — спросил Алексей и осторожно коснулся ожога пальцами.

— Может, и было, но я не помню. Я от разряда сознание потерял, а очнулся уже здесь, в медицинском крыле, — выдохнул Михаил и перехватил ладонью касающиеся кожи пальцы.

От такого простого действия Алексей застыл, как кролик перед удавом, но секундная пауза так и не успела перейти в неловкость. Качнувшись вперёд, Михаил другой рукой за пояс притянул Шувалова ближе и поцеловал осторожно и ненавязчиво. Провёл языком по дрогнувшим от неожиданности губам, обвёл контур, осторожно прихватил зубами, чуть оттягивая, и попробовал толкнуться внутрь, будто спрашивая разрешения.

Алексей вдруг всхлипнул и смял на груди рубашку Михаила. То ли выпитый ранее алкоголь так на него подействовал, то ли близость собственных фантазий, но он сам подался вперёд, прижимаясь ещё сильнее, а губы приоткрылись, впуская чужой язык. Целоваться Алексею раньше не доводилось. Ни в той жизни, ни в этой, но сейчас Михаил всё делал сам.

Оставив в покое зацелованные губы, он скользнул влажной дорожкой по подбородку, прикусил мочку уха и чувственно провёл языком по шее, опускаясь еще ниже к ключице. Оболенский наконец отпустил руку Алексея и заскользил ладонями по бёдрам. Он был на полголовы ниже Алексея и, чтобы вернуться к поцелую ему пришлось запустить пальцы в волосы и надавить на затылок, заставляя того наклониться. Собственное желание давно уже доставляло Михаилу неудобство, а сейчас он бедром почувствовал ответную реакцию.

Алексей осмелел и забрался ладонью под расстёгнутую рубашку. Он больше не был «сторонним наблюдателем», а сам жаждал действий. Его руки беспорядочно шарили по спине, а язык пытался перехватить инициативу. Ощутимо прижавшись пахом к бедру, Алексей сладко застонал и вдруг отстранился.

— Мне в душ надо, — севшим голосом сказал он, пытаясь не смотреть Михаилу в глаза. — Ты пойдёшь?

— С тобой? Пойду.

И всё же Алексею было не по себе, потому что в ванную он сбежал первый и, скинув одежду на пол, встал под душ, словно отгородился его водопадом от всего мира. Михаил появился через пару минут. Уже раздетый и с парой полотенец. Оглядел стоящего спиной Алексея и уверенно шагнул к нему, повернувшись так, чтобы оказаться лицом к лицу. Глаза Алексея были закрыты. То ли от волнения, то ли от льющейся сверху воды. Проведя ладонями по груди, Оболенский опустил руку ниже, огладив полувозбуждённый член. Алексей выгнулся, толкнулся бёдрами вперёд и тихо всхлипнул:

— Миш, я никогда раньше этого не делал… — признался Алексей, взглянув на любовника.

Вода текла по волосам и попадала в глаза. Но выключать её Алексей не спешил. Ведь тогда пропадёт повод опустить голову или зажмуриться, чтобы скрыть собственный стыд. Потому что предаваться по ночам фантазиям — это одно, а чувствовать, как перекатываются твои яйца в чужой ладони — совершенно другое.

— И сегодня не будем, — прошептал на ухо Оболенский. — Я только поглажу тебя, можно?

Ласки Оболенского становились всё жарче. Заставив Алексея поставить одну ногу на низкий бортик, он скользнул рукой дальше, проведя пальцем по ложбинке и чуть надавив подушечкой на вход. Аккуратно, без вторжения, просто массируя нежную кожу. Алексей попытался уйти от непривычных ощущений, но был остановлен крепкой хваткой за бедро.

Чтобы хоть куда-то деть свои руки, Алексей вцепился в плечи Михаила. Несмотря на тёмные волосы, кожа у Оболенского была светлой, особенно в сравнении со смуглыми руками Шувалова. Алексей буквально залип на этом контрасте, на возможности беспрепятственно изучать чужое тело. Его взгляд снова притянул ожог, и он невольно потянулся к нему губами, будто желая стереть эту метку боли. Михаил зашипел, откинулся чуть назад, и в рот Алексея попала горошина соска.

— Сожми чуть сильнее, — выдохнул Оболенский и, поймав руку Алексея, положил её на свой член.

Что именно просил сжать Михаил, Алексей не понял. Поэтому послушно стиснул и то и другое. Член Михаила был тугой, плотный и чуть изогнутый. Алексею нравилось ощущать его в кулаке, скользить вверх-вниз, чуть надавливая большим пальцем под головкой. Так, как он любил сам.

— Да, вот так! Нежнее… — простонал Оболенский. — Позволь мне…

Михаил вдруг отстранился, развернул Алексея и прижал к себе спиной так, что его член попал точно между ягодиц, а головка упёрлась в мошонку. Обняв Алексея одной рукой поперёк живота, второй Михаил принялся надрачивать его член, одновременно толкаясь вперёд. Поймав нужный темп, он крепче прижал к себе любовника за бедро, и в этот момент по телу Алексея прошла дрожь. Из горла вырвался сдавленный хрип, а на руку брызнули жемчужные капли, чтобы тут же быть смытыми струями воды.

Больше не сдерживая своих желаний, Михаил перехватил Алексея за грудь, заставляя чуть наклониться, и ускорился. Всего несколько секунд ему понадобилось, чтобы отпустить себя и кончить, ладонью размазывая густое семя по бёдрам и мошонке любовника. Одновременно покрывая поцелуями шею, скулу, щёку в явном желании добраться до губ.

— Алексей, — тихо позвал Михаил через минуту.

— М? — откинул тот голову назад.

— Пустишь меня с собой в кровать? Или на диване лечь?

— Миш, ты не находишь, что после всего случившегося — это немного странный вопрос?

— Нет, вопрос самый что ни на есть актуальный. Я хочу знать: всё это случайность или всё-таки могу рассчитывать на нечто большее?

— Миша, то есть ты считаешь, что я могу вот так… С кем угодно? — зло вскинулся Алексей.

— Нет. Просто… Мне кажется ты не понимаешь, — Михаил поймал за руку, попытавшегося сбежать в комнату, любовника. — Лёш, часто бывает так, что в одной кровати даже супруги не спят. Вот я о чём!

— В смысле?.. — остановился Алексей. — Как это?

— Просто. Общая постель — это то, как близко ты допускаешь человека в своё личное пространство. Позволишь ли ты ему видеть себя заспанным, расхристанным со всеми недостатками. Готов ли слышать храп, ощущать запах пота или перегара? Не все на такое соглашаются. Очень часто супруги могут прожить вместе долгие годы, родить детей, увидеть внуков, но спать всё равно по отдельности. Понимаешь? Я хочу знать. Если не сейчас, то может, в будущем ты позволишь мне быть рядом.

Михаил замолчал, ожидая ответа, а Алексей слегка впал в ступор. Под таким углом он на этот вопрос не смотрел. Зато вдруг вспомнил, как Фёдор с Петро двигали кровати. Показатель, значит?

— Сейчас, — решительно заявил Алексей и для верности поволок Михаила в комнату за руку.

Задёрнув шторы и погасив свет, двое парней свалились на кровать. Михаил засыпал почти на ходу, а вот Алексей внезапно хмыкнул.

— Ну вот почему я вечно без сменной одежды? Из поместья меня привезли в одном костюме и сейчас из трактира забрали даже без смены белья.

— Утром зайду к Олегу Николаевичу и возьму у Сергея Максимовича твои вещи, — сонно пробормотал Михаил.

— Какие вещи? Всё что было — утонуло вместе с машиной.

— Не купленные, а твои. Те, что он привёз с собой из поместья.

— А почему к Воронцову? — не понял Алексей. — Они же по идее у Сергея Максимовича должны быть?

— Угу, у него, — зевнул Михаил и через минуту уже крепко спал.

Алексей тоже задремал, как вдруг резко распахнул глаза и потрясённо выдал:

— Это в смысле они что?.. Да ладно?!