«Ложные надежды на судьбу

Я ебал твою одежду, бабки и твою мечту

Мои парни хотят есть, они кричат, что я иду

И я иду, и за мной флаг, и я проклят в этом аду»

— Харе лыбиться.

Стартер пак Вани, или же многоуважаемого, ёбанного в очко, Ивана Сергеевича: здоровая куртка с «03» на проекции сердца, на спине и на изнанке, что б не забыть, и застолбленное нимбом место над головой. Слоновье спокойствие, верблюжья выносливость, долбоёбская готовность прощать братишке многие «шалости». Боженька губы поджимает, планирует выписать мужику пару выходных за лишнюю порцию смирения. Тут и преподобный переосмыслил бы пару принципов, выслушав визги директрисы. После смены. Во вторую же учебную неделю. Преподобный покаялся и застрелился. Вдобавок у ворот простоял Ваня Сергеич добрые двадцать минут, будто все вокруг — Артёмовы секретари.

И Иван, как обычно, прямо с работы, в форме, в комплект которой входит взгляд «последние выходные у меня были в прошлом году», с душком «не появлялся дома неделю». Артём реально не может сдержать лыбу, глядя на брата. И это, походу, нервное.

— Заебись, я только утром узнал, что ты-то, оказывается, «болеешь». — И ожидаемый подзатыльник от тяжёлой руки Ивана ощущается головокружительно. Причину отсутствия нимба пояснять не надо? — Ты вообще дебил, что ли? С прошлого года тебе восьмая школа машет ручкой…

Восьмая, а эта точно с дебилами, думает Артём. Вряд ли она будет чем-то отличаться от нынешней, но попробовать всегда стоит.

— Я ходил… — Артём будто призадумывается, — в прошлом году точно здесь был пару раз, да.

— Как ты заебал меня… То-то я думаю, точно не руку мне тут пожать хотят, а яйца схватить. Крепко так. Ладно, пошли.

На стуле в кабинете этой женщины Альтеев-старший был как влитой. Был с Ильёй, с Артёмом. Гордо сам сидел лет десять назад. Здесь он как родной, а директриса ощущалась как старая знакомая. Разве что чай не предлагает, но и это, возможно, сбудется, настрогай маманя ещё парочку вот таких вот выродков.

Важная тётя, которая «всё прекрасно понимаю, но…», напомнила, что за всё время обучения Артёма, а это аж добрая декада, родителей на радарах замечено не было. В местных стенах — байка, типа НЛО. Вот прям чтобы ни разу — явное преувеличение, на первых порах сосед Степаныч под видом отца заявлялся. Давненько это, пока ещё не спился.

Тон её мозгоебучий, взгляд твёрдый, губы надутые. Вот с таким вот видом девчонки спрашивают, чё это в друзьях за Алина. И смотрит мать, наверное, когда плов тебе не зашёл или типа того. И преподаватели, которым глубоко плевать на тех, кто их парты сменяет. Время тратят на формальности. В коридоре простаивает ещё пара таких «семей». Тётя то и дело поправляет спадающие кокетливые очки и в поломанной дужке была заинтересована больше, чем в происходящей в кабинете ситуации. Всё, вынужденное находиться в стенах этого помещения, в руках детей ломается рано или поздно. Хорошо, когда поздно. После выпуска желательно.

— А вам не кажется, что я просто эту школу перерос? — посмеивается Артём, отчего Ваня только удостоверился, кого же Боженька в их семье реально обделил. — И не советую вам очки на столе оставлять. На будущее. Когда возьмёте себе получше.

Директриса посмотрела на него вот этим своим взглядом, а Артёму похуй. Все на него так смотрят. Так, будто все, блять, умнее его.

— Ну, когда в монастырь собираться? — отойдя подальше от несчастной учительской, полюбопытствовал Артём, отгораживаясь привычным оскалом.

— Не возьмут. Только за деньги, а у меня столько нет. Проще самому до школы довозить. Хочешь, за ручку и до дверей? — точно так же отзеркалил Иван — семейное. — Предпоследний год. Если ты проебёшь в следующем ЕГЭ и не поступишь в ебучую Бауманку…

— О-о-о, время грязно пофантазировать. Ты сам-то со средним специальным, не забыл? А на меня хочешь взвалить свои наивные мечты.

— Погоди-ка, чё ты там протявкал? Это мечты, потому что дома меня ждали два мелких говнюка, которых желательно было иногда кормить. Не забывай это, блять, когда со мной разговариваешь. — Его мутные голубые глаза ещё больше заволокло дымкой, а лоб исказили гневные уродливые морщины. Брату даже тридцати нету. Ещё так близко клонится, оставляя мизерное пространство, где спичкой чирканёшь — не избежишь ядерного взрыва. Да-а, фигура отца из Вани выходила сомнительная. — Мне вообще похуй, Тёма, как ты будешь выкручиваться. Ещё один косяк, и в прямом, и в переносном смыслах, и она, именно она, вышвырнет тебя отсюда, ты понял? А там смело можешь топать на сварщика. Или кем ты там вообще быть хочешь?

Братишка пропускает школу — цветочки. Драки на площадках, шмале-волокно по карманам — тоже так-себе повод. По мнению Вани, разумеется. Только сейчас уже не те годы. Не так, как когда сам Ваня учился. Проще было, учителей уважали. Друг на друге отыгрывались зато со всей бычьей дурью. Вёдра мусорные красовались на тыквах одноклассников, никак не на светлых головах старых географичек. Необходимая школа жизни. А нынче детишек оберегают, будто кому-то не насрать.

— Вот почему не ходишь? Одноклассники пиздят? — с явным интересом спрашивает Ваня, теперь уже даже беззлобно. Сомневается, что у кого-то настолько недостаёт мозгов, чтобы обижать его брата. Артём был… Тяжёлым. Ребёнком назвать так вообще язык не поворачивался. Ваня открыто признавать не хотел, но улавливал душащие волны эмоциональной поверхностности, эгоцентризма, импульсивности и многого другого… Клиническая картина перед глазами представала бесподобная. Это ещё повезло, что мелкий кошек из подъезда не потрошит. Наверное, именно так и думали мамаши Эрика и Дилана. Фуф, повезло.

— Хуйню порешь, — плюётся Артём чисто инстинктивно, а сам думает, что «те, кто хочет денег много получать, сварщиком, конечно, пусть мечтает стать». Он и не против совсем. Он знает, что реализовать себя сможет в любой из сфер.

— Ты будешь так пиздеть со своей шпаной, а не с человеком, который тебя кормит.

Ну да, что-то типа синдрома героя. Да я, да вас, да так и сяк. Артёма это морозит. Школа морозит. Ему в ней тесно, ему с ней срастаться не хочется. Выбирай: ради премии для классухи подправлять оценки или для осуществления влажных фантазий твоего старшего брата?

Свой «первый» учебный Альтеев выбирает благополучно проебать, желая как следует надышаться перед смертью. Начинать нести ответственность не хочется — плечи слабоваты. Артём педантично огибает лужи, роняет в диалоговом окне Славе: «нахуй надо с ними связываться».

Есть у Альтеева Артёма такой друг, как Славка Бакшеев. Характеры у них рассматривались в разных плоскостях, да и по интересам не сходились, но как-то само собой получилось сконнектиться: Альтеев привыкает к гипертрофированному любопытству, поперёк кишки вставшему, и удовлетворяет эту любознательность, как может. Начиная с того, какая хуйня дома творится, что Славе интереснее всего, и заканчивая аэродинамикой, что случается в разы реже. Ведь друг его — парень «свой», чилловый, незапаристый, нравится ему весело время проводить в тесном кругу занимательной компании, а не наслаждаться умственной деятельностью и всем таким сложным. Потому и Артём научился на себя роль заводилы и общительного простого чувака натягивать. Нечто поверхностное и неискреннее, доброжелательное тоже получается с натяжечкой, но пока девчонки в восторге и тусят с ними, Бакшеев старается не замечтать. Альтеев понимает, что и тому пришлось с каким-то его говном мириться. Они друг друга раскусили уже давно и приняли определённые роли. Друг для друга. Наверное, именно поэтому их и считают охуенными кентами. И Артём напоминает в очередной раз, что этот статус кое к чему обязывает, заявляясь на порог.

Нет, это не его спасательная шлюпка. Артёму вообще не шибко район Славы нравится. И особенно то, как здесь несёт дымом с завода за городом. Артёму больше никакой запах так в ноздри не бьёт, даже то, как в подъезде воняет и пивом, и мочой одновременно. Первым понятно почему, а второе уже из-за мелкой славкиной псины, которая от страха перед движущейся вверх-вниз коробкой под себя ходит. Хотя и тут Артём сомневается, критически осматривая стонущую на лестнице тушу. Мужика бухого. Не собаки.

В общем, в городе у них не очень развита инфраструктура. Но квартира у Славы была ничего так. Уютная со всеми своими безделушками, магнитами с отпусков "Анапа" и совместными фотками. Да даже не в этом была суть, главным, что отличает эту квартиру от квартиры Альтеева, был простой факт: доёбывать никто не будет. Даже Слава может отъебаться часика на два. Артёму с ним удобно, а этого достаточно, чтобы называть другом.

И мамка у Славы классная, никогда не возникала по поводу того, что одноклассник засиживается. Она вообще, кажется, из тех отбитых, кто людей любит. А семью свою — в частности. По вечерам они делают такую дружную хуйню, как «посидеть вместе» или «посмотреть дружно фильм». Сумасшедшие. Эти казахи, видать, тот самый народ, ценящий семейные узы. Русские на этом хуйца соснули.

Мать Артёма, без преувеличений, оставила мелкого Ваню на автовокзале, когда хотела прогуляться в гости с похмелоса, а на дэрэ Ильи укатила в неизвестном направлении, оставив балласт на неделю в запертой квартире. Праздник ведь, гулять – так гулять! Жаль только, что одному, Ваньку, было семь, а другому… Сколько Илье сейчас вообще лет? Но Ваня, на её везение, всегда был сообразительный и живучий. А Илья по жизни как муха прихлопнутая.

Артём уже даже не жалуется. Сухие факты. Жизнь — тяжёлая штука, вся вот эта хуйня. У них вообще весь спальный либо бухает по-чёрному, либо принимает. На полпути к двенадцатиэтажке Артёма стоит несколько дешёвых общаг, а там уже шприцы, трупы иной раз и закладки — уже веселее. Ладно хоть ему самому понятно, что грязью играть — руки марать.

И вот в таком идеальном в своём пиздеце мире жить легко, потому что Артём знает, как тут вертеться. Вертеться и в него не вляпываться.

— Сегодня опять мамку твою смущать буду, — Артём, ковыряя носком кроссовка в земле, обращается к другу и косо улыбается, растягивая угол губ. Скучно — пиздец. Хочется вывести друга на перерыкивания, хочется движа и нюхнуть жизни.

— Останешься всё-таки?

— Угу. Планирую тесно с ней пообщаться.

Слава неглядя пихает его в плечо, на пофиг. Это всё днём: разговоры о девках и отдельных частях девок, шуточные (и не очень) подколы и живой весёлый Слава. А сейчас время позднее, они сидят около подъезда и слушают молчание друг друга. Псина нагулялась, лежит головой на лапах, дрожит. Сквозь тишину невысказанная просьба: пошли уже домой.

Улица, настырная сука, наперекор их молчанию живёт: где-то вдали слышен вой сигнализации, а ещё орёт стоящая на площадке толпа с алкашкой, да и просто город гудит машинами. Потому и сам Артём какой-то крайне загнанный, будто предчувствует наступление некоего коллапса. Ночь перед боем. И сорваться хочется. Слава его таким редко видит.

— Завтра я пойду в школу, — ответно махнув кому-то знакомому в толпе, без какого-то интереса к разговору начал Артём.

Кивает на понимающий взгляд друга: вот, типа, да. Облажался.

— Со мной? — уточняет он наконец, глядя на Славу, который в телефоне смс-ку за смс-кой печатает и дрыгается от смеха. Без его автоматной очереди из идиотских идей после столовского кофейка там тоскливо.

— В школу, что ли? Не, друг, я всё ещё «болею». Когда матери станут звонить, уже и посмотрим. — Черноволосая горбящаяся фигура теперь вертит в руках телефон, будто в ожидании. Перед собой он стал что-то задумчиво рассматривать: то ли жёлтый фонарь, то ли стоящих возле него элегантно блюющих дам. — Харе меня туда тянуть. Экзамены эти уж как-нибудь сдам.

— О-о-о, умник, полегче. Чтобы сдать «экзамены эти» нужно хоть что-то знать, — не то чтобы Артём намекал на крайне «выдающиеся» способности товарища. Хотя да, именно на них и намекал.

— Ну так, я много о жизни знаю.

А-а-а... Артём на это пренебрежительно улыбнулся. Так он явно не считал. Вряд ли человек, выросший в милом уютном гнёздышке и оберегаемый матушкой, мог и правда что-то знать. Слава жизнь хорошо вывозил: каждый новый отчим задабривал подарками, мама и её подруги откармливали так, будто к зиме собирались резать.

— А о тригонометрии?

На это Бакшеев сам по-дебильному улыбается, ведь в душе не ебёт даже, что такое «тригонометрия», и теперь уже его карие глаза встречается с тёмной гладью асфальта. Ему отчего-то вмиг стало неприятно, как когда в детстве палец в стиральном порошке лизнул. Поэтому Слава ловко, по своему мнению, сворачивает с темы:

— И чё мне, типа, в школу с тобой ходить? Оценки эти… Потом ведь никакая тригономуть не пригодится. Лучше я сейчас потрачу время на что-то материальное, чем этот надуманный успех после школы. — Паузу Славка делает для того, чтобы мобильный сунуть в карман и повернуться к внимательно следящему за ним блондином. — Вот алгеброй своей ты точно не залезешь к девке в трусы. — Выставив два пальца рогаткой перед лицом, Слава высовывает язык и поднимает брови. Артём флегматично отводит взгляд, делая вид, что этого дерьма не видел. — Как там, кстати, Лиза?

Артём уклончиво ведёт головой.

— Друг, она же с тебя так прётся, что смотреть больно, — Славка теперь сам улыбается и хлопает по передним карманам в поиске, наверное, ключей от подъезда. В конце-то концов, — просто в рот заглядывает.

— Шатапнись уже…

— Нет, отвечаю, она тебя хочет. О-очень горячая сучка. — Слава, всё накидывая и накидывая своим недогеттовским сленгом, явно перебравший с ГТАшкой, встаёт с лавки и отряхивает свою тощую задницу в излюбленной шутовской манере. На ладони остаются частички грязи и облупливающейся краски — её он вытирает о колено. — На твоём месте я бы давно сделал, что нужно.

Вот, к чему Слава ведёт. Секс. На этом всё и завязано. То, что нужно. Знать, что Артём чуть ли не с первой недели знакомства пристроился к её влажной дырке, другу точно не стоит. Блоха — трепло невыносимое.

— Но ты не на моём месте. — Теперь этот просто серьёзный настрой сменяется раздражением и скрытой угрозой.

По телу Славки от такого тона мураши пробегают. Друг становится похож на кружащего в небе ястреба, который вот-вот готов спикировать вниз, чтобы подхватить чью-то тушку. Тушкой будет, скажем, тот случай, когда из-за косяка Славы продула целая команда. Когда из-за его сраной закладки в «бобике» рассвет встречали. Или ещё что похуже, уж Артём — парень с творческим подходом: умеет не только искусно пристыжать, но и блещет оригинальностью. Он его хорошо знает. Лучший друг, всё-таки.