Дорога была всё-таки ужасная, поэтому и дремал я вполглаза. Да и Серёгины студенты спокойствия не добавляли. Прочухали, каково это сорок пять градусов в тени. От их галдежа не спасали даже наушники. Я взглянул на часы — нам ещё полчаса трястись. Водитель местный — он привык. В салоне автобуса духота и это несмотря на открытые форточки, а из хриплых динамиков надрывается «Ялла».

…Наливай чайханчик чаю

Вместо крепкого вина.

Я вам музыку сыграю

Здесь всем нравится она.

На Востоке, на Востоке

Что за небо без луны?

На Востоке, на Востоке

Что за жизнь без чайханы…

Я достал сигареты, отодвинул штору, открыл окно и закурил. И уже через минуту ко мне подвалила активистка.

— В общественном транспорте нельзя курить.

— И что?

— Выбросьте сигарету, пожалуйста.

— С хуя-ли?

— Здесь девушки, между прочим. Наше мнение надо учитывать.

— Девушка, а ты вообще в курсе, куда приехала? Это Хараб. Здесь твоё мнение будут учитывать только в одном вопросе: ты любишь раком, или на спине?

Сбежала, надо же.

— Э, Русь, ты чё творишь? — возмутился Серёга.

— А чё, сам сказал, пусть жизни учатся.

— Ну не так же!

— А чё такого? Я ей правду сказал.

— Вот поэтому, у тебя и жены нет. Ты, небось, всем так правду говоришь.

— Есть такое.

— Слушай, раз ты наших баб так не любишь, может тебе на местной жениться?

— Упаси Аллах! Местные ещё хуже.

— Это да, — согласился Серёга. — Они только со стороны покорными выглядят. А на самом деле! Дома нет — нет свадьбы. А если построил: калым заплати, свадьба для всех родственников — по стоимости как хорошая иномарка. Поэтому мужики здесь в тридцать лет и женятся. На невесту копят. Да подарки дари ей регулярно. И не абы что, а золото. Дарить не будешь — не любишь значит. Так она тебе так мозг вынесет, похлеще наших будет. Ты думаешь, местные просто так в чайхане просиживают? Нет, Руся, это они от баб своих прячутся!

— Ну ты загнул! По-твоему все местные бабы в золоте ходят? Да где таких в Харабе видел? Там же до сих пор каменный век. Посуду сами делают!

— Посуду, может и делают. Только ты на старух посмотри, — ухмыльнулся Серёга. — Думаешь, у них одежда бижутерией расшита. А вот и нет. Золото настоящее. А если учесть, что средняя зарплата у мужиков семдесят-восемдесят долларов… Вот и думай!

Я щелчком выбросил в окно бычок, и с удивлением заметил, что мы уже подъезжаем к лагерю. Выгружались так же весело, как и садились. Серый со своей кодлой попёр в общую палатку на двадцать рож. А я к себе.

Палатку я делил с Анваром. Он, как и я, специализируется на оценке. Со стороны может показаться, что археологи — это универсальные солдаты, что находят, выкапывают и самолично передают артефакты в музей. На самом деле всё гораздо сложнее. Как и в любом деле, на раскопках есть «боши» — то есть начальник, он же организатор всего процесса.

Есть геологи, что нивелируют поверхность раскопа на квадраты. Есть привлечённая чернорабочая сила — «кроты» на местном слэнге. Поскольку такую технику как бульдозеры и экскаваторы не используют, именно «кроты» снимают лопатами верхний, не относящегося к культурному слою, грунт.

И только при обнаружении вещей, погребений или их следов в дело вступают археологи с сапёрными лопатками и ножами. А ещё есть фотографы, что фиксируют весь процесс. Есть статистики, которые собирают и анализируют данные о распределении массового материала на вскрытой площадке.

А есть мы — оценщики. Это совсем не значит, что мы назначаем цену находке. Нет, мы лишь определяем, какому времени принадлежит тот или иной предмет прямо на месте. Наша работа — это характеристика всех выявленных объектов. Их размеров, формы и конструктивных деталей. Мы — первое сито.

Взять, к примеру, разбитый глиняный горшок. Он может датироваться десятью веками, а может быть новоделом, что месяц назад местные кинули рядом. Да, здесь до сих пор используют самодельную глиняную посуду. И технология её изготовления почти такая же, как и сто лет назад. В этом и есть сложность нашей работы.

Внутри ничего не поменялось. Всё та же совдеповская кровать с панцирной сеткой. Матрац свернут, постель убрана. Её ножки так и стоят в жестяных банках из-под консервов.

Я достал из баула две бутылки водки и равномерно налил по двести пятьдесят грамм в каждую жестянку. Это не блажь — это необходимость. Тут полно всяких гадов. А ещё они имеют привычку ночью заползать по ножками кровати в постель. Вот и ставят ножки в банки. Можно налить в них воду, но из воды многие выбираются. Бензин и керосин — воняет. Остаётся только водка. И запах не сильный, и дохнут в ней почти все.

Закончив распаковываться, я отправился к Серёге. Так сказать полюбопытствовать, да позлорадствовать: как его мажоры все вместе в общей палатке устроятся.