Доверься мне больше, чем самым красивым словам
Для правды нет форм, для нее не возводят ашрам
Удел всех исканий — однажды почувствовать свет
Забыв обо всем, чего больше нет© Магелланово облако — Аксиома
В жизни Гаары, помимо вечной бессонницы и сложных отношений с полнолунием, была ещё масса проблем. Ну так, по мелочи. Нескончаемые дебаты с советниками и почти мумифицировавшимися старейшинами, бюрократия, угроза войны, угроза голода, угроза засухи, внутренние враги, внешние враги, бюджет, много миссий, мало миссий, вода, отсутствие воды, песок, песок, песок везде, ядовитый-мать-его-песок, даймё, старейшины, дети старейшин, ненавистники, чокнутые поклонницы, маячащая исключительно в головах стариков женитьба в двадцать, снова прилипшая к столу кружка с высохшим в ней чаем и снова загрустившая в углу кабинета пальма — он, конечно же, напрочь забыл про полив в отсутствие Нами…
И это было нормально. Четыре года назад он достаточно хорошо осознавал, что стоит за высоким званием Каге, и, превращая себя в безотказную функцию на службе у деревни, не колебался. С тех пор что бы он ни делал, он делал это, думая о Суне; не отрывался от дел раньше полуночи, если отрывался вообще, а возвращался на рабочее место не позднее рассвета. И никогда не мечтал о том, что будет иначе.
Но сегодня через три минуты после официального окончания рабочего дня кабинет Казекаге уже был заперт на все замки и печати, а Гаары там и след простыл. К благу селения этот поступок не имел ни малейшего отношения.
Подняться по лестнице и постучать в дверь Нами на глазах у прохожих и патрульных он не мог. Как не мог обнять её на пороге, а потом войти и остаться. Поэтому Гаара воспользовался лучшим из доступных методов: точно в условленное время шуншином оказался прямо у входной двери — только не снаружи, а внутри квартиры. Нами ждала. Увидев его, она обрадовалась, шагнула навстречу с широкой улыбкой и… остановилась, сцепив руки перед собой.
— Добрый вечер.
— Добрый. — Гаара скрестил руки на груди, не найдя, куда ещё их деть. А потом запоздало сообразил, что по традиции Ветра в гости не приходят без подарка — то есть так, как он сейчас пришёл.
— Разувайся, пойдём на кухню, — позвала Нами и подтолкнула к нему розовые тапочки*, застенчиво пояснив: — Вот, других нет. Эти я давно купила, по скидке…
Гаара, ужасно недовольный собой, механически расстегнул сандалии, влез в предложенные тапки и решил, что избавится от них в ближайшее время. При ходьбе чудовищно яркие носы рябили перед глазами, из-за чего хотелось делать шаги помельче. Благо квартира была небольшой и далеко идти не пришлось.
— Извини, — тараторила Нами, указывая ему на стул у окна и принимаясь копаться в кухонном шкафчике, — я не успела закончить с готовкой. В теплицу вызвали. Мне нужно ещё минут двадцать. Сделаю пока чай, ты же не против?
Садиться Гаара не стал. Предложение выпить чаю обдумал со всей ответственностью и кивнул неопределённо — ни да, ни нет. Его вниманием завладело нечто другое — свивающийся колечком кончик косы, который качался из стороны в сторону, вторя движениям Нами. Она кружила по кухне, выдвигая ящички, открывая дверцы, доставая пакетик с чаем, пакетик с травами, ставя чайник и одновременно успевая что-то помешивать в сковородке на плите. Стремительная и неуловимая, как поток воды.
Подол домашнего серо-голубого «кимоно» целомудренно колыхался ниже колена. Но одежда, явно задуманная, как очень скромная — из грубоватой ткани, свободного кроя и с широким поясом, плотно обхватывающим талию — на деле идеально подчеркивала тонкий силуэт, а чуть расходящиеся внизу полы приоткрывали стройные ноги. Даже безумные розовые тапки, такие же, как у него, Нами странным образом украшали.
— Тебе не хватает на нормальные тапочки? — аккуратно осведомился Гаара, глядя на них. — Может быть, зарплату поднять?
Итак, он серьёзно завёл с ней светский разговор про тапки. И про зарплату. Да ещё таким тоном.
— Зарплату? На тапочки? — Нами перестала носиться по кухне и застыла с открытым ртом. А потом замахала на него рукой и начала хохотать, безуспешно пытаясь прекратить и утирая выступающие на глазах слёзы. — Ой, нет, Гаара, нет, спасибо! Я поняла. Просто сними это недоразумение, прошу… Я же так, традиции ради предложила их надеть. Сама обычно босиком хожу, пол чистый… Так, вот, держи, сделала всё как обычно. — Она немного успокоилась, а перед Гаарой с тихим стуком приземлилась кружка душистого чая, от которого повеяло травами и атмосферой поздних вечеров в Резиденции с кипами документов и долгими беседами.
Тёплое ароматное воспоминание вытеснили навязчивые мысли о дурацких забытых гостинцах. Гаара ногой затолкал тапки за холодильник и нахмурился. Вернуться бы ненадолго назад во времени, купить хотя бы сладости к чаю.
Мысль о собственной безалаберности вызывала острую досаду.
Безалаберность с самого утра сопутствовала ему во всём. То и дело Гаара прерывал работу и зависал в раздумьях, которые беспорядочно метались от Нами к налогам, потом к пойманному шпиону и расследованию Канкуро и снова возвращались к Нами.
Как он должен поступать дальше? Как он должен себя чувствовать? Как вести? Что говорить? Как вообще сближаться с другим человеком настолько?
Гаара никогда не раздумывал над тем, как устроены отношения и откуда берутся. Чужой опыт не вызывал ни малейшего интереса, и в глубине души он смутно полагал, что у людей всё устраивается как-то само собой, стоит им произнести слово «люблю».
Однако ничего само собой не устраивалось.
Их неумелые поцелуи накануне были чудесны, только вот закончились они ни чем иным, как попытками привести теплицу в порядок. И не только.
В тот вечер, Гаара, к своему смущению, далеко не сразу смог остановить слёзы. Потому что он вспомнил. Всё, в один момент. Если раньше знания и ощущения каждого из осколков души разваливались на отдельные фрагменты, а порой и вовсе терялись, то теперь они сложились в единую картину, где тёмных участков почти не осталось. Гаара вспомнил даже то, что считал забытым просто за давностью лет: случаи из детства, эпизоды из периода «безумия». Как вода отыскивает и заполняет любые пустоты, так и воспоминания заполнили пустоты в его сознании и душе. Рука об руку с воспоминаниями пришли эмоции. Все чувства, на которые он когда либо был способен, нахлынули вместе бушующим и ревущим потоком. Гнев, печаль, радость, нежность, восторг, ожидание, тревога, вина. Любовь. Эмоции боролись в нём за первенство с такой свирепостью, что грудь разрывало от боли. Каждая хотела быть прожита и прочувствована вперёд других. Сильнее других. Какое-то время Гаара не мог ничего, кроме как стоять неподвижно, смаргивая непослушные горячие слёзы, позволяя им бежать по щекам и пытаясь хотя бы дышать. Ничего подобного он не испытывал с ночи, когда умер Яшамару. С той ночи Гаара вообще ни разу не позволял себе такой слабости, тем более рядом с другим человеком. Теперь же Нами, молчаливый свидетель и союзник, обнимала его, а он обнимал её. И это было правильно и необходимо, и слабость уже не казалась такой уж постыдной.
А когда он пришёл в себя и поднял голову, то не поверил своим глазам. Зрелище и вправду ошеломляло. Очаровательный зелёный отсек обратился в настоящую пустошь; песок смешался с землёй, став грязно-бурым месивом, а из этой безобразной каши укоризненно торчали деревца — единственное напоминание о былой красоте.
Не имело смысла спрашивать, что тут произошло, и чьих рук дело. Неприглядные события этого вечера без прикрас и купюр оказались крепко впаяны в память вместе со всеми остальными.
— Нами… Это я. Я испортил всё, над чем ты работала, — глухо проговорил Гаара, оглядевшись по сторонам.
— Да, — просто согласилась она и ободряюще коснулась его плеча. — Ну, бывает. Сейчас посмотрим, что удастся спасти, и наведём порядок. Ты мне поможешь, Гаара?
Разумеется, он помог.
Работы было море, и только скромные размеры отсека давали надежду на то, что оно исчерпаемо. Первым делом Нами отключила аварийные лампы, а Гаара отыскал неповрежденные рубильники резервной линии освещения. Пейзаж сразу стал самую чуточку, но приятнее глазу. Систему сигнализации, посовещавшись, оставили чинить профессионалам. Слишком уж сильно ей досталось. Следующим шагом Гаара сконцентрировал огромную массу песка и вернул обратно в недра пустыни прежним путем — через землю, постаравшись не добить в процессе чудом выжившие растения. Когда и с этим было покончено, Нами вручила ему перчатки, инструменты, и дальше они выпалывали, то, что погибло безвозвратно, и пересаживали то, что могло быть спасено.
Руководить работами Нами не стеснялась, причём делала это бескомпромиссно строго. Если Гаара, по её мнению, недостаточно бережно обращался с растениями, девушка тут же оказывалась рядом и направляла его руки, объясняя, как правильно. Поначалу её придирчивость задевала. Ровно до тех пор, пока он не понял, что, поправляя, Нами всякий раз склонялась над ростками плечом к плечу и почти щека к щеке с ним. Ни он, ни она не торопились прерывать моменты «оправданной» близости, и пересадка продвигалась значительно медленнее, чем могла бы.
Зато с каждым пересаженным растением, с каждым стёртым следом разрушений в теплице стирались и следы разрушений в его душе — Гаара ощущал это почти физически, как будто история его жизни разворачивалась вспять. И почему-то он был абсолютно уверен: на эти изменения могли бы уйти годы, а ушли часы.
Старательно окопав и полив очередной кустик, Гаара поднял голову, чтобы спросить Нами, всё ли правильно. Она в этот момент лечила маленький переломанный лимонник, но вместо потоков воды в её руках он увидел знакомое свечение.
— Нами, это… мистическая ладонь?Медицинская техника, позволяющая лечить повреждения путём концентрации чакры в ладонях
— Она самая. — Нами протянула руку к нему и продемонстрировала бледно-зелёные огоньки чакры, блуждающие по коже. — Слабенькая, правда, и вряд ли когда-нибудь станет сильнее. На людях хорошо если укус комара залечит, зато для растений, особенно в сочетании с водой, самое то.
— Хисотэ-сенсей научил?
Она покивала с довольным видом.
— Ты умница, — тепло сказал Гаара. — И вы неплохо сработались.
— Д-да-а, — Нами опустила глаза и почесала грязной рукой бровь и висок, отчего стала напоминать не до конца разукрашенного марионеточника. — Ещё как сработались, ага… Но, знаешь, он скучает по тебе на своих уроках. Периодически вопит, что ты был самым внимательным и умным из его учеников, а мы все балбесы с дырявым ситом вместо головы. И вообще… ботаники. Кажется, это что-то вроде оскорбления у него.
Гаара с трудом подавил улыбку.
— Узнаю сенсея. Он и мне про дырявое сито рассказывал, когда я учился. Не обижайся на него.
— Да ну, как на него обижаться? Он же замечательный.
Внутри кольнуло ностальгией: Гаара давным-давно не был на обучении с медиками. Когда-нибудь тёмные времена закончатся, и он обязательно продолжит осваивать медицинскую чакру. Возможно, теперь у него получится.
Из-за двери периодически слышались голоса и торопливые шаги, но шторка на окне не давала мимоходом заглянуть внутрь. Так что шаги приближались, а потом стихали, удаляясь. Никто не сообразил искать источник всех проблем в самом мирном и мелком отсеке. Однако, стоило расслабиться, как нелегкая принесла Киру — ближе к исходу ночи. При виде фантастического бедлама и Казекаге, сосредоточенно копающегося в грядке, на лице старшего ботаника друг друга поочередно сменили неверие, замешательство, испуг и… явное желание броситься на защиту Нами.
О-о. Вот этого только и не хватало.
Гаара кивнул Нами и направился к Кире, надеясь успеть прежде, чем тот поставит на уши всю команду и пригонит сюда толпу садоводов с тяпками. Кира уже тянулся к рации, но строгое «Не нужно. Мы справимся» заставило его замереть по стойке смирно с занесенным над кнопкой вызова пальцем. Гаара посмотрел на побледневшее лицо парня и снизошёл до объяснений.
— Если потребуется помощь, я сообщу, Кира-сан. Ситуация нестандартная и требует моего личного контроля…
Выслушивая придуманную на ходу историю об аномальных подземных толчках, которые привели к образованию зоны зыбучих песков и чуть не погубили здание целиком, Кира глядел через толстые стёкла очков с изрядной долей недоверия. Но крыть ему было нечем. Гаара знал, что теплицу действительно встряхнуло из-за прорвавшего фундамент песка. И что ремонт всему зданию, а в особенности нижнему этажу, потребуется самый что ни на есть настоящий. Мысли о бюджете, который придётся выделить на ремонт, он отложил на потом.
На выходе Кира всё-таки бросил встревоженный взгляд на Нами и не сдержался:
— Нами, уверена, что помощь не требуется?
«Моргни, если этот лживый псих удерживает тебя силой», — сквозило в его интонации.
Нами улыбнулась и беззаботно помахала ему:
— Спасибо, Кира-сан, но толпа тут и правда будет лишней.
За работой они встретили рассвет. Правда, о его приближении здесь, на подземном этаже, сообщило только внутреннее чутье. К этому моменту отсек условно лечебных трав перестал напоминать зону стихийного бедствия, а Гаара, несмотря на усталость, измотавшие его переживания и руки по локоть в земле, чувствовал, что ему как никогда хорошо.
Подлечив третий в пятом ряду пучок безымянной зелени, Нами со вздохом уселась на тропинку возле Гаары и вытянула ноги.
— Неужели всё? — Он прикрыл глаза и осторожно обнял её за плечи.
— Не всё, но я пока больше не могу.
— Мне понравилось, — признался Гаара.
Нами тихо рассмеялась.
— Мне тоже. Приходи сюда почаще, у тебя отлично получается.
Гаара кивнул. Плохая новость заключалась в том, что прямо сейчас ему нужно было идти на собрание совета. Жаль, но его отсутствие вызовет лишние вопросы.
— Мне пора в Резиденцию. — сказал он, неохотно стаскивая перчатки. — Нами, я хочу спросить. Ты вернёшься на место моего помощника?
— А я нужна тебе?
— Очень. Если ты сможешь простить мне отстранение и всё остальное. Я жалею…
— Оставь, Гаара. — Прохладная ладонь несмело, словно боясь спугнуть, накрыла его руку. — Ты не держишь зла, и я не держу. Помнишь? Конечно, вернусь. И… Я тоже хочу спросить.
— Да?
— Тогда, утром. Мне приснилось, что ты поцеловал меня…
— Не приснилось.
— Хорошо... — Всё так же несмело Нами прислонила голову к его плечу и замерла. Прикосновение было едва ощутимым, как будто бабочка села.
Гаара перевёл дыхание и, повернувшись, прижался губами к её испачканному в земле виску.
— Отдохни сегодня. А завтра я буду ждать тебя.
— Слушаюсь, Гаара-сама.
В теплице на рассвете всё казалось легко. Рассвет вообще имеет свойство внушать надежду и веру в лучшее. В душном же кабинете картина выглядела намного туманнее.
Гаара хотел бы пригласить Нами на прогулку. Или в «Овария». Или в любое другое место. Выйти вместе с работы и пройтись по Суне. Ведь так — так ведь? — поступил бы обычный нормальный мужчина в обычной нормальной паре. Так бы и он поступил, будь всё иначе… Но иначе не было.
Перспективы для Казекаге и джинчуурики-чужестранки-инкогнито уже сами по себе выглядели нерадужно. А если прибавить нездоровый интерес старейшин к Нами, оппозицию, Акацуки… Да как ни посмотри, выходило, что время самое неудачное для того, чтобы заново обнаружить у себя сердце, открыть его и позволить другому человеку занять там абсолютно всё место.
Только вот это уже случилось. Осталось смириться с необратимым, и придумать, как обогнуть препятствия.
Нами придумала первой.
На следующий день, ещё до того, как вечер залил густыми тенями улицы, она бесшумно подошла к его столу и опустила на него кипу документов.
— Гаара?
— М? — Он поднял взгляд и улыбнулся ей.
— Ты… — Нами сделала глубокий вздох и потянулась пальцами к уху. — Придёшь сегодня?
— Куда?
— Ну, домой. — Она, мучительно нахмурившись, отвела взгляд. — Ко мне домой. На ужин. Помнишь, я говорила, что умею готовить якисобу? Я это… не шутила.
Конец фразы, сказанный шепотом, Гаара расслышал с трудом.
— Я помню. Приду, — пообещал он, не раздумывая и ещё не вполне понимая, на что соглашается. — Обязательно приду.
Так и вышло, что теперь он стоял, подпирая шкаф. Помочь с готовкой Нами не позволила — сказала, что хочет сделать всё сама. И добавила ещё: «Для тебя. Пожалуйста». Гаара открыл рот, чтобы поспорить, но аргументов, которые могли бы противостоять её взгляду, не нашлось. Осталось только наблюдать.
А наблюдать было неожиданно занятно. Нами делала всё с такой самоотдачей и вдохновением, как если бы осваивала новую технику. Методично нарезала яркие разноцветные овощи, быстро споласкивала руки, смешивала ингредиенты для соуса, сверяясь с записями в блокноте и успевая мимоходом заглянуть под крышку сковороды. Прерывалась иногда, чтобы плавно повести плечом, отбрасывая назад косу. И всё это в каком-то своём ритме, словно внутри у неё звучала музыка.
Ставни на окнах были предусмотрительно закрыты, шторы задёрнуты; тайную нишу, соединявшую квартиру Нами с соседней, давно заделали стараниями Канкуро; свою чакру Гаара тщательно скрыл. Подсмотреть за ними могли теперь разве что сонные тени, рассеянно блуждавшие по комнате. Тишина и безмятежность, надёжно запечатанные в тонкой скорлупке стен, принадлежали только им. Они остались по-настоящему вдвоём.
Наедине.
Наверное, поэтому в воздухе неуловимым солнечным зайчиком витала нервная, волнующая неловкость. Если бы не эта неловкость и не вспыхивающие ни с того ни с сего щёки Нами, которые она потирала то плечом, то тыльной стороной запястья, Гаара решил бы, что прошлая ночь и утро ему привиделись.
Так всё-таки, что он должен делать?
Роль Каге с её местами дурным, зато чётким регламентом осталась за пределами этой квартиры и ждала вместе со скинутым хаори на спинке кресла в кабинете. Прямо сейчас отношения мира шиноби не значили ничего — здесь силу и власть обрели отношения человеческие. Как шиноби Гаара был могуществен и уверен в себе, а как человек… Как человек он состоял, кажется, из одних сплошных слабых мест, несовершенств, острых краёв и плохо замаскированных дыр. И очень хорошо ощущал разницу.
Настолько же неуместно и беспомощно он чувствовал себя только однажды — три года назад, когда на пару с Канкуро топтался в гостиной Темари. Сестра в это время была занята тем, что беспощадно рубила луковицу на огромные кривые куски. А когда они втроём впервые сели за один стол по собственному желанию, и когда они с Канкуро усердно хрустели недоваренным луком в супе, чтобы не огорчить Темари, Гаара впервые осознал, что он этим двоим брат. Не номинально — по-настоящему. Родной брат и часть маленькой семьи.
Теперь ситуация осложнилась новой вводной: он впервые осознал себя мужчиной. Не воином, не шиноби, не Каге — мужчиной рядом с девушкой, к которой его притягивало во всех возможных смыслах. И тут-то начинались пробелы и проблемы.
Он ведь должен был ухаживать за ней, не так ли? Ну, хотя бы попытаться. Или это делают до поцелуя? А после что? Следовало принести что-то в подарок, а он притащился с пустыми руками, забыв про этикет… Об этом, конечно, уже поздно сожалеть, но надо было помочь в таком случае. Так она сама отказалась… О Ками.
Ещё он заразился от неё привычкой постоянно поминать Ками.
Но, Ками, правда, почему это всё так… проблематично?
Подписать мирное соглашение с другой деревней, попутно захоронив в песке небольшую вражескую армию, было бы значительно проще, чем провести двадцать минут у девушки в гостях.
В замешательство приводили даже собственные мысли: чем дольше Гаара наблюдал за Нами, тем сильнее они отклонялись от рационального русла и коварно утекали в малознакомом направлении. И вот уже до мурашек захотелось прервать процесс готовки. Перехватить тонкую кисть, потянувшуюся включить воду, обвести языком запачканные в соусе пальцы и увидеть, как широко распахнутся светлые глаза и отразят бесхитростное удивление, перед тем как он поцелует её губы. Нами ведь удивится, верно? Потому что «Гаара себя так не ведёт». Не вёл, не ведёт… но не прочь попробовать.
А можно обнять её со спины и поцеловать маленькое ухо, выглядывающее из-под волос и мило розовеющее заодно со щеками. Лучше правое, на которое он надевал подвеску своими руками…
Или перекинуть растрёпанную косу через плечо, сдвинуть в сторону ворот кимоно и прижаться губами к изгибу шеи?
Как она на такое отреагирует? Может, не будет против? Может быть, ей понравится?..
Гаара беспокойно побарабанил пальцами по столешнице, силясь отвлечься от захватывающего потока фантазий. Безделье плохо на него влияло.
— Что такое? — обернулась Нами.
— Красиво.
— А?
— Я говорю, что ты красивая, — чётко и раздельно произнёс он. Для первого в жизни комплимента прозвучало неплохо. Уж точно лучше, чем вопрос про тапки.
— А… Эм… Ты тоже.
— Приятно слышать. Правда, мне казалось, что отвечают обычно немного иначе…
— Ой. В смысле нет, не тоже… То есть да, но… Да хвостатые демоны, ты специально меня смущаешь, перестань! — выпалила Нами и зажмурилась, сердито тряхнув головой, но за нервным стуком лопатки о сковородку Гаара расслышал тихое «Спасибо…».
Румянец на её щеках стал ярче, а желание прикоснуться к ней — совершенно нестерпимым.
— Слушай… Тебе не нравится чай? — Нами снова повернулась и смотрела на него, гипнотически медленно вытирая руки зелёным полотенцем в весёленький горошек.
«Чай? А чай тут при чём?»
— Нет. Чай очень хороший.
— А ты вот немного… странный. Что-то не так?
— Сложно сказать. Я тут подумал, что совсем не умею ходить в гости, — проронил Гаара невпопад, опять вспомнив промах с подарком.
— И в чём проблема? — Нами сжала цветастую ткань в руках. — Ты не в гостях…
— Что? А где?
— Дома. Я имею в виду не «чувствуй себя как дома». — Она перекинула полотенце через плечо и изобразила пальцами в воздухе кавычки. — А просто, ну… Это твой дом. Можешь вести себя как обычно и делать, что хочешь. Хочешь — поработай, но лучше отдохни. Уже почти всё готово, скоро ужин. Если, конечно, ты не против. Может, я всё неправильно делаю и вообще… Я не знаю, как ещё…
— Нет-нет. Всё хорошо, Нами.
«Всё правильно. Я даже не знал, как сильно мне хотелось именно этого», — собирался сказать Гаара, но почти готовый ужин перебил его, зашипев с явным намерением пригореть. Нами схватила миску с соусом, с грохотом откинула крышку и одним махом вылила густую жидкость в сковороду. Вообще-то добавлять его следовало постепенно, но кого это интересовало теперь, когда по кухне поплыли пряные запахи специй, смешанные с ароматом поджаренных овощей и мяса?
— Так, кажется, всё! — бодро провозгласила Нами и достала из ящика палочки, собираясь попробовать блюдо на готовность. И замерла под пристальным взглядом, который Гаара и не собирался отводить. А потом кивнула на зажатый в палочках кусочек мяса, наивно решив, что Гаара хочет именно его.
— Хочешь попробовать?
— Хочу.
Не отрывая взгляда от её лица, он подошёл и осторожно взял губами протянутое угощение. Медленно прожевал, кивнул. Готово. Ароматно, жгуче. Небольшой перебор со специями, но…
— Очень вкусно.
— Не слишком остро?
— Нет. Лучше, чем в «Овария».
— Шутить изволишь? — нахохлилась Нами.
— Нет. Я же не умею. — Гаара снова прислонился плечом к стене, скрывая улыбку в кружке с чаем: всё прибавляющий в яркости румянец на её лице смотрелся очаровательно и как-то по-детски забавно. Интересно, этот процесс вообще остановится? Она раньше никогда так не краснела… — У Темари училась?
— Ага. У Темари училась, на Канкуро тренировалась, или вроде того, — хмыкнула она и отвернулась к плите, чтобы её выключить. — Канкуро, к слову, не повезло. Он после ужина искал спасения в холодильнике и называл меня братоубийцей. Но я тот неудачный опыт учла. Водой запаслась на всякий слу… Гаара?
Гаара был в курсе, что брат частенько общается с Нами, приходит в гости, называет её младшей сестрой. Он не имел ничего против. Совсем. И всё-таки сейчас упоминание Канкуро зацепило какую-то тёмную струну внутри. Не сильно, но достаточно, чтобы мгновенно определиться со своими желаниями.
Плавным движением он оказался возле Нами, развернул её к себе, и, обхватив ладонями лицо, прильнул к приоткрытым в замешательстве губам. Она дёрнулась, хотела что-то сказать… и передумала. Обняла его, не обращая внимания на лопатку и палочки, со стуком полетевшие на пол, и ответила на поцелуй.
Сердце ускорилось, застучало в висках радостью. Ну как? Как можно одновременно быть в здравом уме, знать о нём всё и, тем не менее, любить? Гаара искал, почти требовал новых подтверждений того, что всё происходит взаправду, и с лихвой находил их в пылкой отзывчивости её губ и нежности рук.
Наверное, она всё же не в себе. Да они оба не в себе. И это именно то, что надо.
Рот немного жгло от специй, и, поддавшись внезапной жажде экспериментов, Гаара провел кончиком языка по губам Нами — осторожно, только спрашивая разрешения попробовать. И мысленно улыбнулся, когда она с готовностью ответила тем же, разделяя с ним и горячий пряный вкус, и новую, до дрожи откровенную ласку, которая оказалась так хороша, что от неё закружилась голова, а реальность смазалась и поплыла, точно пустынный горизонт в полдень.
Только явственный запах горелого заставил их прерваться — плиту Нами выключить не успела. Она отстранилась, легонько надавив ладонями Гааре на грудь, лукаво сверкнула потемневшими глазами из-под ресниц и бросилась спасать ужин. Гаара сдержал разочарованный вздох и потянулся к верхним шкафчикам за тарелками.
— А говоришь не остро, — заметила Нами, орудуя новой лопаткой в сковородке. — Я ведь перестаралась со специями.
— Как узнала? — не сдержался Гаара. — Ты же не попробовала.
Нами поперхнулась и стала интенсивно алого цвета. Да, пожалуй, она была права: он смущал её совершенно осознанно и намеренно.
— Мне так нравится, — сжалился он, немного понаблюдав. — Оставь, пожалуйста. Люблю острое.
— Гаара… Ты не подумай, — серьёзно сказала она вдруг. — Канкуро просто на ужин иногда приходит и поболтать. Мы дружим. У него девушка есть. Я не…
— Что ты. — Он покачал головой и протянул ей тарелки. — Ничего подобного я и не думаю. Ты сама сказала делать, что хочу. Я так и сделал.
***
— Вкусно, Нами. Очень вкусно, спасибо тебе.
Хотелось благодарить и благодарить. За приглашение, шутя разрешившее его сложные метания, за заботу, за самый вкусный в его жизни ужин. За то, что маленькая казённая квартира, приютившая их счастье, утопала в теплом свете и ароматах домашней еды. За то, что на душе был мир, в голове — тишина, а в теле — сладкое звенящее напряжение. За неё саму и не сходящую с её лица улыбку. Слова звучали отвратительно блекло по сравнению с тем, что он чувствовал, но Гаара честно старался.
— Правда-правда понравилось?
— Даю слово Казекаге.
И Нами расцвела в новой улыбке, какой он ещё не видел.
Вечер был чудесным ровно до следующей заминки, когда они, домыв посуду, опять уставились друг на друга. На работе-то никогда не возникало вопроса, чем же заняться. А тут… По взгляду Нами Гаара понимал, что она разделяет его мысли: неужели теперь всё общение будет состоять из поцелуев и странных пауз между? А как же дружба и всё остальное, что их связывало?
— Ну, ты, может, хочешь… Диван вот…— неуверенно махнула Нами рукой в сторону бежевого диванчика.
Гаара покосился в указанном направлении и на всякий случай не шелохнулся, ожидая продолжения, поскольку собственное воображение породило чересчур смелые ответы на вопрос «Что она имеет в виду?».
— Там удобно, можешь поработать, — поторопилась внести ясность Нами. — Ты же принес документы, я в коридоре видела. Могу помочь с ними.
Точно. Поработать. Он поспешно ухватился за знакомое понятие, а две папки срочных договоров удачно подошли на роль спасательного отряда.
— Хорошая идея.
— Устраивайся. — Нами передала ему документы и опустилась рядом, сдержанно сложив руки на коленях. Словно это вовсе не она недавно отвечала на его поцелуи так, что перехватывало дыхание. — Давай мне вторую папку.
За следующие, очень долгие пять минут Гаара прочёл только пару абзацев потрясающе зубодробительного канцелярита и ничего не понял. Он сжал пальцами виски и перевёл взгляд на девушку, которая тоже изображала погружённость в текст.
Нет, это всё малодушный бред.
Он отложил папку на столик.
— К демонам документы, Нами. Иди сюда. Пожалуйста. Я скучал по тебе, хочу поговорить.
Как же хорошо, что она откликнулась именно так — без сомнений и колебаний нырнула в приглашающе распахнутые объятия.
— О чем будем говорить?
— Как обычно. Обо всём.
— Меня Канкуро вчера вечером допрашивал, — пробормотала Нами куда-то в сторону. — Отказывался уходить, пока я не отвечу на вопросы. Кто ему сказал? Или… Неужели так заметно? Если да, то дело плохо.
— Нет, не думаю. Он слишком хорошо знает меня, неплохо знает тебя и крайне наблюдателен, — успокоил Гаара. — Что спрашивал?
— О-о… Как ты признался. Как ты целуешься. Ну, знаешь, всё такое, в репертуаре твоего брата. Ты же не удивлён?
Уголок глаза непроизвольно задёргался.
— Нет, ни капли. Что ты ответила?
— Эффектно.
— «Эффектно»? — Гаара взъерошил лезущую в глаза челку. — Серьёзно?
— Если не вдаваться в подробности, всё так и было.
— Допустим. Но не могу поверить, что Канкуро смирился с ответом из одного слова.
— Ну… Ему пришлось. Просил передать, что меньшего он от тебя и не ожидал. Гаара, я немного переживаю, он же не будет…
— Не переживай. Он знает, о чём можно болтать и о чём нельзя.
Дальше разговор беззаботной птицей запорхал с темы на тему, и Гаара, наконец, ощутил долгожданную уверенность: он не потерял друга в лице Нами. Просто теперь, разговаривая, можно было обнимать её, чувствовать, как теплеют, будто оттаивая, плечи под его ладонями и расслабляются напряжённые мышцы. Смотреть, как дрожат тёмные ресницы, как она вскидывает голову, задавая вопрос, и убирает за ухо выпавшую прядь. Как улыбка проступает блеском в глазах и ямочкой на одной щеке ещё до того, как улыбнутся губы… И всё это так нестерпимо близко.
В беседе наступило затишье. Нами подняла голову, скользнула взглядом по его лицу от иероглифа к губам и подтянула ноги, усаживаясь удобнее. В этот момент Гаара начисто забыл о том, кто он и где. Каге, шиноби, убийца, демон — пустые слова. Неопытный, безумно влюбленный мальчишка наедине с такой же влюбленной девушкой. Последние мысли бесследно сдуло, стоило заглянуть в прозрачные серые глаза. Повинуясь их зову, он наклонился к ней, чтобы полностью отдаться поцелую — долгому, нежному, глубокому; медленно скользить губами по губам, ладонями по лицу, плечам и спине; чувствовать, как подрагивают, переплетаясь, пальцы; доверяться любопытству первой любви и желаниям друг друга. И ощущать, как сердце заполняется одновременно жаром и звонкой капелью весны.
С того вечера началась лучшая неделя, которая только могла случиться в их жизнях — так думал Гаара чуть позже, оглядываясь назад.
Неделя — это много или мало? Всего каких-то семь дней. Мелочь.
В жизни шиноби неделя — бесконечно много. В жизни Каге неделя спокойствия — уникальный подарок, из которого нельзя потерять ни минуты.
Если бы кто-нибудь когда-нибудь попросил рассказать о самом беззаботном времени на его памяти, Гаара сразу вспомнил бы именно об этой неделе. И рассказывал бы полушёпотом, делая паузы, надолго задумываясь, подбирая осторожные слова, которые не нарушили бы светлую тишину счастья, царившую в его душе.
Вечер первый
Они расстаются с трудом, далеко за полночь. Долго обнимаясь напоследок, цепляясь друг за друга и за мелкие поводы не расходиться. Но работа Каге есть работа Каге. Можно забыться, ненадолго отключиться, спрятаться, в конце концов. Только совсем о ней забыть нельзя.
Вечер второй
Второй вечер похож на первый, только ещё лучше.
Они готовят в четыре руки, обсуждают прошедший рабочий день. Наотрез отказавшись маяться бездельем, пока Нами заканчивает накрывать на стол, Гаара наводит порядок в кухонном шкафу, где до этого царил легкий хаос. Чудеса, конечно — на работе-то у неё всё идеально. Но раз в Резиденции она наводит порядок в его бумагах, то дома он может позволить себе ликвидировать бардак в тарелках с чашками.
Гаара рассуждает об этом вслух, а Нами в отместку грозится отобрать у него пальму:
— Ты опять почти убил эту редкую красавицу, изверг! Что она тебе сделала? Покусилась на пост Каге?
— Нет, это я претендую на звание худшего садовода. А есть что-то менее редкое и более живучее?
— Ещё более живучее? — удивляется Нами. — То есть то, что выживет в твоём кабинете, не выжив оттуда тебя? О… Да, пожалуй, у меня есть идея. Я подарю тебе самое упрямое растение на свете. Вы с ним похожи.
— Хорошо. Я жду с нетерпением.
Но больше этот вечер запоминается другим разговором.
Они сидят на диване. Нами водит кончиками пальцев по его скуле и разглядывает оставшиеся на подушечках крошечные песчинки.
— Гаара, а броня всегда на тебе?
— Да.
— Ты когда-нибудь снимаешь её?
— Да. В душе. Что?.. Хочешь, чтобы я снял сейчас? — Каждую мышцу тут же сводит от напряжения.
— Нет, нет. Только когда ты сам захочешь. Если захочешь.
— Почему я могу этого захотеть?
— Не знаю… А тебе совсем не интересно, как ощущается мир и прикосновения без брони? Может, он... другой?
Вообще-то, звучит интересно. Да и Нами точно хочется этого — глаза горят любопытством вразрез её нарочито сдержанным словам. Гаара колеблется: ведь он никогда этого не делал без надобности, добровольно и при другом человеке. Броня всегда на нём. Он себя без неё не помнит и не очень-то осознает. Это — буквально вторая кожа, то, что дарит ощущение неуязвимости. Она трескалась, несколько раз её пробивали, и тот прямой контакт с миром никак не назвать радостным. Однако сейчас всё иначе.
Медленно, через силу унимая внутренний бунт, Гаара посылает приказ песку. Кто бы мог подумать, что это так захватывающе и так жутко? Но его собственное любопытство уже разбужено и тоненько зудит внутри, не давая отступить.
Нами следит за ниспадающей тонкой вуалью песка, которая шуршащими ручейками утекает с дивана под ноги и с благоговением шепчет:
— Потрясающая штука!..
Развернувшись, она тянется к его лицу и останавливается, так и не дотронувшись.
— Можно? Ты не против?
— Не против.
Он не против, нет. Он очень хочет знать, каково это, когда тебя касаются с любовью, пусть и состоит в эту секунду из предвкушения напополам с ужасом. Нами затаивает дыхание, кусает губы и… Неловко тыкает пальцем в лоб. Гаара дёргается от неожиданности.
— Ой… — растерянно выдаёт она.
— Ещё попытка? — предлагает он, наклоняясь ближе.
Палец зависает в воздухе, а потом мягко ложится подушечкой на переносицу, и движется вверх, слегка надавливая. Нами пытается разгладить межбровную морщинку, след его забот. Значит, старания выглядеть расслабленно и непринуждённо пошли Шукаку под хвост. Палец аккуратно массирует самую усталую мышцу, разогревая и разминая её, а после движется выше.
Гаара, не таясь уже, тяжело переводит дыхание. Чужое прикосновение оставляет на голой коже жгучий след, который сразу же отпечатывается глубоко внутри. Нами медленно отводит в сторону волосы, дотрагивается до края иероглифа и заглядывает в глаза, ожидая реакции. Только когда Гаара одобрительно моргает с еле заметным кивком: «порядок», она начинает обводить кандзи. Штрих за штрихом «ай»Чтение иероглифа «любовь» как будто заново проступает на лбу, порождая внутри трепет свободного падения с высоты.
Выражение лица у Нами во время этого упражнения в каллиграфии нечитаемое — с таким можно и убивать, и скорбеть. Только когда касания переходят на нос, а оттуда на контур губ и подбородок, она заметно расслабляется и перестаёт хмуриться. Уже не пальцем, а раскрытой ладонью ведёт по щеке и заправляет ему за ухо отросшую прядь волос. Щекотно. От прохладных ладоней веет заботой, и хочется прильнуть к ним теснее.
Руки у Нами на самом-то деле не мягкие, а очень даже шершавые. Их никогда не защищала броня, их покрывают царапины и мозоли — следы работы с землёй, постоянного мытья и прошлых тренировок с оружием. А вот прикосновения её бережные и лёгкие, как вечерний ветерок, и это самое прекрасное, что Гаара испытывал в жизни. И всё больше хочется защищать её саму и её чуткие руки.
А ещё Нами была права: весь мир другой. В броне дело или нет, но сейчас он куда более полнокровный и контрастный, чем Гаара привык. Меняется не только осязание — все органы чувств решают разом сойти с ума. Кажется, что глаза видят чётче и дальше, запахи ощущаются резче, а чужое дыхание рядом оглушает.
Пока разум бьётся в конвульсиях, пытаясь охватить и пережить происходящее, Гаара неотрывно следит за движениями девичьих рук… и чувствует себя салазарией. А он ведь где-то в глубине души иногда мечтал оказаться на месте этого растения, к которому Нами относилась с такой заботой. Что ж, теперь можно с уверенностью утверждать, что некоторые мечты сбываются неожиданным образом.
— Краснеет, — вдруг нарушает молчание Нами.
— Что?
— Кожа у тебя краснеет. — Она говорит это шепотом, словно сообщает сокровенный секрет, и робко целует его в висок. Губы невероятно мягкие, дыхание теплое. — Скажи честно, Гаара, ты стойко терпишь, или это хотя бы немного приятно? Я вообще не представляю, каково тебе…
— Приятно. Непривычно, но очень приятно.
Осознав, что они оба сидят вытянувшись от напряжения по струнке, он откидывается на спинку дивана и накрывает её руку своей, прижимая плотнее к щеке.
— Не бойся. А то ты обращаешься со мной как с принципиально иной формой жизни.
Нами смотрит задумчиво и хитро, прежде чем выдать:
— Ты и есть в некотором роде принципиально иная форма жизни.
Вечер третий
Они всё ещё привыкают. Осторожно, не спеша. Это напоминает момент, когда смертельно больной или тяжелораненый человек внезапно выздоравливает, и его впервые выводят на прогулку, дают подышать не больничным, а свежим воздухом, пройтись под синим небом. Гаара видел пару таких пациентов, когда учился у Хисотэ-сенсея, и удивлялся их совершенно детской радости, подчас выражаемой слезами или криками. А теперь он сам чувствует нечто похожее. Очень хорошее. Настолько хорошее, что весь предыдущий жизненный опыт теряет свою отравляющую силу.
Представляя себя тем самым выздоравливающим, Гаара кладёт голову на колени Нами и знакомится с ещё одним новым чувством: тотальной беззащитностью перед другим человеком. Нет оружия, нет брони — вообще ничего нет, и кажется, что он срывается в пропасть. Хочется зажмуриться, что-то внутри сжимается, не даёт глубоко вдохнуть, побуждает немедленно вскочить, вернуть броню, сбежать, запереться в кабинете, закопаться в бумаги. Никогда больше не подпускать к себе никого. В голове зловеще шуршит — ровно как песок под ногами АНБУ, подкрадывающихся со спины.
Когда ужас почти достигает апогея, Нами опускает одну руку ему на грудь и, теребя пуговицу на рубашке, начинает болтать, перескакивая в своей манере с одной темы на другую. Гаара слушает байку про недавнюю ссору ботаников с медиками, потом шутки от Хисотэ-сенсея, потом что-то ещё. И шум в ушах затихает, отступая перед мелодичным женским голосом. Сконцентрировавшись на прохладной тяжести ладони, Гаара совсем упускает момент, когда Нами начинает второй рукой играть с его волосами, осторожно массируя голову. Он всё-таки жмурится, но не от тревоги, а от всепоглощающего удовольствия.
— Ты в курсе, что похож на дикого пустынного кота? — задумчиво спрашивает Нами. — Я про них читала недавно.
Гаара хмыкает:
— У меня много вопросов насчёт того, про какой вид котов ты говоришь.
— Ну, такой… Большой, рыженький, с кисточками.
— А. Каракалы, — заключает он. — Те ещё злющие твари.
— М-м… Ладно. — Ловкие пальцы опять и опять вплетаются в его волосы, и от этого мурашки бегут во все стороны, превращая тело в сплошной приёмник мурашек. Шутки шутками, но ещё немного, и он правда начнёт мурлыкать.
— Будешь царапаться, если что-то пойдёт не так? — уточняет Нами, протягивая прядь между пальцев. Наверняка на голове у него теперь настоящее гнездо…
— Кусаться, — лениво угрожает Гаара.
— Кусаться?
— Да, вот так. — Он быстро перехватывает её руку, стараясь не сжимать, и легонько задевает зубами тонкую кожу на запястье. Немного подумав, проводит по тому же месту языком.
— Ладно... — Нами смеётся, не отнимая руки, а ноги у неё идут мурашками, и голос необычно меняется, опускаясь на полтона. — На всякий случай не буду тебя злить.
Вряд ли она нарочно преследует цель раздразнить его своими невинными ласками, но…
— Постой, постой, — бормочет Гаара, с трудом выбирая слова, и садится, уходя от новых прикосновений. Напряжение, накапливающееся внутри, не имеет ничего общего с тревогой, кроме того, что так же легко и надёжно спутывает мысли.
— Тебе не нравится?
— Слишком нравится, — тихо признается он. — Мне нужна пауза.
Вечер четвёртый
Сегодня они развлекаются тем, что складывают фигурки из бумаги. На полу уже выстроилось целое семейство журавликов и угловатых лягушек. Причём вторые, если нажать им на спину, прыгают.
Лягушки Нами стабильно побеждают в соревновании на дальность прыжков, а творения Гаары всё время почему-то норовят изменить траекторию и ускакать под стол. Нами подтрунивает над ним по этому поводу, даже не скрывая, что отыгрывается за суровые тренировки по контролю чакры.
Полчаса назад Гаара заявил, что это всё — детские забавы. Теперь переживает: она определённо скрывает от него какой-то секрет идеальной ровноскачущей лягушки. Очень кстати вспомнив, что его брат — почти профессиональный жулик, он песчинками незаметно подталкивает свою фигурку в нужном направлении. Получается!.. Невезучую лягушку сбивает еле заметный вихрь воды, и она летит прямиком в компанию к остальным. Нами фыркает, утыкается лицом в диван и всхлипывает от смеха.
— Вот уж не ожидала жульничества от Казекаге!
— Зато песчаный лис всё ещё быстрее и ловчее, чем водный, — полушёпотом заявляет Гаара, поджав губы и глядя на вздрагивающие девичьи плечи. А потом ласково взъерошивает Нами волосы и тоже смеется. Ками, да уж, знал бы кто, чем Казекаге занимается в свободное время. Знал бы кто, что у него есть свободное время. Знал бы кто, что валять дурака — это настолько весело…
А ещё за ним остался ответный ход.
Пока Нами, прикусив губу, тщательно разглаживает сгиб на очередной лягушке, он отзывает песчаную броню и тянется к её лицу. На полпути замечает, какой забавной спиралью вьётся длинная прядь и легонько дергает её вниз, пробуя распрямить.
— Ай. — Нами косится на него. — Ты чего?
— Да так… — говорит он и зарывается пальцами в ворох непослушных завитков, упругих и немного жёстких. Голубые бусины, вплетённые в пряди, сухо перестукивают. Они наощупь теплые и с крошечными царапинками. Интересно, кто их подарил?..
Нами вопросительно поднимает брови, когда он придвигается и несмело проводит по её вискам, скулам и губам, вспоминая, как это делала она. Пальцы, не покрытые песком, обрели иной уровень чувствительности, и движения выходят намного деликатнее и точнее. Нами быстро понимает и теперь уже улыбается ему, подтверждая, что всё хорошо. Гаара целует уголок её губ, лоб, щёки, нос — без брони это делать намного приятнее — а она щурится и приподнимает подбородок, как будто подставляет лицо солнцу.
Вечер пятый
Гаара с порога протягивает Нами крошечный пакетик.
— Что это?
— Подарок тебе.
— Гаара, не стоило… Ты за одну неделю и так столько всего…
— Ты открой. Это совсем другое.
Серые глаза вспыхивают интересом — заинтриговал, значит — и Нами заглядывает внутрь. В пакетике две нити с бусинами, как у неё, только они прозрачные, с золотисто-красными и розовыми вкраплениями.
— Я подумал, что тебе такое нравится, — поясняет Гаара.
— Очень-очень нравится, спасибо! — Нами целует его в губы, в щеку, снова в губы, обнимает быстро, крепко стискивая. И держит украшение так, как будто это нечто невероятно дорогое. — Они очень красивые.
— Это хорошо. Я немного переживал. Впервые делаю кому-то личный подарок, — признаётся Гаара.
— Правда? — Нами жестом приглашает его за собой, а сама идёт спиной вперёд. — Много ли вопросов тебе задали при покупке?
— Ни одного. Я их не купил, а сделал. Осторожно. — Песок не дает ей врезаться в угол стола.
— Что? Ты серьёзно?
— Да. Основа — кварцевый песок. В него добавлена яшма и родонит. Под влиянием высокой температуры и давления получилось стекло с цветными вкраплениями.
Нами восхищенно выдыхает и рассматривает бусины на свет.
— Откуда же взялась такая высокая температура?
— Катон.
— В Суне есть шиноби, владеющие стихией огня?
— Хисотэ-сенсей.
Глаза девушки явственно округляются.
— Он один из наших сильнейших боевиков, Нами. Герой двух войн.
— Я и не подозревала…
— Он не любит об этом говорить. Тебе помочь надеть?
— А ты умеешь?
— Научусь.
Под весёлую болтовню Гаара отвоёвывает у Нами расчёску, которую она вытащила по пути из комода, и тянет на диван, усаживая спиной к себе.
— Посиди так. Сейчас я разберусь.
Нами несколько напряжена и скованно пожимает плечами, но слушается. Гаара распускает свободно заплетённую косу и без зазрения совести распушает, пропуская пряди между пальцев. Для процесса заплетания это не важно — просто нравится. И не ему одному: Нами склоняет голову набок, и Гаара замечает выражение полного блаженства на её лице.
— Откуда эти? — Он выплетает одну нить с синими бусинами.
— Твой вопрос звучит немного ревниво… — тихонько поддразнивает Нами, приоткрыв один глаз.
Гаара не спорит. Отрицать очевидное не в его правилах. При выборе подарка он думал только о том, что ей придётся по вкусу, но заменить эти украшения на свои будет однозначно приятно.
— Это секрет?
— Вовсе нет. Фукаи-сан сказала, они принадлежали её дочери.
— О-о. — Гаара раскрывает ладонь с ниточкой, глядя на неё уже с совсем иными чувствами. — Значит, Фукаи-сан…
— Скажи, Гаара, её дочери…
— Нет в живых.
— Миссия?
— Да. Плохо спланированная миссия. Я был во втором отряде подкрепления, но спасти основную команду мы не успели. Я вернул домой её тело, подумал, Фукаи-сан захочет попрощаться. Мы тогда только познакомились, и она как раз проверяла меня.
— Поэтому Фукаи-сан так тебе предана?
— И поэтому тоже. Она перешла на мою сторону из подразделения, которое по традиции должно контролировать действия Казекаге в пользу совета.
— АНБУ, выбравшая кому подчиняться… Звучит парадоксально, — замечает Нами. — Редко кто нарушает догмы и правила шиноби так смело, на глазах у всех.
— Так и есть. Традиции чтит большинство, — соглашается Гаара, сосредоточенно переплетая нить с волосами и завязывая узелки. — Но огромной ошибкой будет считать, что правила и приказы способны отнять личную волю и желания у всех поголовно. Уверишься, что люди вокруг, даже подчинённые тебе, — бездумные марионетки, и ты труп. Глупый холодный труп. Может быть не сразу, но спустя время. Потому что всегда найдётся исключение... правда?.. — Он разглядывает локон, украшенный теперь прозрачными бусинками, и перекидывает его Нами через плечо, демонстрируя результат. — Я закончил. Смотри, по-моему, хорошо получилось. Теперь с другой стороны…
Шестой вечер
— Тебе, наверное, уже пора спать.
— Да нет, рано ещё… — На этих словах Нами безудержно зевает, прикрываясь рукой, и смеётся над собой.
— Вижу, — усмехается Гаара ей в тон. — Как думаешь... Можно сегодня я останусь?
— О-останешься?
Кажется, всю её сонливость как рукой сняло. Гаара успевает поймать ладонь Нами, чтобы пресечь нервный жест:
— Пощади ушко, не дёргай. Я просто посижу рядом и почитаю, пока ты засыпаешь. А потом уйду. В Резиденции много работы.
Да, ему надо бы вернуться в Резиденцию. Там грустно смотрят в потолок раскрытые и непрочитанные папки с отчетами, но Гаара остаётся, ждёт, пока Нами примет душ, переоденется в ванной и заберётся под одеяло.
— И не холодно? — Он садится рядом и щупает угол покрывала, которое больше похоже на тонкий плед.
— Мне редко бывает холодно.
— Никак не могу к этому привыкнуть.
Поцеловать её, такую расслабленную, полусонную, с ещё влажной после душа кожей — рискованная затея. Остановиться намного сложнее, чем он ожидал. Поцелуй затягивает. «Ближе, ближе, стать единым целым», — клокочет внутри, а все чувства становятся горячим ослепительным счастьем. Добровольно прерваться уже невозможно. Слишком шелковистая кожа под пальцами, слишком ласково обволакивает прохлада объятий, слишком живой, искренний отклик на каждое действие. Нами прижимает его руки к своему лицу и сама придвигается ближе, отчего инстинкты оттесняют разум в самый дальний угол.
Гаара толкает девушку на спину и, склонившись над ней, покрывает легкими поцелуями шею, подбородок, ключицы и плечо, с которого съехал широкий ворот. Рука сама незаметно проскальзывает под одеяло, а затем и под край футболки и поглаживает кожу возле кромки штанов. Нами прикрывает глаза. Медленно водит пальцами по его затылку, иногда забираясь под ворот рубашки. Живот под его рукой быстро движется вверх вниз от учащенного дыхания, а каждый взволнованный удар сердца он чувствует как свой.
Значит ли это, что ей приятно?
Ладонь нерешительно задерживается на месте, а потом скользит в сторону, плотно оглаживает ребра и, пройдясь вдоль позвоночника, останавливается между лопаток, не встретив никакой преграды. Нами прогибается в спине и прерывисто выдыхает через рот, а Гаару встряхивает от понимания, что под футболкой у неё ничего нет. Ни эластичных утягивающих бинтов, ни топа. Только прохладная обнажённая кожа. Он машинально обводит позвонки большим пальцем по кругу, а в голове остаётся одно единственное желание — стащить с неё футболку. Достаточно на секунду представить, как это выглядело бы, и привычка сдерживаться сдает позиции.
Мир окунается в тягучее забвение и теряет всякий смысл. Все, что нужно, есть в её запахе, во вкусе кожи, в ощущении влажных губ, ищущих его губы, в частом дыхании и лёгкой дрожи под его ладонями. Не помня себя, Гаара ласкает бьющуюся на тонкой шее венку, целует, обводит языком. Объятия Нами становятся крепче, она сминает в кулаке его воротник. Ещё один шумный вздох на грани стона, и он задирает край её футболки.
Желание затягивает рассудок пеленой, лишая воли; сладкое, незамутнённое безумие концентрируется где-то глубоко в животе… И окатывает ледяной волной страха.
Гаара рывком вытаскивает руку из-под одежды, отпускает Нами и резко садится прислоняясь спиной к подушке, которая едва ли способна приглушить сейчас бешеное сердцебиение. Папка с документами подворачивается под руку очень кстати — хоть какая-то мотивация прерваться, хоть какая-то преграда между ними, пускай и хлипкая. Он застывает, вцепившись в страницы отчета и подавляя возбуждение. Строчки перед глазами скачут пятнами чистой бессмыслицы, тело изнывает, сердце умоляет вернуть вероломно отобранную близость. Душу снова раздирает на мелкие части. Гаара зажмуривается до белых кругов перед глазами… и, почувствовав прикосновение к руке, искоса смотрит на Нами.
Нами тоже смотрит — задумчиво. Она лежит на боку, подперев ладонью щёку. Футболка на своём месте, девушка вся красная, растрёпанная, но, к радости Гаары, ни его напор, ни резкое завершение её как будто не напугали. Серые глаза мягко блестят, и в них стоит безмолвный вопрос.
«Что не так?»
— Ты не обижаешься? — спрашивает он охрипшим голосом.
Она качает головой, разворачивается к тумбочке возле кровати и подает ему стакан с водой.
— На то, что ты нарушил свой план, или на то, что нарушил его не до конца?
Да, здорово он её, похоже, смутил. Потому что ничто и никогда не будит в Нами насмешливую забияку быстрее, чем смущение. Только вот беззлобная колкость в его голове звучит едким сарказмом.
— Прости. Слишком… много всего. Я не привык. И… — Слова не даются. Гаара отпивает ещё воды и старается продолжить вразумительнее. — Я не должен был… останавливаться.
Он привык говорить о чём угодно. Он запросто мог бы порассуждать на тему близости, ни на секунду не смутившись… Если бы только речь шла не о них. Однако под тёплым взглядом Нами Гаара спотыкается о каждый слог, как необразованное крестьянское дитя, и скрипит зубами.
Между ними повисает напряжение; пауза неприятно длинная, душная. Нами становится серьёзной и терпеливо ждёт. Один удар сердца, три, десять… Не дождавшись, она встряхивает головой и садится, чуть наклоняясь к нему.
— Почему не должен, Гаара?
— Так не делают. Так нельзя…
Тёмные брови красноречиво ползут вверх.
— Нельзя? Это что… Какая-то традиция Песка, да? Правило? — На лице Нами одновременно с совсем уж лихорадочным румянцем, от которого не спасает даже смуглый оттенок кожи, появляется выражение «кажется, я поняла».
— Нет никакой традиции, — ломает её теорию Гаара.
— Тогда о чём ты переживаешь? Это я что-то не то сказала, да? Обидно? Я не хотела, правда. Вечно тянет ерунду нести…
Очень хочется объяснить всё прямо и честно, но Гаара напарывается на слово, которое всегда ненавидел произносить вслух. В конце концов, отчаявшись его избежать, он делает над собой усилие и выговаривает:
— Я боюсь. Боюсь, ты решишь, что раз я тебя не хочу и медлю, значит, недостаточно люблю. Или как-то не так. Или что не умею любить совсем. А я люблю и хочу, очень. — Он заворожено ведёт по её губам и щеке большим пальцем, ощущая, как быстро вновь накатывает шальная волна, и отдергивает руку. — Но это… Кажется опасным. То, что я чувствую, оно слишком сильное, слишком похоже на жажду… убийства. Мне сложно его контролировать. Эта часть меня самая неуправляемая и самая жестокая.
Объяснение опять выходит настолько корявым и бестолковым, что можно подумать, будто он только начал учить язык.
— Ты иногда слишком много думаешь. — Нами, смутившись, на сей раз уже из-за его прямолинейных откровений, прячет глаза за растрёпанными волосами, трёт щёки, но говорит твёрдо. — Я не понимаю, что такое это «неправильно и недостаточно», о котором ты говоришь. Я чувствовала твою любовь. Я её чувствую, когда ты приходишь, чтобы провести вместе время, когда смотришь так… Ну, вот так, как сейчас. Когда рассказываешь что-то или слушаешь меня. У меня нет причин сомневаться в тебе, ни одной. Мне уже хорошо с тобой, каждый день и каждую минуту, прямо сейчас. Для этого не надо стараться и доказывать тоже ничего не надо. А что до эмоций, так ты справишься, обязательно. Тебе просто нужно время, чтобы привыкнуть.
— Я не уверен, что нам следует…
Гаара обрывает себя на полуслове, заметив, как Нами вздрагивает, словно от удара. Переговоры тет-а-тет, требующие толики деликатности, по-прежнему не его конёк, однозначно.
— Нет, не так. Не так. Я боюсь, — мерзкое слово опять хрустит на зубах, но уже не причиняет столько мучений, — что тебе со мной небезопасно. И слишком сложно. Очень скоро ты устанешь от этого и…
— Гаара, ну пожалуйста! Перестань… — Нами садится прямо перед ним на колени и сильно сжимает его пальцы. В лице острыми линиями проступает упрямство. — Ты, которого я знаю, сильнее любых страхов, и ты никогда не сдаёшься. Я люблю тебя. Тебя, а не кого-то, с кем легко! И вообще, мне с тобой легко, если ты не заметил. Но если ты сам сомневаешься в своих чувствах, то это другое дело. Тогда я не…
— Нет, — обрывает он. — Нет, в своих чувствах я не сомневаюсь. Я сомневаюсь в твоей безопасности.
— Брось, я никогда не чувствовала себя настолько в безопасности, как сейчас. Не забывай, пожалуйста, я в силах остановить тебя, случись что. Но ничего и не случится, потому что с тобой всё в порядке. Я знаю, я чувствую…
— Что ты чувствуешь? — Её непрошибаемая уверенность на грани легкомыслия пугает, а под тонкой плёнкой страха кроется гнев. Или наоборот? В любом случае, Гаара медленно закипает, сам не зная, почему. — Может быть, ты слепо веришь? Ты же не сенсор, Нами! Ты безрассудная, смелая. Я помню, что ты сильная, но не могу допустить…
— Он чувствует, — перебивает она. — Поэтому чувствую и я. Не всегда, временами.
Гаара удивленно моргает, когда сильные пальцы впиваются ему в плечи. Нами в своём яростном намерении убедить чуть ли не встряхивает его и чеканит каждое слово, но из-за попыток говорить тихо её речь превращается в интимно-низкий шёпот. А потом она ещё берёт и облизывает губы, глядя глаза в глаза. Весь гнев испаряется. Гаара на секунду теряет нить разговора и чуть не теряет рассудок. Приходится приложить немалые усилия, чтобы переключить внимание и вслушаться в смысл слов.
— Я не сенсор. Зато я джинчуурики. Ёкиджу всё чувствует, и я вместе с ним, — повторяет Нами, явно подметив, что Гаара не вполне адекватно воспринимает реальность. — Твоя чакра стабильна, однородна, и её духовная составляющая** больше не расслаивается. Раньше в ней был диссонанс. Сложно объяснить, но я его слышала. Как очень фальшивый звук, точнее, несколько несочетающихся звуков, которые перебивали друг друга. Сейчас диссонанс пропал. Это значит, что всё хорошо. Нет никаких отдельных осколков, кроме чакры Шукаку, есть ты. Не сумма частей, а целое и неделимое. Понятно?
Почему-то теперь хочется улыбаться. И искренней злости Нами, и прочитанной сгоряча лекции. Чувство облегчения укрывает, словно пушистое одеяло: демон теперь оберегает своего человека. Может быть… всё и правда хорошо?
Гаара, ничего не говоря, обнимает Нами и надеется, что она правильно поймёт его молчание. «Прости. Я не должен сомневаться. Ни один страх не заставит меня отказаться от тебя. И спасибо».
Прохладные ладони гладят его по спине, вкусно пахнет свежестью, мылом и травами.
— Я могу что-то сделать для тебя?
О нет, ну за что. В вопросе мерещится тонкая провокация, а Нами поворачивает голову и утыкается носом ему в шею, усугубляя и без того обострённые чувства. От всего этого Гаара с трудом сдерживает блаженный вздох и борется с порывом усадить девушку к себе на колени, притянуть вплотную и дать ощутить, как сильно он её на самом деле хочет, и всей душой, и телом. И что они могут сделать… Впрочем, вряд ли его желания остались для неё тайной, что уж.
Мягко перебирая пальцами складки, он расправляет футболку на хрупкой спине, целует Нами в щёку и подталкивает на её половину кровати.
— Ты и так уже всё для меня сделала. Ложись. Пора спать. Рассказать тебе что-нибудь?
— Сказку на ночь? — хитро улыбается она, словно и не было тяжёлого разговора.
— Не знаю ни одной. Могу сочинить, но за сюжет не ручаюсь.
— Ха… Звучит пугающе. Лучше уж сказки будут по моей части. Расскажи, как обычно, что-нибудь из истории Суны. Ну, или отчёт вслух читай. Я всё равно люблю слушать твой голос.
Засыпает она под историю о чёрном песке Третьего Казекаге.
Гаара заставляет себя поработать, а потом откладывает папку и ложится рядом с Нами, устраивая руку на её талии поверх одеяла. Она, не просыпаясь, тянется навстречу, привычно уже подпирает макушкой подбородок. Спит она ужасно беспокойно — то и дело ворочается с бормотанием, скидывает одеяло, и наконец беспардонно закидывает на Гаару ногу. Нога ледяная. Гаара усмехается и упрямо тянет одеяло вверх, накрывая упирающуюся ему в лодыжку ступню. Это не работает. Тогда он просто зажимает её ноги между своих, чтобы согреть, и Нами прекращает елозить. Теперь можно тоже прикрыть глаза и ненадолго провалиться в ласковую полудрёму, свободную от тревог.
Хорошо… Если бы время можно было остановить и подвесить в воздухе, как песок в часах, Гаара сделал бы это прямо сейчас, пусть даже в зависшем моменте они никогда не станут ещё ближе.
Размеренные выдохи Нами оседают на шее теплой щекоткой, а он чувствует себя дома, чувствует себя целым, вполне обычным человеком. А той боли в груди, о которой спрашивал у Яшамару много лет назад — больше не чувствует.
Через пару часов Гаара всё же титаническим усилием воли вспоминает о том, что он — Каге скрытой деревни. Выпутавшись из плена рук и ног любимой, он бесшумно встаёт, прикасается губами к её виску и растворяется в вихре шуншина, возвращаясь в Резиденцию.
Вечер седьмой
— Казекаге-сама? Можно?
Нами исправно стучится, оповещая о своём приходе. Уже давно стемнело, а она только-только выбралась из теплицы, чтобы помочь Гааре с накопившимися бумагами. Как-никак, это из-за неё рабочий день Казекаге сократился с двадцати часов до двенадцати, а она на всю неделю практически бросила документацию на произвол судьбы из-за срочных дел в теплице. В итоге сегодня Гаара вынужден задержаться.
Из-за двери доносится приглушенное «да», она входит и чуть не спотыкается прямо на пороге.
— Гаара-сама… Ч-что здесь произошло? В окно забрался дикий варан и сожрал документы?
Гаара, который что-то перебирал в шкафу, выглядывает из-за створки.
— Почти. Я передал наименее приоритетные дела второму секретарю. Темари нашла чуунина в отставке по ранению, и он неплохо справился с выжимкой из отчётов. Поработает на испытательном сроке. Ты проходи.
— Правда? — Нами прикрывает дверь, поражаясь тому, что кабинет стал ещё просторнее без двух третей бумаг. Осмотревшись, она садится на подлокотник кресла для посетителей. — А что же остается мне?
— Отчёты по миссиям высокого ранга. Письма, статистика. Всё, кроме самого простого… Это не то, что в прошлый раз, Нами, не подумай. Я не хочу тратить твое время на элементарные вещи. В теплице ты нужнее. И отдых тебе тоже нужен. Не будешь возражать?
Он так спешит заранее развеять возможные неприятные мысли, что Нами переполняет благодарность.
— Нет, нисколько, Гаара, я очень даже за. Тем более, что с простыми отчётами нет повода зайти к тебе лишний раз. Но… У-у-х ты, я, конечно, знала, что их очень много, но чтобы настолько… И оно занимало столько места?
— Выходит, да. И времени.
— Значит, у тебя теперь больше времени?
— Да. Сама понимаешь, оно мне крайне необходимо. — Гаара закрывает дверцу шкафа и поворачивается к ней, сложив на груди руки. — Война. Старейшины покоя не дают. — Он шагает к столу, а Нами понимающе кивает на каждое слово. — К тому же… — Ещё один скользящий шаг. Её не перестаёт удивлять и будоражить тот факт, что он даже в неудобном на вид официальном хаори ни капли не теряет в скорости и бесшумности. По соседству с восхищением внутри селится немного ревнивая, собственническая радость. Никто, никто кроме неё не знает, каким может быть Гаара наедине, как он целуется и какие слова умеет говорить в порыве нежности.
— Мне не хватает… — Он уже на расстоянии дыхания и двумя пальцами приподнимает её лицо, — времени с тобой.
Шутливый поцелуй в кончик носа действует до смешного сильно. От него непроизвольно опускаются веки, и дыхание останавливается в предвкушении. В наступившей тишине раздаётся какой-то щелчок, Нами приоткрывает глаза и вопросительно смотрит на Гаару. А он устраивает обе ладони на её талии и молча щурится. В бирюзовой глубине разгорается дьявольская хитринка.
«Что он затевает?»
Горячие руки съезжают по её пояснице вниз, Нами вскидывает брови. Теперь ясно, что он затеял: вгонять её в краску любыми доступными способами. Но не улыбнуться этому маневру невозможно. Когда Гаара без малейшего усилия приподнимает её и усаживает на стол, столь удачно освободившийся от бумаг, Нами совершенно не возражает, потому что следующий поцелуй не оставляет сил для возражений.
***
Тело Темари шло к кабинету Каге, а голова Темари шла кругом.
Всё менялось. Всё менялось для неё одной. Она не могла поверить, что через пару-тройку дней окажется в Конохе, станет женой Шикамару и шиноби другой деревни. Она знала, что все сделано для её защиты, лечения и вообще блага людей Суны и Конохи, и сама на всё это согласилась. Она старательно обуздывала непокорную радость, вскипающую при мысли, что у них с Шикамару будет столько времени вместе. Только почему-то приближающийся момент расставания с Суной менее горьким от этого не становился.
То и дело Темари посещало желание всё отменить. Сказать что она не готова! Что это плохой план! Наихреновейший! Ей нельзя быть вне Суны, она нужна здесь…
А в следующий момент хотелось скорее оказаться в Конохе и увидеть Шикамару. Как он лежит, растянувшись во весь рост, на крыше и смотрит на облака. Она подойдёт, а он повернёт голову и скажет: «О, это ты, проблемная женщина. Присаживайся, посмотри, какая рыбина во-о-н там в облаке. Даже две». И больше не будет никаких проблем…
Смешно! Надо сказать Гааре, что его план плохой! И разорвать все договоренности. Она — джонин Суны! Да, вещи собраны. Да, завтра с утра в путь, но… Невозможно, совершенно невозможно!
Будь её воля, Темари сегодня и на сто метров не приблизилась бы к кабинету Каге. Слишком велик был риск не совладать с искушением и начать умолять брата вернуть всё как было. Однако теперь туда гнала необходимость передать ему письмо от Шикамару, которое вечером принёс Каматари, а заодно и свои бумаги.
Подгоняемая мыслями, Темари то почти летела по коридорам, знакомым с детства, то замедлялась, осознавая, что скоро уже не сможет видеть их каждый день, и пыталась отпечатать в памяти каждый уголок. Она называла про себя всё, что видела на пути. И прощалась, прощалась.
Вот поворот к кабинету Гаары. Знакомая выбоина в стене. А вот тут выцарапана хулиганская надпись — это они с Канкуро развлекались, когда были шмакодявками. Вот вход в кабинет помощника. Нами нет на месте, да и ладно. А стол помощника тот же, что и много лет назад — старенький, со сломанным нижним ящиком. Когда-то здесь сидел секретарь отца, печальный пожилой мужчина. Он ещё угощал их с Канкуро конфетами. Темари, когда подросла, поняла, что так он их жалел, почти сирот при живом родителе. А она, будучи мелкой засранкой, как-то даже поссориться с ним умудрилась, о чём потом жалела.
Всё это было таким обыденным и таким родным.
Вот дверь в кабинет Каге. Мощная, отделанная металлом. Такой она, наверное, была аж со времён второго Казекаге? Темари провела рукой по теплому дереву, надавила на ручку из холодного металла, сжала её. В замке тихо щёлкнуло, но, полностью уйдя в себя, Темари этого не заметила и толкнула дверь, не стучась.
Вот он, кабинет отца, а теперь брата. Полупустой. Всё в нем как обычно, только бумаг стало меньше. Шкафы, пальма в углу, огромный стол в середине, Гаара целуется с Нами…
Стоп, чего? Чего?!
Темари, кажется, впервые удивилась чему-либо настолько сильно. Даже когда Гаара сделал ей предложение выйти замуж за Шикамару, она не испытала такого шока.
Первая посетившая её мысль была несколько абсурдна: «С каких это пор Гаара позволяет сидеть у него на столе?»
Вторая и третья тоже: «Это точно Гаара? Или мне кто-то подлил наркотик из кактусов?»
Темари зажмурилась, проморгалась и распахнула глаза пошире. Картинка не менялась.
Её младший брат! Суровый, холодный, равнодушный ко всему человеческому! Это же он сейчас прижимал к себе сидящую на его рабочем столе девушку и самозабвенно целовал её, гладя по щеке. Так нежно, как будто это самое драгоценное, что есть у него в жизни, и так чувственно, что сомнения в наличии у него совершенно человеческих желаний не оставалось. А Нами — чёрт побери, да это же действительно она! — прильнув к груди Гаары, сминала в руках ткань его хаори, словно прося ещё ласки. Эти двое были настолько увлечены друг другом, что чужого присутствия не заметили.
Темари ощутила, как горит её лицо. Образ идеального, рационального Казекаге пошел трещинами и с громким звоном ухнул в пропасть. Похоже, она плохо знала и собственного брата, и его подругу. И, кажется, ей следовало покинуть кабинет до того, как они решат учудить что-нибудь покруче поцелуя. Теперь-то уж ни в чем нельзя быть уверенной.
Она не шелохнулась. Стояла на месте, расплываясь в широкой улыбке, и почему-то чувствовала себя свободной и умиротворенной.
А ведь это, пожалуй, правильно. Она уходит в Коноху, а рядом с братом остается не только близкий друг, верный союзник, но и любимый человек. Уж в том, что они друг друга любят, Темари ни на секунду не усомнилась, глядя на маленькую беззаботную шалость. Будь на их месте кто-то другой, она бы уже громко ворчала, осуждая легкомыслие и незапертую дверь. Но её брат, её маленький, вечно серьёзный брат, взваливший на себя судьбу деревни, впервые выглядел таким живым и счастливым. Темари не хотелось рушить эту магию.
В идиллию ворвался какой-то посторонний звук. Шорох позади. Темари рывком обернулась — пусто.
Так. Пора закрыть двери и оставить их. Никто не должен знать об этих отношениях. Она сделала шаг назад, аккуратно потянув за ручку. Но надо же было сволочному механизму громко заскрипеть именно в этот момент!
Оба шиноби разом повернулись. Нами бесшумно сползла со стола за спину Гаары, с явным желанием провалиться сквозь пол. Темари теперь и сама с удовольствием куда-нибудь провалилась бы.
Один Гаара остался невозмутим. Нет, вы на него посмотрите только! Собран и возмутительно хладнокровен! Да только взгляд у него был туманно-рассеянный, волосы взъерошеннее обычного, а губы едва заметно припухли. Для внимательного взгляда сестры он не мог бы выглядеть более счастливым, даже если бы широко улыбался.
«Братишка… Я так за тебя рада».
— Темари?
— Гаара. Вот. Бумаги. Принесла, — объяснилась она, тыча пальцем в листы.
— Спасибо. Подпишу. — Он принял у неё документы. — Завтра утром здесь, верно?
— Да. Да. — Темари медленно пятилась. — Ну, я пошла, ага. Доброго, кхм, вечера вам.
— И тебе.
Она уже почти вышла, но передумала и обернулась:
— Совет на будущее: дверь запирайте! — И сбежала, не дав шанса ответить.
Шагая по коридорам в обратную сторону, Темари усмехалась себе под нос. А она ещё удивлялась, когда Гаара попросил найти ему второго секретаря на самые простые задания! Терялась в догадках, что же его сподвигло на оптимизацию спустя четыре-то года упорной работы в одно лицо. А вон что!
Вдруг Темари встала, как вкопанная. Из-за поворота впереди доносились короткие жалобные всхлипы, такие прерывистые, словно их безуспешно подавляли, а они рвались наружу. Так-так. Она быстро свернула налево. В груди наливалось свинцом нехорошее предчувствие, а в памяти молнией пронёсся звук щелчка.
О нет, нет, Темари! Мать твою, химе! Дело не в том, что Гаара забыл закрыть дверь, а в том, что она забылась и… А теперь…
Темари почти бегом завернула за угол. Девушка с каштановыми волосами, одетая в форму чуунина, сидела на низкой ступеньке, обхватив колени, и давилась рыданиями.
— Мацури, — присела перед ней Темари.
«Сохранять спокойствие. Спокойствие. Это всего лишь Мацури, она часто хнычет».
— В чём дело? Что у тебя случилось?
Мацури замотала головой и зарыдала громче прежнего. Темари стало жаль её, и она приобняла девушку за плечи. И сквозь всхлипы, наконец, расслышала: «Гаара-сама, он… Он и…».
Ей не померещился тот шорох.
— Мацури, — проговорила Темари резче, чем хотела. — Что ты видела?
— Я видела… Когда ты открыла дверь… Видела Гаару-сама и…
— Всё, молчи. Поняла. Посмотри-ка мне в глаза. Ты никому, никогда не скажешь о том, что видела, — с нажимом проговорила Темари. — Поняла меня? Никаких имён. Никогда, никому. Если в тебе есть хоть капля искренней любви к нему, ты не станешь трепаться. Поняла?
— П-п-поняла.
— Поклянись, Мацури! Поклянись мне.
— Клянусь, Темари-химе. Я никому не скажу. Я не хочу навредить… Я никогда!
Темари заставила её повторить это ещё раза три. Потом проводила до туалета, помогла умыться и ушла. Работать жилеткой она не собиралась по той простой причине, что не умела. Она просто надеялась: Мацури — девочка добрая, преданная и зла не сделает. Было бы гораздо хуже, будь это кто-то другой.