Буйная и радостная толпа царила на площади Парви. Просторная, прямоугольной формы с аккуратным рядом домов из светлого камня. С юга площадь граничит с рекой, а с востока в самом центре площадь венчает великий готический собор, чаще всего именно туда подводили осужденных на смерть, чтобы те отпустили грехи перед костром. 

Еще утром здесь сожгли на костре колдуна, поэтому простой люд, что смотрел на это зрелище, еще не успел разойтись. Особо шустрые старушки успели ухватить после сожжения останки костей, что не успели догореть. Останки колдуна могут быть очень полезны в хозяйстве. 

Июньское солнце высоко поднялось на площади и щедро одаривало всех своим жаром. Прекрасное время, чтобы заработать деньжат. В такой толпе стоит быть аккуратнее, ваш кошелек подрежут, а вы и не заметите. А изуродованные калеки будут путаться у вас под ногами, клянча монету. Некоторые нагло хватают грязными руками проходящих мимо господ за их чистые платья. Придется кинуть попрошайкам деньги, только бы они перестали вас трогать. 

Особо людно было в центре площади. Люди встали плотным кольцом и неохотно пропускали особо наглых ребят вперед к первым рядам. 

Здесь зарабатывал себе на жизнь молодой юноша. Он исполнял удивительные акробатические трюки на натянутом в полутора метрах от земли канате. Канат этот стоял на потускневшем ковре, с которого давно стерся когда-то очень красивый узор. Здесь же валялся мешок, в котором были спрятаны различные палки, ленты и мячи, если народу захочется новых зрелищ. 

Толпа удивленно охала и ахала, когда юноша переворачивался в воздухе и аккуратно вставал на канат обеими ногами. Парень чуть ли не танцевал на хлипкой на вид веревке. В толпе слышались восхищенные слова:

— Я слышал про него. 

— Да, я тоже! Ведь это тот самый Паук.

— Говорят, он может свернуться в крендель. 

— А я слышал, что сам дьявол сделал его кости мягче, чтобы он мог так гнуться. Тьфу, мерзость. 

— А мне кажется это забавным. 

— Тебе все кажется забавным, разгильдяй. 

Да, не все отзывы были восторженными. Но монеты звонко сыпались в корзину к девушке, что стояла возле каната. Она постоянно обходила людей, туда и обратно. Дама тоже не скучала, а усердно работала.

Полностью выполнив свой номер, юноша слезал с каната и подходил к своей подруге. Та опускала корзину к ногам и давала другу флягу, полную холодной воды. 

— Приличный улов? — спрашивал парень, улыбаясь и кивая на корзину.

— Как и всегда, Питер, народ тебя обожает.

Питер улыбался еще шире. Он был молод, сложно было сказать сколько ему точно лет, мешал гримм. Добыть эту косметику было очень сложно. Лицо было раскрашено белым, у правого глаза были красные тени, а у левого – синие. Помада, слегка растертая от уголков губ выше к щекам, так создавался вид, словно Питер постоянно улыбается. Все это было нужно, чтобы его лицо выделялось в толпе. 

Но все же ярче макияжа были глаза акробата. Они горели на его лице, сверкали раскаленными углями. Карие и добрые.

Волосы у него каштановые и всегда в вечном беспорядке, волнистые локоны так и торчат во все стороны. Образ дополнял яркий костюм, который Питер пошил сам. Он был красно-синим. Левая сторона была красной, ее разбавляли синие лоскуты. Правая сторона была синей, ее разбавляли красные фрагменты. В некоторых местах ткань выцвела, износилась, где-то истончилась, но дырок не было, Питер следил за своим костюмом и если надо доставал иголку с ниткой. 

Когда юноша стоял на месте, костюм выглядел странно и даже глупо. Но стоило акробату начать двигаться и исполнять свои самые сложные номера, как костюм послушно повторял его движения, плотно прилегая к мышцам. При движении костюм слегка звенел. Все дело в крошечных бубенцах, что висели на воротнике. 

Все эти факты складывались воедино и превращали Питера, прозвище которого было Паук, в местную знаменитость. Кого ни спроси, но хоть раз житель Парижа слышал об акробате в красно-синем костюме.

Питер в несколько глотков осушил флягу и протянул ее девушке, та взяла ее и прикрепила к поясу, а после поправила волосы акробата. Иногда он носил шапку с хвостами, как у скоморохов, тогда проблем с волосами не было. Но сегодня было так жарко, что в головном уборе Питер бы просто спекся. 

— Спасибо, ЭмДжей, — сказал Паук. Он вернулся на канат и продолжил развлекать праздных зевак. 

Мэри, которую Питер ласково называл ЭмДжей, снова взяла в руки корзину. На ней было простое серое платье, волосы черные, она специально их каждое утро измазывала в угле. Не хотелось привлекать к себе лишнее внимание на выступлениях родной рыжей шевелюрой. 

А зрители не кончались площадью. 

На одном из парапетов собора сидела тень. Голубые глаза из-под капюшона пристально смотрели на ловкую фигуру Паука. 

Это был Уэйд, он любил приходить в собор, забираться на самый верх и смотреть, как выступает этот юноша. Ему бы хотелось стоять в первых рядах с полным кошельком и щедро кидать деньги в корзину девчонки, но он не мог. 

«Конечно, нечего пугать парня и его подругу своей отвратительной рожей», раздался в голове мерзкий голос. Второй, более тонкий, стал активно поддерживать высказывание первого.

Уэйд потер переносицу. Часто ему слышались в голове злые голоса, от которых никогда не было помощи, те только дарили ему головные боли и новые поводы для самобичевания.

Но они правы. Лицо Уэйда отвратительно, как и большая часть тела. Он не помнит, как это случилось, но, видимо, он пострадал при пожаре. Огромные пласты его кожи изъедены шрамами, рытвинами. Он больше напоминал прогнивший кусок мяса, чем человека. Больше ветер не развивает его светлые волосы. Уэйд почему-то был уверен, что они были светлыми. Не осталось ни бровей, ни ресниц. Правое ухо пострадало особенно сильно, на него мужчина туго слышал и оттого старался поворачиваться к собеседнику левой стороной. Но это была не частая проблема, собеседников в его жизни немного. Хозяин трактира “Сестры Маргарет” да сброд, на которых Уэйд получал заказы. Кому просто набить морду, с кого вытряхнуть долги, бывали вещи и похуже. Слушать их было необязательно.

— Когда-то я был красив, я это помню, — ответил Уэйд. “

"Ха, как же, так мы тебе и поверили". 

«Если ты не помнишь, что было до пожара, так откуда тебе знать?»

— Я точно помню, как дамочки меня любили, — усмехнулся Уэйд. — А сейчас, прошу, помолчите. Дайте полюбоваться Паучком. 

Паук как раз сделал сальто, теперь он держался на канате на одной руке, идеально балансируя. Перекувыркнулся, сделал мостик, выпрямился. Все выходило у него так естественно, словно он с рождения так кувыркается. Ах, как интересно посмотреть на его лицо. С собора Уэйд едва мог различить белый грим парня, не больше. 

“Уверен, что лицом этот Паук не вышел”.

«Согласен, а то уж больно идеальным он будет. Таких людей не существует».

“Или у него отвратительный характер”.

«Или ему нравятся коровы».

Уэйд хотел наорать на кретинов в голове, как внизу раздались гневные крики:

— Прочь! Грязная чернь! Убирайтесь!

Паук дернулся, рука соскользнула, и он рухнул с каната. 

«Ух, должно быть очень больно», обеспокоенно сказал голос.

Уэйд слегка приподнялся, чтобы лучше видеть, что происходит. Из собора выбежал разъяренный архидьякон. Паук вместе с девушкой быстро собрали свои вещи. Два шеста с канатом ловко складывались. Акробат закинул их на плечо, его подруга свернула ковер и взяла его в руки. Вместе они побежали прочь с площади под брань настоятеля собора.

Уэйд поднялся с парапета и ловко забрался в храм. Он проделывал это так много раз, что уже давно не боялся сорваться и разбиться о каменную площадь. 

— Поганый монах, — пробормотал Уэйд, спускаясь с лестницы.

Он терпеть не мог отца Осборна, смотрителя этого собора. Уэйд время от времени пересекался с архидьяконом в этом великом духовном месте. Здесь была его вотчина, а вот Уэйд был незваным гостем. Он приходил в собор, потому что больше идти ему никуда не хотелось. И прогнать его отсюда не имели права. Так что отец Осборн ненавидел Уэйда молча. 

Уэйд покинул собор, сильнее натянув капюшон на глаза. А ведь на улице была такая чудесная погода – разгар лета. Но это не мешало мужчине сильнее укутаться в черную одежду, которая скрывала каждый сантиметр его кожи.