Питера привели в большую комнату: здесь была широкая лавка, стол, на котором лежали плети, дубины и прочие орудия пыток. Акробата начало потряхивать, его поставили в центре и ушли. Питер обнял себя руками и зашелся кашлем. Тот быстро прекратился, но тело продолжало предательски дрожать. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, зачем его сюда привели. 

Его будут пытать.

В комнату зашло двое мужчин. Один широкий и низкий, второй наоборот тонкий и высокий. Низкий был в маске палача. 

— Начнем, хочу поскорее со всем этим разобраться, — сказал высокий и скучающе посмотрел на Питера. — Хочется успеть на обед.

— Я все равно ни в чем не сознаюсь, — процедил сквозь зубы Питер. 

— Сознаешься, как миленький, — хмыкнул высокий. — Все сознаются. 

Низкий оказался за спиной акробата, выкрутил юноше руки и подвел к доске, стоящей на двух ножках. С Питера стянули рубашку, его слабые попытки сопротивляться были встречены смехом. 

Питера вдавили в доску, его голая грудь плотно прижалась к дереву. Руки развели в разные стороны и крепко привязали. Пошевелиться было нереально. 

Юноша закрыл глаза, дышать было тяжело, снова хотелось зайтись кашлем. Стало ужасно жарко, по позвоночнику потекла капля пота. А за спиной раздавался тихий разговор, но в ушах шумело так сильно, что Питер не мог разобрать ни одного слова. Все в нем сжалось. Он знал, что сейчас будет. А его палач все медлил и медлил, превращая ожидание еще в одну пытку. 

Так выходило, что Питер ни разу не попадался, по его спине ни разу не проходили плетью. Он и представить себе не мог, какого это. Но был уверен, что выдержит. Уэйд вытерпел тогда тридцать, даже мог ходить и шутить. Питер тоже вытерпит. Он все вытерпит. И ни за что не сдастся. 

— Продолжаешь ли ты отрицать поступки, в которых тебя обвиняют? — раздался голос за спиной.

— Да, — ответил Питер.

Первый удар был оглушающим. Просвистел над самым ухом и обрушился на спину. Питер закричал. Он инстинктивно попытался отклониться, но привязан был так крепко, что не пошевелиться. Только беспомощно сжал кулаки и запрокинул голову. Юноша даже не успел вдохнуть, как ударили снова. И снова. Снова. Снова. Снова.

Перед глазами стояла кровавая пелена, спина горела в огне. Позвоночник пронзало болью до самой макушки. Колени подкосились, Питер держался только за привязанные руки. С каждым ударом, он поджимал пальцы на ногах и кричал.

Как? Как он смог выдержать тридцать! После четвертого Питер был уверен, что умрет. Тридцать…

В голове беспрерывно крутилось это число, сознание начало уплывать. Оставались только цифры и боль. Боль ослепляющая. 

— Стой, — раздалось над головой.

Удары прекратились. Питер разлепил глаза, перед ним была только окровавленная доска. С трудом акробат повернул голову вбок и увидел довольного высокого.

— Хватит плети, — строго сказал он. — Сердце может не выдержать. Снимай его. 

Все? Питер растерянно заморгал. Его руки развязали, и он бы рухнул на землю, если бы его не подхватил низкий и подвел к лавке. Там палач заставил акробата упасть на колени. Высокий оказался рядом. Он сжал предплечье Питера в своих руках. Ладонь юноши положили на лавку. 

А Питер поверить не мог, что все прекратилось. Он смог выдержать. Не сдался. 

— А ты крепкий парень, — сказал высокий. — Не просил пощады.

Питер искренне им улыбнулся. Даже эти люди признали его. Он молодец. Уэйд ведь тоже его похвалит? Да, он точно будет горд, узнав, что Питер не сдался. 

Мизинец вспыхнул болью, которая эхом отозвалась в кисти, а затем проскользнула до самого плеча. Питер даже не смог закричать, он и вздохнуть не мог. Широко распахнув глаза он смотрел на свою правую руку, которая лежала на лавке. Мизинец был изуродован одним ударом. И не давая акробату опомниться, низкий, замахнувшись, ударил дубиной снова по руке.

Питер закричал. Он стал биться, пытался освободиться, но высокий крепко держал его за предплечье, а болезнь и плеть отняли последние силы для равной борьбы.

Снова удар.

Теперь уже третий, средний палец был изувечен. Палач снова замахнулся, и Питер закричал, не узнавая свой сорвавшийся голос: 

— Я скажу! Все скажу! Только прекратите! Прошу вас!

— Уверен? — усмехнулся высокий. — У тебя еще куча целых пальчиков.

— Умоляю, не надо больше, — по щекам Питера текли слезы. — Все скажу. Все скажу… все скажу… скажу.

— Сознаешься? 

— Сознаюсь! Во всем сознаюсь. Только пощадите.

Высокий разжал свои пальцы. Питер прижал к груди изуродованную руку, но сидеть долго ему не позволили. Его поставили на ноги и поддерживали, потому что акробат едва не терял сознание. Мужчины снова надели на него рубашку, а правую руку заставили спрятать за пазуху.

— Если скажешь о пытках, то мы вновь тебя уведем, ты понял? — спросил высокий. Питер кивнул. — А теперь слушай, сейчас ты во всем сознаешься, во всех грехах, в которых тебя обвиняют.

Питер снова закивал головой. Высокий стиснул его за плечи и вывел из пыточной, там Питера перехватил его надзиратель и повел по известной дороге в зал суда. Но юноша ни на что не обращал внимания. К горлу подступила желчь, и если бы он ел в последние пару дней, то сейчас бы его точно вырвало. Он даже не помнил, как его вывели в зал суда, где послышался шепот всеобщего удовольствия. Питера поставили возле его стола, он едва мог различить рядом Гарри, который с ужасом смотрел на друга.

— Хотите что-то сказать, подсудимый? — раздался где-то вдалеке радостный голос судьи. 

Хотел ли он? 

Питер поднял голову и увидел очень четко и ясно лицо архидьякона. Норман Осборн смотрел на него с ужасом. С ужасом? Нет, не ужас. Как будто с болью. 

— Да, хочу, — сказал акробат. Он боялся, что его голос будет дрожать, и был рад, когда смог твердо и громко произнести нужные слова, хоть они и перекатывались на языке тяжелыми камнями. 

— Питер, прошу не надо, — шептал Гарри.

— Я хочу сказать, — продолжал Питер, не сводя глаз с лица архидьякона. 

— Мы вас слушаем, — ответил судья.

Питер облизнул сухие губы, почувствовал привкус крови. Да, точно, когда били плетью, он прокусил себе язык. Акробат прикрыл глаза, медленно выдохнул. Сейчас. Питер открыл глаза, продолжил смотреть в лицо Нормана и заговорил:

— Я продал свою душу дьяволу. Да, я участвовал во всех демонических оргиях, развращал народ Парижа. Я соблазнился, чтобы получить знания и гибкое тело, — голос Питера звенел, и с каждым словом он становился все мощнее, так что зал суда дрожал. Все молчали, казалось, люди даже боялись вздохнуть. Левой рукой акробат убрал с лица волосы и продолжил. Каждое слово он произнес отчетливо и громко. — И я соблазнил архидьякона великого Собора Парижской Богоматери! 

Зал взорвался. Оглушительно и беспощадно. А Питер смотрел, как надломились брови Нормана Осборна.