Они долго пробыли на башне, любуясь городом с высоты птичьего полета. После Уэйд аккуратно спустился, ощущая за спиной Питера, который был непривычно молчалив. 

Вернувшись в каморку, Питер лег на кровать и отвернулся к стене. Утомился, решил Уэйд, парень впервые за долгое время так долго пробыл на воздухе. Уилсон подошел к столу, думая, что приготовить. Взгляд его скользнул по письму, которое лежало на столе. 

Что-то не так. 

Уэйд не мог сказать, что именно не так, но чувство было неприятное, засосало под ложечкой. 

Наемник взял в руки письмо и перечитал. 

Завтра. 

Завтра Питер будет спасен. Завтра многие люди пострадают. Осады соборов не даются так легко. Ночное нападение хоть и не сразу, но будет обнаружено и скорее всего подавлено. 

Уилсону честно было плевать на всех этих людей. Небольшая цена за освобождение Питера. Акробат точно так не считал, но Уэйд надеялся, что со временем тот поймет или хотя бы сможет принять. 

— Уэйд, — позвал Питер.

— Что? — спросил Уилсон, не поворачивая головы. 

— Подойди ко мне, пожалуйста. 

Уэйд обернулся. Питер сидел на кровати, его глаза странно блестели, отражая скромный свет от печки. Странно. Уилсон поднялся и подошел к акробату, тот поманил ближе, и наемник склонил голову, ожидая, какую-такую тайну ему решил поведать его маленький Паучок.

— Ну что? — спросил Уэйд. 

Лицо Питера было близко, но Уилсон едва мог его различить. Наемник закрыл собой единственный источник света. Он только чувствовал неровное дыхание юноши.

— Поцелуй меня, — тихо, почти на грани прошептал Питер. 

— Чего? Ты… Питер, я не думаю, что это хорошая идея. 

— Поцелуй. Ты ведь любишь, ты так мне сказал.

— Люблю, но я не…

— Не хочешь? 

— Не могу.

Уэйд хотел уже отойти от Паучка, убежать от него подальше, когда Питер снова спросил:

— Почему? 

Акробат сказал это так невинно, словно задавал обычные вопросы. Почему небо голубое? Почему меняются времена года? Почему трава зеленая? Почему Уэйд Уилсон не может меня поцеловать? 

Уэйд уперся руками в кровать по обе стороны от Питера. Уилсон придвинулся ближе, он мог ощутить обжигающее дыхание Паучка на своей щеке. Запах мыла, ветра и что-то едва уловимое, но исключительно Питера. Так пахли каштановые волосы. Такой запах тянулся от акробата, после того, как он несколько часов скакал на канате. Терпкое, горячее, невыносимо родное. Этот запах мог успокаивать и будоражить. Иногда наемнику казалось, что он словно вернулся домой после долгого пути. А иногда голову кружило так сильно, что просто смотреть на Питера было невыносимо. 

Так хорошо и так опасно. Совсем как огонь, который несет спасение, но может быть вероломным. Уэйд до конца дней будет носить на себе следы пламени.

Уилсон прижался сухими губами ко лбу Питера. Кожа юноши гладкая, горячая, обжигающая. Наемник позволил себе лишь на секунду задержать этот поцелуй. Уэйд отстранился, но продолжал держать руки на кровати. 

— Нет, Уэйд, не так. 

— Питер.

— Уэйд.

Питер сам потянулся навстречу. Одной рукой он надавил на затылок Уилсона, не давая и шанса отстраниться. Покорил. А возможно, Уэйд давно хотел сдаться. 

— Питер, не надо. 

Акробат первый прижался к губам Уилсона. Слишком горячо, Уэйд чувствовал, как там, где касается Питер, расцветают новые ожоги. Но Уилсон не потеряет бдительности, как только Паучок расслабится, наемник отстранится. 

Питер, не почувствовав ответа на свои действия, придвинулся еще ближе, сев на самый краешек кровати. Юноша приоткрыл рот и дотронулся языком до сомкнутых губ Уэйда. 

Это стало последней каплей. Уилсон болезненно застонал прямо в чужие губы. Как же давно он об этом мечтал, сколько подобных грез ему снилось. А реальность оказалась куда слаще любых снов.

Уэйд вцепился пальцами в напряженные бедра акробата, подвинулся почти вплотную, вставая между раздвинутых ног. Наемник сильнее стиснул пальцы, чувствуя тугие жилы мышц. Питер поморщился, а Уилсон вытолкнул язык юноши из своего рта и сам начал нагло облизывать чужие зубы, нежное небо, прикусывая пухлую нижнюю губу. Паучок что-то промычал, ногтями царапая неровную кожу на лысом затылке. 

“Уэйд!”

«Уилсон, остановись».

Да, сейчас он остановится, только дайте еще минуту. 

“У тебя нет минутки! Немедленно прекрати!”

— Сейчас, я сейчас, — шептал Уэйд.

Он с трудом оторвался от Питера и прижался губами к острому углу челюсти. Тоже гладкая, лишь легкий след юношеского пуха, который нежнее тонкой кожицы персика. Казалось, слегка надкуси, и пойдет кровь. 

— Уэйд, — Питер откинул назад голову. 

Какой же он красивый. Уилсон прижался к вене на шее, которая быстро пульсировала. Слегка прикусил кожу. Но этого мало. Хотелось вонзить зубы глубже. 

Уилсон толкнул акробата на кровать, сильнее раздвигая его ноги. Питер болезненно вскрикнул, но вместо того, чтобы оттолкнуть наемника, потянулся к вороту чужой рубашки, дрожащими пальцами стараясь развязать шнурок. Уэйд не стал мучать юношу, сам порвал завязки и стянул мешающую рубашку через голову. После Уилсон навис над Питером и снова стал целовать белую шею. Питер что-то шептал, перемежая слова со стонами. Акробат беспомощно царапал голые плечи наемника, пока Уэйд пытался справиться с завязками на штанах Питера.

“УЭЙД!”

«Остановись, немедленно, ему же больно лежать на спине. Ты сделаешь ему больно!»

“Оставь нашего Питера, ты не имеешь права!”

Да знает, он все знает. Но остановиться невозможно, даже слезы на лице Питера не останавливают. Ему больно, ему страшно. Он напуганный ребенок, который не знает, как заглушить страх. Поэтому и просит о большем, прижимая бедра к бокам наемника. Господи, остановите его. Кто-нибудь должен его остановить, пока Уэйд не совершил непоправимое, хоть кто-нибудь. 

Резкая, почти ослепляющая боль вспыхнула в левом плече. Уэйд инстинктивно дернулся назад, ощущая пронзительную боль в голове. Дальше тьма.

***

Норман, тяжело дыша, снова поднял над головой каменную плиту, собираясь вновь ударить наемника по голове. Архидьякон надеялся, что второго удара ублюдок не переживет, и его мозги растекутся по каморке. 

Он уже собирался опустить плиту, как Питер толкнул его в бок. Плита выпала из рук и разбилась об пол. Акробат повалил отца Осборна на пол и, забравшись сверху зажал его шею между своим предплечьем и плечом, стал давить, душа непрошенного гостя. Норман стал брыкаться, а затем заметил, что акробат держит его правой рукой. Архидьякон дотянулся до ладони Паука, схватил перебинтованные пальцы и вывернул. 

Питер закричал, отстраняясь. Норман поднялся, склонился над акробатом и вновь сжал в своей руке перебитые пальцы. Питер пытался ударить Нормана, но не мог дотянуться. Архидьякон взял юношу за шкирку и вытащил на крышу. 

— Я убью тебя! — кричал Питер, стараясь вырваться, но архидьякон ударил его ногой по спине. Раны, которые только начали затягиваться, заболели невыносимо. — Как ты смел… Уэйд, я отомщу за него. 

— Конечно, — сказал Норман с дикой улыбкой.

Архидьякон замер на месте и поставил Питера на колени перед собой. Акробат смотрел на него с ненавистью, хотел уже подняться, но Норман вытащил из ворота своей рясы белый тронутой серебряной паутинкой платок и обмотал его вокруг юношеской шеи, на которой остался след наемника. Отвратительно. Питер только успел дотронуться до своего горла, как Осборн сильно натянул ткань на кулак. 

Норман этого не вынесет. Питер не будет никому принадлежать. Никому! Тем более этой мрази. 

Перед глазами архидьякона все еще стояла кошмарная сцена, когда Уилсон целовал и трогал его Питера. Нет, он не имеет никакого права касаться акробата.

Питер раскрыл рот, но не смог произнести ни слова. Он пытался сорвать платок с шеи, но не получалось. Юноша стал дергаться, но удавку сжали сильнее. Питер стал скрести ногтями горло, оставляя красные полосы. Норман дотронулся пальцами до губ юноши, затем заскользил по скулам, широким надломленным бровям. 

— Даже такой ты красивый, - восхитился Норман, жадно впитывая все, что происходило перед его глазами. 

Лицо Питера краснеет, веки прикрыты, с губ тянется капля слюны. Он пытается вдохнуть, но не получается. Руками юноша пытается дотянуться до пол черной монашеской рясы. 

Уэйд приподнялся на руках и попытался открыть глаза. Не получилось. Уилсон дотронулся до век и стер кровь, которая ослепила его. Он сразу же вспомнил, что произошло. Преодолевая головокружение и тошноту, наемник поднялся и вышел на крышу. 

Хватило всего секунды, чтобы Уэйд все понял, подбежал к архидьякону и ударил того в живот. Норман отпустил платок и отошел на пару шагов. Питер склонился, было слышно, как того рвет. 

Уилсон повернулся к Норману Осборну. Впервые после всего произошедшего они столкнулись лицом к лицу. Уэйд так давно этого ждал. 

Наемник вновь ударил монаха в живот, и пока тот пытался разогнуться, Уилсон схватил уже седеющие волосы и потащил к выходу с крыши. Подойдя к лестнице, Уэйд грубо кинул архидьякона на ступени и тот кувырком покатился вниз. Но падал он недолго. Ему удалось задержаться на крутых винтовых ступенях, Уэйд медленно спустился к нему. 

Норман посмотрел на Уэйда. Лицо монаха было разбито в кровь, но тот продолжал безумно улыбаться. Уэйд с трудом, но дотянулся до ручки кинжала, который Норман умудрился загнать глубоко. Даже не поморщившись, Уилсон вырвал сталь из своей плоти. У него в руках был тот самый кинжал, который Уэйд дал Питеру. Это еще больше взбесило наемника, и в один удар он вогнал клинок в стену у лица архидьякона по самую деревянную рукоять. 

Он ничего не сказал, но сказать хотелось много всего. 

Уэйд развернулся и поспешил вернуться на крышу. 

Питер остался на месте. Сидел на холодном камне, только отвернулся от места, где его вырвало. Уэйд сел на колени возле акробата, убрал за ухо темные кудри. Питер не шевелился. Наемника коснулся побагровевшей шеи со следами недавней удавки. Платок продолжал висеть на плечах Паучка. 

— Я думал, что потерял тебя, — прохрипел Питер, поднимая взгляд на Уэйда.

— Я не врал, когда говорил, что меня сложно убить. Пойдем-ка вернемся в тепло. 

Уэйд хотел взять Питера на руки, но вспомнил о его спине. 

“Надо же, сейчас ты о ней вспомнил, очень вовремя”.

Питер встал сам, только опирался о руку Уэйда. Вдвоем они дошли до каморки. Паук сел на кровать, Уилсон вновь его осмотрел. Сорвал платок с шеи юноши и кинул в догорающий огонь. 

Уилсон вернулся к Питеру и опустился на колени перед ним. Паук наклонился и ткнулся лбом в ключицу Уэйда. 

— Прости меня, — прошептал Питер.

— Нет, даже не смей.

— Но ведь я не должен был тебя провоцировать.

— Питер, я же сказал не смей!

Уэйд дотронулся до подбородка акробата и заставил того посмотреть прямо на него. 

— Даже не смей так думать. Ты никого не провоцировал. Ни меня, ни Осборна. Это я… это я должен просить прощения. Я не должен был.

— Но ведь я сам хотел.

— Нет! Ты не хотел. Тебе нужно было другое, не это. А я… Я даже не смею просить прощения, потому что такое нельзя мне прощать. 

— Но Уэйд…

— Ложись, постарайся заснуть. Я буду караулить снаружи. Не бойся. Я не позволю Осборну прийти. 

— Нет, я…

Но Уэйд не стал слушать. Он резко поднялся и вышел из каморки. Уилсон лег на пороге, подпирая собой дверь. Над ним была полная желтая луна. 

А Питер остался один. Он прикусил нижнюю губу и вцепился здоровой рукой в волосы. Он был себе отвратителен.